Мне и себе самому.
Часть 1
31 октября 2019 г. в 22:32
С нижних этажей доносится музыка, разлетаясь по закуткам огромной резиденции. Новую в Японии и строили с расчётом на то, что в ней хватит места всем товарищам Десятого Вонголы, коих было не так уж и мало. По крайней мере, на первый взгляд.
Молодая донна со своими подругами уговорила супруга устроить бал-маскарад по случаю Хэллоуина для всех союзных семей. Столько знакомых и не очень лиц навевали праведную тоску по тем временам, когда в этих стенах ещё было относительно пусто и тихо.
В малом зале на другой стороне резиденции можно было укрыться от всей этой суеты. Свечи слабо освещали помещение, маленькими огоньками вспыхивая то тут, то там. Со скуки Деймон заставил их медленно плыть по комнате, загораясь то алым пламенем, то зелёным, то синим. Единственный день в году призраки могли находиться в телесной форме, полностью повторявшей ту, что была дана при жизни. Он был рад этой короткой возможности вернуть утерянное ощущение живости. Сосуды не могли принести той радости, дарованной пребыванием в родном сильном теле.
Когда ещё выпадет такой редкий шанс, чтоб все они в этот день не были разбросаны по разным уголкам мира? По большому счёту, плевать Спейд хотел на расположившихся на диване за увлечённой беседой боевых товарищей. Он ждал только одного человека. Человека, который никогда не опаздывал. До этого момента, разумеется.
Во мраке за окном взошла полная луна. Бледный диск будто насмехался над ним, прочертив дорожку по гладкой поверхности пола, ведущую к закрытой двери в комнату. Двери, из-за которой ещё полчаса назад должно было показаться их Облако.
Подкатывающее к горлу раздражение Деймон заливает вином из бокала с вычурным плетением. Длинный красный хвост со стрелочкой нервно постукивает по полу. Эту поправку к своему телу иллюзионист добавил сам, поддавшись влиянию маскарада, устраиваемого людьми в этот день. Из-за спины виднелись небольшие перепончатые крылышки того же цвета, что и хвост. Он сидел за стойкой, сделанной на выступе стены, облокотившись на столешницу, и наблюдал за мирно беседующими Хранителями Примо. Удивительно, что сам Джотто предпочёл находиться не здесь, среди тех, кого в незапамятные времена называл друзьями, а рядом с Дечимо.
Накл о чём-то рассказывал слушающему его вполуха Джи, Угетсу протирал флейту, а Лампо наслаждался вином между ними, не считая нужным куда-то переливать его из бутылки. Почти идиллия, не будь она такой заунывно скучной. Деймон прячет усмешку за своим бокалом и щёлкает пальцами, после чего дно бутылки разбивается, расплескав вино на Хранителей Грозы и Урагана. Если б не музыка, его маленькую шалость сразу бы раскрыли, но теперь он лишь наслаждался зрелищем в виде назревающей драки между товарищами.
Не распахнись сейчас дверь, эти двое точно бы сцепились. Туман переводит удивлённый взгляд на дверной проём — в конце лунной дорожки стоит Алауди. Облако, что предпочитает неявку опозданию. Ровно тридцать семь минут и сорок две секунды назад он должен был появиться. Деймон недовольно хмурится, но очень скоро выражение лица сменяется на привычный хитрый прищур.
— Ну-фу-фу… Кто бы мог подумать, что наш доблестный помощник Внешнего Советника может задерживаться, — иллюзионист расставляет акценты так, чтоб задеть гордость мужчины.
— И что здесь забыл предатель? — холодно осведомляется бывший независимый консультант семьи.
В голубых глазах появляются недобрые искорки — Туман проглотил эту шпильку, запивая вином.
— Случайно оказался в числе приглашённых, — Спейд покрутил между пальцами карточку, украшенную вычурными вензелями под мотивы праздника. — Волею всепрощения Савады Тсунаёши.
