О здоровых отношениях Бонни и Клайда

Йоруичи не пользовалась духами, она считала, что от настоящей женщины должно пахнуть тем, чем она занималась: латексом, кальяном, машинным маслом, потом после секса. Когда они впервые встретились, от крошки Кучики разило дешёвыми ментоловыми сигаретами и кофе, она много грубила, путалась в автомобильных марках и, как положено, вместо Версаче носила Версэйс — Йоруичи она мгновенно полюбилась, как любилось всё неловкое, самобытное, несовершенное. Сейчас она была почти стерильной: нейтрально приятный парфюм Эли Сааб, чёрные до синевы волосы убраны назад, бежевый костюм, бежевые туфли, и только красная подошва словно пролитый на скатерть соус. Почти жалко её. Она говорила преувеличенно вежливо, разбрасываясь суффиксами, а аккуратные наманикюренные пальчики теребили край кармана, в котором, Йоруичи не сомневалась, была припрятана сигаретка и пластинка мятной жвачки. Но даже скромно опустив глаза, она всегда знала, где находился Бьякуя, отражала его во всём, двигалась вместе с ним. Крошка Кучики, Рукия — глубокое-глубокое озеро, поверхность которого шло рябью от любого движения Бьякуи. Теперь, или всегда, она была Рукией. Доедая в его постели том-ям, Йоруичи предупредила, что если они хотели чуть дольше играть в свои игры, то должны быть аккуратны. Так, бесплатный совет, малыш Бьякуя, но даже дураку видно, что ты влюблен в свою фарфоровую сестру-жену. Бьякуя с закрытыми глазами лежал на спине, обнажённое тело немного блестело в полумраке, прикрытое только краем простыни, падающей драпировкой с согнутого колена. На запястье вытянутой над головой руки красный след от ленты. Йоруичи облизнулась, отставила пустую миску с палочками куда-то, наклонилась, оставляя острый отпечаток губ на его ключице. Не выдержала, слишком уж было красиво. — Если твой мошенник сделал свою работу, то и волноваться не о чем, — не открывая глаз, отрезал он. — Киске всегда делает свою работу на совесть, — промурлыкала она в ответ. — Странно, — Бьякуя наконец открыл глаза, привстал на локти, — сложить вас вместе, а совести всё равно не наберётся. Вот и началось. Ей нравилось, что он думал, будто имел на неё какое-то право, будто она предала его, что он ненавидел её и потому не мог отказаться от неё, но иногда такие сильные чувства и перипетии надоедали ей. Он любил свою куколку сестру-жену, но любил в ней себя прежде всего. Малышка Рукия уважала своего брата-мужа несметно, и поэтому думала, что любила его. Сложные отношения, душащие, ломающие, куда ей лезть в такое. Йоруичи рассмеялась, натянула через голову обтягивающее платье-свитер и ушла, не оставив ему на прощание даже кружевного белья — бельё она не носила вовсе. Остаток бульона том-яма вытек из миски на белые простыни. С крошкой Рукией она ещё столкнулась у чёрного выхода из особняка. На мгновение Йоруичи даже снова стало жаль её — она не могла не знать, чем они занимались с её обожаемым братом только что, отослав её заниматься своим переездом в центр Токио. Она не могла не чувствовать его запах, не могла не читать сытую улыбку от уха до уха. А потом Йоруичи заметила, что сидела Рукия не одна. Она была уже в простых чёрных джинсах, испуганная как школьница, пойманная с сигаретой. Вместо сигареты у неё айкос, на плечах мужское пальто, а рядом с ней стоял мужчина, которому принадлежал и айкос, и пальто. Он заботился. Чтоб ей было не холодно, чтоб она не курила всякую дрянь. Рукия девочка трогательная до невозможности, сильная в своей слабости, и какого мужчину в её жизни не тронут эти худенькие плечики, эти огромные глаза и ярость в них, тут же сменяющаяся нежностью? Мужчины будут хотеть бороться за неё, спасти её, контролировать, лепить из неё свою прекрасную леди, просто быть рядом — они все чего-то будут хотеть. Рукия будет позволять им. — Я всё обустроил, тебе точно понравится, — уходя, Йоруичи уловила с каким задором рассказывал Шиба Кайен о новой квартире. — Не то, что