День за днём

Это были странные деньки. Они наступили сразу после взрыва, хотя он произошёл достаточно далеко от нашего дома. Всё началось с того, что у меня неожиданно появилась способность левитировать. Если быть точнее, самолевитировать. Летать. Зависать в воздухе. Зовите, как хотите. Я обнаружил её в самых дурацких обстоятельствах: проснулся на высоте метра над своей кроватью и от неожиданности рухнул на пол. Так начались мои чудесные открытия. Как обнаружилось, я мог левитировать не только себя любимого, но и все предметы не меньше полумиллиграмма и не больше полутора тонн. Но, стоит отметить, чтобы поднять нечто наподобие, приходилось изрядно напрячься. Ещё я научился смотреть на вещи в рентгеновском спектре. Популярно говоря, я видел сквозь стены. Я стал сильней, гораздо сильней. Я мог поднимать руками почти столько же, сколько с помощью левитации. Но всё это ни шло ни в какое сравнение с тем, что могла делать Джени. В то время, как я мог зависать в воздухе и передвигаться со скоростью пешехода, она могла летать с огромной скоростью. Она взмывала в воздух и мчалась в неведомую даль, а за её спиной воздух дрожал и нагревался. Её глаза светились в темноте, когда ей того хотелось. Она вдыхала жизнь в растения: маленькие росточки (которые мы посадили после того, как все старые посадки умерли через пару дней после взрыва) поднимались, тянулись к солнцу и становились совсем взрослыми за пару минут. Она научилась видеть на километры вперёд, и даже ввысь и вглубь. Кажется, она стала меньше есть, потому что просто брала энергию из всего, что окружало её. И если я мог смотреть сквозь стены, она могла проходить сквозь них… Когда она в первый раз это вытворила, я спросил, как ей это удалось. Она посмотрела на меня своими немного светящимися глазами и сказала, что только сейчас поняла, как странно то, что люди могут пройти сквозь воздух, и воду, но не могут пройти сквозь камень. Вот тогда-то я впервые задумался о последствиях взрыва, а проще говоря, о том, что же он сделал с нами. Я сразу понял, что он повлиял на наши тела, но что он мог сотворить с нашим разумом? Он же не мог просто пройти мимо наших мозгов… Но в тот раз я решил, что это не важно. Я никогда не был дураком и легко просчитал, что для нас это только лучше. Тем, кто живёт отдельно от Мира, в какой-то глуши, всегда нужны лишние руки или в нашем случае левитация, или полёты, или сила ускорять рост овощей. И, кажется, всё шло своим чередом. Мы гуляли по ночам, рисовали картины, готовили чай из ромашек. Я очень неплохо уверял себя в том, что привыкну к этой новой жизни. Джени очень неплохо делала вид, что не замечает изменений в нашей жизни вообще. Как-то раз, через пару недель после взрыва, к нам зашёл сосед. Он жил за много миль от нас, но всё равно был самым близким живым человеком на этой пустоши. Он ездил в Мир и, как всегда, заглянул к нам на обратной дороге. За чашечкой чая он рассказал нам о некоторых новостях из города, хотя это было только дежурной вежливостью. Никому из нас не было это по-настоящему интересно. Не затем мы покинули цивилизацию, чтобы перемывать её косточки в дружеских беседах. — Вы наверное слышали, как здесь что-то взорвалось неподалёку, а? — проскрипел он. — Так вот, это, оказывается, секретное событие, которое весь Мир обсуждает и тычет своим властям в лицо с вопросами. Так и сказал, «секретное событие». Он продолжал: — Так вот, только об этом теперь и судачат. Кто-то говорит, война мол началась. Кто-то — ошибка на каком-то производстве. А какие-то вообще, вон, кричат про страшный эксперимент. Дженни сидела и молчала. Становилось неловко. — А ты сам что думаешь? — наконец спросил я. — Я-то? Я думаю, что мы с вами живём слишком близко к Миру. Будто и вообще Миряне. Кто знает, чего тут может случиться? Поэтому мы со школой уезжаем… Я сидел раскрыв рот. Из отшельников мы жили ближе всего к Миру, а этот сосед с