Алауди молча заходит в комнату и проходит к окну, следуя по лунной ряби. Остальные Хранители почти сразу же испаряются, скрываясь за дверью и закрывая её за собой, сославшись на то, что стоит сменить испорченную вином одежду.
Свечи, плывшие по помещению, окружают Облако и водят свои причудливые хороводы, вспыхивая разноцветным пламенем. Словно маленькие восковые танцоры они исполняют ведомые только им партии, то приближаясь, то отдаляясь от светловолосого мужчины. Бывший Внешний Советник только отмахивается от них, как от надоедливых мушек. Деймон расплывается в улыбке и посылает одинокой свече немой сигнал к действию. Восковая бедняжка в своём танце подлетает почти вплотную, но гибнет в сильной руке Алауди. Он только недовольно шикнул, когда пара горячих капель всё-таки попала на рубашку. Искорёженная свеча опускается на столешницу, пав жертвой чужих игр.
— Ты испортил мою одежду, — констатирует факт Облако, стряхивая с ладони остатки застывшего воска.
— Какая жалость, — иллюзионист подпирает голову рукой и пробегается кончиками пальцев по щеке. — Могу искупить свой проступок, угостив тебя вином.
— У тебя отвратительный вкус на вина, Деймон. Ты выбираешь их под стать себе, — Алауди усмехнулся, но всё-таки опустился на высокий стул по другую сторону стойки.
— Ne m'offensez pas, mon cher [Не обижай меня, мой дорогой], — промурлыкал Туман, плавно поднимаясь со своего места.
По мере того, как тот оборачивался, дыхание бывшего независимого консультанта сбивалось всё сильнее. Мужчина едва ли не задохнулся собственным возмущением. То, что он поначалу принял за вязаную безрукавку с воротом-хомутом, оказалось коротким платьем с вырезом на спине. Спейд наклоняется к дверце бара, а блондин теряет дар речи. Вырез заканчивается у самого основания красного хвостика и не будь его, можно было бы разглядеть начало ложбинки меж ягодиц.
Алауди, конечно, замечал за Деймоном любовь к провокациям, но не ожидал, что тот вытворит нечто настолько бесстыдное. Он поймал себя на мысли, что уже добрых десять минут засматривается на стройные ноги иллюзиониста, затянутые в ботфорты из чёрной матовой кожи. Видел бы только Примо это непотребство… Но вряд ли Джотто вообще мог себе представить, на что способны некоторые его Хранители за закрытыми дверями.
— Quel diable t'a demandé de t'habiller, Spade? [Какой Дьявол тебя укусил, что ты вырядился в это, Спейд?] — бывший Глава Внешней Разведки с трудом возвращает контроль над собственным дыханием, ошарашенно глядя на Туман.
— Je savais que vous apprécieriez ma petite surprise. Mais ce n'est pas tout [Я знал, что ты оценишь мой маленький сюрприз. Но это ещё не всё], — тот поворачивается к нему лицом и медленно идёт к стойке, пересекая добрую половину малого зала, плавно покачивая бёдрами.
Походка привлекала внимание, но казалась вполне уместной. Движения иллюзиониста были сравнимы с танцевальными. Природная грация и по истине королевская осанка любому его дурачеству придавали особое изящество. Деймон ставит на столешницу хрустальный декантер, по изгибам напоминающий гитару, и садится на своё место. На горлышке серебрилась этикетка, на которой было оттеснено название — «Hennessy Paradis Imperial».
— Не иллюзия? — Облако недоверчиво щурится, проведя пальцами по прохладной поверхности бутылки.
— Ну-фу-фу… За кого ты меня принимаешь, Алауди? — Туман лукаво щурит голубые глаза, в которых отражаются огоньки свечей. — Возможно, этот коньяк частично застал нашу молодость.
