2061. Мы живые.

      15 мая 2061 года       Время 18:57       Пригород Детройта, район Башни.       Моё имя Маркус Манфред              Я прибыл на место, сорвавшись на экстренный вызов брата со дня рождения Бетти. К моменту моего прибытия там было уже, кажется, всё полицейское управление Детройта. Криминалисты, медики, детективы, полицейские – все работали. Уже спускались глубокие сумерки, и место было освещено яркими фонарями       За лентами оцепления толпились журналисты Они, как стая хищных птиц, почуявших кровь и жаждущих вцепиться в ещё трепещущую плоть. И им безразлично, кого терзать – находящегося в шоке от пережитого ужаса свидетеля или мать жертвы, которая только что увидела свою дочь с развороченной грудью и вырванным сердцем, плавающую в луже крови. Ненавижу журналистов – хищные лживые твари, не брезгующие падалью.       — Господин Манфред…, — бросились ко мне гиены с микрофонами. — Вы можете прокомментировать происходящее? Это убийство как-то связано с Башней?       — Без комментариев, — отрезал я, отмахиваясь от репортёров.       Я прошел сквозь силовую ленту оцепления, мой пропуск сработал, и лента на секунду просто исчезла предо мной. Стоящие в оцеплении полицейские андроиды моделей PM700 и PC900 никак на меня не прореагировали. Информация о моей личности поступила к ним в момент моего прохождения ленты, а отдавать честь или как-то иначе приветствовать вышестоящее начальство, как это делают люди, у андроидов не принято – это лишнее действие, отвлекающее от выполнения основной задачи. Поэтому андроиды не изменили положения, и на их бесстрастных лицах не отразилось никаких эмоций. Без всяких слов и лишних движения ясно, что они меня увидели и узнали и что я тоже, в свою очередь, вижу их и ценю их работу.       — Маркус, ну наконец-то! — Коннор вынырнул из темноты, но в спину ему светил мощный прожектор, освещающий место преступления и я не видел его лица.       — Коннор, что за срочность? Ты опять саданул мне в голову экстренным, мы же договаривались….       — Да, мы договаривались, но это как раз такой случай, когда экстренный вызов оправдан…. Да ты сам всё сейчас поймёшь. Пошли.       Коннор резко развернулся на каблуках и быстрым шагом, не оглядываясь, пошел к краю неглубокого оврага, примыкающего к обочине дороги. Внизу двигались люди с яркими налобными фонарями. Это полицейские криминалисты тщательно обыскивали местность в поисках улик. Коннор, не останавливаясь, начал спускаться по скользкому от вечерней росы склону, и я последовал за ним.       Первый, кого я увидел, был детектив Френк Сантана. Этот энергичный молодой человек, высокий брюнет с копной вьющихся волос и смуглой кожей, пришел служить в полицию через несколько лет после событий тридцать восьмого. Он был учеником и, некоторое время, напарником Хэнка Андерсона, и очень тепло относился ко всем членам нашей семьи. Он сосредоточенно записывал что-то в свой планшет и не сразу заметил наше приближение.       — Френк, — окликнул я его.       — О, господин Манфред…, я вас не заметил!       — Маркус, — поправил я, — сколько раз тебе говорить, зови меня Маркус.       — Хорошо, господин Манф…, то есть, хорошо Маркус….       — Что у нас тут, Френк? — спросил я. Фонари ослепляли, и я не видел пока тела жертвы.       — У нас тут, господин…, э…, Маркус, у нас тут такой кошмар, сэр…, — сказал Френк севшим голосом. — Я такого никогда в жизни не видел, сэр, — добавил он, явно пытаясь этим своим «сэр» скрыть ужас, который испытывал.       Детектив Сантана сделал шаг в сторону и указал рукой ещё чуть ниже по склону. И я это увидел…. Да, я видел много трупов, я сам убивал, я терял друзей в бою, но я так же, как молодой детектив, ничего подобного никогда не видел…, и очень хотел бы никогда не видеть.       