небольшой общиной жили немного подальше. Но мы пришли сюда лет пять назад, а они жили на своей ферме больше сорока… — И вам советуем уезжать! Вы вообще живёте прямо у самого подножья города. Я провёл немного кислорода к мозгу, а проще говоря, глубоко вдохнул. — Куда вы поедете? — наконец выдавил я. — Здесь же всё занято. — За Леса! — торжественно ответил сосед. Я опешил. За Леса? Это был бред, бред сумасшедшего. Никто даже не знал, есть ли за Лесами что-то другое, или они так и тянутся от края пустошей до противоположного конца Мира. Километры и километры зелёного ада и неизвестности… — Зачем? — спросил я. — Здесь горожане вас точно не достанут. — А вдруг достанут? А? Я вот считаю, ещё как достанут. Ты видишь, что творится в последнее время? Я посмотрел на Джени в надежде на поддержку. Должны же люди, которые вот уже пять лет почти супруги, поддерживать друг друга? Я считаю, что должны. Но она сидела молча и, опустив голову, рисовала какие-то почеркушки на желтоватом листочке. — Ну да, — сказал я, утратив надежду на помощь, — здесь в последнее время немного неспокойно, но… — Неспокойно? — он перебил меня и почти перешёл на крик. — Да здесь попросту опасно! То машины эти колесят наши пустоши, то отходы сюда льются, теперь вот взрыв… — Да не было отходов, я же уже говорил! — сорвался я. Зачем уезжать неизвестно куда от того, что кто-то однажды от балды сказал, что в нашу реку сливают отходы? — Были! И сейчас есть! И они отравили твою голову! Или взрыв отравил… Я уже готовился ответить что-нибудь эдакое, но нас перебила Дженни. — Перестаньте, вы всё равно не переспорите друг друга. Мы оба заткнулись. Это было благоразумно. Мы вообще-то были друзьями, но часто спорили. Споры были очень дурацкие и не приводили ни к чему, кроме головной боли. Я был рад, что Дженни вмешалась. — Вот, — сказала она и протянула соседу бумажку, на которой рисовала. Это была карта, — это путь за Леса. Если вы пройдёте по нему, вы сможете выжить. В тот вечер я долго сидел на крыльце и всматривался вдаль. Я мог рассмотреть огни Мира и даже Ферму, куда уехал наш сегодняшний гость. Но я не мог разглядеть даже кромки Лесов. Я не понимал, как ей это удалось. Она вышла из дома и села рядом со мной. Мы молчали и смотрели на звёзды. Даже с моим новым зрением, они не стали ближе. — Зачем? — спросил я. Я не стал спрашивать «как?» — Их ждёт другая судьба. Это не их место, не их дом. Им нужно туда, где Мир будет так далеко, как это возможно. Я устало хмыкнул. — Но ведь с той стороны он тоже будет близко, — беспомощно промямлил я. Никогда не умел с ней спорить. — Да. Поэтому они останутся в Лесах. Такова их судьба. Она и раньше говорила про судьбу, но не так… уверено. Я был подавлен, но старался не показывать этого. Мы были слишком крепкими орешками, чтобы сломаться от небольшего давления со стороны города. Наши странные деньки продолжались. Однажды, наверное спустя месяц я увидел, как она стояла по ту сторону барьера. Я никогда не понимал её любви к открытой местности, но пошёл в дом, чтобы взять наушники и выйти к ней. Я открыл ящик и замер. Наушников было четыре. Я схватил обе пары и надел одну на бегу. Она сошла с ума? Она понимала, чему подвергает себя? Это была одна из основных причин, почему мы ушли из Мира: мы не хотели его слышать. А он распространял свои волны везде, кроме Лесов, и запрещал любые защитные барьеры. Я выловил из мыслей кое-какие воспоминания пятилетней давности. Вокруг копоть и дым, чистенькие, но мёртвые пластиковые, немного потемневшие от дыхания города деревья. И голос, который всегда звучит в голове: «Не хотите ли зайти в магазин ювелирных украшений? Вы как раз проходите рядом! Обратите внимание, срок вашей парковки истечёт через тридцать две минуты! Вы всегда можете переключиться на общий канал и послушать замечательную классическую музыку времён двадцать третьего века, и узнать всё о наших предках-музыкантах…» Меня