***
Чонгук волнуется, нервно постукивая по полу ногой, и чувствует себя крайне неуютно в омежьей обители. Он несколько раз порывается позвонить Тэхёну, который если хоть раз в жизни придёт куда-то вовремя, то точно станет предвестником конца света. Но парень одёргивает себя, понимая, как глупо будет шипеть на друга в трубку при Чимине и умолять того быстрее ехать в пробке. Чонгук хлопает себя по коленке, останавливая эту неврастению, и складывает пальцы в замок, опираясь локтями на стол. Он старается взять себя в руки. Чимин из гостиной кричит, чтобы он угощался фруктами, а парень отвечает «спасибо», смотрит на свои любимые красные яблоки и понимает — ему сейчас кусок в горло не полезет. За всё время их дружбы, со старшим Чонгук виделся только у себя дома и лишь трижды вне его — когда впервые встретился с ним в кафе, когда проводил омегу до этой квартиры и когда они втроём завалились спонтанно в бар после университета и работы старшего. И насколько Чонгук помнит, Чимин постоянно был собран, разговорчив и крайне вежлив — всегда одинаков. Но здесь и сейчас он как-то неожиданно оказался совсем другим. Прямо с порога омега встретил мягкой улыбкой, приглашающим жестом и своим доброжелательным, высоковатым «привет, Чонгук-и, сразу опускаем стеснение и формальности, чувствуй себя как дома». А послее Чимин так свободно завязал разговор, узнавая последние новости, обсуждая холодную слякоть за окном и премьеры в кино. Хён отпускает шутки, посмеиваясь, рассекает плавной походкой по квартире в белых пушистых тапках. Он одет в отлично подходящую ему уютно растянутую футболку, в серые спортивные штаны, зауженные к низу и при каждом шаге облегающие его стройные ноги. Чонгук отводит взгляд от омеги, одёргивая себя, и старается не пялиться так вот откровенно. Хотя Чимин наверняка хочет, чтобы на него смотрели, ведь сам обычно не особо и старается скрывать свою фигуру. Он всегда одевается довольно просто, но со вкусом — в идеально сидящие рубашки или мягкие пастельные свитера, обнажающие ключицы и запросто открывающие подтянутый живот, стоит омеге приподнять руки, в ботинки на двух-трёх сантиметровой платформе, в узкие джинсы, подчёркивающие каждую линию его ног, или в прямые чёрные брюки. Чонгук упорно пытается отвлечься и думать только о вкусно пахнущих коробках пиццы, что лежат перед ним. Но мозг также упорно подсылает мысли о том, что омега даже в домашнем шмоте выглядит как всегда мило и привлекательно. Парень снова и снова думает, как под эти его спортивные штаны идеально подходит переливающийся серый цвет волос, в который хён только вчера перекрасился. Надо будет сказать ему, как замечательно он выглядит с новым цветом, обязательно… — Чонгук-и, пока Тэхён едет, может, будешь чаю? — спрашивает Чимин из-за спины и кладёт на плечи альфы свои небольшие гладкие ладони. — Нет, хён, спасибо. Можно воды? — Конечно, — улыбается Чимин, ероша его волосы. Чонгук не понимает, что с ним, когда у него слюна во рту копится и волнение сильно ухает в груди, отдаваясь там едва ощутимым спазмом. Он теряется окончательно, когда тянется за стаканом с водой, и они с Чимином пару секунд смотрят на его дрожащую кисть. — Я нарежу пока фрукты, — говорит Чимин, переминается с ноги на ногу, почёсывая подбородок, и задумчиво рассматривает открытый кухонный шкаф, — А ты можешь открыть чипсы и высыпать в эти тарелки. О, точно, и шоколадки наломай! Чонгук кивает, забирая из рук омеги прозрачную посуду, и принимается за работу. Он снова провожает Чимина взглядом и радуется возможности хоть чем-то занять себя, пока приходится быть с хёном наедине. Не то, что бы присутствие рядом с Чимином обычно его тяготило. Нет. Он невероятно рад их знакомству и старшего очень ценит, по-настоящему обожает каждую встречу с ним. С этим парнем ведь скучно никогда не бывает. Он лёгок в общении, участлив, всегда взбудоражен какими-то лишь ему одному понятными мыслями. А порой бывает, что он нетерпелив и порывист не в меру, о чём-то жарко споря и доказывая свою правоту. Но не важно, каким бывает Чимин — активным и импульсивным, полным размышлений и идей, или просто спокойным, тихим, задумчивым. Он любым к душе и к месту. Он радует умением слушать и давать совет, он много улыбается, делясь безвозмездно своим приподнятым настроением и ощущением счастья. Но сейчас всё как-то иначе. Чимин как-то по-особому другой. Чонгук, вскидывая на секунду взгляд на мелькнувшего в коридоре парня, думает, что он сейчас необычно умиротворённый, что ли… Он менее вежливый и цепкий. Более беззаботный, домашний, свой… От этого, наверное, так неловко. Потому что непривычно. Чонгуку странно быть с ним вне некоторой официальности, которая присутствует, даже когда они остаются только втроём. Омега всегда, незримо и неощутимо, но держит дистанцию. Ни Тэ, ни Чонгук никогда не забывают, что Чимин старше и какого он пола. И вот дело, похоже, как раз в этом. Сейчас эти обычно хорошо заметные преграды совсем растворились. Чимин к себе подпустил. Чонгук не знает, что ему с этой внезапно свалившейся на голову открытостью делать. Он косится на бутылку виски, расположившуюся по соседству с мартини, припоминает шесть банок пива, ожидающих в холодильнике, и осознаёт, что имеющийся опыт в употреблении алкоголя никак не поспособствует поддержанию хоть маломальски привычной дистанции. Ведь обычно не только Чимин, Чонгук тоже старается держать свои чувства при себе и своё поведение под контролем, когда этот зрелый, уверенный в себе, и, надо сказать, довольно красивый омега становится на несколько часов частью его жизни. «Но, может, всё происходящее и к лучшему?», — думает Чонгук, закидывая в рот шоколадную дольку, чтобы успокоить свой урчащий живот. Ведь не для того ли они собрались, чтобы полностью расслабиться и стать друг к другу ближе? Это нормально, что завеса сброшена, так рано или поздно поступают все хорошие друзья. Парень, вдыхая глубоко, решает перестать загоняться и улыбается Чимину уже свободнее. С приходом Тэхёна, отличающегося от своих друзей отсутствием царя в голове и простотой души, атмосфера и впрямь разряжается. Не приобретает налёт привычной официальности, оставаясь по-прежнему домашней и уютной, но однозначно становится менее неловкой. Они включают музыку, рассаживаются на полу в кружочек, составляют в середину закуски и бутылки. Бесконечная болтовня и смех, рассыпанная под матюки Тэ по полу Дженга, и первые распитые банки пива творят чудеса. Они раз десять валяют по полу деревянные брусочки, Чимин богатеет в Монополии, а приклеенные на лбу персонажи, наконец, отгадываются, когда скачанный плейлист запускается по второму кругу. Тэ включает что-то инструментальное, и вот, они уже лежат на полу обставленные остатками еды и пустыми банками пива. Чимин, пялясь в белый потолок, предлагает потушить свет, зажечь разноцветную гирлянду и повысить градус для красоты композиции. Все единогласно соглашаются. — Что-то я сегодня быстро вертолёты словил, — бормочет омега, когда под хохот Тэ пытается поймать равновесие и встать с колен, — И это я даже не курил. — У меня, кстати, с собой есть сижки, хён, — вспоминает Тэ с пола, даже не стараясь шевелиться. — Ты куришь? — удивляется, разворачиваясь, Чимин и тут же хватается за стену, — Это был опасный манёвр, — трясёт головой омега, заставляя Чонгука забавно хихикнуть. — Не-а. Подумал, что мы можем захотеть покурить, когда напьёмся, а переться на улицу и искать магазины глубокой ночью вообще не комильфо. — Умно, — щёлкает пальцами омега и исчезает за дверью. Мартини идеально шлифует пиво и заходит, как к себе домой. Чонгуку нравится вкус и ощущения, ему вообще нравится всё, судя по тому, как раскрасневшийся и уже явно весёлый мальчишка проявляет инициативу и предлагает играть в Крокодила. Они честно