Во мраке ночи.

«Как только я не пробирался к царской семье. Всеми силами своими я жертвовал, чтобы довести это дрянное дело до конца. И не было мне покоя до сей поры, пока род Романовых не был погребен под землю.» Руки болят. Каждая косточка пальца хрустела от долгого держания пера. В голове кричали строки, тревожа нити его души, но лист был пуст, бел, как новый снег, лишь капля чернил упала на него. Свеча сгорала как хрупкие дрова, подкинутые в топку камина. Не было бы меж свечой и камином различий, если бы второй не издавал таких приятных звуков тишины и скромного треска дерева в красном свете огня. Как же хотелось такой тишины, уюта… Он устал. Так устал… Он испытывал давящее чувство, как только вспомнит о царской семье. Как-будто чьи-то тяжелые ладони прикасались к нему, давя своим весом. Чей-то голос в сумраке шептал ему на ухо слова, приказы, и невиданно ранее, заставлял выполнять их сразу, как раскроются глаза. Оно приходило во мраке, не покидало до самой зари, даря свои странные сны, где возвышались здания с заостренной макушкой, где люди носили красные звезды, и где развивалось алое полотно на улицах города. Это те сны, которые ему льстят. Обнадеживают. Показывают то, чего он так яро хочет достичь, но никак не приблизится к заветной цели. Как будто маленький забор мешает пройти, но он не может, так как не замечает преграду в упор. Сидя за письменным столом, с пустым листом и пером в руке, мужчина положил свою ладонь себе на глаза, что так и норовят закрыться. Этой ночью он долго размышлял, в попытках записать все свои мысли на бумагу. Каждую минуту его голову занимал вопрос «А что мне мешает? Что преграждает путь?». Испробовав все, что только можно было для успеха, он трясся от мысли того, что что-то да не сделал, не вразумился совершить изначально. И, боже… Этот шепот. Шепот, отдающий приказы. Руки, давящие на него со спины. Он сказал, будто бы пропел своим низким, басистым голосом. Мужчина вздрогнул, слушая этот низкий, размеренный тон. Он положил перо в чернильницу, сложив руки перед собой, еще чувствуя всем своим нутром чужое присутствие. Он нахмурил брови, прищурившись. В это же мгновение, он зашипел от боли в правой глазнице. Вспоминая, как он потерял глаз, становилось неуютно. Белый, видно умелый подонок, успел сбежать после того, как он, пострадав, пошатнулся и упал на колено, прижимая ладонь к кровоточащему глазу, в надежде остановить багрово-алый поток. Когда медик извлек уже таки крайне бесполезный орган, то осталась лишь пустая глазница, и подаренная ему повязка. Доктор говорил, что ему крайне повезло обойтись лишь такими утратами. Во время тяжких размышлений о своем недалеком прошлом, говорил голос. Тихо, монотонно. Будто зная, что мужчина копается в своей голове, и слушать не станет.Он давил своими руками на плечи. Но он сказал то слово, которое зацепило его, заставило вылезти из мыслительного транса: — «Романовы…» — и исчез шепот, пропала давящая сила. — Романовы… — повторил за голосом мужчина. Его будто бы спустили с цепи. Ведь имея уже почти что безграничную власть в разрушенной стране, он все топтался на месте, не зная, чем все закончить, что ему мешало иметь безграничное влияние. Он должен изгнать души царские с этой земли. Он смотрел своим единственным глазом на пустой лист бумаги. Белоснежно-девственным он оставался совсем недолго, ведь мужчина взял его в ладонь, хватая перо и его намокшим от чернил кончиком начал записывать слова. Каждое слово, каждая точка и запятая была от души. Он возжелал полного уничтожения тех, кого когда-то звали «Ваше Величество». И если бы не голос в голове… Мужчина, во время того, пока записывал все свои изречения на бумагу, пришел к выводу, что больше полагается на низкий тон, который звучит за его затылком, чем на самого себя. Все больше он полагался на того, кого в жизни не видел, но слышит, ощущает кожей. Как будто с каждым его новым приказом, он меняется. Только вот в хорошую или плохую сторону? Что-ж, пока никто не жаловался, а сам мужчина был не против пары хороших слов, которые приведут его к желаемой победе. Он даже не заметил, как петухи начали петь. Солнце поднималось на небосвод, посылая свои лучи в распахнутые окна. Мужчина протер свой глаз, касаясь мешков кончиками пальцев, что показывают, как он мало спал. Смотря на лист, он потянул кончики губ вверх, гордясь своим красноречием. Не хуже, чем у обычного человека, как