передёрнуло. Я помнил, что радовался как самый настоящий ребёнок, когда мы опустили барьер, и я впервые оказался в тишине. Когда мы выходили за него, мы всегда надевали наушники — маленькие барьерчики. Почему Дженни не надела свои? Я подошёл к ней совсем близко, и она неожиданно повернулась ко мне. Такая красивая и спокойная, что я даже испугался. Да, глупо, но я ожидал увидеть совсем другое: лицо, искажённое ужасом, и руки, которые тянутся за наушниками. Но она лишь улыбалась уголками губ и смотрела сквозь меня. Она опустила барьер. Мы ни разу не делали ничего подобного. Мне казалось, что если это случится, голос впитается в наши стены и мебель или попадёт в наши головы через чай или еду. Тоже глупо. Но я годами жил с ним и ненавидел его даже больше копоти или больших экранов. Она подошла и сняла с меня наушники. Я зажмурился, но ничего не произошло. Я открыл глаза, всё ещё ожидая появления какой-нибудь музыки в голове, но мир был тихим, как всегда. Ветер качал листочки на наших яблонях, а я был слишком удивлён, чтобы говорить. Я не успел задать вопрос. Она сказала: — Мы больше не хотим их слушать. Но и прятаться от них тоже не хотим. И всё. Она ушла, будто бы этого объяснения было достаточно. В одно пасмурное утро я понял, что могу менять погоду. Это было восхитительно, хотя и очень сложно. Эта гениальная идея пришла ко мне в голову, потому что дождь совсем не входил в мои планы, хотя Дженни и предупреждала, что он будет. Итак, я подумал о том, что если я могу двигать кресло силой мысли, почему я не могу двигать воздух? И обнаружилось, что я могу! Я просто сделал ветер на большой высоте и разогнал почти все тучи. Я стоял и смотрел на открывшееся солнце, когда Дженни подошла и, молча улыбнувшись, подняла руки к небу. Оставшиеся облака уплотнились и разошлись на маленькие кусочки, яркие чёткие точки. И клянусь всеми небесными телами, это были самые настоящие звёзды. Она стала составлять свои звёздочки в какой-то сложный узор. И спустя пять минут они сложились в созвездие. Я так и не выучил карту звёздного неба, поэтому не знал в какое. Они висели там до самого вечера, а ночью идеально совпали с настоящими звёздами. Это было просто невероятно. Я должен был радоваться, но почему-то не мог. Что-то было не так. Я понимал, как Дженни это сделала: я додумался только до того, чтобы двигать воздух, а она просто сразу стала двигать воду в облаках. Но меня волновало не это. Она почти не спала и очень мало разговаривала в последнее время. Раньше она постоянно болтала, а сейчас едва ли говорила пару предложений за день. Я выглянул в окно. Она стояла там и смотрела на свои звёзды. Я предполагал, почему она не разговаривает, но не хотел в это верить. У меня так и не вышло заснуть в ту ночь. На следующее утро я занялся огородом. Я собирался было начать работу, но понял, что забыл инструменты. Я мысленно выругался и было отправился обратно в дом, но в этот момент в дверях появилась Дженни. Со всем тем, что мне нужно в руках. Она отдала мне вещи и прошептала: — Мы не говорим на запретных языках Мира. После этого у меня не осталось сомнений: она читала мысли. Бесчисленное количество раз я пытался научиться этому трюку. Сначала я думал, что дело в самой Дженни: вокруг не было никого кроме неё, а она свои мысли защитила так, что никому нельзя было до них добраться. И только потом я понял, что это (и ещё кое-что) досталось только ей. С одной стороны, это была великая несправедливость, но иногда я думал о том, как могла бы повернуться моя жизнь, получись всё иначе, и содрогался. Я никогда так и не смог понять для себя, хорошо это или плохо. Когда я проснулся однажды утром, Дженни не было дома. Её не было в саду, и за забором, и нигде в окрестностях, которые были видны моему новому зрению. Я искал её несколько часов и, не выдержав этого, просто остался лежать посреди пустоши. Вечер понемногу превращался в ночь. На