Гуттаперчевые люди

— Ты знаешь, кого я привел сегодня, Билли? — вкрадчиво шепчет Хоумлендер, поглаживая его ладонью по загривку. Бутчеру в общем-то все равно, кого еще притащил этот псих, чтобы над ним поглумиться. После того, как он узнал, что именно случилось с Беккой, ему вообще резко стало плевать почти на все, в том числе на суперов — особенно на суперов, — а в гости Хоумлендер приводит только их. Поэтому Бутчер равнодушно отвечает: — Пошел ты, — хотя знает, что это потом вернется ему в трехкратном размере, как возвращается любое проявление непослушания. Хоумлендер крепко хватает его за волосы на макушке и тянет вверх. — Посмотри, Билли, — настаивает он. — Давай, ради меня. Ради нашей Ребекки. Ради нашего мальчика. Лицо его сияет искренней детской радостью. У него теперь часто такое выражение лица. В их доме он единственный, кто еще умеет улыбаться, и единственный, кто не замечает отсутствия смеха и хоть какой-то радости. Бутчер нехотя переводит взгляд на гостя, что все еще стоит в дверях комнаты, и его тело сводит самая настоящая судорога. Скульптор. О нем Бутчер наслышан, хотя предпочел бы никогда не слышать и не видеть ни его имени, ни его лица, ни тем более его послужного списка. — Что ты задумал? — Я же уже говорил об этом, дорогой! — Хоумлендер делает акцент на слове “дорогой”, и от одного этого хочется блевать. — Я хочу еще одного ребенка. Девочку. Или мальчика. Но лучше, конечно, девочку. Бутчер замирает. Да, Скульптор может... В теории он может вернуть Бекке возможность забеременеть, просто восстановив ее матку и яичники, как обычно он восстанавливает изуродованные лица. — Не смей! — Бутчер моментально переходит на что-то, похожее на рык. — Если ты ее тронешь, я!.. — Что ты сделаешь, Билли? Ну, что ты сделаешь, милый? — сюсюкает Хоумлендер, сжимая щеки Бутчера пальцами чуть сильнее, чем следует. Ничего он не может. Все, что ему доступно, так это угрозы в пустоту и попытки вызвать огонь на себя, чтобы отвести руку Хоумлендера от Бекки. Она умрет, если забеременеет от этого чудовища во второй раз. — Пожалуйста, — Бутчер смотрит ему прямо в глаза. — Не трогай Бекку. — Не волнуйся. Ребекка уже родила нам прекрасного мальчика, — он улыбается. Его ладонь скользит под футболку Бутчера. — Теперь твоя очередь. Это будет честно, разве нет? За эти три месяца Бутчер видит член Хоумлендера едва ли не чаще, чем собственный. Он знает, что может отказаться, может сказать “нет”, но это значит, что тогда достанется Бекке. Или кому-то еще. Бутчер убеждает себя, что ему плевать, но всякий раз, когда Хоумлендер мимоходом упоминает про Хьюи и остальных или делает вид, что идет в спальню Бекки, Бутчер становится податливым и послушным. — Что ты блядь несешь? — Наш гость изменит твои половые органы по образу и подобию здоровых половых органов Бекки, — пальцы проникают под резинку штанов, нежно поглаживают завитки лобковых волос. — Если нам повезет, то ты забеременеешь и родишь ребенка. И тогда мы точно станем одной большой семьей, понимаешь? Ты понимаешь, что это необходимо, правда, Билли? — Ты сошел с ума, Джон, — отвечает Бутчер после короткой паузы. — Ты безумен. — Я знаю, — соглашается Хоумлендер. — Но я знаю и то, что ты не попытаешься сделать какую-нибудь глупость. Ради нашей Ребекки. Ради нашего мальчика... Скажи, дорогой, я прав? Снова встретившись взглядами с Бутчером, Скульптор слегка наклоняет голову, будто извиняясь. В глазах его мерцает и гаснет огонек сочувствия. — Ты прав. Всегда прав, дорогой. *** — Папа, почему ты обижаешь маму и Билли? — Я их не обижаю, Джонни. Это такая игра, понимаешь? — Тогда почему они плачут, когда ты уходишь? — Это взрослая игра, Джонни, которая происходит между мужьями и женами. Ты поймешь, когда вырастешь... Подожди, Билли тоже плачет?.. — Иногда. Реже, чем мама. Обычно по ночам. Он делает все, чтобы я не слышал, но я слышу все равно. Только не говори ему, ладно? — Обещаю. Иди поиграй с мамой, нам с Билли надо кое-что обсудить. *** В их доме есть особенная комната, обитая металлом. Она создана с одной-единственной целью — чтобы Джонни не услышал, как Хоумлендер насилует Бутчера, или Бекку, или их обоих. В последнее время в особенной комнате оказывается только Бутчер, потому что в какой-то момент он понимает, что это самый оптимальный вариант: Хоумлендеру похоже все равно, кого из них двоих трахать, в его глазах они уже давно срослись в единое целое, а на Бекку насилие