***
— Привет, старикашка! — приветствовала меня Тияна, появляясь в мастерской, которая отчасти плавильня, а отчасти кузница. — А я привезла краску. Настоящую, масляную. На кунжутной олифе. — Опаньки! И что же мы будем красить? — Покрытие палаток, чтобы не промокали от дождя, — улыбнулась девушка. — Намереваешься оживить их художественной росписью? — попытался подколоть я. — Одноцветной. Пока я только охру растёрла. Хотела применить это на обтяжке для лодок, но засомневалась и решила, как ты любишь говорить, потренироваться на кошечках. То есть, на полотнищах, служащих крышей здешних палаток. Они ведь натянуты на каркас, то есть условия в чём-то схожи с теми, в которых используются коровьи кожи на лодках. Интересная, между прочим, мысль. Как-то она мне в голову не приходила. Ребёнок явно делает успехи в адаптации к местным реалиям. — Ещё мужчины начерпали густого ила со дна луж на пересыхающем болоте, что за нашим посёлком. Там, где пасут волов и овец, — продолжила повествовать посетительница. — Субстанция густая, грязная и вонючая. Под неё пришлось собирать ящики вроде купели, но поменьше. А то не поднять. Как раз сейчас три таких сгружают с кораблика, на котором меня привезли. Надо придумать, каким образом его в почву вносить, — красиво подняла давно не щипанную бровь Тияна. — Забей! — махнул я рукой. — Нам в подобных делах не сравниться с потомственными земледельцами, которые с рождения работают на земле. — Ты сюда надолго? — Думаю, навсегда. У меня со жрецами полный разрыв. Решили меня, понимаешь, осчастливить всем кагалом. Обычай у них такой: женщина в храме обязана, видишь ли, в качестве жертвы Инанне отдаться жрецу по его первому требованию. А я не согласилась. Насилу вырвалась. Пришлось расчистить себе путь: одному коленкой заехала по бубенчикам, второму хорошенько звезданула нунчаками, а остальные прочухаться не успели, как меня и след простыл. Домой пробиралась огородами. Подружки спрятали. Кстати, твоя жёнушка с сестрицей, да Юи в придачу. Остальным я и не показывалась. Кто знает, как они отнесутся к непокорной? А так — средний сын старосты, когда пошёл сюда на втором деревянном судне, взял меня матросом в один конец. А обратно хочет тебя с собой пригласить. — И где он прячется? — постарался я сохранить шутливый тон. — К маме побежал. С середины лета не виделись. А он себе девочку присмотрел на Хабуре. Хочет посоветоваться насчёт женитьбы. В тех краях за невесту принято платить. — Мальчишке же всего четырнадцать, — воскликнул я. — А что поделать? Обычаи такое непотребство даже поощряют, — пожала плечами Тияна. — Половую жизнь начинают очень рано. Девушки — как падёт первая кровь. Ну, а юноши — как только, так сразу. Ылш, представляешь, — верховный жрец каждый год женится на девственнице, которых для него специально растят в храме и сохраняют в неприкосновенности. Учат молиться, врачевать, да и вообще всякому-разному. — То есть создают некую общность просвещённых дам, — кивнул я понимающе. — Ишь, как заговорил. Дам, не дам… Твои высокомудрые измышления, господин хороший, далеко не каждому «смерду» ведомы. Ты человек или калькулятор? — возмутилась моей оценке девушка. — Ты что, со своей Тэрой ночами занимаешься аналитическими упражнениями? — Жарко у нас в Шумере. Только зимой и порадуешься тёплому телу, готовому согреть. В остальное время лежим рядом и рассказываем друг другу разные интересности. Я ей про тангенсы, а она — про цвет человеческой печени. Это ты просила её помогать тебе при вскрытиях? — Самый наглядный способ изучения анатомии, — пожала плечами Тияна. — Заодно — возможность разобраться в истинных причинах смерти. Сам понимаешь — прижизненная диагностика не всегда позволяет верно выявить недуг. А местные на удивление спокойно относятся к виду человеческих внутренностей. Привыкли к жертвоприношениям или разделке туш. У меня ведь, как и пристало практикующему медику, уже есть своё