Спейд мановением руки создаёт два снифтера, которые затем наполняет медно-золотистым напитком. Он забирает один из бокалов, поддерживая его пальцами и ладонью, чтоб немного согреть. С загадочной улыбкой отпивает совсем немного и продолжает наблюдать за своим долгожданным собеседником. Бывший Глава Внешней Разведки всё ещё ищет подвох в словах и движениях иллюзиониста, ищет, к чему придраться, но не находит. Слишком уж всё гладко и слаженно, тот будто специально готовился к этой встрече, надеясь получить собственную выгоду. Но какую?
— Ты отравил бокал? — не найдя никакого другого варианта, Облако выдвигает первый пришедший в голову.
Деймон заливается хохотом, оставив свой снифтер на стойке. Алауди не может различить в этом смехе ни ехидства, ни такой привычной насмешки. Тот совершенно искренен в своём душевном порыве.
— Ну-фу-фу-фу-фу… Оставь свою паранойю, mon cher, — мурлычет иллюзионист, всё ещё срываясь на тихое хихиканье. — Если бы в моих мыслях когда-нибудь и было намерение тебя убить, я бы сделал это тогда, не позволяя вам сбежать. За каждым из нас числятся ошибки прошлого. Неужели ты хочешь потратить единственный день в году, когда мы можем находиться в своей телесной форме, на выяснение того, кто из нас больше виноват?
— Ты предал не только семью и наше доверие, — Облако усмехнулся и всё-таки взял в руки свой бокал. — Я могу лишь напомнить о том, как ты «завоёвывал» расположение наследника, чтоб распространить на него своё влияние.
Деймон едва не задохнулся от негодования, беспомощно хватая ртом воздух. Ему дар речи отняло от таких обвинений. Да как такое вообще можно было подумать о нём?
— Алауди… В чём ты смеешь меня обвинять? — сквозь зубы процедил Туман, вопросительно приподняв тонкую бровь.
— В том, что тебе хватило смелости завести с ним отношения, когда ты уже находился в одних, — бывший Внешний Советник отпил немного коньяка.
— Какого… чёрта? — иллюзионист нервно дёрнул хвостом и впился ногтями в край столешницы. — Я не заводил с Рикардо никаких отношений.
— Действительно. Ты же поклонник секса без любви, — Облако язвительно улыбнулся, описав в воздухе окружность бокалом. — Не строй из себя невинность, Спейд, ты был с ним. На что ты выменял ночь с собой?
Туман аж передёрнуло, за спиной дрогнули крылья. Красивое лицо исказилось в гримасе злобы, ломая тонкие черты.
— Повтори, — прошипел он, постепенно теряя последние крохи самообладания.
— Ты отдался ему в его же спальне. Думал, я не узнаю об этом? — ледяным тоном уточнил Алауди, сделав ещё несколько глотков. — Хотя, если бы вы потрудились закрыть дверь, я бы и не узнал.
Деймон полностью замер, даже не моргая, его лицо побледнело ещё сильнее, приобретая лунный оттенок. Внутренности будто в узел завязались. Настолько мерзко он не чувствовал себя слишком давно. С того самого момента, о котором только что и заговорил бывший независимый консультант. В горле встал болезненный комок, мешая говорить и дышать. Ослабевшая рука дрогнула и сползла со стола.
— Ну-фу-фу… На войне все средства хороши, тебе ли не знать? Мне нужна была информация, — иллюзионист наконец-то зашевелился, только движение вышло ломанным — он взял со стойки свой бокал и частично расплескал содержимое.
Сейчас алкоголь служил успокоительным. Он не ощущал вкуса, только приятное тепло, разливающееся по горлу и растворяющее противный ком. По телу прошлась лёгкая дрожь, по рукам и спине пробежались мурашки. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько мёртвым.
— Ты воевал против себя, Спейд, — Алауди сжал пустой снифтер так, что стекло не выдержало и треснуло, разлетаясь синим туманом. — Обратись ты к Примо с доказательствами, получил бы защиту. Но ради собственных интриг ты предпочёл постелиться. Именно этого твоего поведения я никогда не пойму.
