Повесть о небесной музыке

      Фазан был роскошный: толстый, в зелёно-золотом оперенье, важный, как храмовый бонза.       Вэй Усянь полюбовался с минуту и тихо, так, чтобы травинка не шелохнулась, достал дудочку.       — Иди сюда, мой хороший.       И заиграл.       Услышав трели, напоминающие томное курлыканье, фазан встрепенулся, вслушался всем собой и поднял хохолок. О, всепобеждающая тяга к продолжению рода! О, неодолимая сила любви!       О, воистину птичья глупость.       Фазан не знал, что ничем хорошим этот вечер для него не кончится.       Вэй Усянь продолжал играть. Курлыканье делалось откровенно неприличным и сулило бедной птице все земные наслаждения.       Не выдержав напора страсти, фазан полетел на сладостный зов. Вот влюблённый дурень широко раскрыл крылья…       Чтобы получить дротиком прямо в сердце.       Вэй Усянь деловито свернул ему шею и запихнул в мешок, где своей участи дожидались ещё три толстяка.       Весь их вид выражал крайнее неодобрение подобного вероломства. Могли — встали бы лютыми мертвецами.       Вэй Усянь представил это и порадовался, что птица — самое дурное из созданий земных. Побежит за тобой этакое безголовое, закудахчет — прощай, репутация.       — Отправитесь в жаркое и в суп, — с удовольствием сказал он и зашагал в сторону их с Лань Чжанем стоянки.       Обычно на фазанов охотились с собакой. Но Вэй Усянь собак не любил. Да что там, боялся до ужаса.       Поэтому, когда нужда взяла за горло, он и придумал дудочку-манок, на звуки которой самцы слетались, как мотыльки на свет. Меньше, чем с четырьмя фазанами за раз, Вэй Усянь не возвращался.       Цзян Чэн, конечно, обвинил его в жульничестве и пообещал поколотить, но, распробовав, изобретение оценил. Хоть и ворчал, что не пристало благородным господам изображать вероломных куртизанок. Даже если эти куртизанки — всего лишь птицы.       Где-то на полпути к стоянке Вэй Усянь услышал в кустах треск, будто сквозь них ломилась панда, наевшаяся стеблей перебродившего бамбука.       От неприятностей подальше он влез на ближайшее дерево, не думая о том, как будет потом спускаться.       Удивление Вэй Усяня сделалось подобным разливу Хуанхэ и Янцзы, когда вместо чудовища, спятившего божества, толпы лютых мертвецов, собаки Цзинь Лина и даже пьяной панды он увидел заплаканную барышню с роскошным синяком под глазом. Синяк переливался всеми цветами радуги и одним своим видом оскорблял и людей, и божеств из дворца Яньло.       — Старейшина Илин, — голос девицы, следовало отдать ей должное, не дрожал, — я знаю, что ты здесь. Выходи.       Вэй Усяню сделалось неуютно. Порой прошлое догоняло его с разбегу и отвешивало пинка.       — Дитя, — спросил он покаянно, — неужели я убил одного из твоих родственников? Поверь, я сожалею, но ничего об этом не помню.       Девица высоко задрала голову.       — Мне нужна твоя помощь. Слезай с дерева.       — Не могу. Не знаю, что тебе про меня наболтали, но я боюсь высоты и собак.       Девица замерла было в нерешительности.       — Тогда я иду к тебе.       И взлетела прямо на тот сук, на котором сидел Вэй Усянь. Ходить вокруг да около она не стала, а сразу схватила буйвола за хвост.       — Мне сказали, что ты мастер ломать хребет невозможному и умеешь воскрешать мёртвых!       — А?!       Чуть ли не впервые в жизни Вэй Усянь не знал, что ответить.       — Я заплачу. Хорошо заплачу, ты только помоги.       Девица говорила, захлёбываясь словами, будто какая-то неведомая сила тащила её в омут, а она сопротивлялась и всеми силами рвалась на поверхность, к свету и воздуху, но проигрывала раз за разом. Так Вэй Усянь понял, что девица с трудом удерживает то ли рыдания, то ли крик боли. Ругая себя распоследними словами за глупость и привычку лезть в каждую бочку, он все же сказал:       — Может, ты для начала поплачешь?       Если бы не синяк под глазом и не порванное в нескольких местах ханьфу, девицу можно было бы назвать прехорошенькой. Поначалу Вэй Усянь принял её за лазутчицу или убийцу, но отмел эту мысль сразу, как только увидел порезы на белых, не привыкших к тяжёлой работе пальчиках, да обломки нефритовых шпилек в причёске. Глупее всего было спрашивать: «Кто тебя обидел?», а потому Вэй Усянь начал сразу со второго вопроса:       — Как ты сбежала?       И, конечно, повинуясь закону всемирной подлости, под ними подломился сук!       Вэй Усянь кувыркнулся в воздухе и полетел вниз, сплетясь в тесный клубок с девицей и мешком фазанов. Один из них все же попытался восстать и улететь, но получил крепкий удар по гузке.       Обычный человек в подобном полёте непременно свернул бы себе шею. Вэй Усяню повезло: он всего лишь скатился по склону к ногам ничего не понимающего Лань Чжаня, лицо которого, впрочем, при виде девицы сначала сделалось непонимающим, а затем таким, будто он махом выпил три чайника уксуса. Вэй Усянь схватился за шею:       — Я могу тебе всё объяснить!       Лань Чжань не шелохнулся:       — Начинай.       В гробовой тишине из мешка, не иначе как из вредности, с самыми недобрыми намерениями вылез фазан. Огляделся. Повертел свёрнутой набок башкой, попятился назад.       Возле холодного, как лёд и иней, Лань Чжаня, фазан всполошился и припустил назад, безнадёжно запутался в направлениях и нашёл вторую, окончательную смерть от булыжника. На него тут же налетел гнездящийся неподалёку коршун.       Будучи птицей приличной и хорошо воспитанной, коршун церемонно поклонился, а затем улетел в гнездо.       — Старейшина Илин, — девица смущённо поправила рукава, — я надеюсь, мыши у вас не поднимаются? Я не то что их боюсь, но они вечно воруют мои подношения.       После этих слов Лань Чжань почему-то оттаял и рывком помог подняться им обоим. Вэй Усянь чувствовал себя дураком с разноцветными фонарями.       Сразу узнать правду не получилось. Смотреть на гостью в столь ужасающем виде Вэй Усянь не смог, а потому отправился в деревню.       — Пропади оно всё пропадом и ещё раз пропади, — ворчал он себе под нос, — откуда мне знать, что носят сейчас девушки?       Поправка, благородные барышни, с которыми тигр-оборотень посмел сотворить невесть что. Уже в дверях Лань Чжань поймал его за локоть и вежливо, словно о здоровье осведомился, сказал:       — Это юноша.       Вэй Усянь не мог похвастаться большим опытом, но мужчину от женщины отличать умел. По большей части, да. Когда дело не касалось Яблочка и кроликов.       — С чего ты решил? Посмотри на эти руки и послушай этот голос.       Лань Чжань не уступал. Иногда он становился ужасно упрямым.       — Челюсть.       — И всё?       — Умывание. Женщина всегда…       — Прижимает к груди руки, — закончил за него Вэй Усянь.       Крыть было нечем. Но как же эта ловкая бестия его одурачила. Одурачила ли?       Вэй Усянь положил ладонь на локоть Лань Чжаня.       — Тогда возьму два. Если наш гость не желает, чтобы его раскрыли, наверняка у него есть на это очень серьёзная причина.       Видимо, Лань Чжань думал о том же.       — Да. Вэй Ин…       Его руку сжали, явно не желая никуда отпускать.       — Возвращайся скорее.       В лавке торговца тканями Вэй Усянь чуть не просадил все деньги. Глаза разбегались, пришлось напомнить себе, что дело, скорее всего, печальное, отлагательств не терпит, а торговаться почём зря — терять драгоценное время.       Он не помнил, как дошёл до аптекаря, которому насовал лотосов за уши. Аптекарь не то чтобы поверил, но хорошее успокоительное на маковом молоке продал.       На обратном пути Вэй Усянь встретил дерущуюся собачью свору, гробовщика с пустым гробом и трёх чёрных уток. Даже облака на небе сложились в иероглиф «несчастье». Дома он с порога спросил Лань Чжаня:       — Дай угадаю, всё очень плохо? Нашего гостя ограбили разбойники? Его наказали за участие в заговоре?       Вэй Усянь в глубине души всё ещё надеялся, что во всём виноваты головорезы с большой дороги, несчастная любовь или придворные интриги. Однако ответу своего любезного он почти не удивился:       — Наш гость — небожитель.       Внутри лопнула туго натянутая струна. Рано или поздно что-то подобное должно было неминуемо случиться.       — Так небеса поэтому хотят, чтобы мы не лезли в это дело?       — А ты?       Лань Чжань что-то про себя посчитал и взвесил.       — Не знаю. С какой стати небеса будут мне указывать, а я буду их слушать? Они мне не матушка и даже не госпожа Юй. Пусть этот сначала говорит.       Выглядел их гость уже не столь плохо. Вэй Усянь был прав: барышня оказалась прехорошенькая, с нежными чертами лица и сияющими, как звёзды, глазами. Придворные художники передрались бы за право написать её среди соловьёв и глициний.       Сам Вэй Усянь любил более твёрдые и определённые лица, а потому не отказал себе в удовольствии и полюбовался на Лань Чжаня лишний раз. Барышня улыбнулась и посмотрела на них из-под густых ресниц. У Вэй Усяня потеплело на сердце: женщина даже в самые плохие времена остаётся женщиной. Он сам не заметил, как разулыбался.       — Благодарю вас, Ханьгуан-цзюнь, и вас, старейшина Илин.       Барышня изысканно поклонилась, будто не она два часа говорила срывающимся голосом и смотрела отчаянными глазами. Как Лань Чжань ухитрился разглядеть во всём этом юношу, Вэй Усянь не знал и не хотел знать. Остатки чувства приличия требовали не пялиться на изящные руки и высокую шею, но все равно его бесстыжие глаза смотрели куда не надо. И даже предостерегающий взгляд Лань Чжаня не был ему помехой. Барышня же благосклонно смотрела на них обоих и чуть склонила голову. Требовалось сказать что-то умное, иначе некий старейшина рисковал не дожить до ночи.       — Чем мы можем помочь юной госпоже?       Улыбка слетела с нежных уст, как осенний лист. Голос зазвучал тише и глуше, лицо барышни неуловимо переменилось, и перед ними сидел миловидный юноша в траурных одеждах:       — Старейшина Илин, мне сказали, что если не поможете вы, то мне не поможет никто. Просьба моя покажется дикой, и вы вправе отказаться, но на небесах и на земле мне не к кому обратиться. Вы в самом деле моя последняя надежда.       — Что вы хотите?       Лань Чжань перестал прикладываться к уксусу и весь превратился в слух. Вэй Усянь наблюдал за ним достаточно, чтобы понять: шутки кончились.       Юноша кивнул.       — Помогите мне спасти брата и друга из рук Демона Чёрных Вод.       А можно это будут самые плохие новости не только за этот год, но и за ближайшие десять лет? О Демоне Чёрных Вод ничего хорошего Вэй Усянь не слышал. Больше того, его склизкими объятиями госпожа Юй пугала их с Цзян Чэном в те времена, когда нельзя было выпускать Цзыдянь гулять по его спине. В детстве Вэй Усянь надеялся, что ему никогда не придётся столкнуться с этим господином на горной тропе. Демон Чёрных Вод не пользовался любовью даже у своих сородичей и слыл опасным сумасшедшим. О тех, кто попал в его руки, рассказывали истории одна другой страшнее и кровавее. Что и говорить, после голодных собак вторым кошмаром Вэй Усяня были руки, покрытые слизью и серыми струпьями. Во снах этих руки утаскивали его под воду, и никто не слышал ни голоса, ни крика.       Прошли годы. Вэй Усянь повзрослел. Люди оказались много хуже и страшнее чудовищ.       Но так уж работает карма: с тобой всегда случается то, чего ты боишься больше всего на свете.       Вэй Усянь постарался, чтобы голос его звучал участливо, как у доброго друга, а не как у безжалостного судьи.       — Как же так вышло, что брат ваш и ваш друг попали в руки Демона Чёрных Вод?       Юноша посмотрел на них остановившимися глазами.       — Из-за меня.       Черты его лица вновь преобразились. Перед Вэй Усянем сидела молодая женщина, в которой не было ни капли кокетства, а было лишь неутешное горе и ненависть. Этой ненавистью можно было залить все владения Демона Чёрных Вод и преисподнюю.       — Не удивляйтесь. Я мужчина, но мне сейчас проще говорить о себе как о женщине.       Первым заговорил Лань Чжань:       — Если вам удобно. Как к вам обращаться?       — Ши Цинсюань, Владыка Ветров.       То ли брат, то ли сестра, то ли жена Владыки Вод? У Вэй Усяня начала болеть голова. Можно это будет самая плохая новость за столетие? Его шансы на спокойную старость с Лань Чжанем таяли, как роса под лучами солнца.       — Мой старший брат, — продолжал Ши Цинсюань, — очень любил меня. Любил настолько, что не побоялся пойти против судьбы и воли неба. Но на чужом несчастье своего счастья не построишь…       По мере рассказа Владыки Ветров Вэй Усянь чувствовал, что голова его пробивает новые ходы в Диюй. Слишком страшной вышла история о безграничной братской любви и украденной судьбе. Только Ши Уду расплатился за жизнь и счастье младшего вовсе не собой, нет. Владыка Вод украл чужую жизнь, бросив в жернова судьбы целую семью. Ши Уду всегда добивался того, чего хотел, а когда на его пути стало маленькое препятствие, колючка в сапоге, он переступил и не заметил. И уж точно он не мог представить, что ненависть и жажда мести надёжно привяжут нелепого учёного, городского праведника, выпившего полную чашу страданий, к земле. Что этот учёный превратится в высшего демона, отлично умеющего терпеть, ждать и готовить самые изысканные блюда. Двести с лишним лет Хэ Сюань, Демон Чёрных Вод, потратил на исполнение долга перед семьёй. Он плел сети, как паук, выверено и безупречно.       И дождался того, что враг провалил свое испытание и, спасая брата, попал в его руки.       Этой встречи Ши Уду, Владыка Вод и известный скряга, не пережил.       Брат его почти лишился божественных сил и упал с небес.       Вэй Усянь не первый раз слышал историю о том, как поклявшийся отомстить терял на этой дороге и самого себя, и чувство меры.       Но он не мог не оценить красоту замысла и стратегии. Не мог не сочувствовать горемычному Ши Цинсюаню, в один день потерявшего себя, брата и друга, который и другом никогда не был. Так, личиной и оболочкой, прикрытием для хитрости в хитрости. Владыка Ветров держался на честной ненависти, которая когда-то не дала самому Вэй Усяню умереть на горе Луаньцзан.       А ещё Вэй Усянь верхним нюхом чуял нечто странное, чего пока не мог поймать и описать.       Что-то безумно знакомое, а потому ускользавшее от его внимания. Привычное настолько, что ты вовсе перестаёшь это замечать. Не думаешь же ты о собственных ушах.       Или о тёмной энергии. Несомненно, это была она.       — Вы на плохой дороге, владыка. Не ешьте дармового хлеба, не пейте сонной воды.       Ши Цинсюань некрасиво уронил челюсть.       — Но ты сам пошёл путем тьмы, старейшина Илин. Разве он не привёл тебя к победе? Ты сам шёл против правил.       О боги, снова. Мало того, что ему не разгрести своих грехов в пяти жизнях, так ещё и поклонники один другого краше и дурее. Вэй Усянь прикрыл лицо рукавом.       Видимо, ему придётся поговорить о морали. Ужасное, тошнотворное занятие. И как объяснить разбалованному ребёнку, что полез в это он ровно по одной причине?       Голь на выдумки хитра. А уж голь, решившая любой ценой сдержать слово и отомстить…       Здравствуйте, речные гули и бездомные омуты. Вэй Усянь в них уже плавал. И нет, ему не понравилось.       В раздражении Вэй Усянь прикрыл глаза рукой.       — Хорошо. Я в самом деле не люблю правила, особенно когда люди вцепляются в них, лишь бы не думать самим. Мои родители рано умерли и не успели объяснить мне трех истин. Я не стану говорить ничего дурного про госпожу Юй, ибо я не её родной сын, да и с моим шиди она не церемонилась. Истина не перестаёт быть собой от многократных повторений, но когда её пихают в тебя насильно, ты не чувствуешь ничего, кроме досады. Хотите пойти Тёмным Путем — идите. Но прежде послушайте того, кто по нему ходил.       Лань Чжань сжал его руку. Прежде они не говорили о подобном. Каждый переживал свою боль сам. Ханьгуан-цзюнь не любил пустых слов и вранья, старейшина Илин за словами прятался. Но теперь бежать было некуда.       — Что же вы скажите?       Вэй Усянь понимал, что сейчас сделает невыносимо больно этому юноше, жертве чужой любви и мести, что это будет как здоровому переломать едва сросшиеся кости. Но лучше уж так, чем утонуть в болоте. Годы назад ему было не на что опереться.       Теперь все было иначе.       Вэй Усянь заговорил о том, что мучило его в жизни и после, о том, что носил в себе долгие годы.       — Истина первая: ты не хозяин, ты раб тьмы. Она даёт тебе забытье, а не исцеление. С каждым разом тебе всё хуже, а она требует всё больше, как ростовщик, обнаглевший от безнаказанности. Не ходите этой дорогой, потому что в конце вы станете отвратительны самому себе. Настанет день — и вы поймёте, что вам нечем платить.       Во рту сделалось горько от желчи. Так бывало в последние месяцы перед осадой горы Луаньцзан, когда он не отличал реальность от дурного сна.       — Истина вторая: твоей кровью напишут ещё один столбец на стене правил. И больше ничего. Истина третья: умей вовремя остановиться. Но если ты умеешь третье, зачем тебе первые два?       В висках заломило. Вэй Усянь точно когда-то слышал эти слова, но не мог вспомнить, от кого. Владыку Ветров его прочувствованная речь не впечатлила.       — Старейшина Илин, благодарю за заботу, но я хочу вернуть своего брата.       Вэй Усянь понял, что ещё немного — и он пойдёт биться головой о какую-нибудь сосну. Хорошо, хорошо, его не услышали в первый раз. Надо было проговаривать яснее.       — Владыка, я не умею воскрешать богов. У меня с людьми-то не очень получается…       Взгляд Лань Чжаня сделался непередаваемым. Владыка Ветров не отставал, наоборот, он раззадорился, как бойцовский петух:       — А если за деньги? Я заплачу, не переживайте, я же понимаю, как вы рискуете…       Стена. Точно нужна стена.       — Владыка, большую часть времени я буду считать течения и направления сил! Если что и грозит, то исключительно моей голове! При желании я хоть слоновьего бога и его уважаемую матушку с ожерельем из черепов достану…       — Мгм.       У Лань Чжаня была целая коллекция этих самых «мгм». Нынешнее болталось где-то в пятидесятом ряду и на человеческий язык переводилось примерно так: «Ты не станешь этого делать».       — …но разве это вам нужно?       — Нужно, — решительно ответил Владыка Ветров. — Я, может, брата затем и собираюсь воскресить, что хочу оторвать ему голову.       Тяжёлый случай. Выдержка изменила Владыке Ветров окончательно, и полчаса он рыдал.       Вэй Усянь с Лань Чжанем сделали вид, что ничего не слышат и не видят.       — Две «Улыбки», — тихонько шепнул ему на ухо Лань Чжань.       — Двух мало. Лучше три.       Между тем Владыка Ветров перестал топить в слезах стоянку и спросил вполне деловито:       — А если я достану меч небесного императора?       Вэй Усяня чуть не хватил удар. Вот же упрямое создание, куда там Яблочку.       — Нет!       — А вот это?       Лёгким движением Владыка Ветров вытащил из складок своего одеяния флейту.       По спине Вэй Усяня поползла большая капля пота, а шеи будто коснулся меч небесного палача. Одного взгляда на инструмент хватило, чтобы понять его природу. Не может быть. Разве не с помощью этой флейты боги творили мир и возвращали мёртвых к жизни?       И смотреть на неё для простого смертного было преступлением, но Вэй Усянь, даже если бы его сварили в кипящем молоке, не сумел бы отвести взгляд. Руки аж чесались взять, прикоснуться, поднести к губам… Что же это за дичь творится?!       — Гэгэ, ущипни меня!       — Мгм?       — Сейчас же!       Просьбу его Лань Чжань выполнил с большой охотой.       — Флейта жизни, — Владыка Ветров выглядел весьма довольным собой. — Я и ноты захватил.       — Откуда?       Как бы не талант к музыке, Лань Чжаню следовало стать судьёй. Владыка Ветров сам не заметил, как в него вцепились мёртвой хваткой и не собирались отпускать.       — Одолжил из нашего небесного музея. В него всё равно никто не ходит.       — То есть украл, да?! Владыка, вы понимаете, во что влезли?!       Владыка Ветров медленно взмахнул ресницами:       — Старейшина Илин, не переживайте за мою карму, она и так испорчена безвозвратно. Вы мне поможете?       «Я не знаю, я должен с этим переспать», — чуть было не сказал Вэй Усянь, но, глядя на Лань Чжаня, передумал шутить.       — О боги, я колдун, а не пьяный демон. И чертей не гоняю!       — Не ругайся.       Владыке Ветров надоело смотреть на их с Лань Чжанем переглядывания, и он сделал ход чёрным камнем:       — Я же тебе нравлюсь? Хочешь, я к тебе в гарем пойду?       Вэй Усянь изобразил приступ кашля. Что угодно, лишь бы отвлечь побелевшего Лань Чжаня, который сейчас напоминал то ли наёмного убийцу за работой, то ли императрицу, супруг которой закрутил интрижку с цветочницей, а ей не сказал!       — У меня уже есть муж, и он против. Какой гарем, с одним-то порой не знаешь, чего делать…       — Мгм.       Кажется, гроза миновала. Но ночь кого-то ждёт весёлая и упоительная. Вэй Усянь припомнил все свои проступки, начиная с прошлого года, и понял, что девяти часов ждёт с нетерпением.       И не то чтобы он пёкся о чужом душевном благополучии, но слушать ещё полчаса рыданий….       — Владыка, если я делаю добро, то делаю его просто так, без обид и упрёков, иначе это получается сделка, а я страшно не люблю возни с бумагами.       «Поэтому у тебя на один ритуал двадцать черновиков и все недоделанные», — он почти услышал спокойный голос Лань Чжаня, который давным-давно примирился со своей судьбой.       Владыка Ветров между тем понял, что на них обоих где сядешь, там и слезешь.       — Ну, хотя бы помогите поймать и наказать этого лжеца и подлеца. Один я не справлюсь.       Это уже другой разговор.        — Кого из?       Голос Владыки Ветров опять задрожал. Вэй Усянь понял, что юноша держится из последних сил и на сегодня с него хватит.       — Обоих. Я не просил себя спасать!       — Ноты дай, бестолковое дитя.       — И флейту.       Теорию музыки Вэй Усянь не жаловал. Он её знал и даже читал несколько классических (безнадёжно морально устаревших) сочинений, разбирался в решении гармонических задач, но в отношениях с собственным инструментом придерживался старого наставления дяди Цзяна: «Работает — не трогай».       Чэньцин отличалась злопакостным нравом, а будучи не в настроении, могла выкидывать штуки, от которых у подземных богов и демонов вяли уши. В свое время Вэй Усянь хорошо намучился, прежде чем его боевая подруга зазвучала достойно и перестала пугать хотя бы маленьких детей.       К чужой флейте он никогда бы не притронулся. Да это всё равно что обнимать чужую жену!       Вэй Усянь засунул голову под струю холодной воды. Ему не могли помешать ни здравый смысл, ни набитые шишки, ни могила.       — К гуям, сначала ноты. Ноты, я сказал.       Вэй Усянь вышел на улицу. Солнце почти скрылось. Холодало, он порадовался, что взял с собой ещё и накидку. Начертил на земле нотный стан, раскрыл сборник и принялся считать.       Но сначала всё же опробовал инструмент. Флейта звучат так, будто кто-то царапал стальными когтями по стеклу.       Как прикажете на этом играть?       К делу! Вэй Усянь начертил палочкой первые ноты.       Спустя некоторое время его негромко окликнул Лань Чжань:       — Девять часов.       Вэй Усянь с трудом нашёл в себе силы отвлечься от работы.       — Я не понимаю.       — Чего?       — Это не настоящая флейта. Готов спорить на что угодно: настоящую держат за семью замками. Порох детям не игрушка!       Лань Чжань протянул ему бирку, которую ни сам Вэй Усянь, ни Владыка Ветров не заметили: «Собственность императорского небесного музея, в случае находки обращаться к богине литературы Лин Вэнь».       — А ноты настоящие. Только тут не больше четверти от целого, они в страшном беспорядке. Смысл путать ноты, если флейта фальшивая?       — Попробуй напеть. Самое простое.       Вэй Усянь попробовал, и внутри его черепа будто покатились пустые железные бочки.       — Идём спать.       Вэй Усянь с удовольствием пошёл бы с Лань Чжанем, но он знал себя: загадка не даст ему спокойно спать, он проворочается всю ночь, и никто из них не выспится. Даже обездвиживание не поможет.       — Через час. Как наш гость?       — Спит.       — Так устал?       — Пьёт ещё хуже, чем я.       Значит, проспит до утра. Хоть одна хорошая новость. Но чем боги не шутят, если Владыку Ветров не получится вернуть на небо, может, познакомить его с Цзян Чэном? Девицей он все равно краше, а шиди скоро перестанут принимать во всех приличных домах.       Лань Чжань понял ход его мыслей.       — Даже не думай.       — Не смотри на меня так, я всего лишь предполагаю.       — Пожалей Цзинь Лина.       И память госпожи Юй. От такой невестки её бы точно хватил удар. И Лань Цижэня, которому точно хватит одного кровопийцы в родне.       — Только ради тебя, гэгэ.       — Через час.       Лань Чжань ушёл, а Вэй Усянь закопался в ноты. Не можешь сыграть — разбери мелодию на составные части, вскрой её, как труп. Этим он и занялся, совершенно потеряв счёт времени. Земля вокруг него была расчерчена линейками и музыкальными значками. Следовать за чужой мыслью, пусть обрывочной и неполной, оказалось захватывающе.       Задумка и впрямь выходила превосходной.       Если Вэй Усянь правильно понял чужой замысел, то неизвестный композитор задумал мелодию для двух тем. Но в самом начале что-то пошло наперекосяк, и между двумя темами вклинился диссонанс, крикливый, как чайки над Пристанью Лотоса. Две темы будто разбились об него и, чрезвычайно обиженные, расползлись по разным углам. Словно бывшие друзья, не желавшие видеть друг друга до скончания веков. Или разругавшиеся в дым братья. Или рассорившиеся возлюбленные.       Как эти темы должны были звучать и развиваться вместе, Вэй Усянь не понимал. Слишком многое предстояло восстановить, по сути, из ничего. Честно говоря, он опасался, что сойдёт с ума по второму кругу.       В чувство его привёл слегка недовольный голос Лань Чжаня:       — Пять утра.       — Что, уже?       Только теперь Вэй Усянь понял, насколько устал. Сил шевелиться не было.       — Гэгэ, я должен буду тебе два раза! А лучше три!       — Иди и спи.       Проспал Вэй Усянь до обеда. Проснувшись, он чувствовал себя так, будто всю ночь пьянствовал, а между делом кромсал трупы и буянил на улицах Пристани Лотоса. Будь его воля — он бы вообще не вылезал из постели до вечера. Но данное слово следовало держать, да и Лань Чжань бы подобного не одобрил.       Рядом с кроватью он нашёл записную книжку и грифель. «Не мучай землю», — значилось на первой странице безупречным почерком Лань Чжаня.       Выходит, пока он спал, Лань Чжань сходил в лавку писчих принадлежностей?       Вэй Усянь заткнул книжку за пояс, рядом с Чэньцин.       На улице владыка ветров прикрывал лицо рукавом.       — Надеюсь, я вчера себя прилично вёл?       Мочки ушей Лань Чжаня слегка покраснели. Вэй Усяню сразу стало совестно, что он оставил это дитя порока на человека столь праведного и сдержанного.       — Владыка, вы же не пытались уговорить чужого мужа на непотребство?       — Я не помню.       — Всё хорошо, — ответил Лань Чжань как-то очень спокойно.       Так спокойно, что Вэй Усянь вспомнил ещё одно благородное изречение: всё тайное рано или поздно становится пьяной исповедью. Теперь бы до неё дожить.       Вэй Усянь кашлянул:       — Я согласен помочь вам, Владыка. Хотя бы затем, чтобы привести в порядок ноты и не видеть, как вы свернёте шею о Тёмный Путь.       — И я тоже.       Теперь Лань Чжань возвышался, как статуя. Было в нём что-то странное, будто он тоже размышлял всю ночь, взвешивая каждый шаг. Пока он не торопился говорить. Пока он думал, ждал и наблюдал.       Это задумчивое молчание не понравилось Вэй Усяню.       Но захочет — расскажет сам. Вэй Усянь продолжил, перечисляя свои условия:       — Я не стану воскрешать вашего брата, ибо не знаю, что делать с лютым божественным мертвецом. Да и вряд ли Ши Уду скажет мне спасибо.       — Я это понял и уважаю ваше решение. Но я хочу забрать тело брата.       — Упокоить дух можно без этого.       Они с Лань Чжанем переглянулись. Слишком хорошо оба знали, что люди, подобные Владыке Ветров, с трудом сворачивают с выбранного пути. Покладистость их была мнимой. Но с человеком, который единственный во всем мире может тебе помочь, приходилось договариваться полюбовно. Вэй Усянь надеялся, что их с Лань Чжанем совместных усилий хватит, чтобы вернуть глупому мальчишке рассудок и оттащить его от края пропасти.       Тем более, он решил зайти с другой стороны, пробуя чужие убеждения на зуб.       — Ханьгуан-цзюнь, любите ли вы своего старшего брата? Вижу, что любите. Я был согласен принять судьбу безумного или прокаженного — это не страшно, когда два века живёшь в счастье и довольстве. Это было бы честным возвращением украденного. Но Ши Уду… Мой брат не желал этого. Поэтому и довёл Хэ Сюаня до бешенства… И… На моих глазах брату оторвали сначала руки, потом ноги, потом голову. Я не хочу думать, что может сделать с его телом… Вы знаете кто. Владыка Земли… Я не знал его, я имел дело с чужой личиной, но разве не заслужил он хоть каплю посмертного уважения?       Лань Чжаню вся эта история давалась тяжело, Вэй Усянь видел это. Лань Сичэнь все ещё пребывал в добровольном заключении. За столь бесстыдное давление на чувства своего благоверного Вэй Усяню тут же захотелось начесать на голове Владыки Ветров колтун.       — Если вы не согласны на наши условия, Владыка, можете обратиться к другим заклинателям.       Только других таких слабоумных во всей Поднебесной не найдёшь.       — Меня всё устраивает.       — Тогда у меня будет два условия.       — Какие же?       — Не давить на наши чувства и говорить правду.       — А второе? То есть уже третье.       Вэй Усянь терпеть не мог, когда его ловили на слове. Но отступать он умел ещё хуже, чем извиняться.       Мысль, поначалу казавшаяся бредом, внезапно обрела плоть и кровь.       — Когда мы вернёмся, вы выполните одну мою маленькую просьбу, которая не оскорбит вашего божественного достоинства.       При этих словах Лань Чжань напрягся. Вэй Усянь почти услышал печальное: «Боги, куда ты лезешь?»       «Разберёмся на месте», — Вэй Усяню уже не терпелось увидеть результат. Не умели в Гусу ставить по-настоящему рисковые опыты.       — Что за просьба?       От их игры в гляделки Владыка Ветров напрягся. Вэй Усяня уже тянуло на непотребство.       — Узнаете.       — Тогда ответьте: зачем вам это?       Лань Цижэню и госпоже Юй, где бы она ни была, в этот миг наверняка икнулось. Вэй Усянь ответил самое страшное, что смог придумать:       — Мне это интересно. Ему — тоже. Считайте, что я работаю на вас за еду, поэтому кормите нас хорошенько. Лететь придётся на мечах?       Владыка Ветров даже не скрывал своего злорадства:       — До Чёрных Вод — да. А дальше — в гробу.       Путешествие начиналось волшебно и упоительно.       До границы моря и владений Демона Чёрных Вод они долетели и довольно быстро. А на острове начались неприятности. Они с Лань Чжанем позеленели от ненависти хозяина, которую можно было разливать по чашкам.       Скажи ему кто четырнадцать лет назад, что не всякая тёмная энергия полезна, Вэй Усянь поднял бы этого человека на смех.       Это место дышало ужасом и смертью. Тьма горы Луаньцзан была голодной и злой. Тьма владений Демона Чёрных Вод — горькой и безнадёжной.       А ещё совсем недавно здесь умерли живые. Очень много живых.       Чтобы отвлечься, Вэй Усянь принялся сколачивать гроб на троих. С прошлого года он завёл привычку таскать в мешочках цянькун инструменты и другие полезные мелочи. Лань Чжань попытался ему помочь, и они чуть не поругались.       — Изыди, а?!       Вэй Усянь с трудом сдерживал возмущение и на всякий случай отложил молоток.       — Нет.       Иногда манера разговора Лань Чжаня раздражала до желания чуть его придушить. Чаще всего Вэй Усянь успевал поймать себя на взлёте, и окружающие, в том числе и дражайший свёкор, могли спать спокойно.       — Твои руки. Занозишь пальцы — меня сначала убьёт твой дядя, а потом освежует твой брат. Хочешь остаться вдовцом?       — Нет.       — Тогда не мешай работать!       «Всё равно у тебя руки для работы с деревом растут не из плеч», — подумал Вэй Усянь, но промолчал.       Госпожа Юй в свое время устроила скандал, узнав, что воспитанник её супруга бегает к хромому кузнецу учиться, а сам врёт о походах на охоту. Вэй Усянь тогда думал, что у него лопнут уши. «Пока я жива, ни ты, ни Цзян Чэн не прикоснётесь к грязной работе!»       — Смолу принести?       Верно. В непросмоленном гробу они пойдут на корм рыбам.       — Смолу тащи. И ткань. И краску.       Владыка Ветров глядел на их перепалку и уже горько сожалел, что спутался с ними. Но отступать даже не думал.       