пытаются сделать это, сидя на полу, размахивая руками, корча лица и покатываясь со смеху, но затея оказывается заведомо провальной, а потому плавно переходит в Правду или действие. — Пра-авда-а, — хнычет Чимин после того, как ему пришлось орать в открытое окно, что президент какой-то там страны гондон. — Хорошо, — потирает ладони Тэхён, — Давай, хён, расскажи нам, наконец, где твой альфа? Чонгук, словно, трезвеет от нежданного вопроса и внимательно смотрит на перекатывающегося на живот Чимина. Тэ попал в яблочко, ведь младшему очень любопытно, какая у него пара. От Чимина не пахнет альфой, но это ничего не значит, ведь от него вообще ничем не пахнет — он сидит на блокаторах. Чонгуку, вдруг, досадой царапает грудь, ведь он с безысходностью осознаёт, что у этого омеги уж точно должен быть хороший, взрослый альфа, как же иначе… Но Чимин эти догадки стирает в пыль и заставляет младших распахнуть удивлённо глаза своим простым: — А у меня его нет. — Да ладно! — восклицает Тэхён и присвистывает, — Я был точно уверен! А, может, ты с бетой? — Не-а. Ну ты сам подумай, Тэ, — Чимин елозит животом по полу, укладываясь удобнее и скрещивает ноги, начиная покачивать ими в такт приятному ритму, — Разве есть у меня время на отношения? Я работаю на двух работах, надо сказать энерго и умственно затратных, учу английский, стараюсь не забывать о родных и друзьях. Сперва надо научиться успевать всюду и брать от жизни всё, пока мы молоды. Остальное успеется, я не готов пока к серьёзным шагам в личной жизни. — Но у тебя ведь были отношения? — Были. И с тех пор я стал более избирателен. Встречаться я стану только по взаимной симпатии, у которой будут все шансы перерасти в любовь. — Я согласен с тобой, хён. Бессмысленно тратить время на того, кто не нравится! — неровно, но уверенно, отзывается Чонгук. Его блестящие чёрные глаза, растрёпанные отросшие волосы и стиснутые в яростном заявлении кулаки заставляют Чимина невольно улыбнуться. Он подходит получасом позднее к Чонгуку, вертя в руках стакан с виски, пока Тэхён басит из коридора, уверяя свою девушку, что он не спивается в клубе. — Попробуешь? — протягивает омега бокал, опускаясь рядом с привалившиемся к стене парнем. — Пока приторможу. Сигареты были лишними, — Чонгук откидывает голову, стукаясь легонько о стену затылком. Он закрывает глаза в попытках остановить безумную карусель перед ними, но в темноте та только разгоняется и взлетает. — Хорошо, — усмехается Чимин. Пьяный Чонгук то ещё забавное зрелище. И весьма непривычное, надо сказать. Обычно, на людях, этот альфа выглядит всегда серьёзным, гордым, а иногда даже угрюмым. Немногие знают, что на самом деле Чонгук весьма талантлив в коммуникации, что он улыбается совершенно очаровательно, всегда слушает окружающих и собеседников с интересом, запоминая даже мельчайшие детали, да и язык у него подвешен, с чувством юмора всё окей. Вот только эти свои стороны редко демонстрирует, заменяя их закрытостью. Таким его воспитали — мальчиком без изъянов и слабостей, обязанным быть стойким и внушающим трепет. С уверенным взглядом, осанкой и такой же походкой. С виду он и впрямь молодой красавец-доминант, но Чимин-то знает, каким забавным этот ребёнок бывает, когда отпускает свои редкие шутки, когда снимает короткие смешные видео на телефон или кривляется, изображая рэпера или вопя песни в расчёску. Он всегда мечтал стать артистом, вот только родители покрутили пальцем у виска и не позволили. Омега знает, какой заразительный у него смех, в те долгожданные моменты, когда ему действительно весело, какой он, в конце концов, одухотворённый и уязвимый, когда творит. В то редкое время, когда Чонгуку не нужно никого из себя строить и защищаться от мира, для самых близких людей он становится искренним ребёноком с милыми щеками, широко распахнутыми глазами и с такой же открытой душой. — Эй, парень, ты как? — беспокоится Чимин, похлопывая по коленке младшего, когда тот уже несколько минут не открывает глаза, — Может пойдёшь в комнату, приляжешь? Там постелено. — Всё норм, хён, — качает головой Чонгук и смотрит в потолок, — Просто мне что-то слишком хорошо. Можно мне тут лечь? — спрашивает этот мальчишка, забавно улыбаясь и тыкая пальцем чиминово плечо, — Ты явно удобнее стены. — Класс, годный комплимент, Чонгук-и. — Я старался, — отзывается тот, показывая большой палец. — Расскажешь мне что-нибудь новое? — интересуется Чимин, зная, как любит младший делиться своими идеями и планами в творчестве. — Да нечего, на самом деле, — бурчит тот в плечо, — Я хочу закончить ту картину, для которой ты позировал, а дальше пока не знаю… — Я думал, ты дорисовал. — Нет. На ней же ты, вдруг испорчу. Не хочу без вдохновения. — Так случается, ничего страшного, — заверяет мягко омега, зарываясь пальцами в тёмные вихры и гладя нежную кожу за ухом, — Вдохновение скоро придёт. Его обычно бывает маловато, если ты не получаешь новых эмоций. Может, тебе стоит поехать куда-то или заняться чем-то новым? Сходить на концерт, прыгнуть с тарзанки, влюбиться? — Первые предложения справедливы. А последнее… Ты же сам знаешь, что это зависит не от меня. — Но чувства и эмоции от близости с кем-то крайне важны, с ними ничто не может сравниться. Ты ведь уже встречался с кем-то, да? — Да, однажды. Чонгук устраивается удобнее на плече и возвращает омежью руку в свои волосы. — Наглеешь, — хмыкает Чимин. — Ну хён, пожалуйста. — Эксклюзивная услуга только на сегодня, — соглашается омега, — И почему ты расстался? — Разъехались, — пожимает плечами Чонгук, млея от щекочущих его кожу пальцев, — Я ведь из Пусана, как и ты. Да и мне было семнадцать, когда мы переехали в Сеул. Знаешь, я в то время так много чем был увлечён, что это прошло мимо меня. То есть, из жизни исчезли прогулки и поцелуи, но в ней всё равно осталось много всего. — И какого омегу ты хотел бы для себя теперь? — Я думал об этом. Не знаю… Мне кажется, что я ещё не готов к нормальным отношениям, как и ты, но я всё равно думал. — Так и? — У меня нет требований к внешности, хён. Есть красота очевидная, заметная сразу, а есть особая, к которой надо присмотреться и которую разглядываешь со временем. Смотришь как-то раз на своего избранника и понимаешь, вдруг, что этот человек поистине прекрасен. Мне бы хотелось больше всего, чтобы омега меня любил. По-настоящему. Искренность всегда видно по глазам, по поступкам. Хочется, чтобы я шёл домой и знал, что меня там ждут или чтобы его с нетерпением ждал я. Чтобы омега был с душой, похожей на мою. Даже если не с идентичной, то хотя бы просто у нас с ним совпадали взгляды на мир, понимаешь? — А если он будет таким, но ты не влюбишься. Не почувствуешь ничего? — Не знаю, хён. Я пока ни в чём не уверен. Вдруг окажется, что жду я одного, а хочу совсем другого? Но я бы однозначно хотел хоть раз в жизни по-настоящему взаимно полюбить. — Я тоже. Просто чтобы это испытать, — соглашается Чимин и отпускает тихий смешок. — Чего? — Ты милый. Когда мы познакомились, ты показался мне колючим и даже каким-то опасным. В своей чёрной одежде, с острыми чертами лица и пронзительным взглядом. Такой прямо убеждённый воин-одиночка. Ближе, чем на метр не подходи. А потом, стоило лишь приглядеться и оказалось, что на деле внутри у тебя всё такое нежное. Ты хочешь не мира во всём мире, а любви и взаимности. Люди удивительно двулики. — Ты же знаешь, зачем я такой. Потому что в будущем мне предстоит не только творить, но и стать наследником отцовского бизнеса. Ты ведь и сам очень разный, хён. Люди делают себе имидж, выстраивают поведение, чтобы понять самим и показать другим своё место, чтобы защититься. Я защищаюсь. Не хочу, чтобы мне делали больно. — Понимаю… Чимину, чтобы продолжать подобные темы нынешней кондиции мало. А потому Чонгука приходится согнать со