Свечи разом вспыхнули и погасли, мёртвыми восковыми телами падая на пол. Одна лишь луна теперь освещала их обоих.
— Прошу тебя… — Деймон приблизился к нему, сталкивая и свой опустевший бокал на пол, — не вини меня в этом, Алауди.
Ранее твёрдый и уверенный голос надломлен. По бледному лицу текут слёзы, расчерчивая дорожками щёки. В свете луны они кажутся почти чёрными, будто плачет сама грешная душа иллюзиониста. Но и океана слёз не хватит, чтобы выплакать всю боль, что веками хранилась внутри. Длинными узловатыми пальцами, словно сама Смерть, он цепляется за воротник рубашки блондина и тянет на себя, приближая его лицо к своему.
— Не смей винить меня в этом… — Туман теряет окончание фразы в тихом всхлипе.
Облако сам тянется ближе и целует тонкие подрагивающие губы. Он изголодался по этому безумцу. Жгучая ревность снедала изнутри, заливая органы раскалённым железом. Мужчина чувствовал и на себе долю вины, что не вмешался ещё тогда, но теперь у них была только одна возможность исправить это.
Иллюзионист вздрагивает всем телом, ожидая чего угодно, но только не поцелуя. Он был готов к пощёчине, к ехидному замечанию, какие частенько делал сам, к ещё одной порции упрёков, но только не к тому, что чужие грубоватые пальцы зароются в волосы на затылке с совершенно несвойственной нежностью, а сухие губы коснутся его собственных, сцеловывая едва слышные всхлипы. Деймон задыхается от непрерывного безмолвного плача. Кровавые слёзы ручейками текут по подбородку и капают на стойку.
Алауди собирает эти капли пальцами и, разорвав поцелуй, проводит ими по бледным устам Тумана, окрашивая их в алый. Он неотрывно смотрит на эти губы и вновь впивается в них с жадностью демона, желающего испить душу. Трепет стройного тела лишь сильнее выбивает за любые рамки дозволенного. Мало…
Тихий вскрик тонет в доносящейся музыке — блондин подхватывает партнёра, обняв под рёбрами, и усаживает на столешницу. Пальцы сильнее сжимают тонкую талию, тянут на себя, заставляя прогибаться в пояснице. Иллюзионист сам тянется к Облаку, словно слепой, следуя за его руками. Мрак его собственных мыслей не мог достать его только здесь. Рядом с этим человеком.
Мужчина сжимает в ладони чужое горло, подушечками пальцев прощупывая под мышцами косточки по бокам шеи. Он снова ощущает соль и металл на языке, проводя им по кровавым дорожкам на бледных щеках. Он упивается этой кровью, но её слишком мало. Слишком мало, чтоб потушить огневище ревности в душе.
Деймон протягивает к нему руки, хватается за пояс пальто и с треском рвёт его.
— Снимай! — Туман дёргает полы одежды в стороны. — Ты не посмеешь уйти сегодня.
Алауди ведёт плечами, позволяя пальто соскользнуть на пол. У него и в мыслях подобного не было. Блондин сгребает со стойки иллюзиониста, едва не уронив декантер с коньяком, и относит к подоконнику. Вязаный свитер будто сплетён из крови, он лишь подчёркивает гибкий стан аристократа и лунно-бледную кожу. Свет из окна кажется потусторонним, он подсвечивает синеватые вены, и мужчина не может удержать себя — ведёт ладонью от самой шеи к основанию перепончатых крыльев, которые прямо в его руках обращаются густым и искрящимся синим туманом, струясь сквозь пальцы, как и беспокойный хвост. Он полосует ногтями кожу на лопатках явно в отместку за то, что иллюзионист не дал ощупать свои крылышки.