точно. В дверь довольно громко постучались, судя, который час сейчас. В комнату, по велению мужчины, вошел его верный служащий. — Товарищ РСФСР, — кивнул тот, закрывая за собой дверь. — И вам доброе утро, — вздохнул он, все еще рассматривая свои надписи. Его лицо сразу стало менее радостным, дабы показать всю серьезность — По какому поводу зашли? Служащий чувствовал себя неуютно, смотря на пустую глазницу РСФСР, думая, что не вовремя его потревожил, не дав тому надеть повязку. Но, похоже, о ней он думал в самый последний момент. Убедившись, что чернила высохли, мужчина связал их тонкой веревкой, передавая его в руки смущенному служащему. — Огласите приказ, а я займусь другими связями. — Можно поинтересоваться, — разглядывая сверток, спросил тот. — Да? — Что говорится в приказе? — Казнь царской семьи, что засела в доме Ипатьева в Екатеринбурге. Я пока не решил, каким образом их лишить жизни. Может, заколоть ножами, пока они спят. Или вломиться, да расстрелять. Может, закидать комнату гранатами, в которой они скрываются. Мне не важно, как это сделается, главное, чтобы результат стоил моих ожиданий. Выходим к ночи, и встретимся мы у их дверей в сумраке. Можете идти. Служащий кивнул, бережно держа в руках сверток, чтобы его не помять. РСФСР посмотрел, как щелкает ручка двери, и вздохнул всей грудью, пытаясь сдержать в себе все эмоции, что пылают в нем. Конец близок, и для кого-то он станет таким грустным и печальным… Он лег на мятую постель, моментально проваливаясь в сон. Придется хорошо отоспаться, дабы гордо положить конец царской тирании. И сны снились такие, которым он завидовал. На улицах, под развевающимся алым полотном, ходили люди, с красными звездами на своих одеждах, острые крыши зданий пронзали собой небеса. Люди проходили мимо него, не оглядываясь, идя вперед. Все они были одинаковы: Улыбки до ушей у взрослых, дети бегали с красными бантиками на шеях, смеясь. Стоило чуть пройтись по улицам, что были вымощены кирпичом, глаза удивлялись, как тут много обычных людей. Нет друзей знати, ее предшественников. Лишь народ, гулящий. Похоже, он находился на главной площади. Осматриваясь по сторонам, мужчина вздрогнул, удивляясь, заметив черный силуэт рядом с собой. Он был неподвижен, смотрел своим единственным белым глазом на высокие здания, что возвышались над ними обоими. Сквозь него проходили люди, не замечая. РСФСР подумал, что спятил, раз видит то, чего не видят другие. После нескольких минут, фигура все-таки повернула свою голову в сторону мужчины, медленно, не моргая. Революционер заметил, что у того тоже не хватало правого глаза. И все-таки… Неприятно, наверно, когда проходят сквозь тебя. От таких мыслей мужчина поежился, скорча гримасу, полную отвращения. — Выполняешь мои приказы, как верный пес. Молодец. — этот низкий тон. — Голос, — приглушенно вздохнул РСФСР. — Скоро ты достигнешь того, чего так давно возжелал. Полного контроля над страной. Стоит лишь подождать считанные часы… — Я никогда не хотел контроля. Я хочу свободы для всех рабочих и крестьян. И я добиваюсь этого любыми способами. — мужчина прищурил глаз, пытаясь всмотреться в силуэт, увидеть за ним что-то. — Конечно, конечно. Не голосу в твоей голове указывать, что тебе делать, верно? Я ведь лишь даю дельные советы. — Признаю, твои «советы» мне многим помогли. — кивнул он, складывая руки на груди. — И я ничего за это не прошу… — все так же не моргая, пояснил Голос. — Я тебе хорошо помог одним днем, и ты не подвел меня. У тебя в руках все, но осталась лишь малая загвоздка, которую стоит устранить. Удачной казни, и доброй ночи. — Благодарю. — хмыкнул РСФСР, отвернувшись. Он услышал, как подул ветер. Алые, ярко-оранжевые листья пронеслись мимо него, и исчез темный силуэт, будто того сдуло под натиском воздушной силы, как пылинку. Мужчина потянул руку вперед, аккуратно хватая яркий листик своими грубыми и шершавыми пальцами. Поглаживая его, он заметил капельку алой крови на нем. Подняв брови вверх, революционер оглянулся на остальную часть площади, где гуляли люди. На них падали такие же листья, будто октябрь на улице, и все они были от мала до велика покрыты каплями крови. Они улыбались им так же, как доброму известию, как хорошему событию. Лучшему, в их жизни. И тонули они в этих листьях, что были омрачены багрово-алыми пятнами. Революционер проснулся в поту, то ли от того, что спал в рабочей одежде, то ли день выдался