На часах было почти 9:15. Ещё 5 минут и Феликс снова услышит знакомые шаги.
18. 19. 20. Он толкает старую входную дверь и выходит на лестничную клетку, чтобы снова, будто невзначай, встретить хёна с верхнего этажа. Феликс Ли сделал это своим ритуалом. Когда Чан только запирал свою квартиру, Феликс уже держал ладошку на ручке двери. Когда хён спускался по первому лестничному пролету, Феликс поворачивал ключ. Они встречались через 5 секунд с момента, как захлопывалась дверь в квартиру мальчика с веснушками.
— Доброе утро, хён! — он обожал эту фразу, потому что после неё всегда следовал мягкий и тёплый ответ.
Чан говорил так, будто он, правда, верил в эти совпадения.
— Ого, мы снова встретились Ликси, уже четвёртый день подряд!
Ликси. Сердце мальчика трепетало каждый раз, когда он слышал своё имя, произнесенное таким милым тоном.
— Да уж, вот так совпадение, — неловко отвечал он, будто вовсе и не планировал эти встречи до каждой секунды. Но слова Феликса всё равно звучали довольно неловко, какой бы раз это ни был.
Прошёл почти месяц с того, как он впервые встретил Чана. Это был конец мая. Тогда Феликс почти закончил завозить вещи к новому учебному году в свою комнату в пансионе. Он редко уезжал домой на лето, в отличие от других ребят со школы. Ему нравилась местная природа, антураж городка и милая консьержка у главного входа. Женщина лет шестидесяти, в круглых очках и с тугим пучком на макушке вечно звала его мышонком. Феликсу нравилось это прозвище, хоть он никак не мог понять, как оно вообще к нему относится. В тот день стояла жуткая жара, а с улицы доносился стрекот цикад. Переезд был почти завершён, только на полу оставалось всего три коробки. Жаль, при перевозке их сильно потрепало, некоторые углы содрались, швы разошлись, а картонные ручки были почти оторваны. Феликс шёл с одной из таких коробок на второй этаж, медленно шагая по ступенькам. Одно неаккуратное движение, и все содержимое чуть было не выскользнуло из маленьких ручек парнишки и не оказалось в беспорядке рассыпанным по пыльному ковру лестничной клетки, если бы не кто-то, в тот же момент подхвативший отвалившееся картонное дно.
Тогда на Чане была любимая мальчиком белая рубашка. Наверное, любимой она стала из-за красивых вышитых цветков на воротнике. Он помнил это как сейчас: чуть вьющиеся белокурые волосы, запах, оставляющий мятный шлейф и тёплая улыбка, которая, казалось, запала в его сердце навечно. В тот момент Феликс смог сказать лишь скромное «спасибо», на что в ответ услышал добродушное «нет проблем». Парень предложил ему помочь с остальными коробками, от чего Феликс, конечно, не мог отказаться. Чан с легкостью поднял наверх все вещи и даже помог расставить некоторые в комнате. «Ещё увидимся» — эти слова стали для мальчика приглашением и причиной их ежедневных случайно-неслучайных встреч. Наверное.
Тогда ему так казалось.
Они совсем не были знакомы, обходились только милыми приветствиями и парочкой дежурных утренних фраз. Даже в тот раз, когда Чан предложил подвезти одиноко идущего вдоль дороги Феликса до местного магазина. Наверное, это и был последний день, когда они перестали быть просто соседями и первый день, когда Феликс Ли впервые держался за хёна, везущего его на багажнике своего велосипеда. Сначала они молчали, от чего мальчику было дико неловко. Он даже планировал извиниться за то, что доставил старшему столько хлопот. Но Чан вдруг спросил Феликса, знает ли тот какие-нибудь красивые или особенные здешние места. Тогда все наладилось и неловкость словно растворилась в воздухе.
— Конечно! — мальчик ответил так быстро и громко, что, казалось, сам испугался собственного энтузиазма. Он рассказал хёну про оранжерею бабушки Бо, про скрытую тропинку, пробегающую сквозь арку деревьев и про короткий путь до моря, о котором ему поведала тетушка-консьержка.
— Ого, а он не опасный? — с интересом спросил Бан.
— Кто?
— Тайный путь до моря.
— Нет… Наверное… Я не знаю, я сам никогда не был там, — Феликс чуть притих после этих слов, будто чувствовал вину за то, что не может ответить на вопрос хёна.