персональное кладбище. Не всем удаётся помочь. И родственники умерших обычно не возражают против того, чтобы я воочию убедилась в причинах их ухода от нас в мир иной. Некоторые даже присутствуют и вопросы задают. У нас там вроде культурного центра — люди тянутся к интересному от однообразия повседневности. Имею в виду соседей. Свои и так не скучают. Так что тут у тебя с повозками? — Три небольшие арбы собрали с колёсами диаметром по полтора локтя. И на этом железо у меня закончилось. Деревянную часть делали здешние мужчины, и помогали мне с ободьями и втулками. Они ведь сплошь и плотники, и столяры. Ты не знаешь, как устроен хомут? А то я с гужевой упряжью никогда дела не имел, — полюбопытствовал я. — Все эти постромки и прочие верёвки для меня предметы абстрактные. Но ведь неспроста же их придумывали! — Хомут — нечто вроде деревянного кольца, обшитого кожей. За него лошадь и тащит телегу. В нашем случае — осёл. То есть не шеей тянет, а плечами и грудью, — припомнила девушка. — И ещё оглобли скреплены дугой, чтобы не расходились в стороны. Вот они и должны скрепляться с хомутом. А вес оглобель принимает на себя маленькое седло, оно так и называется — седёлко. — Спасибо, — кивнул я. — А то в одну голову только сплошные сомнения лезут. Не с кем мне здесь словечком перекинуться. Глянь! Повозку к первому колодцу тянут. Пошли, посмотрим, как они будут удобрения вносить.***
Общинники — великие традиционалисты — сделали всё максимально привычным им способом. Поставили ящик с илом рядом с колодцем и принялись ведро за ведром вливать в него воду. Избыток переливался прямиком в центральную оросительную канавку вместе с илистой мутью, которую взбаламутила струя из ведра. Вода всё прибывала, расходясь по канавкам, а мужчины продолжали лить. Вскоре уровень поднялся выше уровня грунта так, что смешанная с илом вода стала покрывать пашню вместе со всходами. Так уж тут получилось, что поле выровнено строго горизонтально, дабы его орошала влага, поступающая самотёком. Извлечённый при выравнивании грунт сложен за внешней кромкой поля в невысокий вал, который и не позволил воде с илом разлиться во все стороны. Пашня покрылась мутной водой, принёсшей земле удобрение. Та же самая картина, что и в Шумере во время паводка. Разве что мутность воды несколько сильнее потому, что в ящике-купели её нарочно взбаламучивают палкой. — А я думала, что они этот ил разбросают по поверхности! — воскликнула Тияна. — Ага. Расхаживая прямо по посевам, — хмыкнул я. — У этих людей опыт многих поколений предков-земледельцев и наглядный пример из природы перед глазами каждый год. Если Евфрат-батюшка вносит плодородный ил методом затопления посевных площадей, так почему они должны поступать иначе?! Заглянув в колодец, убедился, что вычерпали его до самого дна. Насколько помню, наполняется он примерно за сутки.***
В посёлке оживлённо. Сын старосты с настолько длинным именем, что в быту его зовут «Пал», оживлённо беседует с женщинами, братьями, сёстрами и всеми остальными. Ему есть, что рассказать о путешествиях, в которых он побывал за последние месяцы. Тем более, что стал полноценным капитаном — водит второй наш деревянный кораблик и подыскивает себе помощника: люди в общине нынче буквально наперечёт — все задействованы на своих местах. Даже в экипаж для родного сына староста не в силах никого выделить. А со стороны приглашать людей опасается, потому что тайна Дильмуна должна быть сохранена. Про неё и взрослые-то общинники знают не все, а из женщин только те, что уже переехали на остров. Сегодня в большом глиняном котле варятся креветки — морепродукты постепенно входят в жизнь. Вчера у нас вообще был рыбный день, что немудрено: зерно интенсивно разбирают соседи. Сегодня их пока не видно, но завтра непременно придут меняться, потому что прибытие корабля, как пить дать, засекли. И про то, что он всегда доставляет ячмень и пшеницу, точно знают.