К удивлению Вэй Усяня, гроб оказался вполне хорошим. Они трое спокойно поместились внутри, Лань Чжань закрыл крышку, и судно поплыло навстречу чёрным волнам, опешившим от такой наглости.       Вэй Усянь честно старался молчать, но, почувствовав чужие руки на своей талии, не выдержал:       — Гэгэ, я помню про три раза, но не при посторонних же!       В этот раз Вэй Усяня подвёл голос, и вместо мягкого осуждения получилось заигрывание. Стоило умереть, воскреснуть, связать себя узами законного брака, чтобы оказаться вместе с благоверным в гробу посреди бушующего чёрного моря! Ещё и с посторонним небожителем. Весёлое, весёлое положение, как, впрочем, и всегда. «Да ты из ничего способен сотворить политический скандал, кашу с перцем и флейту!» — орал в его голове голос Цзян Чэна, и Вэй Усянь не особо хотел с ним спорить.       — Это не я, бесстыдник!       Рука на талии дернулась, будто её ошпарили.       — Это я, — тихо и печально сказал владыка ветров. — Я очень боюсь темноты. И гадов морских.       — Гадов здесь нет, — терпеливо ответил Лань Чжань.       Он всегда так делал, когда адепты совершали какую-нибудь глупость. Или мололи чушь на экзамене. Вэй Усянь попытался погладить его по голове, но рука почему-то легла на нос и лоб.       Владыка Ветров вздохнул совсем жалостно.       — А в темнице есть. Толстые и страшные. И… Я согреться хотел. А от вас, Ханьгуан-цзюнь, в Диюй похолодает!       Вэй Усянь подозревал, что выражение его лица точно дало кому-нибудь повод для междоусобицы.       — Одевайтесь теплее.       Он все же не выдержал, ощупью нашёл и чуть прикусил ухо.       — Лань-гэгэ, да ты перестал глушить уксус! Воистину, ты благородный муж неисчислимых достоинств!       Крепкая рука, хозяйски легшая на задницу Вэй Усяня, точно не принадлежала Владыке Ветров.       — Мудрость приходит с годами.       Ах ты… Оставить такое без внимания Вэй Усянь не мог и жарко зашептал в губы:       — Конечно, конечно. Кое-кому она пришла на пару с юным вертопрахом.       И не миновать бы поцелуя, как донельзя смущённый голос убил на корню весь пыл:       — Почтенные, я, конечно, придерживаюсь весьма широких взглядов, но что это за толстая змея п-ползёт у меня по ноге?       Что ни говори, но Вэй Усянь давно растерял способность смущаться, а потому попытался отмахнуться.       — Владыка, с мужчинами иногда такое случается. Не обращайте внимания.       Лань Чжань пихнул его под ребра.       — На треть круга. Не двигайся.       Крышка гроба чуть приоткрылась, и стало понятно, что внутрь нагло лезут!       Блеснуло лезвие Бичэня, и на Владыку Ветров свалилось мясистое щупальце осьминога. В присосках и странно раздвоенное на конце.       Ещё два шлепнулись рядом.       Вэй Усяню показалось, что сначала он оглохнет, а потом и ослепнет. Слишком праведно-возмущённо звучал чужой визг.       — Мин И, негодяй, извращенец!       «Соблазнитель, кокетка… Да ему бы ещё воздушного змея запускать! Кто пустил этого ребёнка на небеса?»       Голос Лань Чжаня прекратил безобразие.       — В следующий раз я положу между вами меч.       «Нет уж, в следующий раз мы поплывем вдвоём!»       — Я не против, — покорно ответил Владыка Ветров. — Но теперь, по крайней мере, у нас есть ужин. Осьминоги очень вкусные. Я пробовал.       — Осьминоги умные, — возразил Лань Чжань.       А правила Гусу Лань строго-настрого запрещали использовать плоть разумных в пищу. Вэй Усянь ничего не хотел об этом знать. Равно как и то, при каких обстоятельствах появилось на стене это правило.       — Вы не бойтесь, я хорошо готовлю.       Посмотрев на странной формы щупальца, Вэй Усянь решил, что не притронется к ним даже под страхом голодной смерти. Он видел такие в одной из весенних книг, но там не повезло то ли рыбаку, то ли его жене.       — Владыка, мы не голодны.       Несколько часов их проносило по морю, и всё же выбросило на берег, усыпанный костями.       Вэй Усянь отряхнулся.       — Ох, сдаётся мне, у Демона Чёрных Вод плохой вкус.       — Хуже не бывает, — кисло ответил Владыка Ветров.       Вдали, на самой линии горизонта, темнел лес. Там наверняка водились ядовитые растения и очень опасные твари. Вэй Усянь приободрился. Весь вид острова говорил, что незваным гостям здесь не рады, а потому руки чесались учудить нечто этакое.       — Не знаю, как вы, Владыка, а я пошёл за грибами.       На лице Владыки Ветров появилось выражение глубочайшего изумления.       — Осьминог вполне съедобен, я проверял! Вы мои гости, не могу же я допустить, чтобы вы отравились и умерли? Зачем вам это надо?!       — Кости воровать, — очень вежливо ответил Лань Чжань.       Другой человек уже хохотал бы в голос, но благородный Ханьгуан-цзюнь был слишком хорошо воспитан.       — И стражу усыпить. Владыка, вы ведь сможете отличить череп брата от других?       Пока они шли к лесу, Вэй Усяню пришлось на пальцах объяснять свой план.       — У меня всё ещё мало сил, да и драка с демоном не входит ни в мои, ни в ваши планы. Что нам нужно? Забрать два мужских скелета… Для них вполне хватит одного большого короба или двух маленьких, но с маленькими возни больше…       Под ногами громко хрустнула чья-то берцовая кость. Прости, бедняга. Носком сапога Вэй Усянь столкнул чужие останки с тропы.       — Что ты хочешь?       Конечно, Лань Чжань понял если не всё, то две трети. Спрашивал он только ради Владыки Ветров, которого не успели напугать и рассказать о кровавых привычках старейшины Илин. Вэй Усянь захихикал. В голову некстати полезла та самая тысяча девственниц.       Потянувшаяся к нему ветка сразу получила удар Бичэнем и теперь тоненько верещала.       — Как что? Напустить дури пополам с ужасом, украсть скелеты и вернуться домой. Владыка, не смотрите на меня так. В последний год своей прошлой жизни я много занимался свойствами ядов и грибов. Жаль, опытный материал быстро кончился.       Вспоминать о том, как в окрестностях горы Луаньцзан не осталось ни одной поганки, было печально. Вэй Усяню пришлось выдаивать змей, которые под конец убегали от старейшины Илин поперёк собственных колец и гневного шипения.       У Владыки Ветров дергалась бровь, хотя Вэй Усянь ещё ничего не сделал!       — А если Демон Чёрных Вод выйдет с мечом?       — Мечом и получит.       Солнечные лучи почти не проходили сквозь кроны деревьев, но зато показались правильные грибы! Вэй Усянь только собрался срезать первый, как гриб истошно заверещал и влез на дерево. Пришлось сбивать его камнем, а потом и вовсе искать в траве, где на него попыталась напасть солидных размеров паучиха.       Увидев горящие дурным огнем глаза, она предпочла удрать со всех своих волосатых лап. Вэй Усянь чуть сам не зашипел от досады. Такой реактив пропал!       Остальные грибы поняли, что спорить с ним бесполезно, а потому приняли смерть с честью.       — Заодно и проверим, сколько нужно грибов, чтобы завалить демона. Лань Чжань, на тебя бы я взял двойную дозировку.       — Бери тройную.       — Тогда на этого красавчика что, все девять? Кита завалить и то легче!       На словах о ките Владыка Ветров совсем смутился, хотя куда уж больше!       — А почему вы не хотите поднять здешних мертвецов?       — Потому что я понятия не имею, кого они будут слушаться. Мне нужен фитиль и трут.       Вэй Усянь готов был прозакладывать голову, что боги на небесах собрались не только посмеяться, но и просадить кучу денег в игорном доме.       С самого начала всё пошло не так.       Хозяин не желал выкуриваться, грибы горели плохо, потому что их толком не просушили. Их самих от ядовитого дыма спасали повязки с древесные углем, которые Вэй Усянь заблаговременно попросил надеть так, чтобы они закрывали рот и нос. Глаза при этом слезились нещадно.       — Не выходит.       — Намекаешь, что если мы будет орать под окнами: «Откройте, управа!» — до скончания эпохи, то господин Черновод выйдет охотнее?       — Сыграть?       — Если что, я умею петь.       Вэй Усянь почувствовал себя хозяином проклятого цирка.       — В Гусу Лань запрещено играть на музыкальных инструментах и нарушать общественное спокойствие после девяти вечера.       — Здесь не Гусу, — Лань Чжань расчехлил гуцинь. — И нет девяти.       