своего плеча, чтобы дотянуться до бокала, оставленного на полке с плазмой. Чимин вновь подсаживается под бок к альфе, пьёт крепкий напиток, протягивает его Чонгуку, скрывая, что в том лишь треть колы. Он открыто забавляется, хохоча от души над тем, как у того морщится лицо от неожиданной крепости. Он скармливает младшему остатки чипсов и свой кусок пиццы, наливает сока, а сам продолжает прикладываться к виски, ведь его давно после пива отпустило, но снова в голову не дало. Два литра мартини, распитые на троих, словно, прошли мимо. Чимин и впрямь позабыл, когда в последний раз алкоголь растворялся в его крови, даря это чудесное ощущение опьянения и внутренней свободы. Парень уже не заморачивается и пьёт вчистую прямо из бутылки, ведь кола так и осталась на столе в кухне, до которой ползти совсем не представляется возможным. Они с трудом поднимаются по стеночке, вновь бредут на балкон покурить, проверяют Тэхёна, который всё ещё на телефоне, и, возвращаясь, уверенно допивают на брудершафт виски, уже не закусывая. Чонгук совсем пьяный и смешной, Чимин хорошенький не меньше. Он сидит, сложив ноги по-турецки, смотрит на альфу, на его красивое лицо, расфокусированный тёмный взгляд, и вдыхает полной грудью его аромат. Этот запах так приятно оседаёт в лёгких. Он густой, с нотками терпкости и пряности, но в остальном своём букете удивительно мягкий. Чонгук очень привлекательный альфа, что внутри, что снаружи. Чимину подтверждает мысли сладкое ёканье внизу живота от одного взгляда в эти глаза цвета плавленого тёмного шоколада. Чимин приоткрывает губы, вдыхая через рот, потому что поклясться может, что у него член подёргивается от этих дурманящих ноток в воздухе. Парень откидывает со лба чёлку, дёргает за ворот футболку, пуская к телу прохладу. Он видит, как замирает под его взглядом Чонгук, как пристально он смотрит в ответ. Омега ликует в душе, ведь знает, что он сейчас, в своём расплавленном, раскрошенном состоянии выглядит чертовски привлекательным. А ещё теперь Чонгук знает, что он свободный омега. Быть может, он на уровне инстинктов даже понимает, что у Чимина давно никого не было. Становится интересно, сделает ли пьяный Чонгук сейчас хоть что-то. Да, Чимин не соврал, когда сказал младшему, что ждёт того единственного, ждёт настоящих чувств, но вот его гормоны не ждут ничего, и течки тоже не ждут, а от блокаторов парня уже воротит и иногда тошнит. Переливы огоньков от раскиданной по полу гирлянды всё мелькают на лице Чонгука. Зелёный-синий-красный-фиолетовый. Альфа не делает ничего. Сидит напротив с цветными искрами в глазах, всё также неотрывно осматривая омегу, и дожёвывает кусочек яблока. Его кисти оплетены венами, а желваки ходят под округлыми щеками, кадык поджимается, скользя вверх и вниз. Между ними полметра, не больше. Чимин становится на колени, опирается руками на пол и сокращает это расстояние к чёртовой матери. Он готов поклясться, что Чонгук тоже тянется к нему за мгновение до того, как их губы соприкасаются. Чимин наваливается на него, сбивая ногой пустые бокалы. Он оказывается на коленях у Чонгука, который пытается не завалиться на спину. У младшего быстро затекает шея и спина, у Чимина колит бок, но языки сплетаются, обращая весь огромный мир в один единственный влажный поцелуй. — Давай вот так, — мычит омега в губы, жарко выдыхая. Он, не отрываясь, слезает с чужих колен, — Вытяни ноги, — просит шёпотом Чимин, когда отстраняется со звонким чмоком. Парень усаживается между разведенных чонгуковых ног, перекидывает за его спину свои, поверх бедёр альфы, сцепляет за поясом и прижимается к нему вплотную. Чонгук делает всё на автомате, даже не открывая глаз. Он не думает ни о чём, только не в такой момент, обнимает омегу за талию, втягивает в поцелуй, врываясь языком в чужой рот, наслаждается мягкостью пухлых охотно отвечающих ему губ. Чимин будто тающий. Он податливый и тяжело дышащий. Он отвечает на любую инициативу рьяно, ластится к груди, наклоняет удобно голову, когда альфа зарывается в волосы и давит на затылок. Чимин гладит округлые, подкаченные плечи и задыхается запахом Чонгука. Не сказать, что младший так уж классно целуется. Наверное, опыта всё же маловато. Но Чимин всё равно уже сам не свой, ведь этот пацан компенсирует неумение тройным старанием и самоотдачей, слушается бесприкословно чиминова «понежнее», аккуратнее начинает перебирать чужие губы, стараясь не цеплять их зубами. Чонгук кажется таким невыносимо чутким и трепетным, когда послушно уделяет внимание омеге, перебирая ласково его волосы. Ещё бы, ведь в голове альфы пережгло к чертям все до единой мысли. Осталась лишь одна предельно ясная установка — делать омеге приятно. Особенно такому омеге. Чимин какой-то невозможный, нереальный в его руках. Он жмётся к груди, всё тянет ближе, сжимая в кулаках его футболку. От хёна пахнет до одури вкусно, кружаще голову, хоть на вкус он как виски с табаком. Но сейчас этот вкус не отталкивает. Наоборот, гонит быстрее кровь, распаляя, потому что он — свидетельство того, что они оба сильно пьяны, а оттого перед друг другом абсолютно свободны. Омега старше, явно опытнее Чонгука, как в жизни, так и в близости. Чимин ведёт за собой ненавязчиво, отдавая основную инициативу более сильному. Чонгук гладит шею ладонью, покрывает поцелуями его лицо, заставляя старшего хихикать от щекотки. Чимин шепчет на ухо «поцелуй в шею, Чонгук-и». Влажные губы на эрогенной зоне в совокупности с крепкими руками на талии становятся тем малым, от чего у омеги окончательно встаёт, да так, что приходится сжать свой член через штаны и качнуть бёдрами, сдавленно простонав. — Хён… — Чонгук беспокоится о чём-то, отстраняется, тёмным взглядом сверкая. А для Чимина это сравни катастрофе. Омега скулит просящее «не-ет» и тянет парня за плечи обратно к себе. Чимин запрокидывает голову, намекая, и сжимает в пальцах чужие вихры. Альфа мало что соображает, не поймёт никак, что за «нет», зачем им какое-то «нет», но Чимин настолько восхитительно изгибается, открывая на обозрение светлую гладкую кожу, что он, даже не пытаясь думать о чём-то, льнёт к ней и оставляет первый след под тихий стон, вибрирующий под его губами. Чимину кажется, что он начинает таять где-то в районе сердца. Альфа нежит его шею, оставляя мелкие поцелуи и прихватывая зубами кожу, ладони Чонгука скользят под футболку, горячие пальцы ползут вверх по позвоночнику. Чимин поощряет сорванным вздохом, гладит чонгуково плечо одобряюще, когда тот оттягивает горловину футболки и выцеловывает ключицы. Омега вновь качает бёдрами, елозя ими по бёдрам альфы. Ему уже слишком хорошо, между ягодиц так влажно, в голове так приятно пусто, что путь теперь только один и уж никак не назад. Да и если бы кто-то из них хотел отступить… У Чонгука спирает дыхание, когда омега одним движением стягивает с себя футболку, откидывая её в сторону. Он так красив сейчас с растрепавшимися волосами, с алыми влажными губами и парой пятен на шее. Его гладкая, аккуратно очерченная грудная клетка вздымается в участившемся дыхании. Чонгук дышит омежьим ароматом не менее надрывно и жадно, Чимин вновь тянется ближе, а альфе остатки разума коротит, когда он мажет взглядом по паху хёна и видит, как мягкие облегающие штаны совсем не скрывают его эрекцию. Чонгук ловит чужие губы, соглашается охотно, когда омега просит так высоковато и нежно «сними тоже, Чонгук-и» и дёргает дрожащими пальцами полу его чёрной футболки. Кожа к коже ощущения ярче, прикосновения откровеннее. Альфа, ведёт пальцами по обнажённой спине и словно нутром ощущает градус чужого возбуждения, которое безумным коктейлем смешивается с его собственным. Оно подскакивает до жарких, запредельных высот, когда омега выцеловывает его грудь влажными губами, толкает в плечи, заставляя опереться на