эта скукота, у тебя будет свое место, подходящее тебе. Сейчас ещё поедем и накупим нормальной одежды, постельного белья, полотенец, тарелок и чашек, каких тебе захочется. Рукия слушала, глядя на него так, как смотрят только влюблённые по уши девочки: словно он открывал ей сейчас правду жизни, словно никогда и нигде сейчас во всём мире не было никого счастливее её, утонувшей в чужом пальто, утонувшей в чужом муже. Сев в машину, Йоруичи подумала о том, что пошлёт ей в качестве подарка на новоселье. Вот и она поддалась её чарам, что уже говорить о мужчинах, они всегда были падки на беззащитность и пыл, смирение и язвительность и прочие противоречия. Шиба Кайен был порядочным до самого костного мозга, он не собирался изменять жене, и всё же не мог не хотеть стать для этой девочки единственным другом во враждебном мире, стать наставником, стать смыслом существования. Как и все мужчины, он хотел, хотел, хотел. Как и всем мужчинам, Рукия будет позволять ему хотеть, но никогда не отважится попросить чего-то большего. Трагедия в трёх действиях. В зеркале заднего вида уже третий раз мелькнула машина с тонированными стёклами. Йоруичи вздохнула разочарованно — ну кто же так следит? Она притормозила и стукнула по бардачку, надеясь найти там какой-то телефон. Если позвонить со своего, то звонок проигнорируют. Как будто бы с той стороны не знали, кто станет звонить на этот номер. Трубку всё равно подняли. — Пчёлка, тебе придётся постараться получше, если ты хочешь поймать меня, — не дожидаясь ответа, Йоруичи сбросила звонок и побарабанила пальцами в предвкушении. Скорее всего Бьякуя ужасно взбесится, когда поймёт, что она украла очередную его машину. Если разобьёт, он, верно, убьёт её. Если сумеет поймать. Йоруичи нажала на педаль газа, и Порш Каррера одобрительно простонала в ответ, пускаясь словно выпущенная стрела по перегруженной городской дороге. Единственное, о чем она жалела в данный момент, было то, что эта Каррера не была кабриолетом. Она обожала скорость, она была богиней скорости, скорость во плоти. Тот, кто говорил, что на вершине одиноко, был чертовски скучным парнем. Она была лучшей, потому что хотела; она вообще всегда брала что хотела, а хотела она всего. Если бы она не была лучшей, её бы давно поймали, а если бы её поймали, она точно там же на месте и умерла бы. Поцелованная богами, она схватила удачу за хвост и родилась в семье Шихоуинь. Танцы, учёба, бизнес давались ей играючи; она не проигрывала в азартные игры; она была не дура выпить. В четырнадцать она встретила наследника Кучики и поняла, что была на два года старше и на две жизни мудрее — захочет, станет его женой, объединит два великих клана и станет сильнее самого Ямамото. На семнадцатилетние она получила участие в Формуле-1, в восемнадцать стала главой второго отряда Сейретея, в двадцать — главой клана. Правила ей не писаны, зато писаны сонеты о её красоте. Она повернула резко руль, сворачивая в проулок, убегая от преследователей, велела Алексе включить какую-нибудь драйвовую музыку, Бейонсе, например. Бейонсе запела, предлагая своему несчастному муженьку поцеловать её в зад, а Йоруичи представила свою пчёлку Сой Фон, удобно устроившуюся между её ног, и всё это дополняло картину королевы мира. Сой Фон действительно вскоре оказалась меж её ног — приставив ей к горлу кинжал. Кухонный нож это слишком прозаично, нет, Сой Фон всегда носила с собой тонкий кинжал, спрятанный в рукаве. Иногда, для особых случаев, он был смазан ядом; но сама же Сой Фон давно дала ей противоядие, поэтому это не было проблемой. Собственно, ничего не было. Йоруичи за жизнь не цеплялась, и если однажды терпение в чаше сердца Сой Фон переплеснётся, то так тому и быть, о чём жалеть? — Стареешь, — как можно пренебрежительнее сказала Сой Фон, — теряешь хватку. — А ты всё ещё не доросла до меня, — подразнила Йоруичи. Сой Фон ощерилась и глубже вжала кинжал в горло. Идеально прекрасная, и Йоруичи, как