Склон был весь красно бурый, и сделав пару шагов, я понял, что ноги мои скользят по густо пропитанной кровью траве, в корой запутались разбросанные кругом куски человеческой плоти. Посередине кровавого пятна лежало то, что осталось от человека. Раздавленный череп с выпавшими глазами, развороченная грудная клетка с вырванным сердцем и вывороченными на землю внутренностями, сломанные во многих местах конечности неестественно вывернутые, с разорванными мышцами и торчащими обломками костей.       На то, что пострадавшая была женщиной, указывало только местами сохранившееся, некогда белое, а теперь розово-алое платье и блестящая серёжка в оторванном от черепа вместе со скальпом маленьком изящном ухе. Чёрт….       — Теперь ты понимаешь? — спросил Коннор, до этого молча стоявший возле меня.       Я посмотрел на брата. Он был безукоризненным, как всегда в своей строгой униформе, если бы не основательно выпачканные кровью ботинки и низ джинсов. Униформу эту Коннор отказывался менять наотрез и всегда носил свой серый пиджак с опознавательными знаками андроидов, точно такой же, какой носил в тридцать восьмом. Единственное отличие заключалось в том, что на правой стороне груди и на спине у него теперь красовалась надпись RK1100, под ней не стоял серийный номер, а под знаком андроида – голубым треугольником не было надписи MadeinDetroit.       Он бы и дома ходил так же, но Бет настаивала, и ему приходилось уступать – дома переодеваться – он снимал форменный пиджак, галстук и белую рубашку и надевал плотный синий свитер, в котором, наконец, переставал выглядеть подчёркнуто официально.       На лице Коннора не отражалось никаких эмоций, он смотрел на окровавленные останки совершенно безразлично и напоминал мёртвую холодную статую. По крайней мере, именно так это выглядело со стороны. И, наверное, только я понимал, что это внешняя холодность не что иное, как маска, скрывающая истинные чувства. Я всегда завидовал его умению, контролировать себя. Я тоже умею натягивать такую маску, но она у меня уж очень быстро слетает.       — Жертву опознали? — спросил я, с трудом заставляя себя отвести взгляд от того, что недавно было живым.       — Да, жертва Кира Янг, сотрудница отдела очеловечивания Башни, художник, дата рождения 11 декабря 2035 года, проживала в Детройте, — ответил подошедший детектив Сантана.       — Янг? — переспросил я, пытаясь вспомнить, где я слышал это имя.       — Ты её помнишь? — бесцветным голосом спросил Коннор, не поворачивая головы и продолжая неотрывно смотреть на кровавое месиво у нас под ногами.       — Нет, а должен?       — Должен…, очень тихо ответил Коннор. — Девочка Кира…, она рисовала татуировки для тела твоего отца….       — Кира?! Нет…! — я сделал шаг вперёд и чуть не упал, поскользнувшись. Нет…. Дьявол…. Да кто же…? Кто же мог…?!       — Свидетель утверждает, что это был я…, — тем же лишённым выражения голосом сказал Коннор, и я понял, что он на грани срыва.       — Братишка, ты что, какой свидетель? — я шагнул к Коннору, взял его за плечи и развернул к себе.       То, что я увидел в глазах брата, мне очень не понравилось. Коннор давно не носил индикатор стресса на виске, но и без него было понятно, что уровень стресса у него сейчас превысил все допустимые границы.       — Так, брат, спокойно, разберёмся. Пошли-ка отсюда, — сказал я максимально уверенным тоном, уводя от страшного места Коннора, продолжающего безразлично смотреть прямо перед собой.       Мы выбрались по склону наверх. Я довёл Коннора до своей машины и усадил его в салон.       — Коннор, посмотри на меня. Посмотри на меня…!       — Маркус… это не я…, — сказал вдруг Коннор, повернув ко мне внезапно исказившееся лицо. — Это не я! Маркус…! Я этого не делал…! — Коннор прикрыл глаза и низко опустил голову, вжавшись в кресло.       — Конечно это не ты, я знаю, что это не ты. Где этот свидетель? — сказал я, дотрагиваясь до Коннора и сжимая его предплечье.       — Он…, его медики забрали…, кажется, — ответил брат еле слышно.       — Медики? Ну, так может он не в себе? Коннор, приводи уровень стресса в норму, так нельзя. Прошу тебя! Мы во всём разберёмся. Судя по тому, что свидетеля забрали медики, а не техники из Башни, он человек. А люди, сам же знаешь, брат, люди очень часто сходят с ума. Они так устроены, понимаешь. Может он неучтенный наркоман и у него галлюцинации, а может просто псих. Если наркоман – отправим в Улей, если псих – отправим в клинику. Ну…! Посмотри на меня! Как ты?       — Нормально, — через силу ответил Коннор, поворачиваясь ко мне, и я понял, что он постепенно стабилизируется. Ну, вот и хорошо, вот и ладно. — Братишка, посиди в машине. Я сейчас найду Рида, переговорю с ним, и поедем домой. Хорошо?       — Хорошо, — кивнул Коннор, выпрямляя спину и поднимая голову. Отлично, ему явно лучше….       Капитана Рида я нашел быстро. Он стоял на краю оврага и наблюдал за тем, как медики упаковывают труп, а андроиды уборщики уже выгружают своё оборудование, готовясь полностью зачистить площадку от следов преступления.       — Гэвин, вы не торопитесь с уборкой? — спросил я.       — Нет, нормально всё. Пусть убирают. Это я их вызвал. Мы всё тщательно осмотрели, буквально каждый дюйм. Оставлять тут оцепление бессмысленно. А без оцепления…. Тебе же не нужны в завтрашних новостях красочные фотографии огромного кровавого пятна с ошмётками внутренностей? — сказал он, усталым голосом.       — Ладно, капитан, вам виднее…. Что там за свидетель? — задал я вопрос, который интересовал меня больше всего.       — Да, есть свидетель. Допросить его нормально у нас не получилось. Сам понимаешь, после увиденного, он в истерике. Так что медики накачали его успокоительным и увезли. Нам сообщат, когда с ним можно будет разговаривать.       — А что тогда с Коннором? Почему он говорит, что свидетель указал на него?       — Так он и указал…. Френк уже тут был, пытался от свидетеля хоть двух слов связных добиться. Мы с Коннором подъехали, только из машины вышли, а этот парень как заорёт: «Это он! Это он!», на Коннора показывает и пятится в ужасе. Коннор к нему, а парень натурально в обморок – хлоп и вырубился. Я Коннора подальше отвёл, парня в чувства привели. Он глазами вращает и повторяет одно: «Андроид, это был андроид, униформа, это он, он…, андроид….» Ну и дальше в таком роде. Поговорить с ним нам так и не удалось – пришлось сдать медикам. Но униформу то такую у нас, кроме Коннора, никто не носит, даже у уборщиков и прочих сервисных андроидов униформа без опознавательных знаков….       — Гэвин, но вы же не думаете….       — Маркус, я не думаю…, я сейчас совсем ничего не думаю, правда…. У меня невыносимо болит голова. Но у меня есть показания свидетеля и пока я их не опровергну, Коннор под подозрением. Извини….       — Но вы же не собираетесь арестовать его? — спросил я. Ситуация вырисовывалась паршивая, но посадить Коннора в камеру я точно не позволю.       — Нет…, пока нет. Но я тебе советую – отвезти его прямо домой и не выпускай его без сопровождения…. А лучше, совсем не выпускай.       — Домашний арест?       — Да…, но можно сказать, что добровольный, для его же блага. Прошу тебя, убеди его сидеть дома. В сложившейся ситуации к расследованию я его всё равно не допущу, сам понимаешь….       — Да…, понимаю…. Хорошо. Я постараюсь. Мы поехали. Держите меня в курсе…, — сказал я и развернулся, собираясь уйти.       — Маркус, — окликнул меня капитан. — Ты там Хэнку и Бет подробностей не рассказывай, ладно….       — Конечно, — коротко кивнул я и пошел по направлению к машине.              17 мая 2061 года       Время 08:43       Пригород Детройта, дом семьи Андерсон.       Моё имя Маркус Манфред              — Маркус, почему ты не защищаешь его? — кричала Бетти Андерсон, снова и снова ударяя меня в грудь судорожно сжатым кулачком с посиневшими от напряжения тонкими пальцами. — Ты должен защитить его! Я слышала твоё интервью – ты ни слова не сказал о том, что Коннор не виновен. Ты говорил так холодно, так безразлично. Тебя ничего не волнует? Да?       Я стоял неподвижно, уронив руки, и принимал эти невесомые удары. Мне нечего ей сказать, мне нечем её утешить, мы в тупике и с каждым часом становится хуже и хуже.       — Бет, Бет, остановись! — сказал подошедший к нам Хэнк. — Бэтти, парням и так тяжело, не надо. Маркус делает всё, что может. Он корреспондентам и не мог ничего сказать, он же официальное лицо, идёт следствие… Дорогая, пойдём…, — Хэнк обнял жену и крепко прижал ее к своей груди. — Ну, маленькая моя, ну не плачь, я прошу тебя…, говорил он, дрожащим голосом, баюкая хрупкое тельце Бетти, гладя её волосы и целуя её заплаканные глаза.       Хэнк очень сдал за эти дни, похудел и осунулся. Раздуваемая СМИ истерика сделала своё дело. В обществе, как обычно в таких случаях, началось движение, подогреваемое, расползающимися как щупальца чёрного спрута, слухами и домыслами.        Естественно, всё это мгновенно отобразилось на семье. Какая-то дрянь на улице, бросила в лицо Бет пустую консервную банку с криком: «расплодили тварей». Банка не нанесла ей физического вреда, но, вернувшись домой, она теперь почти непрерывно плачет.       Хэнк съездил по собственной инициативе в полицейское управление. Там молодые детективы, узнав в нём бывшего шефа полиции, нисколько не смущаясь тем фактом, что Коннор его приёмный сын, в красках рассказали ему о том, во что превратил жертву неведомый преступник.       Наша сестрёнка Клер пришла с занятий вся в слезах, потому, что сокурсники постоянно обсуждали случившееся и пытались у неё узнать подробности, задавая идиотские вопросы, вроде: «Клер, а ты не боишься с ним в одном доме находиться?». А добрый друг семьи, капитан Рид, заглянув в гости, на прямой вопрос Клер: «Дядя Гэвин, вы подозреваете Коннора?», вместо того, чтобы как-то уйти от ответа, холодным официальным тоном заявил: «У полиции, пока, не доказательств, но есть основания для подозрений…», чем окончательно её добил, и Клер, рыдая, помчалась в комнату к Коннору.        Она начала кричать «как ты мог» и умолять «всё рассказать», со всем своим юношеским максимализмом, не желая слушать никаких оправданий. Коннор не выдержал напора и, потеряв на секунду самообладание, выкрикнул в ответ, что «не ожидал такого от члена семьи». И тут Клер заявила, что «никакой он не член семьи, что он машина и что она его боится…». Это Коннора-то, того, кто носил её на руках практически с самого её появления на свет….       С этого момента в доме семьи Андерсон в воздухе висело такое напряжение, что казалось его можно потрогать руками. Но я всё равно приходил сюда, а не к себе домой, где всё было тихо и спокойно. Это мои близкие – и люди и андроид, я не могу их бросить в такой трудной ситуации.       Я поднялся на второй этаж, тяжело ступая по лестнице. Крепкие деревянные ступени сегодня особенно жалобно скрипели под моими шагами, словно к моему, и так не маленькому, весу добавилась вся тяжесть, опять свалившаяся на мои плечи – тяжесть ответственности и необходимости принимать решения, к которым я не готов.       Коннор сидел на стуле посередине комнаты, глядя на пустую стену прямо перед собой. Он сидел так с тех пор, как Клер, не подумав, конечно же, на эмоциях, но всё же отказала ему в праве считать себя членом семьи. Он просто сидел и смотрел в никуда или куда-то очень глубоко внутрь себя. Мои попытки расшевелить его полностью провалились. Но я снова и снова поднимался к нему, потому, что когда один брат ранен, другой молча подставляет ему своё плечо и закрывает его от врагов, а не жуёт сопли где-то в стороне.       — Коннор…, — позвал я, не надеясь на ответ.       Коннор никак не прореагировал. Тогда я взял стул, сел прямо напротив него и наши глаза встретились. Лёгкая дрожь пробежала по его лицу, он прикрыл и снова открыл глаза. Я взял его безвольно лежащую на коленях ладонь, чуть приподнял её и соединил наши пальцы. Наши руки мягко засветились, кожа деактивировалась, соединение установилось, и я, не делая никаких грубых движений, не пытаясь дотронутся до его памяти, погладил его сознание, как гладят по голове маленького мальчика, плачущего от обиды и несправедливости, передавая ему всю свою любовь и словно говоря: «ты не один, ты не один, братишка, я с тобой и я никуда не уйду…».