небе проступали звёзды, и становилось видно её созвездие. Я не знал, куда идти и что делать. В моей голове не укладывалось происходящее. И тут, когда я уже совсем отчаялся, в небе появился силуэт. Когда она опустилась рядом, я пытался решить, что тут можно сказать: рассердиться, обрадоваться или поинтересоваться… Но смог я только растеряться. Я молча смотрел на неё и ждал объяснений. — Ох, прости, я забыла сказать, что ушла гулять. Я схватился руками за голову. — Гулять? — закричал я. — Ты издеваешься? Она спокойно кивнула. — Да, милый, небольшая прогулка. Больше я не смог добиться от неё ровным счётом ничего. Я был бессилен: она не реагировала на слова и даже на крик. Я не мог ударить её (я никогда не стал бы), не мог остановить. Она шла в сторону нашего дома, а я даже не мог схватить её за руку. Это не помогло бы. Тогда я впервые позволил себе подумать о том, как мы будем жить дальше. Дженни больше не была тем человеком, с которым я однажды сбежал от шума и блеска Мира. Я даже больше не был уверен, была ли она человеком. Через несколько дней она исчезла снова. В этот раз я просто ждал. Когда она вернулась ночью, я вдруг осознал, что лгал самому себе всё это время, и что на самом деле наша жизнь никогда больше не будет прежней. Так мои деньки стали тёмными и печальными. Она улетала часто, один раз за несколько дней. Я грустил и решил перестать использовать проклятые дары взрыва. Я поднимал вещи руками, открывал дверь, чтобы посмотреть, что там на улице, я ходил ногами по земле, вместо того, чтобы парить в воздухе. Я рисовал картины в синих и фиолетовых тонах и пил чёрный кофе. Когда она возвращалась, иногда она проводила время со мной. В такие моменты я любил её как прежде и верил в лучшее будущее. Но потом она улетела неизвестно куда, или смотрела сквозь меня во время завтрака, который не ела, или часами стояла под звёздным небом, и я снова впадал в отчаянье. Моя жизнь словно металась между двумя крайностями, и я никак не мог остановить это. Я часами думал, что тут можно сделать. Многие просто бежали из этой части пустоши, вслед за Фермой. Нам бы бегство не помогло, я понимал это. Несколько людей решили вернуться в Мир. Об этом я не хотел даже думать. И однажды мне в голову пришла идея. Дело было в том, что Дженни менялась, а я нет. Она не должна возвращаться в прошлое, это я должен идти за ней в будущее. И честное слово, это была самая умная моя мысль за всю мою жизнь. Я никогда не откажусь от неё. И я уверен, что в любой другой ситуации это помогло бы. Но у нас всё было гораздо сложней. Я решил (а вот это уже было вовсе не гениально, а очень даже глупо) отправиться с ней на её странную прогулку. Я же хочу понять её? Верно. Значит, должен узнать её новую жизнь. Она сидела на небольшом холме, неподалёку от нашего дома. Наплевав на своё решение отказаться от новых способностей, я полетел к ней. Не так быстро и высоко, как она, но я это мог. Я сел рядом с ней и рассказал ей всё напрямую. И что мне грустно, и что мне не хватает её, и что я её побаиваюсь, и что теперь я ненавижу Мир ещё больше, чем раньше, и что я хочу полетать с ней. Она улыбнулась. Грустно-грустно, будто бы сейчас заплачет. У неё всегда была эта манера, я знал, когда она так делает, поэтому понял, что сейчас произойдёт что-то ужасное. — Прости, но ты не можешь полететь со мной сегодня. Я тяжело вдохнул воздух. Чёрта с два я так легко сдамся! — Почему? Разве ты не хочешь, чтобы у нас всё было хорошо. У неё в глазах блеснули слёзы. Стало совсем страшно. — Потому что я не вернусь в этот раз. — Нет, — еле выдохнул я. — Нет, нет, нет… Она прижала к моим губам палец и сделала «тссс». Будто это могло успокоить меня! — Но… но куда ты отправишься? Здесь везде либо город, либо Леса! Пустошь всегда была небольшим уголком уединения, где можно выжить без помощи Мира. А Леса… Я уверен, что жить в месте, которое не смогли освоить даже миряне