хотела, протянула руку и погладила её по щеке, провела по выглядывающему из костюма круглому плечу. Сой Фон замерла, не смея и моргнуть, и Йоруичи уже почти извинилась, что столь нечасты были такие моменты ласковости. — Ты поддалась, да? — тихо спросила Сой Фон, на глазах меняясь, превращаясь в податливую глину в её руках. Другую руку Йоруичи положила на рукоятку кинжала — её первый подарок, подумать только — и зацепив край горла на платье, дёрнула вниз, разрезая ткань словно бумагу. Сой Фон, всплакнув, припала. Йоруичи аккуратно выудила из её рук кинжал, чтоб не поранить, отложила его, обняла свою послушную верную девочку, поцеловала её под ухом. Потом уже, выводя на её спине слова из самых романтичных песен, Йоруичи предложила сводить её поужинать. — Я и без тебя теперь спокойно захожу во всякие шикарные места, — огрызнулась Сой Фон, — могу себе позволить даже тебя сводить. Тебя давно не было и не жди, что тебе всё ещё будут предлагать лучшие места без брони. Скорее всего скажут, что всё занято. — Я подумывала о палатке с якисобой на углу, — беззлобно улыбнулась Йоруичи, — можем взять пива… Сой Фон отстранилась от неё, заново глядя на неё, а потом тоже неожиданно улыбнулась, несмело и неумело. — Тут ещё недалеко есть стойка с окономияки, помнишь, мы брали как-то? До сих пор вкусно, Омаэда говорил. С пивом классно будет. Мне они понравились тогда очень, возьмём? — Всё что захочешь, — потянулась Йоруичи, — но только после того, как достанешь из багажника мне какую-то одежду. — Там мужские костюмы и небось воняют Кучики, — скривилась Сой Фон, — давай я куплю тебе что-то красивое? У меня вкуса нет, сама выберешь. — Мне и вонючий костюм сойдёт, — она ткнулась носом ей в нежную кожу между челюстью и шеей, — на мне всё хорошо смотрится. — И не поспоришь. Несмотря на то, что Сой Фон была теперь вакагасирой Ямамото, квартира у неё была небольшая. У двери пару пустых мисочек из-под воды и корма для дворовых кошек, внутри немного грязно, одноместная постель не заправлена. Сой Фон принялась смущённо извиняться за бардак, но Йоруичи приложила палец ей к губам. — Постоянно извиняться — плохая привычка. Стоило мне отлучиться, и ты опять за старое. На телефоне начали тесниться пропущенные от Бьякуи, кажется, он наконец заметил пропажу… Йоруичи выключила телефон и предложила устроиться на ковре, обложившись подушками и одеялом. Как в старые добрые времена, когда Йоруичи наведывалась к ней в бараки, с чипсами со вкусом рамена и газировкой, запрещённой тренером. Они болтали обо всём на свете — тогда мир Шаолинь был невероятно узким: тренировки, семья, Йоруичи-сама. Она рассказывала ей о машинах, которые водила, знаменитостях, которых встречала, страны, в которых бывала, еду, которую пробовала. Её мир был широким, конца-края не видно, и Шаолинь слушала и радовалась как ребёнок тому, что слушали её, что из всех талантливых детей, предложенных её родителями, выбрали её. Она не надеялась ни на что, просто принимала всё, что давали. И всё же надеялась, как надеялись все влюблённые девочки, что когда-нибудь её одной будет достаточно. Утром Йоруичи мягко выпуталась из её объятий, а Сой Фон сквозь сон по привычке потянулась за ней вслед. Не найдя за что схватиться, руки упали, притянули к груди одеяло. Быть может, она только притворялась спящей, позволила себе лишь одну слабость, и теперь ждала, когда же она наконец оденется и уйдёт, чтоб не кинуться и не умолять её остаться, чтоб просто зареветь в подушку, пока не придёт время собираться на работу. — Если жалко, то осталась бы, — безжалостно сказал Киске, бросив на неё один косой взгляд, — только ни тебе, ни ей это не надо, чтоб ты из жалости оставалась. За то, что она отсутствовала три дня вместо одного договорённого, Киске её не ругал — может, не заметил даже. Сидел себе в подвале с искусственным освещением, работал, не зная, день на дворе был или ночь. Периодически о времени ему напоминал Тессай: приносил