Вэй Усянь попытался поставить себя на место Демона Чёрных Вод. Плохой музыки, он, конечно, не любил. И когда к горе Луаньцзан пошли первые заклинатели, жаждущие его крови, поначалу помогали помойные ямы, а затем и толпа мертвецов. С другой стороны, это могло сработать.       — Только не надо играть «Улетают гуси».       — Зачем же, — Владыка Ветров вновь переменил обличие и сделался девой, — лучше я спою о том, как благородный господин вызвал на поединок убийцу своего отца и брата       Этой песни Вэй Усянь не знал. Должно быть, ее сложили после смерти Старейшины Илин.       — Он хоть победил?       — Нет, но нанёс семь страшных ран, которые никогда не зажили.       Песня оказалась не так плоха, но подействовала странно. Дворцовые слуги, больше всего похожие на бумажных манекенов, принялись хохотать и швыряться грязью и гнилью. На балкон вышел хозяин. Его постное лицо сразу не понравилось Вэй Усяню.       — Никак не уймешься?       Вместо страшного чёрного головореза перед ними стоял печальный, и, прямо сказать, замученный язвой чиновник средних лет, жена которого уехала навестить родню, а он припал к вину и куртизанкам, но отравился и оказался совсем без денег посреди ивового квартала.       И этим их с Цзян Чэном пугала госпожа Юй?       Этот чахлый пион на мусорке способен убить двух небожителей? Да у него веер в лапках переломится. Он же ещё хуже, чем Не Хуйасан! Вэй Усянь испытал жгучее разочарование.       — Выйди и поговорим.       — Ступай прочь.       — А ты трус, Хэ Сюань. Трус и змея. Только и можешь, что втираться в доверие и шпионить.       — Зато ты храбр, Ши Цинсюань. Прихватил двух цепных псов, приехал без приглашения… Впрочем, чего ещё от вора и брата вора ждать?       Владыка Ветров даже не пытался отпираться.       — Как мило, но у тебя под рукой целая армия слуг. Лучше скажи, скольких ты убил, прежде чем добрался до меня с братом?!       Боги, боги, да Цзинь Лин и Лань Цзинъи ведут себя лучше! Вэй Усянь резко, так, что самому стало больно, засвистел в Чэньцин.       — Прекратите!       — А иначе что? — насмешливо протянул Черновод.       Происходящее его искренне забавляло.       Терять Вэй Усяню было уже нечего.       — Посажу отделять рис от чечевицы и заставлю решать задачи для малышей.       — Я помогу.       Внезапно Черновод сделал то, чего от него вовсе не ожидали. Странно посмотрел в сторону Вэй Усяня и вопреки всем правилам поведения проворовавшихся государственных служащих и злодеев закричал:       — Не оборачивайтесь!       Владыка Ветров позеленел.       Конечно же, Вэй Усянь обернулся. Душа его чуть не покинула тело.       Прямо на них неслась помесь волка, собаки и теленка. Глаза горели красным пламенем, с клыков капала то ли пена, то ли кислота, разъедавшая камни.       Из прошлой жизни Вэй Усянь помнил, что в таких случаях надо либо прикидываться мёртвым, либо сохранять спокойствие, но страх взял над ним верх, а ноги оказались быстрее головы.       Он побежал, не разбирая дороги.       Чёрное чудовище понеслось за ним, тяжело припадая на передние лапы. Оно явно собралось хорошо пообедать.       Из усыпанной острыми зубами пасти несло зловонием.       Окружающие развлекались по мере сил. Особенно усердствовал хозяин:       — Какой неописуемый глупец открыл ящики с контрабандой! Я же сказал: не трогать без меня! Осторожнее!       Вэй Усянь не заметил, как на бегу наступил в ловушку и полетел куда-то вниз.       С пронзительным воем вслед за ним понеслось что-то тяжёлое.       Очнулся Вэй Усянь от того, что у него болела спина и затекла нога. Голова раскалывалась, в глазах резало.       Жизнь в очередной раз отвесила ему пинка.       С трудом взяв ноги в руки, Вэй Усянь оперся на стену и поднялся. Из горла хлынула кровь.       Ему показалось, что он вернулся на годы назад, когда очнулся на горе Луаньцзан среди покойников и моря демонической энергии.       Спасибо, что без собаки.       Радовало, что все кости остались целы и даже связки не пострадали: должно быть, Лань Чжань подстраховал, когда понял, к чему дело идёт.       Вэй Усянь огляделся.       Весь пол был усыпан перепрелыми листьями и костями, и даже не в один слой. Кое-где еще виднелась вздувшаяся плоть. Значит, смерть этих людей слышал он на том берегу?       Воняло в могильнике невыносимо.       Вэй Усянь закашлялся, вытащил из мешочка цянькун противоядие, оторвал от рукава кусок ткани и на манер шарфа повязал её вокруг шеи и рта.       Лежать в компании отборных покойников Вэй Усяню решительно не понравилось. Какие бы непотребства не болтали про старейшину Илин и его любовь к красивым мертвецам, он все же предпочитал общество живых.       Живого.       Откашлявшись, он заметил, что в могильнике есть кто-то ещё. Сияющий белым пламенем огонёк висел точно над его головой и перемигивался. Вэй Усянь был готов поклясться — за ним долго наблюдали.       Неупокоенный призрак? Дух-хранитель? Неважно.       Вэй Усянь протянул ему руку. Пальцев будто коснулись мохнатые лучи.       — Выведи меня отсюда.       Огонёк взмыл чуть выше и полетел вперёд.       Вэй Усянь пошёл за ним.       Не столь быстро, как привык, но лучше, чем ползком.       Здешние покойники оказались тихими и не доставляли ему хлопот, будто их сверху приложили каменным прессом. А может, хозяин худо-бедно усмирил их и они дремали, ожидая своего часа.       Вэй Усянь шёл, подолгу отдыхая. По спине его градом катился пот.       Под ногами шуршали листья и ломались кости.       Что-то не сходилось. Вэй Усянь не мог понять, что Черновод такое.       Всю эту чешую о благородных мужах он не любил ещё с юности, с тех самых пор, как научился видеть изнанку людей и стал изгоем в мире заклинателей. Высокие слова не стоили ничего, а ещё они замечательно позволяли прятать любую гадость. Стоит тебе отвернуться — и в полном соответствии с ритуалом, не теряя лица, тебе вонзят нож в спину. А в оправдание прикроются мыльным пузырем, переливающимся на солнце всеми цветами радуги.       Принимать все эти поучения за чистую монету мог либо человек, подобный Лань Чжаню, либо тот, кто привык добиваться своего и идти по чужим костям, совсем как он сейчас.       Задача не сходилась с ответом.       Им соврали. Не сказав при этом ни слова неправды.       Вэй Усянь в досаде прикусил щеку.       Ему почудилось за спиной тяжёлые шаги, точно кто-то шел за ним прихрамывая.       Показалось.       Огонёк взлетел выше, под самый потолок.       — Мы пришли?       Точно над ними находился люк.       До которого Вэй Усянь при всём желании не мог достать.       Пришлось повозиться, собирая камни для ступеней.       Вполне могло оказаться, что люк был обманкой или порталом в Диюй, но не попробовать Вэй Усянь не мог. Он с силой надавил плечами и головой на люк.       Вэй Усянь влез в тюремную камеру.       По сравнению с подвалом дышалось здесь гораздо легче.       И всё равно он чувствовал выматывающую усталость, будто камни темницы по капле вытягивали из него жизнь.       Возможно, так оно и было.       Вэй Усянь хотел прилечь и отдохнуть, но часть его упорно этому сопротивлялась. А когда он увидел в углу камеры скелет в цепях, сон и вовсе как рукой сняло. Вэй Усянь принялся осматривать тело.       Увиденное ему не понравилось.       Беднягу перед смертью мучили и пытали, он ужасно страдал, а добило его, судя по пробитому в груди отверстию, странной формы шестигранное лезвие. Прямо в сердце.       Со всей возможной бережностью Вэй Усянь снял с кистей кандалы.       Вреда от куска ржавого железа не было уже никакого, но лучше хоть в смерти быть свободным.       На полу камеры, в ворохе истлевшей соломы, Вэй Усянь нашёл такую же шпильку из белого нефрита.       Когда Вэй Усянь увидел под потолком камеры маленькое окошко, возле которого завивались клубки голубоватого дыма, он только глубже натянул на нос повязку.       Замок на двери в камеру оказался простейший. Ни тебе засова с обратной стороны, ни яда, ни потайных лезвий.       Подозрительность Вэй Усяня кричала в голос.       Он совсем не удивился, услышав сдавленное рычание.       В два прыжка тварь преодолела камеру и бросилась на него.       Рядом с ключицей вонзились острые зубы.       