Остров мёртвых

Дом встретил пустотой и холодом, хотя отопление было включено и окна плотно закрыты. Хотя, может быть, Брайана просто знобило к концу невыносимо сложного дня. Хотелось побыть одному, даже Аниту, которая весь день поддерживала его, крепко держа под локоть, он попросил уехать. Слишком много мыслей роилось в голове и, сейчас, не хотелось делить их с кем бы то ни было. Нужно было осмыслить всё самому. Мэй выглянул в окно. Небо, которое весь день давило свинцовой тяжестью, сейчас, наконец разродилось мелким дождём. Казалось, что в этот ноябрьский день, сама природа скорбит вместе с ним, с Роджером и Дикки, со всей многочисленной армией поклонников. Отчаянно хотелось проснуться, чтобы всё, что случилось в последние дни оказалось просто страшным сном. Брайан провёл руками по лицу, словно пытаясь стряхнуть тяжёлый морок. Сейчас бы кто-нибудь разбудил его. Нет, не кто-нибудь. Непременно хотелось, чтобы разбудил именно Фредди, задорно пихнув под бок, звонко рассмеявшись и сказав, что Мэгги давно бы пора подняться. Но Фредди больше нет. События последних лет сильно изменили Брайана. Смерть горячо любимого отца, с которым были, конечно, разногласия, но сыновья привязанность была выше всего этого. Тогда казалось, что земля ушла из-под ног, что от самого Брая отрезали что-то жизненно важное, без чего нельзя дышать. Развод с Крисси, когда Мэй понял, что ни хрена он не стоит как муж и отец. Когда ненавидел себя так, что хотелось уничтожить самого себя. За то, что не смог сохранить самое главное. За то, что сделал больно тем, ближе кого у него никого не было. За то, что подставил под удар хлёсткой жёлтой прессе тех, кого поклялся защищать. За то, что лишил самого себя счастья видеть своих детей каждое утро. Наблюдать за успехами Джимми и Луизы. За первыми шагами и словами Эмили. Хотя, когда он вообще был с ними? По-настоящему, а не случайными наездами домой. И вот теперь, когда Брайан только начал выбираться из мрака, который окутал его плотной пеленой, не стало Фредди. И ведь он, они все знали, что рано или поздно это случится, но разве можно быть к такому готовым? Сегодня они попрощались не просто с другом и братом, который был рядом последние двадцать лет. Подумать только, это ведь половина прожитой жизни. Сегодня они попрощались с «Queen». С группой, которая была смыслом жизни, самой жизнью. Группой, которая не могла существовать без кого-то из четверки. Тем более «Queen» не могло быть без Фредди. Сегодня днём Брайану казалось, что это над ним самим захлопнулась крышка гроба, отрезая его от всего живого, от всего, что ему было дорого. Но нет, вот он, в своём доме, живой. Его сердце всё ещё бьется, а кровь бежит по венам. Вот только зачем это всё теперь? Ещё и выход собственного, сольного альбома. Фредди, конечно, шутил в привычной ему манере, что лучшей рекламы у Брайана никогда не было и не будет. Вот только к той самой матери такой пиар. Мэй бы многое отдал, чтобы его не было. Брайан зашёл в свой кабинет. Включать верхний свет не хотелось и мужчина ограничился только настольной лампой, разливавшей по комнате уютный желтый свет. Руки сами нашли нужную пластинку и отправили её под иглу проигрывателя. Диск негромко зашуршал. Брайан сел в кресло и закрыл глаза. Низкие звуки виолончелей в сочетании с литаврами мягко раскачивали воздух, который сейчас перестал быть промозгло холодным. Казалось, что странное тепло, способное подарить необходимое забвение, мягко обволакивает со всех сторон, словно музыка стала осязаемой, и при желании можно было коснуться её рукой, пропустить сквозь пальцы как воду. Развивавшие тему альты и скрипки только усиливали ощущение непонятного, неожиданного покоя, который совершенно не вязался с событиями сегодняшнего дня. Мэю казалось, что он в своём коконе действительно плывёт куда-то, где его ждёт что-то замершее, дарящее гармонию, которой при жизни никогда не достичь. Как вдруг резкий звук валторн выдернул из состояния анабиоза, заставляя широко распахнуть глаза и судорожно схватить ртом ставший крайне необходимым кислород. Потому что на мгновение показалось, что этот режущий звук кинул его в огонь Судного Дня. Но это напоминание было только мороком, миражом, который снова рассеялся в мягком звучании струнных. Не было ничего.