— Ты живешь здесь два года, но так и не посмотрел, как играются морские волны?— казалось, Чан был и правда поражён. Он приехал лишь в качестве гостя, совсем ненадолго. Но ещё до прибытия сюда, он слышал от знакомых о невероятных местных закатах, расплывающихся над морской гладью. Феликсу, правда, было стыдно, что он не может рассказать о красивых огненно-розовых цветах и уплывающем солнце.
Он выдохнул беззвучное «нет» в спину везущего его хёна.
— Тогда нам стоит как-нибудь побывать там, как думаешь? — голос Чана звучал уверенно и непринуждённо, будто они давние друзья и в этом предложении нет совсем ничего необычного.
Тогда сердце Феликса пропустило один тяжелый удар, который забрал абсолютно весь воздух, что был у него в лёгких. Он очень хотел ответить «Да! Хён, конечно!», но ему даже не хватало сил сделать и вдоха. Подумать только, хён сам предложил ему. Хён, которого он встречал каждое утро у своей двери, который, как ему казалось, никогда не стал бы ему другом. Ведь такие парни как он дружат с совсем другими ребятами. Да и зачем двадцатипятилетнему Бану дружить с семнадцатилетним Феликсом? Это всё казалось такой глупостью для мальчика, чем-то похожим на несбыточный сон.
— Давай сходим туда на выходных? — предложил Чан, — Говорят, эти дни будет лить дождь, а после грозы небо всегда будто охвачено огнём, будет очень красиво.
— Да, конечно! — мальчик снова воскликнул от переполняющих его эмоций.
— Отлично, тогда в воскресенье на лестнице. Как обычно, — парень мило усмехнулся, будто бы понял, что все их встречи никогда не были случайностью.
Казалось, ещё секунда и Феликс просто задохнётся от счастья. Он буквально прыгал от этого тёплого чувства, как только за ним закрылась дверь его апартаментов. Ему не верилось, что они с Чаном стали друзьями. Что они целых четыре часа шли пешком от магазина, ели купленное там ванильное мороженое, разговаривали о фотографике и музыке. Это казалось таким невероятным, что мальчик просто не мог поверить в происходящее. Ему даже пришлось ущипнуть себя пару раз, чтобы убедиться, что он не спит. И его сердце начинало трепетать с новой силой каждый раз, когда он осознавал, что все это взаправду. Чан рассказывал ему о своей работе, как он делает снимки и как пишет новостные колонки. Хоть он и был стажером, ему многое доверяли в руководстве, поэтому все его истории звучали очень серьезно и по-взрослому, но в то же время довольно интересно и занимательно. Он объяснял мальчику, как работает пленка, механизмы камеры и процесс проявки, он даже сделала пару фотографий Феликса на фоне старого сада, чему тот до сих пор не мог нарадоваться. Чан пообещал подарить ему эти снимки, как только сможет проявить. Мальчик ещё не видел их, но уже был уверен, что они выглядят потрясающе. В тот момент он все-таки не смог набраться смелости и попросить самому сфотографировать хёна. Но он пообещал себе, что в следующий раз он обязательно это сделает.