локти, и спускается к прессу. Чонгуку даже становится неловко, потому что внизу живота у него та же недвусмысленная ситуация, что у Чимина. Узкие джинсы до боли давят на член, но Чонгук терпит, стиснув зубы и откидывая голову назад. Омега целует пресс и для парня эти прикосновения так ценны, что он упорно будет и дальше терпеть бешеное напряжение, отдающее вниз тяжёлыми импульсами на каждое невесомое касание. Но Чимин же как на зло не собирается прекращать. Он делает нечто совершенно невероятное, обхватывая и сжимая пальцами сосок. Чонгук выругивается довольно грязно и сам же себя хочет прибить от полыхнувшего стыда за свой язык и за судорожно дёрнувшееся тело. Но омега не реагирует никак и топчет дальше крохотную выдержку двадцатилетнего парня. Чимин как-то фанатично оглядывает альфу, что сидит перед ним с разведёнными ногами, между которых ширинка трещит, разве что не рвётся, что жмурит глаза и кусает изнутри щёки. Из уст Чонгука слетает такой восхитительный стон облегчения, когда омега аккуратно расстёгивает пуговицу и ширкает молнией джинс. Чимин оттягивает чёрное бельё, пробирается рукой под него и сминает горячий член. Чимин поклясться готов, что ничего сексуальнее в жизни не видел, чем юный парень с голым торсом и расстёгнутыми штанами, с вздымающимся прессом и запрокинутой головой, который прямо сейчас, в режиме реального времени изнывает и задыхается от его рук на своём члене. Этот гордый и серьёзный мальчишка, наверняка сильный доминантный альфа в будущем, под которого запросто прогнутся не только омеги и беты, но даже и другие альфы, теперь такой очаровательно слабый и раскрытый в чиминовых руках, изнывающий от одних лишь кольцом обхвативших его пальцев. Чимину крышу рвёт окончательно, когда он осторожно толкает Чонгука на пол. Этому парню, что так заметно и отчаянно соскучился по ласке, хочется подарить её в десятикратном размере. Чимин нависает сверху, всё также сжимая ему между ног, и целует раскрывающиеся навстречу губы. — Хё-ё… — не проходит и пары минут, как Чонгук мычит с трудом из-за языка омеги в своём рту, — Стой, хён… — умоляет он, когда Чимин даёт сказать, — Я сейчас кончу… Чимин не видит ни одной причины, почему нет, и отрываясь от шеи, седлает чужие бёдра. Он сжимает основание крепче, массируя другой рукой головку и плотную вену под ней. Чонгуку нужно пару минут, чтобы отдышаться, после того, как он с сорванными всхлипами заливает спермой омежью руку и свой торс. Он сейчас должен быть расслабленным, должен чувствовать только удовольствие и, быть может, желание отрубиться, а чувствует перед омегой, обтирающим его живот салфетками, вину. Ведь из них двоих альфа тут он. Это он должен делать омеге приятно, должен отдавать, а не принимать. Но, чёрт возьми, он лежал минутами ранее на спине и стонал, пока Чимин для него старался. — Хён, — шепчет Чонгук, поднимаясь, и перехватывая запястье омеги, — Хён… А ты? Я тоже хочу сделать тебе приятно. Чимин смотрит удивлённо в эти большие, обеспокоенные глаза и не понимает, почему он говорит это теперь… Пьяный человек — самый честный человек и сейчас этому альфе полученного оказывается мало. Теперь он отчего-то искренне желает доставить по сути чужому омеге удовольствие в ответ. Чимин не раздумывает долго. Вновь седлает его бёдра, откидывая в сторону грязные салфетки, притягивает к себе, целуя в нос, и шепчет сладко-сладко в губы: — Сделай, Чонгук-и. Омега чувствует вторую волну только было отступившего возбуждения, когда рука альфы ложится уверенно на его бедро, вторая пробирается под штаны и бельё и сжимает не менее уверенно его плоть. У Чимина жар и целый фейерверк в груди. Омеге дыхание спирает от чужих горячих рук там, где отчаянно хотелось, от проснувшейся жадности Чонгука, который так недвусмысленно сминает его ягодицу. Альфа водит сжатыми пальцами по аккуратному члену, придерживая его за пояс, но делает это немного неловко и Чимин вновь показывает, как надо. Не говорит и слова, лишь начинает подаваться излюбленным ритмом в его руку и томно стонет в губы, когда Чонгук снова схватывает на лету и слушается. Чимину лестно, как на его плавные движения бёдрами отзывается тело альфы. Чонгук только кончил, но омега абсолютно точно чувствует под собой наливающуюся твёрдость. Он крутит бедрами по кругу и улыбается в шею от того, как парень судорожно выдыхает и вцепляется пальцами в его ногу, стараясь остановить. Чимину приятна ласка Чонгука, но ему мало. У него уже огнём горит всё внутри, у него бельё насквозь мокрое, а перед глазами замыленной плёнкой мелькают образы того, как его опрокидывает на пол и берёт этот мальчишка. — Чонгук-и, пожалуйста, — просит омега, резче толкаясь на встречу и смотря с отчаянием в чужие глаза. Он знает, что поцелуи, просящий тон и сладкие выдохи на ушко безотказно сработают. И вот он уже на спине, на прохладном полу стягивает с себя штаны. О стыде перед своим другом и о том, куда же они такими темпами придут, Чимину думать некогда. У него голые ноги в стороны раздвинуты, а о собственный член потирается горячий возбуждённый орган альфы. В лёгких почти не остаётся кислорода, когда чужой стояк соскальзывает ему между ягодиц. В голове мелькает мысль о резинках, но омега шлёт её на все четыре стороны — если Чонгук кончит, то просто выпьет утром таблетки и дело с концом. — Продолжа-ах, — омега стонет в свой сжатый кулак, когда, наконец, чувствует, как в него плавно входит твёрдый ствол. Ему живот спазмирует и бёдра сводит, а перед зажмуренными глазами звёзды взрываются, когда альфа толкается глубже, раздвигая отвыкшие мышцы. Чимин чувствует себя глубоко насаженным и полностью раскрытым. Ему в груди сжимает сладко и из неё рвётся тихий скулёж от этих почти позабытых ощущений. Он так давно не чувствовал этого, что на глаза от бесконечных поцелуев и восхитительно распирающего чувства наворачиваются слёзы. Чимин сжимается на первом осторожном толчке, выдыхает судорожно, цепляясь за чонгуковы плечи, и плавится окончательно. Ему так хорошо от одного лишь проникновения, а что будет, когда этот мальчик возьмёт темп… — Всё хорошо, — шепчет омега обрывочно на ухо и оставляет в растрёпанных кудрях альфы поцелуй, — Мне так приятно, Чонгук-и… Двигайся… Чимин прижимает ближе парня, задыхаясь от удовольствия и нежности с которой тот целует его шею. Он думает, что мальчишки надолго не хватит, ведь Чонгука здорово потряхивает, когда он начинает ритмично вбиваться. Но это и неважно. Чимину достаточно того, что он уже испытал. Он ведь ярчайше прочувствовал поцелуи и руки человека, который его хочет, он ощутил, наконец, наполненность и толчки глубоко внутри. И даже если это ни к чему не приведёт, то происходящее всё равно нравится ему слишком сильно. — Ну чего ты? Продолжай, — просит парень осипшим голосом, когда Чонгук замедляется и тяжело дышит ему на ухо. Альфа тормозит отчего-то, он как-то слишком напряжён. Он замирает, утыкаясь в шею, и зарывается пальцами в светлые волосы омеги. Чимин сообразить никак не может, что происходит, когда Чонгук отстраняется и шепчет обрывающимся голосом «прости» не в состоянии даже взглянуть омеге в глаза. В цветных огоньках, сверкающей нервно гирлянды, заметно, как парень хмурится, покидая тело омеги, как он кусает губы, вставая, подбирая свою одежду и прижимая её бесформенный ком к груди. Чимин совершенно не догоняет, провожая альфу недоумевающим взглядом. Возбуждение спадает, разум обдаёт холодной волной первых здравых мыслей, смывающей даже опьянение. Он подрывается, вскакивает на ноги, лавирует между раскиданной по полу посудой, подходит к своей же комнате. Дверь захлопнута. Чимин не знает, закрыта ли изнутри, но проверить не старается. Он стучит и зовёт неуверенно: — Чонгук… Из комнаты отзывается только тишина. Говорить парень, похоже, не