оказывает максимально деструктивный эффект, значит, предлагая себя вместо нее, Бутчер увеличивает их общие шансы на выживание. Во всяком случае, именно об этом Бутчер напоминает себе, когда Хоумлендер втрахивает его в кровать с нечеловеческой силой и скоростью, будто желая стереть стенки кишки в кровавое мясо. Этого никогда не происходит — если, конечно, не считать одного случая в самом начале, когда они были в особенной комнате все втроем. Сегодня Хоумлендер неожиданно до отвращения нежен, как студентик во время первого секса с точно такой же студенточкой. Он целует его много и страстно, гладит ладонями по всему телу, явно прислушиваясь к реакциям его тела, выискивая, прикосновения к каким местам вызывают больше отклика. Ласки клитора — это отдельный кошмар. Ощущения новые и настолько более острые, что контролировать себя почти невозможно. В какой-то момент Бутчер почти стонет в голос, и это просто невыносимо. — Еби уже, — шипит он, сжимая ладони в кулаки, впиваясь ногтями в кожу. — Я мужик за сорок с пиздой, а не восемнадцатилетняя девчонка. — Не торопись, Билли, — улыбается Хоумлендер в ответ. — Тебя нужно хорошенько возбудить, иначе будет больно. Как будто он никогда раньше не делал ему больно, что за чушь! И только тогда до Бутчера доходит — этот блядский Скульптор сделал ему девственную плеву. Вот тебе и сочувствие супера во всей красе. Когда Хоумлендер трется членом о его мокрую дырку, продолжая оттягивать момент, Бутчер представляет, во что превратит лицо Скульптора с помощью кислоты и бормашины. Ни на одном компьютере образ не соберут. Когда Хоумлендер, наконец, входит в него, это все равно больно. *** — Блядь! По-моему, оно жрет меня изнутри. — Вставай на четвереньки. — Но… — Поверь мне, так будет гораздо легче. Я знаю, о чем говорю. Я уже рожала от него. — Прости, что тебе приходится видеть меня в таком виде. Это отвратительно. — Ты никогда не будешь мне отвратителен, Билли. Никогда. *** Бекка что-то вкалывает ему, пока он корчится на полу, и то, что происходит потом, Бутчер помнит смутно. Перед его глазами пролетают каскадом воспоминания о его стремительной двухнедельной беременности — выпадающие волосы, ноющие зубы, увеличивающийся живот, длинные растяжки на боках, сочащиеся молоком соски, тяжело ходить, тяжело смотреть Бекке в лицо, как хорошо, что Джонни где-то в лагере. Плачет младенец, и в животе приятно пусто. Когда Бутчер приходит в себя, рядом с ним сидит Бекка, а в доме царит полная тишина. Хоумлендера рядом нет. — Я должен убить это, Бекка, — стонет Бутчер, силясь подняться с кровати. — Я обязан... Пока он не вернулся... — Не волнуйся, — шепчет Бекка, мягким толчком заставляя его лечь обратно. — Младенец родился уже мертвым. Я покажу его тебе после того, как ты поспишь и немного придешь в себя, хорошо? — Хорошо, — отвечает Бутчер, послушно прикрывая глаза. Он готов поклясться, что слышал крик младенца, но это, должно быть, была просто злая шутка его измученного мозга. — Ты ведь понимаешь, что его это не остановит?.. Что это не конец? — Понимаю, — она тяжело вздыхает и на короткий миг прижимается лбом к его лбу, переходя на какой-то сдавленный шепот: — Прости меня, Билли. Если бы мне хватило храбрости восемь лет назад... Руки Бекки в крови — Бутчер вспоминает это сквозь пелену сна, но решает не придавать этому значения. В конце концов, это может быть его кровь. — Все в порядке. Все будет хорошо. Я люблю тебя, Бекка. — Я тоже тебя люблю, Билли, — с этими словами она коротко целует его в губы. — Спасибо. За все. Бутчер думает о том, что он продолжит сдерживать Хоумлендера любой ценой, будет держать его как можно дальше от Бекки и Джонни, а там, может быть, им удастся сбежать... Или Джонни, который в общем-то неплохой пацан, вырастет и поймет, что мир — это, конечно, одна большая блядская куча дерьма, но его биологический отец — это не просто куча дерьма, а огромная мать ее гора дымящегося навоза. И тогда Джонни спасет их всех. Бутчер улыбается этой мысли и засыпает. *** — Позови Скульптора снова. — Что ты сказала, Ребекка? — Позови Скульптора снова. Пожалуйста, дорогой. — Но я уверен, что Билли еще одна попытка не повредит. — Билли едва не умер. Мое тело больше подходит для деторождения, Джон. И потом, Джонни же меня не убил, значит, я переживу это и во второй раз. — Может быть, ты и права. Я думаю, что как только Билли поправится, нам нужно устроить семейный совет... в особенной комнате.