Тварь хотела вырвать ему горло. В нос полез приторно-сладкий запах дымка.       Вэй Усянь защищался, но его оборону проламывали раз за разом. Руки и плечи покрывали глубокие укусы.       Он до невозможности хотел спать. Страх не давал ему толком защищаться.       И когда сон почти смежил его веки, Вэй Усянь подумал: «А какого, собственно, чёрта», разозлился и от души пнул псину в живот. Она заверещала от боли, отползла, злобно сверкая красными глазами, тяжело задышала, готовясь к очередному броску.       Вэй Усянь схватил первое, что подвернулось под руку. Кандалы.       Когда псина снова бросилась на него, цепь обвилась вокруг мощной шеи. Псина захрипела, попыталась подмять его под себя. Кандалы разлетелись по всей камере. Вэй Усяню уже было плевать.       Рук он не разжимал.       Силы и злости хватило, чтобы через несколько минут длинное тело задергалось в конвульсиях. Собака захрипела, как висельник, и замолчала навсегда.       Выбраться из-под тяжёлой туши было непросто.       Вэй Усянь попробовал продышаться.       Запах дыма выворачивал лёгкие. Ему мучительно хотелось расцарапать себе горло.       Из последних сил он прицелился и бросил кандальный браслет точно в окошко.       Хлынул свежий воздух, который тут же унёс сонную одурь.       Вэй Усянь в ужасе уставился на свои руки, на мёртвую псину, на разбросанные по всей камере звенья цепи. Он не сразу понял: на него тоже смотрят.       Из угла камеры на него смотрело три… Уже четыре пары глаз.       Крысы.       Которые, впрочем, не спешили нападать и что-то делать.       Крысы смотрели на старейшину Илин, а сам старейшина слишком устал, чтобы чувствовать себя дураком.       Потом он вспомнил о ранах от собачьих зубов, о том, что Лань Чжань наверняка превратил в утку с апельсинами всех здешних стражников, о том, что наобещал Владыке Ветров, и совсем пал духом.       Винить в случившемся он мог только себя.       Вэй Усянь подумал о задушенной псине, представил, как она начнёт вонять через каких-то два часа, в такой-то влажности и духоте, как закишат в страшной пасти опарыши, и решил, что не собирается платить ещё и за это.       Рука сама собой потянулась к флейте. Чэньцин пережила все его падения и драки, но будто в отместку звучала ужасно. И потребовала кровавую жертву, угостив его занозой прямо под ноготь.       — Не сердись, — Вэй Усянь погладил флейту по корпусу, — есть работа.       Сколько-нибудь пристойно эта вероломная женщина зазвучала лишь с третьего раза. И то, когда вокруг него собрались заинтересованные слушатели. Ровно семь хвостов.       Вэй Усянь осознал, что перестал понимать этот мир.       Обычно он никогда не упускал возможности покрасоваться перед публикой. Он медленно поклонился самому большому рыжему крысу и заиграл легкомысленную песенку, от которой его свёкра хватил бы удар. Крысы восторженно замерли и заводили носами.       На куплете о распутном монахе из Циньлина вторым голосом вступил собачий вой.       Псина сидела, завалившись набок и высунув посиневший язык. А ещё она выла. Долго, пронзительно и на одной ноте.       Кто-то вышиб дверь с ноги.       — Да замолчи же ты, тупое животное! Ой… Живой! А ну пойдём!       В клубах пыли и извести стоял Черновод. В Вэй Усяня он вцепился, как утопающий в дельфина. Вблизи Черновод и впрямь походил на средней руки чиновника. Ничего демонического. Разве что на шее висел мешочек из-под игральных костей.       О, да мы азартны? Вэй Усянь радостно оскалился.       — А можно убивать меня чуть медленней?       Черновод потряс головой, будто увидел непристойное наваждение.       — Зачем убивать? Ваш разлюбезный, — демон скривился, будто его вызвали тушить пожар в борделе, — половину моей стражи порубил!       — Половину? Почему так мало?       Демон упрямо волок Вэй Усяня через коридор, будто за ним несся рой злых пчел.       — Между нами произошло маленькое недоразумение. Я охотно готов закрыть на это глаза и отпустить вас на все четыре стороны, но только не ведите себя как дома! Послушайте, я хочу решить дело миром!       Спрашивается, как пройти мимо существа, которое так роскошно подставлялось?       — А собака?       — Забудем об этом, мои подчинённые — взяточники и идиоты.       — А камера? Многих вы так угробили?       Вся чиновничнья суетливость слетела с хозяина. В запястье Вэй Усяня вцепились до кровавых синяков:       — Я ведь действительно могу вас убить. Медленно, с наслаждением, ты умолять меня будешь…       Что?! Дожили, страшного и ужасного старейшину Илин будет пугать жестокостью вот этот любитель сомнительных удовольствий? А столетнего чаю он не хочет?       Вэй Усянь осклабился:       — Ну, убьёте вы меня, ну замучаете, что, думаете, легче станет? Можете спросить моего племянника. Он меня вообще мечом пронзил.       Рядом с его ухом просвистел кулак, который угодил точно в каменную кладку.       — Не злите меня.       — А вы не злитесь. Разве я сказал неправду? И на будущее: умолять я предпочитаю Лань Чжаня. Наедине.       Так уж был устроен Вэй Усянь: когда он видел уязвимое место человека, он начинал целенаправленно бить по нему. Не потому, что был жесток или груб, а потому, что считал чужую слабость поводом кого-нибудь сожрать. Он знал об этой своей черте, не выпускал её слишком часто, но избавиться от наследия голодных лет так и не смог. Впрочем, видя твёрдый характер и отсутствие взаимности, он сразу же переставал играть на чужих чувствах.       Но теперь не мог удержаться от игры.        Черновод себя ненавидел. А потому Вэй Усянь давил на все его больные места, не церемонясь.       — Кого же вы убьёте? А может, Ши Уду? Или… Самого себя?       — Замолчи!       Яичная скорлупа, которой окружил себя Черновод, подернулась сетью трещин. Сквозь неё проступило когда-то живое лицо. Которое тут же скрыла невидимая треснувшая маска.       — А ты думал, будет легко?       — Ты что, судья?       Вэй Усянь рассмеялся.       — Нет, но я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Если всё же допустить, что в мире есть сила выше богов и судьбы, то за это я сидел… Тринадцать лет!       — Да что за вздор ты несёшь?!       Точно в подтверждение слов Черновода, псина завыла вновь, за что и получила по заднице.       — Где мой муж?       — В гостевых покоях. Он жив, здоров и благополучен настолько, насколько это вообще возможно.       Ответ Вэй Усяню не понравился.       — В твоих интересах, темнейшество, чтобы оно и в самом деле было так.       Перед Вэй Усянем вновь стоял проворовавшийся чиновник в ссылке.       — Ещё раз говорю, мы погорячились, мы не поняли друг друга, это случается, я готов вас отпустить.       Где-то здесь притаился обман.       И даже не один.       — Веди.       Гостевое крыло оказалось не столь запущенным. Здесь было даже уютно. Вэй Усянь невольно начал глазеть по сторонам. Подбор цветов в настенных панелях показался ему весьма необычным. Художник тонко чувствовал цвет и прекрасно владел композицией.       Очевидно, его внимание польстило Черноводу, потому что тот подобрел и снял с шеи мешочек с игральными костями.       — Партию?       Теперь он походил на радушного хозяина, которого замучили слишком шумные гости. Мешочек с костями в его руках так и манил прикоснуться, отдаться игре.       Вэй Усянь не страдал пристрастием к азартны играм.       — Темнейшество, мне слишком везёт в любви.       Бледное лицо осветила улыбка заядлого игрока.       — А я не на деньги. Игра в кости — священная битва, поединок царей и императоров. За победителем остаётся истина.       Вэй Усянь расхохотался.       — Сыну слуги и монахини такое тем более не по чину. Долго ещё идти?       Улыбка стала ещё любезнее.       — Мы почти пришли.       Черновод открыл дверь. Когда Вэй Усянь увидел Лань Чжаня, уснувшая в глубине его души кровожадная тварь вновь подняла голову: благоверного связали, а точнее, поместили внутрь серого кокона.       Ему сразу же захотелось подраться.       — Это ты называешь «жив, здоров и благополучен»?       Глаза Черновода обеспокоено забегали.       — Ну, его же не сожрала моя паучиха! Он всего лишь спит. И ты можешь его освободить.       