со всеми этими своими примочками, было совершено невозможно. — Дорогой, это «здесь». А «там», — она показала рукой на небо, — тысячи миров, которые зовут меня. У меня по щеке катилась слеза. Раньше я считал, что это глупо и не по-мужски, но после этих её слов меня перестали волновать подобные вещи. Навсегда. — Почему я не могу полететь с тобой? — У тебя другая судьба. Она «здесь». Ты не можешь жить без воздуха, а он есть не везде… — Я не могу жить без тебя! Это был последний крик отчаянья. Она молча смотрела на меня, и слёзы капали с её подбородка. Она даже плакала не так, как нормальные люди. Из её глаз просто текла вода, без всяких там всхлипов и красного носа. Это было прекрасно и ужасно одновременно. — Хорошо, — сказал я, когда смог справиться с голосом. — А какая моя судьба? Она вытерла слёзы, подошла ко мне и поцеловала. Это был наш последний поцелуй, я знал это и пытался вложить в него всю свою любовь. Не думаю, что у меня получилось. Она дала мне кусочек газеты. Я ошарашено смотрел на него. Производство газет возобновили лет через пятьсот после того, как от них полностью отказались из-за всякой электроники. Теперь их печатали, чтобы тратить бумагу (а то есть древесину) и получать вместе с этим деньги: так Мир вёл войну с Лесами. Не слишком-то успешно, надо сказать. Даже если учесть, что газеты стали модным увлечением для доброй половины города. Я решил, что прочитаю газету позже. Дженни отошла, но я подошёл к ней и обнял. Последний раз. Я отпустил её, и она встала спиной ко мне в нескольких сантиметрах от места, где кончалась возвышенность, где мы разговаривали. Она обернулась ко мне, и я увидел, как светятся её глаза, лишённые зрачков и радужек. Она отвернулась, и за её спиной появились крылья. Такого я ещё не видел. Они были большие, красивые и полностью состояли из света. Она улетела, так больше и не взглянув в мою сторону. Я ещё час отслеживал её путь: она вся светилась, как звёздочка, и с моим новым зрением это было не трудно. Я представлял, как выглядела наша планета из космоса: светящиеся точки Мира расползаются везде, даже в океане, и только в некоторых местах чернеют пятна Лесов… Понимал, почему Дженни улетела отсюда. В конце концов я пошёл домой. Я нашёл чай, включил лампу и начал читать обрывок газеты. В статье, напечатанной дурацкий, косящим под старину шрифтом, говорилось о том самом взрыве. Всё-таки оказалось, что эта дрянь вышла из-под контроля. Эксперимент, который должен был убить нас всех. Отшельников, непокорных — жителей пустошей. Меня передёрнуло от одной мысли об этом. Дальше писалось о том, что всё прошло не так из-за группы повстанцев. Я никогда не слышал о таких. Оказалось, что это группа людей, которые пытаются вернуть Мир в нормальное состояние: они не слушают голос города, они разбивают огромные сверкающие экраны, наводнившие улицы, они прячут свои данные и уничтожают базы с информацией о других людях… Но они уже давно не могут двинуться дальше, чем это, потому что не организованы. В статье жителей Мира призывают не волноваться: повстанцы не смогут сделать ничего серьёзного, пока у них не появится сильного лидера. Я сразу же всё понял. Это было безумием, но лишь на первый взгляд. Ведь именно из-за Мира я лишился Дженни. Из-за них я боялся выйти за забор без наушников. Из-за них не переношу ярких экранов и дыма. Из-за них так панически боюсь Лесов… Они достали меня, даже когда я ушёл так далеко, как мог. Что ж, пусть придёт часть расплаты. Дженни всегда говорила, что конец Миру придёт только из-за самого Мира. Именно благодаря им я стал тем, чем являюсь. Я начал собирать вещи. Они летали вокруг меня, как сумасшедшие, а я строил планы о том, как мне найти повстанцев. Я точно знал, что те слова Дженни были сказаны ещё до того, как она научилась видеть будушее. И теперь, заглянув в него, она оказалась права. И даже спустя годы, день за днём эта мысль грела мою душу.