намерен. У Чимина беспокойство узлом завязывается в животе. Ведь, какого хрена сейчас произошло… Неужели, Чонгуку было настолько неприятно, что он не смог больше терпеть? Да бред же, Чимин чувствовал его поцелуи, видел его лицо, так возбуждающе искажённое удовольствием. Чимину жутко неловко становится от своей наготы и от собственного тела, которое требует продолжения. Он чувствует себя уязвимым и растерянным. Он собирает одежду по полу, натягивает её побыстрее. Тушит чёртову гирлянду, вырубает расслабляющий джаз, погружая комнату в холодную, тихую темноту. Парень бредёт на кухню и находит там Тэхёна в наушниках, залипающего в телефон. Он мнётся потерянно на пороге до тех пор, пока младший не замечает его. — Ты всё слышал, да? — Чимин проходит в кухню и присаживается на табуретку, чувствуя, как отзывается тело не до конца отступившим возбуждением. — Естественно, — соглашается, Тэ, ухмыляясь, — Я зашёл в комнату и выпал в осадок. Вы так офигенно смотрелись вместе! Я хотел сфоткать, настолько это было возбуждающе и горячо. Но решил не совать нос не в своё дело. Вы, кстати, что-то быстро и не очень громко. — Тэ, он ушёл… — говорит Чимин, вновь поражаясь тупости ситуации, — Мы… Всё было хорошо, но он просто встал и ушёл… У Тэхёна брови вверх ползут с каждым словом омеги и он выдаёт, неверяще: — Что, блять? Ты имеешь ввиду, что вы трахались и он сбежал? — Тэ… Я не знаю в чём дело, но факт в том, что я, кажется, всё испортил. До этой ночи всё было отлично, мы так хорошо с ним общались… А теперь всё пошло по пизде. Мне кажется, ему стало противно оттого, что я вот так просто отдался. Может, он внезапно это осознал… — Чимин-хён… — Я сломал теперь всё. Я так ценю нашу дружбу, но если вы не захотите общаться теперь, то я пойму. Прости… Чимин опускает голову на руки и закрывает глаза ладонями. — Хён, послушай самого трезвого человека в этом доме, — Тэ гладит успокаивающе по плечу, понимая, что старший сейчас пьян вдребезги и наверняка раздул в своей голове проблему до масштабов ядерной катастрофы, — Дело тут точно не в том, что вы занялись сексом. Чонгук-и не маленький мальчик. Он с сексом знаком, ведь у него пусть недолго, но была девушка. Он, пусть не часто, но на тусовках появлялся. Так что в подобной ситуации уже бывал. Я считаю, что это нормально и даже полезно, если по обоюдному. Он красивый альфа, молодой жеребец с недотрахом, а ты привлекательный омега, тоже с недотрахом. Вы были пьяны, вам нравилось, вот и всё, что нужно знать. Я, как бро Чонгука, хотел бы сказать что чертовски счастлив, что именно ты, наконец, растормошил его и именно с тобой он получил необходимую ему близость, нужду в которой он постоянно отрицает. Ведь ты классный, ровный парень, без говница в душе и с добрым сердцем. Плюс ты духовно с ним близок, он тебе запросто открывается. Но, к сожалению, я не могу сказать, что счастлив из-за произошедшего сейчас, потому что этот идиот и правда натворил дел и вряд ли сможет теперь простить себя… Я не знаю, что будет с нашей дружбой теперь, потому что этот придурок, оказывается, по уши в тебя влюблён. Тэ молчит с полминуты, кивает несколько раз, подтверждая свои слова. И, смотря в чиминовы ошалевшие глаза, продолжает: — Он знает, что ты старше его, что у тебя может быть альфа. Он потому ничего не делает, не проявляет заинтересованности, так как видит, что ты к нему совсем ничего не испытываешь, в то время, как у него сердце от одного взгляда на тебя из груди выпрыгивает и поэтому… — Чёрт, — омега хватается за голову, — Чёрт! Где ты раньше был с этой новостью, Тэ? — Но он просил не говорить, чтобы ничего не портить. Я сам узнал совсем недавно. А что, в таком случае ты не стал бы с ним спать? — Да, не стал бы! — психует Чимин, — Ведь у него совсем другие чувства! Это разные вещи! Просто секс, с приятным тебе человеком, с которым вы после поржёте и останетесь друзьями, ничего не теряя, и когда это вот так… Это неправильно. Я же сердце ему, наверное, сейчас разбил… — Хён, он взрослый парень. Он тебе ничего не говорил и ничего серьёзного не предлагал, ты ему в любви и верности не клялся. Ему не шестнадцать. Он и сам должен был понимать. — Он был пьян. — Ты тоже. — Блять, Тэ… Поверь, я не хотел. Я не хотел этого, когда звал вас к себе. Я на серьёзных щах думал, что мы будем бухать, играть и уснём, пока будем пытаться посмотреть фильм. Я даже чёртовым аэрозолем забрызгался с ног до головы, закинулся таблетками, я попросил Чонгука выпить на всякий блокаторы… — Я знаю, хён. Я даже не думаю об этом. Просто… Вы альфа и омега, вы остались наедине, а твои блокаторы перестали действовать… — Чёрт побери, — вновь шипит Чимин, обнюхивая себя, — Я даже не заметил! — Ну, ещё бы. Это гормоны и тот факт, что вы нравитесь друг другу. Это ты не можешь отрицать. — Я и не отрицаю своей симпатии, но его чувства… — Никакой катастрофы нет, Чимин-и, — заверяет Тэхён, откидывая формальности и обнимая своего совсем поникшего хёна, — Я сейчас вызову такси и мы с Чонгуком поедем домой. Я уложу его, с утра мы с ним поговорим, а потом и вы разберётесь. Давай помогу тебе всё убрать. — Нет, Тэ. Поезжайте сейчас, пожалуйста… — Тогда посиди тут минут пятнадцать. Зная Чонгука, я не думаю, что он сейчас выдержит, если увидит тебя хоть краем глаза…***
Чимин убивается следующие сутки. Он убирает дом механически, идёт в магазин по памяти, на дорогу даже не смотря, и не пойми каким образом целым добирается до дома. К обеду он получает сообщение от Тэ о том, что ночью они благополучно добрались, и Чонгук сейчас наверняка спит, а сам Тэ только проснулся у себя дома. Чимин шлёт в ответ улыбающийся смайлик, но всё равно не может выдохнуть с облегчением. Парень просто утопает в рефлексии и самобичевании. Да, они поцеловались и зашли далеко. Да, переспали и сделали это до самой последней инстанции. Для кого-то норма, для кого-то нет. Чимин не имеет ничего против, ведь своего единственного не всегда встретишь пока молод и красив, и одинокие течки говорят своё слово. Порой мозг плавит так, что он вынужден выбирать партнёра и хоть на время глушить желание. И Чонгук тоже однозначно против не был. Чимин потому и не задумывался ни на секунду и просто наслаждался близостью этого альфы. Очень приятного ему и, как оказалось, очень отзывчивого, нежного альфы. Он просто дарил Чонгуку ласку и получал в ответ то, по чему был так голоден. Ему невероятной удачей показалось, что младший не покрутил пальцем у виска, не вцепился в омежьи плечи, от себя остраняя, когда Чимин захотел поцеловать его. Так к случаю и к месту вчера была чонгукова взаимность… А на деле вот оно как. Они знакомы чёртовы полгода. А Чимин ничего из ряда вон от Чонгука никогда не замечал. Ни долгих взглядов, ни прикосновений, ни маломальских попыток флирта. «Ты очень красивый, хён», — говорил иногда Чонгук задумчиво, «Чимин-хён, эта рубашка очень тебе к лицу», — не стеснялся подмечать он, «Хён, ты же придёшь попить кофе сегодня в мою студию, если будет время? Я бы хотел видеть тебя с нами», — приглашал постоянно парень… Ну и что? Чонгук хорошо воспитан, а потому комплименты омеге из его уст ожидаемы. А приглашения провести время вместе? В них тоже ничего особенного, ведь он не на свидания Чимина звал — они зависали всегда втроём. Чонгук не делал ничего странного, разве что всё время с их знакомства он отнекивался от вечеринок и омег. Кто знает, может и раньше так оно было, ну не любит парень такие сборища. Но как-то раз Тэ обмолвился ворчливо, что раньше-то Чонгук не часто, но тусовки посещал. Вот неужели он это из-за появившегося в жизни Чимина? Омега бьётся лбом о стену в душевой кабине и смеётся нервно над ситуацией. Стоя под горячими струями, он как никогда ярко осознаёт масштаб пиздеца: Чонгук, который загоняется по каждой мелочи, который