Низменная страсть

Было темно, потом кто-то зажег лампу. Холмс попробовал пошевелиться и не сумел: хотя руки и ноги его не были связаны, они были словно прилеплены к чему-то. Он открыл глаза и обнаружил себя распятым на огромной, прочной, как корабельные канаты, паутине. Разорвать ее не представлялось возможным, он только беспомощно трепыхался в воздухе и пытался представить размеры паука, что сплел такую сеть. Человек с лампой приблизился к нему, Холмс узнал его. Перед ним стоял погибший три года назад на его глазах профессор Мориарти. — Мистер Холмс, мое почтение. Если у вас есть вопросы, то, пожалуйста, задавайте их быстрее. Холмс не был уверен, что доктор Ватсон отыщет его. Он предугадал опасность и ничего никому не рассказал. Так значит, все ниточки, которые, как он думал, он нашел сам, ему подбросили. — Начнем с элементарного: как вы выжили? — Странный вопрос, — хмуро отозвался профессор. — Вы же знаете. А если не знаете, то что же, еще не поняли? Слова тут излишни. Он снял сюртук — и Холмс увидел. Увиденное так потрясло его, что он закашлялся. Прежде Холмс считал, что Мориарти стал главой преступной организации из-за физической ущербности. Но, как оказалось, в горбу профессор скрывал паучьи ногощупальца, которыми воспользовался при угрозе жизни: зацепился за острую скалу или же выпустил из них паутину. Человек бы умер при падении, но монстр выжил. — У меня нет вопросов, — честно признался Холмс. Он бы утер пот со лба, если бы мог. — Ну и что нам теперь делать? — угрюмо спросил Мориарти. На его бледном лице не было торжества, и он не торопился высосать из Холмса все соки. Чего же ему надо, этому чудовищу? — Может быть, вы хотите о чем-то спросить? — предположил Холмс. — В тот день, когда вы ко мне явились… — По приглашению. — В тот день, когда вы приняли мое приглашение, я был почти уверен, что вы хотите того же, чего хотел и я. Лечь со мной в постель. Холмс и не думал о подобном, но в данной ситуации ему больше не за что было зацепиться. — Ключевое слово здесь «почти». — Почему передумали? — строго осведомился профессор. Ногощупальца на его спине пришли в движение. Пока Холмс объяснялся, они сложились назад в горб. — Видите ли, профессор. Я никогда прежде не встречался с вами. Вообразил себе, что вы молоды и хороши собой. В этих делах для меня имеет значение внешность, а не только острый ум. Мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к мысли, что вы страшный горбун, и ваши дела сказались на вашем облике, и что прежде вы… возможно, были еще ничего. Профессор принял задумчивый вид и снова стал похож на человека. — Тогда, пожалуй, нужно просто вас убить. Ведь с нашей последней встречи я не похорошел. — О нет, что вы! — возразил Холмс. — Давайте попробуем. Надеюсь, меня не ждет какой-нибудь сюрприз паучьей анатомии? — Ха, вот как вы заговорили. Думаете, я пощажу вас после того, как?.. «Именно так», — подумал Холмс с тоской. Не очень-то ему и хотелось, но как знать, вдруг ему понравится. Он ведь никогда не пробовал. В любом случае в данный момент это был единственный способ сохранить жизнь, а жизнь Холмс любил. Мориарти казался уязвленным. Видимо, за годы главенства над преступным миром Лондона он привык получать все, что хотел. В его умной голове не укладывалось, что он может быть для кого-то недостаточно хорош, и это воскрешало видения прошлой жизни, когда он стеснялся своего горба — или, вернее сказать, своей неполноценной человечности. — И теперь, когда на кону ваша жизнь, внешность резко перестала быть значимой? Забавно. Знаете, как питаются пауки? Впрысну вам яд, после чего ваше тело станет прекрасным питательным раствором… — Ну, сделать из меня еду вы всегда успеете, профессор. А вот удовлетворить вашу низменную страсть после того, как я стану едой, — нет. Мориарти долго думал, а потом сказал: — И то верно. Он расстегнул брюки и развернул к себе паутину с Холмсом так, чтобы ему было удобно. К счастью для Холмса, анатомия у него была вполне человеческая. Он был даже по-своему бережен, и член у него оказался не слишком толстым. Холмс стоически пережил и вторжение, и бесчисленные толчки. Хотя боль была ощутимой, это было ничто по сравнению с тем, чтобы стать семипроцентным питательным раствором для паука. — Что-то вы совсем не получаете удовольствия, — услышал он сквозь туман голос профессора. Распирающее чувство исчезло, а его член оказался в чем-то мокром, горячем. Что профессор задумал? Он же не… Холмс приоткрыл глаза и увидел. Увиденное всколыхнуло в нем нечто, давно отброшенное за ненадобностью, — низменную животную страсть. Сам физический контакт, пусть даже безболезненный и отвратительно возбуждающий, не вызывал отклика в его душе. Но стоящий перед ним на коленях Мориарти выглядел трогательным в попытке доставить наслаждение ему, а не себе. К тому времени, как Холмс получил первый в своей холостяцкой жизни оргазм, боль уже притупилась. Что было потом, он помнил смутно. Вроде бы Мориарти спросил у него, понравилось ли ему на время забыть о высоких материях, но все это утонуло в забытьи. Пришел в себя он дома, на Бейкер-стрит. Рядом суетился доктор Ватсон. — О Холмс, вы очнулись, вы… — Вы видели его, Ватсон? Вы видели профессора Мориарти? — Мориарти? Он же умер, Холмс. Пришло письмо с просьбой забрать вас, нашли мы вас в сыром подвале, вы были без сознания. И… вы были в чем-то странном, похожем на слизь. Но мы вас уже отмыли, все в порядке. Хотите чаю? Холмс хотел немедленно встать и бежать назад в подвал, но понимал, что не найдет там никаких следов. И профессора Мориарти никогда больше не увидит. И он толком не мог понять, огорчает его этот факт или нет.