По телу расползается дрожь, Спейд тихо шипит и выгибает спину подобно кошке. Собственное отражение в стекле кажется неестественным, словно всё ещё призрачное, ненастоящее. Его щекой вжимают в холодную поверхность, которая мутнеет от сбивающегося дыхания. Горящие синевой глаза превращают пар в узоры, расползающиеся по стеклу. Скольжение мягкой ткани по бёдрам наверх предшествует холоду — оставшуюся без последней защиты кожу ласкает сквозняк.
— И ты сидел так всё время до моего прихода? — Алауди склоняется к самому его уху и рычащим шёпотом продолжает повествовать. — Ни стыда, ни совести, Ди.
Внутри разливается тепло от этих слов — чёрная душа радуется. Он всё ещё нужен так же, как и раньше.
— Ну-фу-фу, стыд и совесть — рудименты, mon cher, — Деймон улыбается и мурлычет, явно страдая от недостатка контакта. — Но я могу поклясться, что никто, кроме нас, не знает об этом маленьком секрете.
Рассудок мутнеет от выпитого алкоголя и подступающего возбуждения. Мимолётные ласки, касания к обнажённым бёдрам — всё это ещё не давало желаемого. Мужчина грубо сминает его ягодицы и отвешивает шлепок, оставивший только приятное жжение на коже. Иллюзионист извёлся от ожидания — одуревшее тело жаждало большего. Он подаётся вперёд, сгибает ногу в колене и забрасывает на подоконник, открываясь перед партнёром. Становится заметным, что этот хитрец хорошо подготовлен — в полумраке поблёскивают капли смазки на сжатом отверстии.
— Упаси тебя боже, Спейд, если ты планировал отдаться кому-то ещё, — блондин всего лишь расстёгивает брюки перед тем, как воспользоваться таким гостеприимством — знает, насколько любовник не любит оставаться в меньшем количестве одежды.
— И в м-мыслях такого не было… мх…
Туман сдавленно застонал сквозь закушенные губы, ощущая издевательски медленное проникновение, пока ягодиц не касается грубая ткань. Недовольное шипение прерывается резким толчком. Облако сгребает его светло-синие волосы на макушке, смяв хохолок, и тянет за них, заставляя запрокинуть голову и обнажить шею. Поцелуи покрывают беззащитную кожу за воротником, постепенно превращаясь в болезненные укусы.
Тихий стон тонет в скрипучем смехе тыквы, наблюдающей за ними с того же подоконника. Деймон не глядя сталкивает её на пол, а та с предсмертным хрипом раскалывается, подобно человеческой голове, заливая пол кровью.
Им не нужны никакие свидетели — все слабости они раскроют только друг другу. Алауди отпускает волосы и вместо них сжимает бёдра, оставляя на тазовых косточках царапины, вновь толкается внутрь расслабленного тела. Он хочет насытиться им, испить до конца.
Иллюзионист жалобно всхлипывает, но ему это совершенно не помогает. Мужчина срывается на слишком быстрый темп, грубыми движениями вбивая до безобразия чувствительного партнёра в подоконник. Туман мечется под ним, не имея возможности коснуться себя — за каждую попытку приласкать член просто получал по рукам. От безысходности он скребёт ногтями по белому пластику. Из горла рвутся стоны, неразборчивое хныканье и жалобный скулёж.
По запотевшим стёклам расползаются цветные узоры, вспыхивая новыми и новыми оттенками от каждого толчка. Деймон кричит, не находя в себе сил совладать с собственным телом, превратившимся в сплошную эрогенную зону от алкоголя и такой вожделенной близости. Алауди бессовестно пользуется этим и, забираясь руками под свитер, оглаживает выступающие рёбра, грубо ласкает поджавшиеся от холода соски. Узоры на стекле загораются алым, распускаясь ликорисами. Иллюзионист отпускает из-под контроля свою силу, позволяя той отображать его состояние.
