Тот самый огонь во взгляде

— Рудольф! — крик, озаривший сразу несколько полян, а возможно и сразу долетевший прямо до Подземного мира, с беспокойством и чрезмерным, будто наигранным страхом послышался откуда-то снизу. Виновник этого, конечно же, все слышал, однако реакцию решил оставить на потом, с похотливой усмешкой глядя вниз. Его ледяной голубой взгляд пал на худощавого котишку с аккуратными узорами на шерсти, предварительно осмотрев каждый кустик позади него — а вдруг опасность? Благо все было спокойно, нежный ветер слегка качал ветви, да и на том спасибо. — В чем дело, Док? — Рудольф продолжает любоваться открывшимся видом, ежеминутно щурясь от удовольствия. Его прямо-таки распирало от наслаждения, когда звонкий голос настойчиво повторял его имя, все так же, как и до этого, разлетаясь по всему лесу, если не дальше. — Слезай оттуда! — казалось, что говоривший уже теряет терпение, помахивая своим коротеньким хвостиком из стороны в сторону, но он продолжал стоять на лапах ровно, не прогибаясь под чужим взглядом, обжигающим его мягкую шерсть, как адское пламя в самых недрах земли, которое ему, кстати, было по душе, грело сердечко, так скажем. — Ладно, твоя взяла. — Слегка подумав, все же начал спускаться, хоть и хотел продолжить этот бессмысленный спор, который заставлял чувствовать превосходство над каждым живым существом, что чертовски странно — диалог ведь между двумя, не так ли? Уже наверняка оказавшись за земле, что не отражала чужие следы, Рудольф с хитрой улыбкой и изящной походкой подошел к другу. Вот только Док не был бы Доком, если бы просто так промолчал бы после таких выходок Рудольфа — его обнаглевшего демона —, прежде не распугав дичь во всей округе. — И долго ты будешь устраивать эти шоу, скажи? — фыркнул котишка, с изумленным видом продолжая что-то оживленно высказывать, а ведь даже не замечал, что слушатель на самом-то деле даже не пытался обратить внимание на возгласы. Рудольф впился взглядом в глаза рассказчика, попутно пропуская каждое его слово мимо ушей, вот умора-то. Казалось бы, что будучи рядом с ним, хотелось услышать все фразы, какие только можно произнести, но все было иначе — он лучше будет вечность любоваться, чем сохнуть по звукам. Хотя, возможно, слышать ему одно слово, конечно, хотелось очень — собственное имя. Прямо до мурашек, когда Док выкрикивает его с тем нарочно неприкрытым недовольством или же шепчет с опаской или наслаждением в ночной тишине, во тьме, но все же при тусклом свете этой белесой луны, которая наблюдает за их играми под летним дождем. Весело ведь догонять друг друга в поле, ощущая эти теплые капли на своей спине, разнося смех по ветру, отпуская все проблемы и волнения, да? Конечно же! Спроси любого — он с тобою согласится, но если же ответит он иначе, ты заранее подумай, что сделаешь с этой грешной душой. А Док все фырчит и фырчит что-то там себе под нос, морщась и в ответ глядя прямо в глубину глаз, проникая дальше, как будто нарочно в сердце лезет, и только Люцифер простит. — Рудольф, ты вообще меня слушаешь? — прерывая каждое его размышление, вновь звучит звонкий голос, уже более спокойно, наговорившись по горло, но все еще с наигранным недовольством, будто бесит тут говорящего все и вся. — А ты, малыш, высоты испугался, как я посмотрю? — и такая сладкая улыбка, тягучая, как мед, растеклась по мордашке, глаза все сверкают шальными искорками — гляди, а то вскачет демоническое отродье и шутки не пошутишь, не успеешь ведь! Но он все сидит и смотрит, периодически щурясь от возникающих солнечных лучей, а ветер с небом заигрывает, облака подгоняет, ну вот дела-то… — Да если бы это все высота меня так волновала, несуразный, — голос снова обретает прежние краски, ух, так и хочется взорваться от смеха, но приходится ждать, пока договорит, — ведь я о тебе беспокоюсь, дурень, упасть ведь можешь, а мне потом слезы над тобой лить? — Ну ты не забывай, что это меня не убьет, да и левитация еще много раз для меня спасением послужит. — Рудольф, по правде, слегка удивлен таким признанием был, но виду не подал — очень чести много будет. — Умереть — одно дело, а вот лапы себе переломать — совсем другое. — И, высказавшись, челюсти обиженно сомкнул и отвернулся, словно совсем детские повадки вспомнились и зачесались. Ну, а Рудольфу что делать остается? Он и сидит, глазами себе хлопает в непонятках, не находя никак, что же ответить. Каким бы Док «невозможным» собеседником не казался, сколько бы ответственности на себя он не брал, Рудольф его, все равно, ну, любит, прям по-настоящему любит, но признаться долго уже не силится, будто бы боится отвергнутым остаться. Уж пусть лучше так — с улыбкой дружеской и пламенем в глазах, чем на словах передавать свои чувства. А вдруг, если повезет, и Док что-то почувствует своим этим чутьем дьявольским, как у ищейки? Рудольф как-то, наверное, и не против даже. Потому что у него есть Док, а у Дока, с надеждой на то, есть Рудольф. И пусть даже с таким волнением одного за другого, пока карабкается по этим проклятым веткам и в голове ехидно смеется, ничего уж с этим не сделаешь — терпи тогда. Звезда когда-то все-таки упадет туда, под землю, а чувства вспыхнут еще ярче, и мир с ног на голову вдруг начнет перекидываться. Так и начинается история демонической любви.