еды, чтоб он себя голодом не заморил, приносил воду и витамины, заставлял идти мыться и спать в кровати, а не валиться где придется, прям на документы и клавиатуру. Больше даже не из заботы, а чтоб не мешал убираться. На самом деле, Тессай тут всем управлял, ведь кому ещё? Киске гений, ему не до того. Йоруичи в жизни ни о ком не заботилась, даже о себе. На Джинту надеяться, что махать перед волчьим носом сырым куском мяса. Глупо и всем ясно, что ничем хорошим это не закончится. Всё за ним приходилось переделывать — приходилось Уруру, вестимо. Уруру была услужливой и ответственной девочкой, всегда выполняла что попросят, для того была создана. Она напоминала ей немного Сой Фон, когда та была ещё Шаолинь, верная и не единожды преданная девочка. Окружающие пытались и Йоруичи зачислить в ряд таких девочек. Прирученная пантера, ставшая обыкновенной домашней кошкой, и Киске мог кормить её из рук и гладить по холке. Никто не понимал особо их отношений, потому и пытались обставить по понятным правилам, по знакомым формулам. Они познакомились на её тренировках к Формуле-Один. Киске подошёл к ней, с торчащими во все стороны немытыми волосами, с не идущей ему щетиной, в тапках на босу ногу, подошёл и спросил: «Хочешь, я сделаю тебя ещё быстрее?» Йоруичи решила, что он один из её механиков, а потом подбежали её телохранители и повалили его, вжали лицом в пол, а он и не сопротивлялся. Предсказуемо, в тот же момент он и запал ей в сердце. Она давала ему деньги на его исследования, подарила ему лабораторию, разрешала разбрасываться своим именем, таскала его с собой, как привыкла таскать любимчика месяца. Но вот прошёл месяц, два — а он всё ещё был при ней. Когда Хикифуне отправилась «на пенсию», она использовала всё своё влияние, всё свое обаяние, увещевания, угрозы, деньги и огонь, всё, чтобы сделать его новым главой двенадцатого отряда. Совет клана Шихоуинь выражали волнения, что новое увлечение наследницы могло обернуться большими проблемами. А Киске изобрёл софтвер для интерпретации даты поисковых систем и в мгновение стал одной из самых влиятельных фигур в Токио. Он лично привёз Йоруичи договор к завтраку: она сидела за кухонной стойкой в махровом халате и ела рисовую кашу, он, в костюме, встал на одно колено будто предложение делал, и положил к её ногам интернет. Тем вечером её единогласно избрали главой клана. Тем вечером они впервые занялись сексом. Киске секс не особо любил, но любил Йоруичи. Он никогда и не пробовал приручать её, менять её, потому что зачем? Ведь тогда она другой будет, не той, которую он любил как себя, а потому никогда не ограничивал. Йоруичи была ветреной, влюблялась легко как дышала, и так же легко разлюблялась. Киске не нуждался в ней, Киске был полным, был настоящим, но он всё равно выбирал её, и она выбирала его. Прихоть, каприз, возможно, завтра всё поменяется и им станет друг с другом скучно — поэтому каждый день они жили как последний, без каких-либо сомнений или сожалений. Так и случилось. Почти. Киске упал так же стремительно, как и взлетел. Вечером Токио его проводил героем, а утром объявил на него охоту. Заголовки утренних газет и новостей обещали скандал года. Все, от домохозяек до школьников говорили о том, как социальные сети и мобильные провайдеры торговали личными данными своих пользователей. И везде, везде, везде мелькало одно имя: Урахара Киске. Полиция и Интерпол пообещали найти его и открыть, наконец, дело на одного из шайки Ямамото. Возможно, судачили молодые, полные надежд, офицеры, возможно, удастся выйти даже на самого Ямамото. Из Ямамото Тауэр поступил прямой приказ. Приказ отошёл ко всем вакагасирам, но на деле главе второго отряда, отряда карательного. Приказ прочла не знающая о скором повышении Сой Фон; она начинала утро с того, что читала почту своего капитана, принося ей только самое важное, требующее исключительно её внимания. Это письмо точно относилось к подобному. Чтущая правила