Закат над морем был действительно волшебным. Дожди только-только закончили поливать округу, а солнце ярко алыми пятнами пробивалось сквозь расплывающиеся тучи. Сырой песок приятно хрустел под ногами и лип к белой подошве старых кроссовок. Они удивительно быстро нашли путь по секретной тропинке тётеньки. Чан уверенно шёл впереди, будто бы был тут не впервые. Он убирал валяющиеся под ногами камни и ветки деревьев, из-за которых все ещё не было видно морской глади. Но уже через мгновение, как только был отодвинут последний кустик, перед ними раскинулся тот самый особенный вид. Мирные пенящиеся волны мягко омывали песчаный берег, забирая выпавшие на него ракушки. Вода так сильно была похожа на зеркало, что в какой-то момент можно было потерять горизонт. Все слилось в невероятную яркую палитру солнечного заката. Феликс не мог поверить, что за столько лет он так и не нашёл времени побывать в этом удивительном месте. Хотя, может быть место казалось ему удивительным вовсе не из-за красивого заката. Он ступал медленными, неуверенными шагами к самому сердцу пляжа. Крики чаек и шум волны заполняли голову, будто внутри него самого разлился океан. Лицо обдувало прохладным, соленым воздухом, от чего в носу чуточку пощипывало, а в уголках глаз скопились крохотные слезинки. Феликс точно не знал, от чего ему хотелось плакать; может быть из-за всей этой красоты, которую он видит, или из-за чувств к хёну, благодаря которому он сейчас тут. Мальчику казалось, что стук его сердца был слышен даже на противоположном берегу, будто ещё чуть-чуть и он будет раздаваться эхом по всей округе. Из-за этого ему было капельку тревожно, но в то же время присутствие Чана дарило ему некое успокоение и тепло внутри. Его плечо невесомо касалось руки рядом стоящего парня, отчего голова не переставала кружиться из-за переполняющих бури чувств. Ему так хотелось отблагодарить хёна за все мелочи, которые он сделал. За эту неполную неделю, за его дружбу и за то, что он всегда так тепло здоровался с ним каждое утро. И он сказал ему, ведь мальчик пообещал себе больше не бояться быть ближе. Хоть это и было тихое и короткое «спасибо, хён», но в него были вложены все те чувства и эмоции, которые Феликс испытывал в тот момент. И Чан знал это. Его руки тепло обнимали маленького Феликса, когда по щеке мальчика пробежала первая слезинка. Это было легко и нежно, так, как обычно родители обнимают своих детей, чтобы те чувствовали себя любимыми и защищёнными. Из-за всех этих скопившихся внутри чувств, слёзы не переставали течь по его усыпанными веснушками щекам, в то время как Чан аккуратно поглаживал светлые волосы влюблённого мальчишки. Это было таким очевидным, но только не для Феликса. Он, будто котёнок, уткнулся носом в грудь своего хёна и был искренне благодарен тому, что может чувствовать его тепло.
Прошёл почти месяц с их первого дня на берегу. Теперь они ходили туда чуть ли не каждый день, чтобы полюбоваться на огненный закат или нежный рассвет. Чан любил зарываться голыми ногами в песок по самые лодыжки, а Феликсу нравилось кормить гуляющих рядом чаек. Иногда они приносили старое покрывало и, сидя на нем, ели тайком украденные из сада Бо абрикосы. Однажды они целый день пробыли на заросшей поляне, которую нашли совершенно случайно. Чан редактировал статью по работе, пока Феликс уютно сопел на его плече. Иногда он случайно засыпал на его коленях, и работать было совсем невозможно, но хён никогда не будил его, ведь спящий Феликс выглядел как настоящее сокровище. Чан аккуратно перебирал прядки мягких волос мальчика, пока солнце игралось лучами с веснушками на его щеках. Фотографии на закате были любимой частью каждого дня для Феликса. Он всегда садился на деревянную лавочку на пригорке, а за его спиной расстилались сочные краски неба. Это стало для него особой традицией, будто бы без этого день не мог закончиться. Но один вечер однажды они все-таки пропустили.
Феликс очень хорошо помнит ту пятницу. Это был день местного летнего праздника, который отмечали все в округе. Тогда открывалась куча палаток с разнообразной едой, игрушками и украшениями. Отовсюду играла музыка, люди танцевали прямо посреди маленьких улочек, а дети раскидывали всюду конфетти и пускали пузыри. А когда наступила полночь, темное небо украсилось звёздами в виде фонариков. Все вокруг будто снова превращалось в сон или сказку.
Они шли вдоль одной из главных улиц и не могли оторвать взгляда от светящегося небосвода. В одной руке у Феликса была игрушка белого кролика, которого он выиграл в одной из палаток, а в другой — рука его хёна. Они держались так почти с самого начала. Феликс очень боялся потерять Чана в толпе, поэтому решился обхватить его пальцы своей маленькой ладошкой. Конечно, он снова переживал, что будет выглядеть глупо. Но увидев тёплую, одобрительную улыбку на лице хёна, у мальчика внутри будто снова что-то расцвело. Он чуть крепче сжал свою ладошку, чтобы его эмоциям было чем дышать. Была бы его воля, он бы никогда не отпускал чужую руку. Держал бы ее каждый день, только чтобы чувствовать слегка жесткие ладошки, которые нежно касаются его собственных пальцев.
Именно это он прокручивал у себя в голове, когда они стояли у заборчика маленькой смотровой площадки, с которой можно было увидеть весь город.Через пару минут должны были пустить праздничный фейерверк, который с каждым годом становился все больше и красивее. Феликс любил эту традицию. Ему нетерпелось снова увидеть это, как год назад. Радость переполняла его, будто ему снова было 10. Но всё-таки одну вещь он никак не мог выкинуть из головы.