всё любит делать правильно и, подобно Чимину, не терпит идиотских ошибок, таки сделал одну колоссальную, по пьяни трахнув омегу, в которого влюблён. Омегу, который, в конце концов, значительно старше его. Чимин не знает, что там у Чонгука сейчас в голове, но факт в том, что именно так оно всё и выглядит… Чимину свои волосы повыдергать хочется оттого, что он ничего не заметил и допустил подобное, ведь теперь Чонгук наверняка на завтрак, обед и ужин станет пожирать себя изнутри. Он всегда хорошо относился к Чимину, они постепенно друг другу открывались. Парень в любое время и при любом настроении был с ним приветлив, и это при своём-то непростом характере. Он всегда был аккуратен в словах и чутко впитывал информацию о старшем, удивляя, порой, своей памятью. Он активно работал, занимался собой и открыто не терпел предложений свести его с омегами. Чонгук наверняка старался стать лучше и показать себя с лучшей стороны. Он, скорее всего, хотел сначала подружить и сблизиться, убедить в своей зрелости и целеустремлённости омегу, а потом, спустя время, может, и сделал бы первые шаги. Чимин уверен, что примерно так оно всё и было. И ему правда импонирует терпение молодого альфы, его вдумчивость и осторожность. Но он совершенно не уверен насчёт самого себя. Если бы всё вот так нелепо не наебнулось и не слетело в тартарары, готов был бы он ответить Чонгуку взаимностью? И что делать ему сейчас, когда всё вскрылось и оказалось чертовски сложным? Чимин выключает воду в душевой кабинке, но сам с головой продолжает тонуть. В вопросах, которые для себя впервые сформулировал, а потому и к ответу на них никогда не приближался. Но одно омега знает точно — с Чонгуком необходимо поговорить. Он не хочет, чтобы стыд за самого себя вот так сломал этого замечательного парня, а потому сделать это нужно ни потом, когда альфа пройдёт все стадии от отрицания до принятия и наделает для себя наверняка жутких выводов, а сейчас, по свежим следам. Им нужно вывернуть разлившийся поток пиздеца в единственно верное русло.***
Смотреть в глаза матери Чонгука, когда та встречает в гостиной пентхауса, Чимину неловко до мурашек по спине. Особенно после того, как она говорит, что Чонгук слёг с температурой. — Мы перебрали вчера немного… Простите, — Чимин делает поклон чуть ли не в пояс, опускает голову, чтобы скрыть своё краснеющее лицо. Он чувствует себя полным идиотом, — Это моя вина. Я старше и должен был проследить. — Чимин-а, все мы были молоды, — отвечает снисходительно женщина вопреки ожиданиям, — Хорошо, что он был с тобой и Тэхёном и не натворил какой-нибудь ерунды. Например, на первом курсе Чонгук-и катался на машине пьяным. И за рулём, как ты понимаешь, был он. Без прав, глубокой ночью, в центре города. Можешь представить, какую сумму нам с отцом пришлось отстегнуть, чтобы этот оболтус мог в будущем иметь права? — Да, — отвечает Чимин, натягивая на ладони рукава пушистого свитера и радуясь тому, что мама Чонгука, похоже, всех подробностей вчерашней ночи не знает, раз говорит с ним, а не выставляет за дверь… — Можно я зайду к нему? — аккуратно спрашивает парень. — Не боишься заразиться? — Я же недавно переболел. — Да, помню, ты звонил. Ладно, - пожимает плечами женщина. Чимин выдаёт свою самую очаровательную улыбку из арсенала, кланяется вновь, благодаря за разрешение, и как можно быстрее ретируется, пока она не передумала. Парень взлетает вверх по лестнице и заглядывает на всякий случай в студию. Ведь Чимину порой кажется, что Чонгук продолжит рисовать в своей обители, даже если его переедет фура, переломав все косточки. Но, видимо, фуру альфа ещё сможет пережить, а то, что приключилось сейчас для него действительно хуже, ведь студия оказывается тёмной и пустой. И это очень беспокоит, ведь младший и впрямь всегда предпочитает её своей комнате. Он и делает домашку там, там же ест и спит, и даже иногда тренируется. Чимин бредёт по коридору уже не так уверенно, мнётся недолго на пороге перед нужной дверью. Он вновь чувствует огромную неловкость, как и прошлой ночью у себя в квартире. Он стучит осторожно и слышит хриплое, раздражённое, однозначное: — Уходите. Чимин помнит, как сильно младший ненавидит болеть. Омега глубоко вдыхает и прочищает горло. Он приоткрывает дверь, заглядывая тёмную комнату с зашторенными панорамными окнами, и говорит тихо: — Чонгук-и, это я. — Уйди, пожалуйста, — всё так же хрипло, но теперь не зло, а очень напугано просят со стороны кровати. Чонгук с трудом продирает глаза и пытается игнорировать боль во всём теле. А теперь к этому букету ощущений добавляется отвратительное чувство волнения и скручивающегося страха. Он проклинает всё на свете и сжимает пальцами подушку, когда слышит шаги за своей спиной. Чимин присаживается на край кровати, а младший радуется тому, что он лежит на животе, смотрит в другую сторону и укрыт одеялом по самый нос, ведь поэтому вечерний гость не может видеть его лица. И он тоже, к счастью, не может видеть глаз омеги. — Я пришёл поговорить с тобой, — продолжает мягко Чимин. — Хён, не нужно. Я не смогу… Уходи. Ты можешь заболеть. — Не беспокойся об этом, я уже переболел. Но если тебе действительно сейчас настолько плохо, я могу уйти. Я просто волнуюсь… Я не смог сидеть дома, не смог просто взять и забить на всё это. Я пришёл потому, что ценю тебя и хочу спросить, будем ли мы теперь хотя бы разговаривать… — Что? — спрашивает альфа растерянно, — Хён… Это ведь скорее вопрос к тебе, — Чонгук смотрит в стену сквозь свою чёлку и откровенно не понимает, как Чимин после всего, что он натворил, умудряется задавать подобный вопрос. Ведь омега должен как минимум злиться. — Ну, как видишь, я прибежал к твоей кровати с похмелюги и вроде как говорю. Делать выводы тебе, — пожимает плечами Чимин, — Чонгук-и, — продолжает он, опуская ладонь на одеяло между выпирающих лопаток, — Скажи. Помимо того, что ты терпеть не можешь болеть и отвратительно себя чувствуешь, ты загоняешься ещё из-за того, что накосячил, будучи влюблённым в меня? Чонгук бьёт кулаком по подушке и рычит сквозь зубы: — Тэхён! — Как встанешь на ноги, не бей его сильно, ладно? — просит старший и улыбается, слыша в ответ хриплое «не обещаю», — Он правильно сделал, что объяснил мне всё, ведь ты бы вряд ли сделал это. А я сам тогда ничего не понял… И теперь я хочу разобраться, что мне… Что нам обоим делать дальше. Чонгук не отвечает с минуту. Чимин даже думает, что младший уснул, но его кулак, сжимающий кончик подушки говорит об обратном. Омега терпеливо ждёт. У него внутри всё комом сжимается, когда Чонгук говорит, наконец, так безнадёжно и болезненно: — Я конченный мудак, хён. У альфы голос дрожит на последнем слове, а дыхание становится надрывным. — Я вообще не соображал нихрена… Натворил дел, думая тем, что между ног. А потом пришёл в себя, испугался того, что происходило… Блядски, конечно, вовремя… И я не придумал ничего лучше, чем просто свалить. Хён, я правда не понимаю, что ты вообще после этого тут делаешь. — Я хочу всё прояснить. Понять, как ты относишься к тому, что случилось. Потому что… Если не брать во внимание ту крайне важную деталь, которую я узнал, то для меня, по большому счёту, ничего страшного не произошло… Ты ведь знаешь, что иногда ситуации выходят из-под контроля. Но всё, что было в Вегасе, остаётся в Вегасе. У меня давно не было альфы и я не ожидал, что так сильно наберусь. Аэрозоль перестал действовать, таблетки тоже, мне кажется, это от всплеска гормонов. Я почуял твой запах и… Я не знаю, что думаешь об этом ты и что ты чувствовал, но мне было очень приятно, я нисколько не злюсь и уж точно обвинять тебя не стану. Я ведь, в конце концов, вчера это начал. — А я тебя не остановил… Получается, что я воспользовался твоим состоянием, хён… — Ты знаешь, что на самом