жарким. Он раскрыл свой глаз, смотря в потолок, на котором были трещинки, что сыпались пылью. Солнце почти ушло за горизонт, и сверчки уже стрекочут под окном в кустах. Присев на мятой постели, он почесал свою голову, выдыхая. Какие сны ему только не снятся в последнее время, каждый новый все страннее и красочнее преподносит ему его же недалекие воспоминания. И этот Голос с каждым разом все громче, становится смелее. В первый раз, когда они встретились в его же сне, он даже в его сторону не посмотрел, моментально исчез. Но сейчас ему хватает смелости говорить с ним на равных. С каждой встречей очертание его черного силуэта становилось больше, чем в прошлые визиты, когда он был очень худ, тонок, как сучок. РСФСР почувствовал, как на лбу у него появляются морщинки, а скулы похудели. В дверь постучали. Мужчина устало провел пальцами по своему лицу, смотря на дверь. — Входите. Показался тот самый служащий, который еще этим утром забрал у него письмо с приказом о казни. Он раскрыл рот, но РСФСР поднял ладонь, прося его помолчать. Он моментально сомкнул челюсть, не произнеся ни слова, стоя на том же месте, выпрямившись и моргая. — Все готово? — Да, товарищ РСФСР. — Тогда, пора нанести свой пламенный визит, — Выдохнул тот, вставая с постели и поправляя галстук на шее и воротник пиджака. — Ждите меня. Служащий сразу ушел, кивая и закрывая за собой дверь. Слушая топот, который становился тише, мужчина погладил свои рукава, грудь и штаны, пытаясь привести их в приличный вид после сна. Он краем глаза взглянул на стол, где уже успела потухнуть свеча. Взяв в руки повязку, он натянул ее на лицо, скрывая свою пустую глазницу. Подойдя к зеркалу, которое стоило заменить из-за внушительной трещины, он смотрел, как на нем сидит эта черная повязка. Внезапно ему показалось, что черная повязка это как-то уныло, негласно. Надо вышить на ней что-нибудь такое, чтобы люди знали, это он — РСФСР. Что-нибудь… Желтое. Пройдя к выходу из комнаты, он достал ключик из шкафчика. Закрыв за собой дверь, он закрыл ее на замок, кладя ключ в карман пиджака. Выходя на улицу, он почувствовал жар. В июле стоит одеваться полегче. Рядом с выходом из здания уже стоял грузовик, в который они будут складывать трупы царя и его родных. Садясь рядом с водителем, он хлопнул дверью, приказывая отправиться прямо к дому Ипатьева. Слушая рычание двигателя, нельзя было не любоваться безоблачным ночным небом. Звезды так красиво блестели на ночном небосводе, а луна сияла, освещая дорогу. Так успокаивает вид ночных светил… Довольно таки жаль, что эта ночь станет судной для целой семьи, и не увидят больше они сей красоты. И дорога была долгой. Сколь не была бы она красивой, РСФСР чувствовал тяжесть. Давящую, душащую. Он мог это свести на жаркий воздух июльской ночи, но знал, что это глупое оправдание не является тому причиной. И он очень не хотел признавать, что это не ночная жара, а совсем иное. Но разве он мог от этого избавиться, в последний же момент? Когда его судьба зависит от дальнейших действий? Конечно, нет. И с давящим чувством, с жаром в горле, он с холодным разумом и расчетом зашел на территорию особняка. Залаяли собаки. И трудно было их так назвать, лишь две тявкалки, что возомнили себя охраняющими покой хозяев. Их было трое, и две из них замолкли навсегда, проливая свою кровь на землю. Последняя же, не подняла шуму, лишь жалобно скреблась об дверь, на то и получила право выжить. Ранее он не мог поднять руку не неповинное животное, но теперь все наоборот. Он так поменялся за все время, пока боролся за то, что считал правым. Порой, он даже не узнавал самого себя в зеркале, видя совсем другого человека. Его личность кардинально поменялась к этому моменту, теряя все прежние очертания. РСФСР уже смутно осознавал, как они вломились в цокольный этаж особняка. Он видел удивленное и оскорбленное лицо Царя, видел испуг в глазах его красавицы жены, четырех умниц дочерей и юного сына. Когда начали озвучивать приговор, мужчина прикрыл глаза, стоя в стороне. Такую тяжесть и удушение он не чувствовал никогда ранее. Он почувствовал, как к его плечам прикасаются со спины, услышал тихий смех. Выстрелы, копоть вокруг, и крики напуганных женщин, с которых лились реки крови из дырявых устьев на их грудях и животах, заглушились словами, которые нашептал ему низкий, басистый голос: — «Зачем что-то просить от тебя, если все уже находится в Моих руках?»