Получив свободу, он насаживается на член так, как нравится самому, стремясь получить наибольшую полноту ощущений. Абсолютно бесстыже, забывая о собственной гордости, Туман скользит навстречу. Облако прикусывает его загривок и возвращает свои руки на бёдра, грубо оттягивая за них назад и натягивая рывком до конца. Он выбивает из своей жертвы тихий вскрик. Кровавые цветы обращаются синими бабочками, что порхают по стёклам.
От сильной дрожи подкашиваются ноги. Удовольствие накрывает волной, не позволяя думать ни о чём, кроме толкающегося внутрь на всю длину члена. Деймон впивается ногтями в удерживающие его пальцы и скребёт по ним до кровоточащих царапин, рвёт кожу на ладонях и запястьях блондина, стараясь отцепить от себя, но не может. В отместку его только заставляют сильнее выставить задницу, со всей жестокостью втрахивая в подоконник. Иллюзионист кричит, запрокинув голову. Их отражение в стекле оплетают вензеля, переливаясь всеми оттенками фиолетового и розового. Он в отчаянии хватается за них пальцами, словно за последнее спасение, но лишь расчерчивает запотевшее стекло. Возникающие образы сменяют друг друга слишком быстро, вспыхивая то бледно-нежными оттенками, то жгучими, яркими.
Казалось, Алауди хочет убить его прямо здесь, выбив грешную душу из оболочки. Мужчина вжимает партнёра в окно, сменив быстрый темп на медленные, но резкие и глубокие толчки. Согнанные со стекла иллюзии кружатся рядом, снопами искр загораясь перед глазами обоих. Деймон жалобно всхлипывает и снова тянется рукой к себе, желая поскорее достичь наибольшего удовольствия, но добивается лишь того, что на запястьях защёлкиваются наручники.
— Не смей, — блондин склоняется к его уху и тихо рычит, оттягивая одну из небольших серёжек.
— Сжалься… — с придыханием шепчет иллюзионист, закрывая глаза.
Тот лишь усмехается и целует гибкую шею, вызывая трепет стройного тела. В воздухе распускаются лиловые хризантемы, смахивая искрящуюся пыльцу с лепестков. Туман готов поклясться, что такие же цветы распускаются внутри, обжигая своим теплом. Это тепло расползается, заполняя собой всё.
Мужчина скользит ладонями под его свитер и обхватывает за талию, вплотную прижимая к себе. По обнажённой спине Деймона пробегают мурашки от того жара, что он чувствует кожей из-под рубашки блондина. Толчок выбивает весь воздух из лёгких, иллюзионист впивается в обнимающие его руки, терзая и без того расцарапанную кожу ещё сильнее. Он жалобно всхлипывает, ощущая пустоту внутри — горячий член выскальзывает полностью, позволяя отверстию сжаться, и вновь входит, заполняя до конца. С садистским удовольствием Алауди издевается, повторяя это снова и снова. Медленно движется назад, покидая тело, и грубо растягивает сжавшиеся мышцы заново.
Под жалобный крик на стекле распускается миндаль, крупными розовыми цветками опадая на подоконник. Туман жмурит свои горящие синим пламенем очи от удовольствия и громко стонет. Первые капли белёсого семени падают на пол, он изливается после следующего толчка. Облако гладит его по бёдрам и, покинув разомлевшее от удовольствия тело, с силой шлёпает по заднице. Иллюзионист отшатывается назад — каблуки цокают по полу, пачкаясь в крови, вытекшей из тыквы.
Мужчина заставляет его развернуться на месте и роняет на подоконник, задирая стройные ноги вверх и прижимая их к стеклу. С новым рывком он входит в растянутое отверстие на всю длину, полностью заполняя его. Деймон уже не находит в себе сил на стоны, полностью растворяясь в ощущениях. Разум мутнеет от наступившего оргазма, не желая больше служить своему хозяину. Алауди берёт его полностью, подчиняя и тело, и волю. Полуприкрытые ясно-голубые глаза за подрагивающими веками уже не видят усмешки на губах блондина. Внутри разливается тепло от новой порции семени. Тот в последний раз входит до конца в своего синеволосого любовника и отстраняется.