***

Не было ничего. Только лодка, скользящая по зеркальной глади воды, он сам и молчаливый проводник, сидящий на вёслах, но так и не притронувшийся к ним. Утлое судёнышко, словно само знало, куда держать путь. Странно, но на поверхности не оставалось даже следа, хотя они совершенно точно двигались. Очертания острова становились всё более чёткими. Каменные скалы словно поднимались из воды неприступной стеной. Можно было назвать их мрачными и даже зловещими, но они не пугали. Фредди словно знал, что там, под сенью вековых кипарисов, его ждёт нечто, что теперь должно стать для него единственно правильным и нужным. Меркьюри перевёл взгляд за борт на зеркало озера. На него смотрела его молодая копия. Затаив дыхание Фредди провёл рукой по своим волосам. Они снова были длинными как и двадцать лет назад. Меркьюри спустил руку на щёки — его отражение повторило движение. Он не только выглядел юным. Фредди и чувствовал себя таким. Боль, терзавшая его последние месяцы, ушла, оставляя место лёгкости молодого здорового организма. В тело снова вернулась былая гибкость и сила, с которыми он уже давно скорбно попрощался там, в том мире, которому Меркьюри больше не принадлежал. Как много было вопросов, на которые хотелось получить ответы. Что теперь будет с ним? Что его ждёт здесь, в посмертии? Это ад или рай? Но седой паромщик должен был только доставить его на остров, но не удовлетворить любопытство. И Фредди откуда-то это знал. Он знал, что не стоит нарушать спокойствие и тишину, царящие над озером. Все ответы будут там, куда они держат путь. Каменные выступы, неразличимые издали, теперь нависали суровыми громадами над головой. Казалось, что нужно совсем немного, чтобы они рухнули в воду с громовыми раскатами. Фредди растёр себя руками, прогоняя навязчивое видение. Вблизи скалы казались ещё более мрачными, но как-то спокойно мрачными, холодными, омертвевшими и такими же старыми, как любимая Мэем Вселенная. Сравнение, возникшее в воображении, заставило вспомнить о всех, кто остался в мире живых. Но, странно, возникшие в памяти образы не вызывали тоски или жалости, только светлую грусть, которая приходит с мудростью. Фредди оглянулся назад. Лодка продвинулась в глубь острова, и казалось, что каменные стражи снова сошлись, отрезая путь к большой воде. Назад пути уже не было.

***

Гром оркестра заставлял вцепиться тонкими пальцами в подлокотник кресла. Брайан не чувствовал, как по лицу катятся слёзы, которые он усилием воли сдерживал весь день. Сейчас эмоции переливались через край, выплёскиваясь в пустоту, заполняя собой всё пространство, переплетаясь со скрипичным тремоло, с воем валторн, со зловещим боем ударных. Каждый звук проникал острым лезвием куда-то под кожу, протыкая многочисленные нарывы, выпуская весь гной, что накопился в душе за последнее время. Брайану даже стало страшно от того, что, казалось, он весь сейчас состоит из этой мучительной боли. С первыми переборами арфы стало легче. Вместо удушающего ужаса перед глазами стали появляться даже не воспоминания, а картинки из прошлого. Из их прошлого. Вот они в студии. Разумеется ночью, потому что другого времени, когда никому неизвестные парни могли записаться, просто не было. Тут же кадр меняется. Фотосессия в квартире Фредди, где они все такие домашние и смешливые. Первый концерт. Первые гастроли. Первые овации. Съемки видео на «Богемную Рапсодию». Какой-то жаркий рабочий спор. Наверняка Брайан тогда в очередной раз вышел, громко хлопнув дверью и заявив, что уходит из группы навсегда. Япония. Австралия. Аргентина. Live Aid. Толпа на Уэмбли. Кадры в голове сливались в одно светлое и яркое пятно. Образы сменяли друг друга без остановки, не давая сфокусироваться на чём-то одном. Слишком много воспоминаний, которых хватит на несколько человеческих жизней. Мягкий звук флейты и скрипки убаюкивал, он словно проникал куда-то к сердцу и вил теплый клубок, который разрастался и мягко расползался по всему телу, убирая боль. Это не было радостью. Брайан сам не мог сказать, что именно сейчас чувствовал. Он плавно двигал рукой в такт музыке и отдавался согревающему ощущению внутри себя. Да, «Queen» больше не было, но оставалось всё то, что они успели создать, оставались воспоминания, оставались их песни. В конце концов, у него всё ещё оставались друзья, дети, которым он был нужен. У него была Анита, которая стала неотъемлемой частью его жизни за очень короткий срок. Теперь уже не пугали, вновь вернувшиеся, грозные аккорды духовых. Они только продолжали то, что было начато раньше — очищали душу от скверны отчаяния. Хотя дышать было трудно и казалось, что музыка уже заполнила собой всё пространство и сейчас всё больше сдавливала. Нараставшее крещендо коды буквально пригвоздило Брайана к креслу. Все эмоции, которые испытывал Мэй за последнюю четверть часа, которые выплёскиваясь наружу и переплетались с музыкой, сейчас собрались в плотное образование в груди. Мужчина чувствовал, что ещё совсем немного и этот кипящий шар внутри взорвётся ярчайшей вспышкой с последним ударом литавр. В момент взрыва, в порыве чувств, Брайан зачем-то вскочил на ноги, но тут же тяжело рухнул обратно, понимая, что сил в уставшем теле не осталось. Мэй уже не слышал, как в последний раз мягко прозвучали скрипки, ведомые флейтой, давая надежду на торжество света и жизни, как затихла музыка, освобождая место реальности, как, с лёгким щелчком, соскочила игла с пластинки. Брайан сидел неподвижно, осознавая и переживая ещё раз то, что он ощутил, пока на записи бесновался оркестр. Он не обращал внимания на то, что сидит в своём кабинете. Ему казалось, что всё его существо распылилось на мириады частиц в момент страшного взрыва. Спустя полчаса, когда ноги начало сводить, а кожу на лице неприятно стянуло от подсыхающих солёных дорожек, Мэй очнулся. Потянувшись и размяв затёкшее тело, Брайан подошёл к мини-бару и, достав бутылку виски, плеснул немного янтарной жидкости в стакан. Желание напиться до бессознательного состояния, которое преследовало его весь день, прошло. Тёмный коктейль из самобичевания, боли и отчаяния в душе исчез, оставляя место тихой скорби. Его жизнь поменялась, но она всё еще оставалась его.