Сой Фон нарушила, наверное, десяток правил дорожного движения, превысила скорость в девяносто километров, чтобы успеть добраться до её дома первой, чтоб успеть сказать первой, чтобы узнать, каков план действий. Наверняка в её голове промелькнула шальная мысль выполнить приказ самостоятельно, не давая Йоруичи-сама проявить малодушие и попробовать спасти Урахару. Она не успела, конечно. Никто не смог бы угнаться за богиней скорости. Киске и Йоруичи сбежали из Токио ещё до рассвета. Йоруичи получала всё, что бы ни захотела: номер в забитом отеле, лобстера в постель, успех, власть, признание, верность, любовь. Она получала всё легко — и так же легко отказалась от всего этого. Главой клана стал её младший брат. Главой второго отряда стала Сой Фон. За Формулой-Один она и вовсе не следила больше. И до конца своей жизни, Йоруичи мудро признавала, эти несколько месяцев бесконечного побега, кошки-мышки с полицией, Интерполом и людьми Ямамото и Айзена, были самыми счастливыми в её жизни. Они не оставались нигде дольше чем на пару ночей, они прятались в коробках для перевозки оружия, угоняли машины, ели лапшу быстрого приготовления на продавленных кроватях лав-отелей, занимались хищением индикационных данных и просто взламывали банкоматы. Никогда она не чувствовала такой свободы, никогда она не чувствовала такого азарта. Киске, естественно, был гением, но физически неподготовленным и неуклюжим, а Йоруичи с рождения учили искусству шпионажа. Без тени сомнения, он вверил ей свою безопасность и жизнь. Они смешались с толпой туристов, круглосуточно шатающихся по Акихабаре, Йоруичи сняла с первой попавшейся вешалки у лавки с сувенирами чёрную толстовку с капюшоном и панаму. Панаму нахлобучила на лохматую голову Киске, а сама натянула толстовку — на капюшоне топорщились кошачьи уши. Так её можно было спутать с какой-то гяру. Потом уже переоденется в то, что прятала в сумке, подстрижётся, наложит грим. Все искали высокую темнокожую женщину и среднего роста светловолосого мужчину двадцати пяти лет. Не пожилого гайдзина, два слова не могущего на японском связать и поэтому путешествующего с непримечательным переводчиком. Киске оставил пару ложных следов. Вряд ли кто-то в своем уме поверит, что они воспользовались кредитными картами в аэропорту, но не проверить было бы ещё глупее, так что им удалось хоть как-то рассредоточить силы. Кто-то (они решили беседы не разводить и спросить не успели, но ставили на Гина, чтоб его) всё же отыскал их и послал небольшую группу. Группа явно была послана не за тем, чтоб арестовать их, потому вывели их в уголок поскромнее. Так думали они. Совершенно никакого старания, с лёгким раздражением отметила Йоруичи. Они могли бы легко скрыться от преследователей, но подобные следы оставлять не хотелось. В узком проулке, куда она их привела, она показала им, что неспроста распивала саке с Ямамото. В тот раз Киске впервые сам поцеловал её, прямо там, над остывающими телами. Они теряли время, но в тот момент Йоруичи готова была встретить хоть армию, лишь бы Киске продолжал целовать её с такой исступленностью. Пока она с Киске гоняли по стране, отвлекая на себя внимание, Тессай приготовил всё для того, чтоб они исчезли с лица Земли. По всем правилам, оказавшись, в конце концов, в паршивом магазинчике сластей в Каракуре, Йоруичи должна была зачахнуть. Но она никогда не следовала правилам. Несмотря на то, что они осели, их жизнь совсем не стала менее интересной, скорее наоборот. Они просто начали всё строить сначала. Волей случая открылось истинное призвание Киске: создание новой личности. Дело оказалось нужное и прибыльное. Он занялся созданием новых личностей для обесчещенных и искалеченных Айзеном; обесчещенные и искалеченные создали новую группировку и назвались вайзардами. Потом некому Ромео, который ради своей Джульетты решил предать семью, клан, группировку и самого Господа Бога. Ромео превратился во всего лишь второсортного