Облако гладит Туман по щеке, а затем помогает подняться. Деймон с трудом стоит на ногах, пошатываясь от накатившей слабости.
— Я могу попросить тебя? — совсем тихий голос едва различим за шумом, доносящимся с других этажей.
— О чём, Ди? — мужчина поправляет брюки и застёгивает их.
— О наказании. Физическом, — Спейд старается не встречаться взглядом с бывшим Внешним Советником, говоря подобные вещи — гордость не позволяет.
— Неженка вроде тебя просит наказать телесно?
— Не заставляй меня повторять, — он говорит ещё тише, впиваясь ногтями в ладони, чтоб не передумать и не сбежать.
— Милости прошу, — блондин похлопал по сиденью высокого стула, где некогда сидел. — На живот.
Иллюзионист вспыхивает от возмущения так, что свечи взмывают вверх и вновь загораются.
— Я не собираюсь ложиться так! Я что, маленький? — он негодующе шипит, совсем позабыв, что наказывать его будут в большей степени именно стыдом, а не болью.
— Бывает, что ведёшь себя, как ребёнок. Стало быть, наказывать тебя нужно соответствующе, — Алауди смотрит на него с отголосками того же тепла, какое можно было прочитать в его взгляде, когда оба они ещё были живы, всё с той же примесью родительской строгости.
Туман кусает губы и переводит взгляд со своего любовника на стул и обратно, не решаясь ни сбежать, ни лечь. Гордыня шепчет о том, что нужно уйти прямо сейчас, не оборачиваясь. Разум услужливо подсказывает, что не ради побега он всё это затеял, не для того, чтоб бросить на полпути и потом жалеть об этом до следующей возможности, которая неведомо когда наступит. Сердце едва слышно напоминает о том, что трусость может обернуться окончательной точкой в тех отношениях, которые с таким трудом удалось удержать от полного разрушения и перехода в ненависть. И он подчиняется — подходит ближе к стулу и перевешивается через него, локтями упираясь в соседний такой же. Деймон прячет лицо, заслонив его скованными руками. Он понимает, что должен дать мужчине возможность выплеснуть скопившуюся обиду и злость, что сам же в нём и породил.
— Есть какие-то особые пожелания? — Облако расстёгивает ремень и, вытащив из брюк, складывает пополам.
Нахлынувший стыд не позволяет и слова сказать, только отрицательно помотать головой.
— Тогда до первой крови, — блондин усмехается и задирает подол вязаного платья повыше, на поясницу, чтоб не мешало.
Свечи кружатся прямо над ними, разноцветными огоньками освещая всё происходящее. В мыслях Алауди пронеслось мимолётное желание располосовать и гибкую спину иллюзиониста кнутом, но он оставляет его при себе, сохраняя возможность любоваться бархатной кожей в первозданном виде. Мужчина проводит ладонью по ягодицам, пальцами обводя контуры от предыдущих шлепков, оставивших бледно-розовые следы. Ему нравилось чувствовать ответную дрожь тела.
Громкий хлопок оповещает о первом ударе, после которого остаётся яркий отпечаток. Резкая боль сменяется жжением, не принося уже особого дискомфорта. Деймон молча кусает губы, мысленно проклиная собственную чувствительность. Бывший глава Внешней Разведки жалеть его явно не собирается, вкладывая в каждый последующий удар всю свою силу. Отсутствие перерывов совсем скоро смешивает боль и жжение воедино, делая их просто невыносимыми. Туман жмурится и тихо вскрикивает от совсем уж болезненного шлепка под ягодицы. Через несколько секунд там проявляется почти что фиолетовая полоса. А ведь весь последующий день придётся терпеть, пока тело не исчезнет вместе с этими отвратительными ощущениями.