деле всё не так. Я тоже хотел. И если бы я знал обо всём раньше, то мы бы никогда не перешли границу. Я бы бережнее обращался с твоими чувствами. — Тогда хорошо, что ты не знал, — как-то слишком уж зло бросает Чонгук, — Ты бы жалел меня, как неразумного маленького ребёнка, относился бы снисхождением и жалостью, как к больному. А может даже исчез из моей жизни. Омеги, которые не могут ответить взаимностью, обычно так и поступают. — Ну нет уж, — отвечает Чимин тоже повышенным тоном, потому что у него подгорает от подобных, ничем не обоснованных выводов и гона на омег, — Я уже всё знаю, но, заметь, я сейчас здесь и жалеть тебя не собираюсь. Я пришёл не успокаивать, а понять, как быть. Чонгук откидывает одеяло с плеч, разворачивается в сторону старшего. В тусклом свете ночника Чимин видит его покусанные губы, красноватый нос, лихорадочный румянец на щеках и опухшие глаза с тёмными кругами под ними. У Чонгука брови заломленны и глаза на мокром месте. Он смотрит с такой болезненной смесью отчаяния и привязанности. Омега отводит взгляд и думает — в том, что Чонгук слёг болезнь и в половину не виновата. Он точно рыдал в подушку и истязал себя ближайшие сутки. Чимин смущается того, что именно он стал этому причиной. Парень стесняется этого взгляда альфы, в котором столько всего. И всё это к нему… — Я не хочу, чтобы ты исчезал из моей жизни, — надломано и совершенно искренне просит Чонгук. Он опускает пульсирующую от боли голову на подушку и закрывает наверняка вновь увлажняющиеся глаза рукой, — Мне так стыдно перед тобой… — шепчет он, — За всё. Я рад, что ты меня не ненавидишь, но всё должно было быть совсем по-другому… — Чонгук, всё в порядке. Ты же понимаешь, что я говорю искренне. Я честно не жалею. Вернее, мне немного жаль, но не тебя, а то, что всё обернулось именно так. Прошу тебя, не убивайся. Если хочешь, давай забудем об этом, давай вернёмся к тому, где были ещё прошлым вечером. Я ведь по-настоящему ценю нашу дружбу. — Хён… Скажи. Если откинуть то, что произошло… У меня хоть когда-нибудь был бы шанс, что ты мог бы обратить на меня внимание? Чонгук молчит несколько секунд, хаотично бегая по лицу омеги взглядом. — Понятно, — кивает он и закрывает глаза. — Чонгук, нет, послушай, — Чимин накрывает ладонью чужой лоб и убирая с него чёрные пряди. — Не надо, хён, пожалуйста, — он откидывает руку от своего лица, потому что омега, вопреки своим словам, начинает жалеть. Чимин этим своим жестом словно показывает, что не ставит Чонгука с собой на равных, и младший сейчас просто не перенесёт избитого «ты очень хороший, но дело не в тебе, а во мне». — Чонгук, дай мне сказать. Я не знаю, что ответить, потому что никогда не думал о тебе в таком ключе. Я сейчас как загнанная лошадь, ты же знаешь, да я вообще об альфах не думал последние пару лет. И сдружившись с тобой, я просто запретил смотреть на тебя иначе, кроме как на друга, ведь… Подумай сам. Твоя мама — мой работодатель, я старше тебя, для нашего возраста значительно, и мы с тобой совсем разные по положению в обществе. Ты должен это понимать. Поэтому я никогда в своей голове даже не формулировал такие мысли. Я искренне был удивлён, когда узнал о твоих чувствах, потому что ты тоже был всё это время очень аккуратен со мной. Я не даю тебе ответа, потому что вопросом не задавался, понимаешь? Но я однозначно хотел бы всё вернуть к тому, что было прежде. — Я понял, — Чонгук закутывается обратно в одеяло, натягивая его до носа, — Про маму и общество глупости… — Я бы так не сказал. — Хён… Ты хотя бы не беременный? Я убить себя хочу за то, что позволил себе без резинки. — Да как же узнаешь спустя сутки? — улыбается Чимин, — Я принял таблетку с утра, не переживай. Чимин врёт на самом деле, думая, что хорошо бы сделать это по приезду домой. Но Чонгук итак на грани нервного срыва, он наверняка уже себя накрутил и все возможные исходы и мысли передумал, раз додумался уточнить про беременность, и не хватало сейчас окончательно довести его. — Прости. — Если тебе так это важно, то прощён, Чонгук. Хотя, опять же, я не вижу тут виноватых. — Ты точно в порядке в остальном? — Ну, уж получше тебя, горе луковое, — улыбается Чимин и тянется к волосам. Он начинает перебирать их, зная, как кайфует от этого альфа. — Хён, волосы грязные, не надо… — Болеешь ты редко, но метко. Да уж, выходить на балкон в футболках в ноябре было не лучшей мыслью, пришедшей в наши пьяные головы. Хочешь, привезу тебе завтра вкусняшек и фруктов? — спрашивает омега, продолжая крутить в пальцах чёрную прядку, — Но после работы. Понедельник — день тяжёлый. — Хочу, — то ли просит, то ли соглашается Чонгук, смотря на Чимина своими большущими блестящими глазами. — Тогда заеду к тебе часов в десять вечера. Поправляйся, ковбой, — смеётся омега, даёт пять по горячей ладони альфы и выходит, прикрывая дверь. На следующий день Чимин привозит и фруктов, и вкусностей. Чонгук уже не пытается выставить за порог и они даже общаются целых полчаса, как в старые добрые. А после омега уходит, не подозревая даже, что эти полчаса станут самым длинным временем, которое ему доведётся отныне провести с Чонгуком. Они по-прежнему смахивают на друзей, шлют друг другу эти пресловутые «как дела», «нормально», «в универе/на работе заколебался», они смотрят втроём кино пару раз, бьют рекорд по времени живого общения, выбравшись разок в кафе. И всё. Они делают всё то же, что и раньше, но теперь между Чимином и Чонгуком что-то иное, сдвинувшееся совсем не в лучшую сторону. Это не похоже больше на дружбу, потому что атмосфера заметно натянута и как будто пустовата. Чимин даже думает, что, быть может, всё с самого начала таким и было, а он нарисовал у себя в голове невесть что. Но потом он вспоминает, как раньше с удовольствием оставался с этими двоими наедине, вспоминает их приколы, фотки на полароиде, студию, пропахшую пиццей и пивом, и понимает, что, всё-таки, от них ушло нечто важное. Чимин не ошибается, когда чувствует, что общение неумолимо стремится к нулю. Они с Чонгуком не ругаются и не принимают решения перестать разговаривать, их общение и без этого окончательно сходит на нет. Парень давит из себя печальную улыбку, когда, вновь поработав с госпожой Чон, на её предложение выпить чаю с ней и с сыном, он вынужден ответить вежливое «спасибо, но я лучше пойду, вечером выходить на работу». Чимину совсем паршиво становится на пороге, ведь сегодня суббота, у него в этот день стабильно выходной. Но он не будет оставаться, потому что не хочет смущать Чонгука своим присутствием, если тот настолько явно даёт понять, что не хочет его видеть. Ведь младший уже две недели не отвечает на последнее чиминово «как дела». Омега ревёт в тот вечер, потому что возвращается в абсолютно тихий, пустой дом. Обычно на него это не давило, ведь позднее возвращение оставляло силы лишь на то, чтобы доползти до душа и рухнуть на кровать, а утром был завтрак, разговор с мамой по Скайпу и вновь работа, общение. Но сейчас омега не знает, куда бежать из четырёх стен, потому что как никогда остро ощущает своё одиночество. Он который год был один по тысячи причин в виде занятости или нежелания тратить время на того, кто не любим, и ему действительно было нормально. Но в том-то и дело, что было. Теперь же осознание ненужности, маячащее последний год где-то на периферии сознания, достигло своего апогея и по-настоящему начало тяготить. А ведь у него был шанс. Он всегда просил у судьбы человека, который бы смотрел на него с искренней привязанностью и к которому бы у Чимина в сердце цветы распускались. Болеющий Чонгук тогда в своей комнате на него смотрел тёмным взглядом, в котором боль и вина были припорошены нежностью. А сутками ранее он прикасался к омеге с таким трепетом, что изголодавшееся сердце Чимина должно было