врача, зато обязанные Исиды объявили свой нейтралитет по отношению к Киске и всем прилагающимся к нему. Затем проект для души: два ребёнка с местных улиц. Позже приведённая Бьякуей девочка, которой личностей понадобилось аж две. С каждой стороны кто-то нуждался в его услугах. А после того, как Айзен объявил Ямамото войну, даже старик бросил свои ужимки и с грехом пополам помирился с ними. По-настоящему больше за Йоруичи никто не гонялся, но возвращаться она не захотела — осталась в Каракуре, изредка по делам разъезжая по миру, иногда наведывая бывший дом. Иногда она задумывалась над тем, насколько же она жестокая, но такие мысли были мимолётны, как и всё в её жизни. Всё, кроме Киске, то бишь. Поддавшись порыву, Йоруичи наклонилась, ткнувшись носом ему за ухо. Киске отложил ноутбук: — Какие нежности, Йоруичи-сан, — потом улыбнулся и невесомо прошёлся губами над волосами, будто поцеловал в макушку, — я тоже скучал. При других он кидался обнимать её, притворно вопя, пока она не отвешивала ему оплеух, чтоб не лез и не дурачился. Сначала ей это казалось странным: ему нравилось наблюдать как она ела, как тренировалась, как, уставшая после тренировок, нежилась на источниках. В этом всём маячил какой-то сексуальный подтекст: Йоруичи не раз соблазняла людей вот так вот, во время тренировок, на источниках… Вот только секса тут не было по сути — лишь бесконечное восхищение. Киске не скрывал, что считал её идеальной. Для него она была человеческим совершенством, не такое уж и открытие, на самом деле, но Киске был странной, особенной личностью, поэтому и отношение такое от него именно было особенным. На самом деле, тут не было чего-то такого рокового, в её жизни не было особо места обыкновенному, каждый человек был исключительным, те же Сой Фон, малыш Бьякуя, Кьюкаку и ещё многие, многие, многие… Киске не делал ничего особенного, он был особенным, потому что так решила Йоруичи. — Тебе не мешало бы принять душ и побриться, — скривилась она. — Да, мне уже пару-тройку раз намекнули на это… Уруру-чан призналась, что если обычно меня не отличить от бездомного, то теперь бездомный, верно, будет даже посолиднее, — ответил Киске, не отрываясь от своего отражения в погасшем экране ноутбука, пытаясь разглядеть приветственные царапины, бегущие по плечам на спину. — Мне кажется, я вижу, что она имела в виду. Такое впечатление, что с этим самым солидным бездомным я как раз ввязался в драку. — Серьёзные ранения у тебя. Кто победил? — усмехнулась ему в шею Йоруичи. — Вам, моя дорогая, не стыдно и проигрывать каждый божий раз. — Ты ведь не веришь в бога. — Но ведь вот она, прям передо мной. — Не надоело паясничать? По твоей аналогии, кстати, выходит, что тот бездомный это я. — Я не расскажу Уруру-чан. Йоруичи спихнула ногой ноутбук с кровати, тот громко стукнулся о пол, и лицо Киске сложилось в псевдо-печальную гримасу. — Какие ненужные потери. — Если будешь ныть, расскажу Тессаю, что ты работаешь в постели. — Как коварно, Йоруичи-сан. Он не любил особо прикосновения, на самом деле, не любил боль, и она всё не могла понять: иногда ей казалось, что он бы предал её, не моргнув глазом, если бы из этого была ему какая-то выгода; в следующий же момент она была уверена, что ради неё он бы с радостью отрезал себе правую руку. Проверять подобные гипотезы она не была намерена, давным-давно решив, что он навсегда останется рядом с ней, пока она будет ему полезна. — Как думаешь, Яма-джи слишком будет ругать пчёлку за то, что я одолжила у неё эти файлы? — проурчала Йоруичи, нависая над запыхавшимся Киске. — Уверен, она в очередной раз поклянётся убить тебя, — когда он ухмылялся вот так вот, у него зажмуривался один глаз, и Йоруичи тут же наклонилась, целуя его в прикрытое веко, в уголок насмешливых губ. — Жду не дождусь. — Вы бессердечны, Йоруичи-сан. Неправда. Сейчас как никогда она чувствовала, как сильно и быстро билось её сердце — внизу живота, на самом кончике клитора.