— Не сдерживайся, тебя никто не услышит, — Алауди с усмешкой поглаживает покрасневшую кожу и сжимает одну половинку, отводя в сторону.
— Я не… — иллюзионист пытается поспорить, но в итоге просто срывается на до неприличия громкий визг.
Конец ремня приходится прямо по сжатому отверстию. Ещё один подобный удар вызывает вымученный скулёж. Перед глазами пляшут искорки от подобного. Спейд никогда не жаловался на свою выдержку, но сейчас она просто пошла ко всем чертям. Ещё восемь таких же ударов довели до слёз, которые он пытался скрыть, пряча лицо за сложенными запястьями. Терпеть боль в таких местах его никто не учил.
Облако поглаживает ягодицу напоследок и отпускает. Поверх снова прилетает громкий шлепок, расчерчивая уже красную кожу. Он бьёт без какой-либо жалости, хлещет до синих полос, появляющихся по форме жёсткого ремня. Удары прилетают и на бёдра, и на поясницу, не оставляя ни одного просвета. Даже в слабом свете свечей можно различить россыпь лиловых кровоизлияний.
Жжение не позволяет расслабиться, из-за чего синяки становятся всё ярче. Деймон впивается пальцами в край третьего стула, сжимая его до побеления костяшек. Из горла рвутся тихие всхлипы. Мужчина бьёт слишком сильно, в конце концов сдирая кожу. Едва заметными капельками проступает кровь.
Алауди откладывает ремень на стойку и склоняется к любовнику, мягким платком вытирая слёзы с его щёк.
— Подняться сможешь? — шепчет на ухо, освобождая запястья от наручников.
Туман слабо кивает и медленно распрямляется, опираясь на стулья. Платье скользит вниз, но даже оно не скрывает синих полос на бёдрах.
— Ну-фу-фу… Я ещё способен что-то почувствовать, — с долей иронии произносит иллюзионист и криво усмехается.
За окном занимается рассвет, окрашивая небо в алый и пурпурный. На нижних этажах утихает музыка, уступая место безмолвию. Первые лучи солнца ползут по комнате, разрушая остатки ночного волшебства. Гаснут и дождём сыплются на пол свечи, прекращают издавать своё зловещее хихиканье тыквы, даже бумажные летучие мыши больше не пытаются улететь с нитки. Только коньяк в декантере переливается тем же пурпуром, что и небо, отражая этот свет.
Деймон создаёт себе ещё один бокал и подрагивающей рукой наливает напиток. Лишь отпив несколько глотков, он наконец-то осознаёт, что ощущает и сам вкус — лёгкие фруктовые нотки, за которыми позже раскрываются специи. Они по-прежнему обволакивают горло теплом, словно бы смывая все невзгоды. От этого не сразу ощущается тепло от чужого плаща. Спейд выдыхает со спокойствием, позволяя себе наконец-то отпустить все прежние обиды следом за слезами.
— Ал… Помнишь, ты спросил, на что я выменял ночь с собой? — иллюзионист заглядывает в льдисто-голубые глаза блондина, отмечая даже самое малое изменение.
— Ты готов мне ответить теперь? — мужчина усмехается с явной горечью, приобнимая любовника за талию.
— Ну-фу-фу, я давно для себя ответил на все вопросы, — Туман склоняет голову набок и отражает чужую усмешку.
— И на что же ты её выменял, Ди?
— На самое дорогое, — он тихо смеётся, пряча улыбку в бокале. — Я слишком устал терять из-за своей слабости. Столько лет я искал её в тебе, а когда разглядел настоящего, было слишком поздно. Рикардо поклялся сохранить ваши жизни, если я останусь рядом с ним. Я не смог отказать ему.
Алауди крепче прижимает его и склоняется к самому уху:
— В тебе достаточно силы, чтоб не лгать нам обоим.