просто кричать «да» и тянуться навстречу. Ведь парень, включая в комнате свет и раскладываясь звездой на своей холодной постели, смахивает слёзы с глаз и честно себе признаётся, что он как голодная собака готов броситься к любому, кто поманит и пообещает подарить теплоту. Чимин шмыгает носом, открывая их с Чонгуком диалог и смотрит сквозь пелену слёз на это дурацкое непрочитанное сообщение. Парень винит себя и в то же время понимает, что не в чем. Он Чонгука не любил, он не мог знать, чем та ночь закончится. Он, в конце концов, переступил через свой стыд и сделал достаточно, чтобы попытаться всё сохранить. Омега вытирает вновь влагу с глаз, поджимает колени к груди, перекатываясь на бок, и набирает «Привет, можем завтра увидеться?». Чимин клацает «отправить», срочно выходит из сети и блокирует телефон, сам своего шага пугаясь. Парень, считая себя настоящим дерьмом признаётся, что делает он это больше от опостылевшего одиночества, чем от взаимности. И если младший не ответит, то так тому и быть. Так лучше для Чонгука, ведь если судьба хотела развести их в разные стороны, её всё равно не переубедишь и не обманешь. Но если он напишет «да, можем, хён», то кто же мешает Чимину рискнуть всё исправить, сломать корку на своём заледеневшем сердце и попробовать этого парня по-настоящему полюбить?***
Чимин нервно мнёт пальцами бока смартфона, лежащего в кармане брюк, когда подходит к порогу чонгуковой студии. Он всеми силами пытается набраться смелости и не спасовать, ведь в чате «Приходи, хён. Я, как всегда, у себя». Парень и впрямь чувствует фантомную поддержку от этих слов и потому не теряется, когда видит за открывшейся дверью их отправителя. Чонгук всё так же красив: ещё больше отросшая чёлка собрана к затылку, но несколько чёрных волнистых прядей спадают на лицо, он одет в очередную рубашку с цветными пятнами и закатанными рукавами, в джинсы, расшитые от голени до колена светлыми заплатками. Чонгук говорит: — Привёт, Чимин-хён. И без лишних слов пропускает в студию. Чимину не страшно, но он не знает, с чего начать. Нужно ли спросить, почему игнорировал, зачем избегал? Но омеге ответы на эти вопросы предельно ясны. Для того, чтобы сердце правильно и без шрамов срослось нужно время и желательно отсутствие на горизонте причины, которая по неосторожности вспорола его. Чимин смотрит на парня, вновь подходящего к своему мольберту, и понимает, что не хочет, как бы эгоистично это не звучало, чтобы его сердце заживало. — Чонгук-и, — начинает тихо омега, подходя ближе. — Ты хотел поговорить, хён. Я тебя слушаю. — Тогда не буду ходить вокруг да около. — И не надо, — соглашается младший и поднимает свой внимательный взгляд. — Уже месяц прошёл. И он показал, что, к сожалению, той ночью мы и правда что-то важное сломали, как бы я не хотел убеждать себя в обратном. — Да, к сожалению, — кивает альфа, отрываясь от работы, подходя к краю мольберта и вставая напротив омеги, который никак не может решиться поднять глаза. — Но эта трещина пролила свет на нечто другое, — продолжает Чимин, вскидывая на миг взгляд, чтобы увидеть эмоции альфы, которые едва заметно искажают его лицо болью, — Я узнал, что ты влюблён в меня, по крайней мере был влюблён… И я посмотрел на многие вещи под другим углом. Если ты ещё не до конца уничтожил в себе те прекрасные чувства ко мне, если не встретил кого-то, кто ценил бы тебя с самого начала больше, чем такой непутёвый омега, как я, и если тебя и правда не будет тяготить то, что я старше и беднее в несколько раз, то… Чонгук, я хотел бы попробовать ответить тебе взаимностью, — уже почти шепчет омега, чувствуя страх и стыд из-за возможного отказа. Он сглатывает слюну и чувствует себя совсем беззащитным под взглядом младшего. Чимин замирает на мгновение, когда видит, как Чонгук делает шаги на встречу и подходит вплотную. Он, кажется, перестаёт дышать, когда этот мальчишка кладёт руки на его плечи, просит «посмотри на меня, хён». Чимин смотрит. Чувствует, как чужие пальцы проводят осторожно по щеке и вплетаются в волосы. Чонгук не говорит больше ничего. Чонгук целует, давая ответы на всё и сразу. — Я люблю тебя, Чимин-хён. Я привязался. Очень сильно, — твердит парень, прижимая к груди омегу, — Даже то позорище не смогло заставить меня разлюбить. Да и такое разве возможно? — Не знаю, — шепчет Чимин и старается сдержать слёзы, проглотить колючий ком. Омеге так непривычно слышать, что его любят, что кажется, будто это не он, а кто-то другой сейчас в его теле, которое крепко сжато в объятиях, или ему эта любовь просто в очередной раз снится, — Я отвык от подобного, — признаётся омега, утыкаясь альфе в шею и тихо всхлипывая, — Я так давно в последний раз слышал о чувствах ко мне, что позабыл, что так может быть. Это я уже совсем одичал, кажется… Я даже не знаю, если честно, как это — быть не одному… — Хён, неужели тебе никто не говорил, что любит? — спрашивает Чонгук неверяще и перебирает светлые волосы, гладит омежью шею, — Ты ведь так красив… И внешне, и внутренне. — Только вот это не гарант искренних, глубоких чувств, а не просто мимолётной симпатии. Чувства ни от чего не зависят, они просто есть или их нет. — Мои к тебе искренние. — Знаю. Я врать не стану, что уже люблю тебя в ответ. Но симпатию ощущаю, и я до сих пор очень ярко помню, как той ночью мне было с тобой хорошо… Это значит, что и влечение к тебе я испытываю, получаю удовольствие от близости. — Тогда я дам тебе всё остальное, хён, — обещает альфа. Он точно предательски краснеет от воспоминаний о Чимине, который шепчет просяще на ухо и стонет под ним. Парень отвлекается, себя за щёку кусая, и скорее целует пухлые губы. — Я, кажется, тебе больше не хён, — бормочет Чимин в плечо, когда Чонгук вновь прижимает омегу к себе ещё крепче прежнего. — Хорошо, не-хён, — улыбается младший, — Мы же пойдём на свидание? — Да. — На много? — На сколько захочешь. — Не меньше сотни точно, прежде чем я закончу универ и подарю тебе кольцо на безымянный палец, — заявляет уверенно мальчишка. — Чонгук-и, а не рано ли… — Мама не против. Она ругала меня за то, что с каждым днём я всё дальше отпускал тебя. Она всё порывалась устроить нам чаепитие и пригласить на него тебя. Оно должно было быть через два дня. А завтра я хотел написать тебе и извиниться за молчание. Хотел дальше сам сделать первый шаг, если бы ты меня простил. Но ты, Чимин-не-хён, меня опередил. — И что теперь с чаепитием? — мычит омега в шею, наполняя лёгкие ничем не скрытым ароматом Чонгука и медленно уплывая. — Приду туда со своим парнем и скажу, что Чимин-хён больше мне не хён. — Тебе что, это настолько понравилось? — Да. Я теперь постоянно буду называть тебя так, потому что слишком крут тот факт, что я покинул френдзону. Чимин шлёпает по спине, слушая возмущённое и немного детское «ну-за-што» у затылка. А после, вдруг отчего-то сильно занервничавший Чонгук спохватывается, выпускает омегу из объятий и разворачивает мольберт. Чимин смотрит заворожено в свои же глаза, тянет восхищенно «ва-ау». Чонгук сам себя превзошёл и справился настолько мастерски, что в зрачках напротив играют словно настоящие блики. Чимин пробегается взглядом по распахнутой, соскользнувшей со своего нарисованного плеча белой рубашке и рассматривает несколько минут букет алых пионов в своих нарисованных руках. — Я не дорисовал, но весь день трудился, — сообщает Чонгук на ухо, обнимая сзади чуть дрожащими от волнения руками, — Ты мне прошлой ночью таким приснился. А через два дня, после чаепития с семьей Чонгука и знакомства с его отцом, Чимин сидит в белой рубашке перед своим портретом в студии и сжимает, отражением, в руках красные цветы. Чонгук изучает сзади поцелуями его шею, вытаскивает из петелек пуговицу за пуговицей и касается горячими губами обнажённого омежьего плеча.