Степной ветер

Степной ветер. Наташа знала, что это такое. Она знала, как он играет с прядями рыжих волос, заставляя их плясать суматошными огненными языками, как ластится к коже - нежнейшими, невесомыми прикосновениями. Знала, как он оставляет на губах запах степных трав, и дышит зноем безжалостного солнца. Наташа знала, каково это - держать степной ветер в своих руках. Она держала не раз, чувствуя, видя, как ветер, незримый и непокорный, обретает плоть, как его дуновения становятся зримыми, осязаемыми, превращаясь в извивы черных кудрей, в темные глаза, то спокойные, то испепеляющие страстные, в гладкую смуглую кожу, которой бесконечно хотелось касаться руками, тревожить поцелуями, чувствуя на губах вкус солнца и степных дождей... И лишь когда дуновения ветра смыкаются вокруг нее объятиями сильных рук, она в который раз понимает - поймать ветер невозможно. Он ловит сам - настигая, окружая, вовлекая в свою игру, из которой уже не вырваться, не сбежать. Да Наташа и не хочет, хоть и бьется в объятиях смуглого красавца, борясь до последнего - или помогая ему полнее ощутить победу? Он коварен, ее ветер - побеждая, он не обжигает, не пускает пыль в глаза, не сбивает с ног. Он играет, вовлекая в свою бешеную пляску, делая непокорную рыжую девчонку частью себя. Наташа почти чувствует, как струятся, становясь ветром, ее собственные волосы, как тело напитывается чужим степным теплом, и губы пылают внезапной жаждой, которую только и можно утолить, впившись, почти кусая такие близкие, жаркие, горько-сладкие губы, выстанывая в них по слогам, безумно и счастливо: - Те-мир-хан... Он пьет с ее губ своё имя - глоток за глотком - и тихо, почти беззвучно, смеется, чувствуя, как ей мало, мало его, как нежно, словно боясь причинить боль, она ведет руками по его плечам - и бесстыдно, безжалостно оплетает ногами бедра. Льнет к нему горячая, нетерпеливая, дрожащая изнутри. Он не знает, как долго пришлось ей смирять эту дрожь, сколько мужчин тешились ложными надеждами, ловили ее взгляды, а может, и роняли ей вслед слова, за которые он убил бы любого из этих мужчин, не задумываясь. Он не спрашивает, да и зачем? Правда важнее. И она в том, что сам он платит столь же высокую цену за свою любовь, запирая свою тоску, свою страсть, жаркую, губительную ко всем, кроме нее, в вечный панцирь отрешенности и спокойствия. Медитация, созерцание, восточные практики - все эти незримые цепи сдерживают отнюдь не боль, как думают товарищи по команде. Хотя, и боль тоже. Невероятную боль, от которой терзается его сердце, грозя рассыпаться в мелкие осколки, не замереть, а просто исчезнуть навсегда - без нее. Больно и сейчас - от почти невыносимого счастья, когда она, запрокинув голову, подставив шею под новый поцелуй, низко стонет, принимая его в себя и вцепляясь в плечи уже без нежности, почти до крови. Она знает, когда ее ветер становится ураганом. И ему нельзя противостоять, можно лишь стать его частью возвращая каждый порыв, каждое касание десятикратно, теряясь в жарком дыхании, запахе степных трав, и шепоте, блуждающем в рыжих прядях, спутавшихся с черными. - Люблю тебя... - Біржола сіздікі... - слышится в ответ и тает, рассыпаясь долгим счастливым стоном. Вечно твоя. А потом, когда ураган стихает и Наташа, обессиленная и счастливая, лежит у Темирхана на груди, он закрывает глаза, улыбаясь, перебирает ее волосы и ждет. Она непременно примется водить кончиками пальцев по его груди, шее, плечам, словно высматривая оставленные отметины - и спросит нежно и всегда с какой-то затаенной тревогой: - Тебе не больно? - Нет, - ответит он, поражаясь тому, как легко говорить ей правду. - Нет, айналайын. Рядом с тобой - никогда.