— Хён, — он робко потянул Чана за рукав, — А как же наши вечерние фото?
— Ну, — задумчиво выдохнул парень, взглянув на мальчика, — Видимо, сегодня нам придётся обойтись без них.
— Но… Но как же тогда мы запомним этот день? — ещё жалостливее протянул Феликс.
— Запомним? — Чан ненадолго замолчал. Он кинул взгляд на небо, на котором через пару секунд должны были раскинуться огни фейерверка.
Феликс снова заволновался, что ляпнул что-то неуместно и уже начал корить себя за собственную глупость, как вдруг хён произнёс:
— А как ты хочешь запомнить это день? — спросил он.
— Я? — еле слышно переспросил мальчик.
Чан одобрительно кивнул. На его губах играла тёплая улыбка, а глаза образовали маленькие полумесяцы.
Они держались за руки, а за их спинами раскрылся цветок разноцветных искр в момент, когда Феликс решился прикоснуться к губам хёна. Это был детский невинный поцелуй. Совсем легкий, робкий и невесомый, будто касание пёрышка. Но эта нежность была полной противоположностью урагану чувств, который бушевал в груди мальчишки. Его волнение, счастье и переживание одним мощным взрывом ударили ему в голову. Полное любви сердце отбивало ритм сто к одному, так, что было невозможно сделать и вдоха. Но даже сквозь эту пелену он чувствовал, как хён улыбается и как сжимает его ладошку. А это значит, что все в порядке. Все снова невероятно, как во сне: приятное мягкое касание пальцев по дороге домой, удивительно добрая улыбка Чана и тот самый обжигающий, но нежный поцелуй у самой двери. Его рука лежала на груди Бана в момент, когда он аккуратно отдалился от мальчика, который все ещё мог чувствовать, как сильно и честно колотится сердце хёна под его ладошкой. Значит, ему не врут. Это взаправду. Не сон, все по-настоящему. Даже не верится. Той ночью Феликс совсем не мог уснуть. Улыбка все не сходила с его лица, а сердце никак не успокаивалось.
Скорее бы завтра, скорее бы на море, скорее бы к хёну, — эти мысли водили хоровод в его голове до самого утра.
Теперь их утреннее приветствие превратилось в мягкие и тёплые объятия. Феликс как обычно ждал хёна на лестничной площадке, а Чан по традиции делал вид, что все ещё верит в эти случайности. Они снова ехали в сторону магазинчика под красной крышей, чтобы купить мятной газировки и фруктового льда. Феликсу так хотелось, чтобы этот момент был самым длинным в его жизни. Он обвивал руками талию парня, уткнувшись носом в его лопатки, пока ветер, собравший ароматы здешних садов, развивал их чуть завившиеся от морской влаги волосы. За поворотом поворот, и вот старенький двухколёсник остановливался у местной лавочки. Выбор был небольшой, но самое вкусное мороженое всегда было на месте. Чан никогда не видел такого, хоть и побывал в десятках разнообразных городах и стран, в которых выбор сладостей был просто огромен. Кажется, этот кусочек сладкого льда был ещё одной местной особенностью.
Мятные пузырьки газировки маленькими взрывами щипали в носу, пока они
шли вверх по холму. С самой вершины открывался невероятный вид, который во всей красе представлял волшебную панораму городка. Феликсу так нравилось сидеть на травяном ковре и чувствовать своей макушкой грудную клетку своего хёна. Чан мягко поглаживал спутавшиеся волосы мальчика, нежно обнимая его со спины. Их пальцы аккуратно переплетались среди травинок и маленьких цветочков. По дороге сюда Феликс успел найти среди клевера и одуванчиков одиноко растущую ромашку. Аккуратно сорвав её, он с некой детской заботой вплёл цветок в спутанные пряди Чана.
— Жаль ты сегодня не взял фотоаппарат, — сказал Феликс, пробегая вперёд хёна.
— Почему?
— Ты так… Мило выглядишь с
этим, — мальчик указал на цветок, — Мне кажется, фото получилось бы очень красивым.
— Мило? — усмехнулся Чан. На щеках Феликса засиял легкий румянец. Он смущенно опустил глаза, думая, что снова сказал какую-то глупость.
— Спасибо, — почти шёпотом произнёс хён, — В следующий раз обязательно захватим с собой камеру, — он аккуратно провёл рукой по волосам мальчика, как обычно гладят мурчащих котят.
Конечно, в тот момент Феликс чувствовал и выглядит именно так: как тот, кто нуждается во всей заботе и любви этого мира. Внутри него было столько счастья, когда Чан гладил его по голове и хвалил за какую-либо мелочь. Когда он иногда брал его за руку под столом, пока они обедали в столовой пансиона. Когда он беззвучно подходил и обнимал его со спины, утыкаясь носом ему в шею. Или когда он невозможно долго мог смотреть на Феликса, пока тот валялся на кровати и пересматривал сделанные Баном фото. Все это было частью одного большого, неописуемого чувства, которое хотелось растянуть на миллионы лет вперёд и сделать его вечным.
— Хён, а как понять, что ты любишь? — как-то раз спросил Феликс, лежа на коленях Чанах.
— Почему ты спрашиваешь? — с легким удивлением спросил тот.
— Просто интересно…
— Сложно сказать, ты сразу поймешь, когда почувствуешь.
— Но я всегда что-то чувствую, — сконфуженно пробубнил мальчик.
— Это совсем другое, особенное. Когда ты любишь, ты хочешь быть для человека всем, в тот момент, когда он сам становится твоей вселенной. Ты просыпаешься и засыпаешь с мыслями о нём. Тебе хочется укрывать его тёплым пледом, когда он засыпает на краю кровати. Дарить ему все, что он заслуживает, не прося ничего взамен. Обнимать его так крепко, чтобы казалось, что в легких совсем не осталось воздуха. Просто видеть его каждый день, слышать его голос и смех — уже счастье. Полюбить — значит отдать всего себя и все, что ты имеешь с самым искренним и светлым желанием сделать кого-то счастливее.
— Тогда… Могу ли я сказать, что люблю тебя, хён?
— Ты так думаешь? — Чан осторожно наклонился к Феликсу ближе, стараясь заглянуть тому в глаза.
— Я так чувствую.
Сердце Феликса трепетало как у загнанной в клетку синички, а пальцы чуть заметно подрагивали, когда Чан осторожно провёл ладонью по его щеке, когда пальцами зарылся в волосы на затылке и мягкими горячими губами оставил дорожку лёгких как прикосновения крылышек бабочки поцелуев на шее; Феликс закрывал глаза и жмурился до белых пятен под веками, всё казалось одновременно таким нереальным и таким
настоящим, что мальчишка забывал дышать. А когда Чан наконец коснулся губ Феликса своими, превращая поцелуй из осторожного и нежного в более чувственный и
совсем взрослый, Феликс дрожал в его руках, чувствуя крепкие ладони на своей обнажённой спине, ощущая каждой клеточкой своего отзывчивого тела жар чужих прикосновений. Бан был до мучительного медленным и осторожным, он покрывал поцелуями миллиметр за миллиметром каждый открытый участок карамельной кожи, шептал что-то нежное и успокаивающее Феликсу на ушко, а тот растворялся в этих накрывающих его волнах невероятных, никогда прежде неизведанных чувств. Он отдавал всего себя без остатка, словно в его вселенной сейчас существовали только они вдвоём и больше ничего, он будто бы вновь возвращался в ночь их первого поцелуя, когда темноту прорезали яркие вспышки фейерверков и в его груди разгорался горячий пожар.
Феликс облизывал красные зацелованные губы и тяжело дышал, когда поймал на себе внимательный и светлый, полный нежности чужой взгляд. На долю секунды ему показалось, что в глубине чужих зрачков мелькнула грусть, но он быстро отогнал от себя это наваждение. Им ведь так хорошо вместе, он любит хёна, а хён любит его, о чём же здесь можно грустить?
В эту ночь Феликс засыпал, тесно прижавшись к груди своего любимого хёна, убаюканный его ритмичным сердцебиением, ещё даже не подозревая, что когда его дыхание окончательно выровняется, а крепкая хватка ладони, сжимающей чужое предплечье, ослабнет, Чан в последний раз взглянет на его умиротворённое лицо и, невесомо коснувшись губами его лба, тихо прикроет за собой входную дверь, исчезнув в полумраке собственной квартиры, едва ли не запнувшись об уже собранные чемоданы.
Феликсу снилось что-то тёплое и волшебное, как рассветное небо или нежные пенящиеся волны, он бы проспал так до самого обеда, если бы не глухой стук в дверь. Он немного расстроился, что Чана не было рядом, но потом взглянул на часы и подумал, что хён уже ушёл на его обычную утреннюю пробежку. Феликс прошлёпал босыми ногами к двери и даже не обратил внимания на то, что та оказалась не заперта. Местный посыльный оставил небольшой бумажный пакет у самого порога. Спросонья Феликс совсем не мог разобраться, что это и кто ему его прислал. Не было ни подписи, ни адреса. Совсем чистый. Он лениво оделся, завязал шнурки и не торопясь спустился
ко входу пансиона.
— Тетушка, — он мило позвал консьержку.
— Ой, Ликси, мышонок, доброе утро, — она тепло улыбнулась.
— Доброе, тетушка, — мальчик поклонился в ответ. — Скажите, вы не знаете, кто мог отправить этот пакет, — он протянул ей посылку.
— Посылку? А, эту! Так это тот приезжий белокурый паренёк с третьего этажа. Какая же у него комната… Кажется 42 или…43…
— Вы уверены, что посылка для меня, — удивленно вскинул брови Феликс.
— Конечно, для кого ж ещё, — задорно ответила она, — Он когда уезжал, сказал номер твоих апартаментов, так что…
— У-уезжал, — тихо переспросил Феликс.
— Да, только закинул чемоданы в машину, да и поехал.
Сердце пропустило удар и упало куда-то глубоко вниз
— Куда… Уехал? — голос начал предательски дрожать.
— Откуда ж я знаю, домой, наверное, конец лета скоро же. В это время отсюда все уезжают. Тебе ли не знать, Ликси.
Феликсу казалось, что всё это какое-то дурное наваждение, что сейчас он проснётся и вновь увидит своего хёна рядом, что всё это закончится. Он бежал сквозь заросли леса, через самые забытые тропы, лишь бы путь стал ещё короче. Острые ветки царапали мокрое от слез лицо. Лодыжки покраснели и опухли от острой заросшей травы, но Феликс совсем не чувствовал этого. Ни этого, ни как кровоточила маленькая, только что появившееся ранка на щеке. Единственное, что он чувствовал — как больно ранят всё внутри осколки его сердца.
Почему он так? Почему он ничего не сказал? Почему не попрощался?
Мальчик окончательно понял, как сильно погряз в своей любви. Он был безумно счастлив, когда его чувства оказались взаимны. Ему так хотелось хотя бы в последний раз почувствовать тепло этих объятий или касание мягких губ до того, как они расстанутся. Но нет. И почему это должно быть так мучительно и обидно? Разочарование разносилось по организму с невероятной скоростью. Феликс ощущал это каждой клеткой своего тела. Каждая минута, будто новый груз, который все сильнее тянул его ниже и ниже. Он не мог перестать плакать, не мог перестать бежать, хотят сам прекрасно понимал, что никуда уже не успеть. Не за чем было гнаться. Но ему не хотелось останавливаться. Ему просто нужно было убежать отсюда, от своей злости и обиды, от этой реальности, где его оставили совсем одного наедине с собственной любовью и чувствами.
Это не правильно. Так нельзя. Ты забираешь у меня себя. Так нечестно. Кто так поступает?
Если бы он только мог, если бы знал, как забыть все эти беззаботные недели, как стереть из памяти нежную улыбку и чужие, как теперь оказалось, вовсе ничего не значащие слова. Как бы ему хотелось прямо сейчас не чувствовать этой боли, разрывающей все изнутри. Он бежал все дальше и дальше, жадно глотая воздух вместе с солеными стекающими каплями и разгорающимся отчаянием. Прямо сейчас он мечтал исчезнуть, никогда больше не видеть эти тропинки и дороги, по которым они мирно гуляли, не слышать шума волн дурацкого моря, на берегу которого они кормили глупых чаек. Забыть пансион, забыть комнаты и лестничные пролеты, по которым уже никто и никогда не спустится, не пожелает доброго утра. Больше никто не произнесет его имя с такой нежностью и заботой.
Зачем? Для чего это все? Если ты хотел научить меня чему-то, то неужели нельзя было преподнести этот урок менее болезненным способом? Неужели я не заслужил хоть каплю сочувствия. Видимо нет.
Он смог остановиться только лишь спустя бесчисленные минуты быстрого бега, когда мышцы во всём теле уже нестерпимо жгло, а щёки горели от следов соленых капель, в легких совсем не осталось воздуха, а в груди, будто уже ничего и не билось. Сбивчивое дыхание почти превратилось в паническую атаку, от чего голова кружилась еще сильнее. В маленьких трясущихся ручках он крепко сжимал потрепанный по дороге пакет, который, казалось, был главным источником его боли. Феликс аккуратно разорвал тонкую обертку посылки, из которой сразу же высыпалось множество цветных фотокарточек. Они разлетелись прямо у него под ногами, словно осенние листья. По щекам снова покатились ручейки неконтролируемых эмоций. Мальчик медленно опустился на колени рядом с разноцветными листами. Ему не хотелось ничего вспоминать. Ему больше не нужны эти снимки и привязанность к ним. Но он все равно смотрел, смотрел сквозь расплывчатую пелену на глазах. Вот он с искренней широкой улыбкой стоит на фоне почти фиолетового заката. А тут небо было алым с приятным персиковым оттенком, почти как рубашка Чана в тот день. Кажется, они сделали это фото в понедельник. Феликс аккуратно перебирал обещанные ему когда-то фотографии. Каждая была подписана. Дата и время, все точно до минуты. Их было ровно 37; ровно, как и дней, которые они провели вместе. 37 и ещё одна. Она была сделана в пятницу самим Феликсом. На ней был Чан. Он сидел на том огромном валуне, который уже вечность лежит на песчаном морском пляже. Тут он такой беззаботный и спокойный. Его завившиеся от влажности волосы перебирал легкий ветерок, а чуть покрасневшие от солнца щеки светились мягким розоватым румянцем на бледной коже. Глаза были блаженно прикрыты, а губы расплывались в довольной улыбке. Это был любимый снимок Феликса и, кажется, теперь он остался единственным воспоминанием о его первой любви.
— Ты говорил, что полюбить — значит отдать все, что имеешь, — охрипшим от плача голосом прошептал Феликс. — Но ты не говорил, что в конце я могу остаться ни с чем. Почему мне должно быть больно только потому что я люблю?
Он со всей силы сжал расцарапанные кулаки, на которые продолжали падать капельки стекающих по щекам и подбородку слез. Соль острыми ожогами проникала в мелкие ранки на костяшках. Но даже эта глухая боль ни капли не походила на ту, что прямо сейчас разрасталась в сердце мальчика. Темное, гнетущее чувство будто тянуло на самое дно. В яму, которую он выкопал собственными руками. Ему так хотелось кричать. Кричать изо всех сил, чтобы собственный голос заполнил эту пустоту, тревогу и все вокруг. Но сил не было. Мальчик лишь смотрел на раскиданные перед ним фотокарточки, которые должны были стать самым дорогим ему подарком. Но теперь это лишь груз, который навсегда останется для него вечным напоминанием о том, как иногда больно любить в мире взрослых.
***
— И все-таки, почему ты не попрощался с тем мальчишкой? — спросил Минхо друга, когда поезд уже тронулся.
Чан нервно одернул штору и бросил взгляд на уходящий уже полюбившийся ему пейзаж.
— Так будет лучше для него, — коротко ответил парень.
— Даже не знаю, все равно жестоко как-то, не находишь?
— По-другому бы не вышло, — Бан перевёл взгляд на друга, — Ты его не видел. Он слишком открытый, слишком добрый и наивный. Он и вправду, будто ребёнок с его искренней любовью, которой нет конца. Они ведь так легко привязываются… Он бы не отпустил меня.
— Он бы не отпустил или ты бы не смог уехать? — аккуратно спросил Чан.
— Это уже не важно, — Чан снова отвернулся к окну, — Это все было неправильно, поэтому мне с самого начала стоило засунуть эти глупые чувства куда подальше.
Повисла небольшая пауза.
— Ты даже записки ему не оставил? — с надеждой спросил Ли.
— Давай проверим документы, — произнёс Чан, будто бы не услышав вопроса.
Он аккуратно достал билет, паспорт и бумажник, в котором среди помятых купюр и кучи визиток надежно хранилась единственная маленькая фотография. Растрёпанные волосы мальчика на ней были почти в цвет раннего рассвета, а его улыбка была такой же светлой, как и любовь внутри него.
i don’t need your games, game over. get me off this rollercoaster
all i know, all i know - loving you is a losing game