С этими словами Черновод поспешил сбежать, точно опасаясь, что вслед ему полетит заковыристое проклятье или хотя бы сапог.       На столе обнаружилось несколько кинжалов. Вэй Усянь взял самый острый и принялся срезать с Лань Чжаня слои паутины.       В себя он пришёл, стоило только убрать эту дрянь с рта и носа. Увидев Вэй Усяня, Лань Чжань сначала не поверил своим глазам.       — Я это, я, — Вэй Усянь как раз закончил срезать паутину на плечах, — сиди спокойно. Прости, что не пришёл раньше.       — Мгм!       И очень неодобрительно посмотрел на следы собачьих укусов, которые, к слову, начинали болеть и нуждались в промывании и лечебных мазях.       Вэй Усянь отмахнулся:       — На мне всё заживет. Не шевелись.       Паучиха оказалась затейницей. Как она только ни укладывала нити паутины: вдоль, поперек, внахлест и по диагонали. А ещё узлы. Узлы заслуживали отдельной песни.       С Вэй Усянем творилось что-то странное. Голова потяжелела, как от выпивки, а вид такого Лань Чжаня вызывал не только сострадание, но и волну горячего томления по всему телу.       — Вэй Ин…       — Всё хорошо, — голос звучал низко, — я скоро.       В юности, пока Вэни не разнесли Пристань Лотоса, Вэй Усянь много читал об искусстве Инь и Ян, и если бы только трактаты, посвящённые любовной науке! Он читал и книги, где об отношениях двоих говорилось со всем возможным бесстыдством, и где отсутствие благосклонности одной из сторон было то ли формой утонченного кокетства, то ли шло бок о бок с порядочностью. По глупости и малолетству он решил, что и в жизни всё так. И что подобное не может не нравиться.       Лишь оказавшись вдвоём с Лань Чжанем, постепенно он понял, что чаще всего писатели порнографических романов не держали в объятиях даже куклы и что его самого увлекают совсем иные вещи, о которых, конечно же, не принято писать и говорить вслух. Возможность играть, например.       Но сейчас, глядя на связанного и мнимо покорного Лань Чжаня, Вэй Усянь понял, что ему всё это нравится. И верёвки, и узлы, и то, как они лежали на теле, и огонь в глазах, который не сулил ничего хорошего. У Вэй Усяня подрагивали руки, его вело и приходилось кусать себя за щеку.       Лань Чжань все это прекрасно видел. И не думал смущаться.       Его тоже затянуло этой игрой.       Вэй Усянь добрался до связанных кистей и, чтобы удержать себя, старался поменьше касаться тела Лань Чжаня, скорее намечая прикосновения, но не давая воли рукам. Когда же последний узел разошёлся, Вэй Усянь принялся растирать онемевшие в железной хватке запястья.       Как гром среди ясного неба прозвучало тихое:       — Хочешь?       Скулы, уши и даже шея Лань Чжаня пламенели розовым. Под страхом медленной и мучительной смерти Вэй Усянь не признался бы, чего ему стоило удержаться.       — Да. Но не сейчас.       В долгом и глубоком поцелуе Вэй Усянь, впрочем, не отказал ни себе, ни Лань Чжаню.       Их не оттащила бы друг от друга и парочка армий, но замечательно справилась одна собака.       Сначала из под двери раздалось поскрёбывание, потом скулеж, а потом и вой.       — Я тебя на меховой плащ пущу!       Белки глаз у Лань Чжаня покраснели от гнева.       — Не смотри на меня так! Я отдам её Цзинь Лину. Или Цзян Чэну, пусть склады с зерном охраняет. Не лает, не кусает, а в амбар не пускает!       Шутки его Лань Чжань не оценил. Весь вид его говорил: «Будто мало тебе Призрачного Генерала».       — Зачем?       — Как тебе сказать, гэгэ, сначала она пыталась меня сожрать, потом я её придушил, потом решил, что не желаю видеть всё, что произойдёт да…       На рот Вэй Усяня лаской легла ладонь.       — Вэй Ин, молчи.       С другой стороны двери раздалось робкое:       — Старейшина Илин, я все понимаю, но ничего, что я здесь стою, а ваша собака пытается прожевать мой сапог?       Определённо, Владыку Ветров не исправила бы и дыба Сансары!       Оглядевшись по сторонам, Вэй Усянь открыл дверь, за шкирку вташил Владыку Ветров в комнату и… едва не полез на потолок при виде псины. Которая тут же воспользовалась заминкой и попыталась просунуть лобастую башку в дверь.       Положение спас Лань Чжань.       Не теряя достоинства и не повышая голоса, он сказал ровно одно слово:       — Вон.       От его прикосновения муть в голове отступила.       — Она мертва.       «И ты ей управляешь, ты её убил, так в чем дело», — мысленно закончил Вэй Усянь.       — Ты не понимаешь, я даже пекинесов бояться буду. В любой собаке сидит демон.       — Мгм.       Их разговор прервало задумчивое:       — У моей… у нашей с Уду матушки был пекинес. Редкой мерзости животное.       Владыка Ветров выглядел, как молодой господин из хорошей семьи, попавший в гнездо разврата. У Вэй Усяня накопилось немало вопросов к нему.       — Владыка, а как вы здесь оказались?       Юное чудовище торопливо отвело глаза и покраснело.       — Влез в окно.       — …?       Лань Чжань молчал очень красноречиво, куда там актёрам в театре. Чудовище стыдливо опустило длинные ресницы.       — Ну-у-у… Если меня не пускают через дверь, я обычно лезу в окно. К тому же стража и Хэ Сюань были заняты вами, Ханьгуан-цзюнь. Им было не до меня.       Вэй Усянь принял это объяснение.       — Хорошо. А почему вы нам соврали?       — В чём?! — прозвучал слишком простодушный ответ.       Шаги хозяина Вэй Усянь услышал ещё на другом конце коридора.       — Под кровать!       Владыка Ветров метнулся в сторону кровати, но Лань Чжань поймал его за руку:       — В сундук.       Вэй Усянь едва не напомнил благоверному все байки про купца, его молодую жену и музыканта с гуцинем, но, увидев сосредоточенное и суровое лицо, передумал.       Владыка Ветров ухитрился сложиться вдвое, но нигде не помять своих одежд. Когда раздался короткий стук, они как раз стояли друг напротив друга.       — Сейчас же обними меня!       Лань Чжаню не пришлось повторять два раза — у Вэй Усяня аж ребра затрещали.       — Я забыл о долге хорошего хозяина. В этом доме ужинают в семь.       И дураку понятно, что подадут за ужином, а точнее, кого. Вэй Усянь не горел желанием приобщиться к человечине. Равно как и подставлять Владыку Ветров. Требовалось сказать что-то в равной степени умное и похабное, но Лань Чжань успел раньше.       — Мы заняты. Музыкой.       — Я ничего не слышал.       Как это часто водилось, Вэй Усянь сначала сказал, а потом понял:       — Игрой на флейте.       Из сундука раздалось очень тихое «ой», а в коридоре рухнуло что-то тяжёлое. Возможно, чьи-то доспехи.       — Достаточно, я не желаю слышать бесстыдств. Последний вопрос: мимо ваших окон корова на крыльях не пролетала?       Лань Чжань смотрел на него очень странно. Будто не знал, чего хотел больше: поцеловать или стукнуть.       Постойте. При чём здесь корова?       — Нет.       — Жаль.       В этом коротком слове уместились вся печаль и разочарование мира. Осознав, что больше ничего не добьётся, Черновод убрался, прихватив с собой псину.       — Вот что с тобой, дураком лохматым, делать? Мало того, что припадочный, так ещё и мертвый.       Псина согласно завыла.       Вэй Усянь опустился на ковер.       — Чуть не попались.       Крышка на сундуке чуть приподнялась. Потом показались два любопытных глаза и нос, потом и весь Владыка Ветров, красный, как наливное яблочко.       — Давайте побыстрее покончим с этим. Не думаю, что смогу дурачить Хэ Сюаня долго. Да и вы можете из-за меня пострадать…       — Владыка, а ничего, что я и мой супруг давно взрослые и мы в состоянии сами себя защитить? Это не самая опасная переделка в нашей жизни.       Сам того не желая, Вэй Усянь наступил на больную мозоль. Владыка Ветров вновь смотрел на него барышней.       — Старейшина Илин, вы знаете, каково, когда вас тащат за волосы? Или заставляют смотреть на смерть того, кого вы любили больше жизни?       — Нет, но за плечами у меня собственная смерть.       Зато Лань Чжань понимал. И про смерть, и про унижения. Больше, чем кто-либо другой.       — Вы поэтому превращаетесь?       — Нет. То есть да. Женщиной мне легче переживать. Мужчиной легче действовать. Вот и вся разница.       Владыка Ветров отошёл в тень. В тёмных глазах блестели слезы.       — Мне безразлично, что будет с Хэ Сюанем. Он имел право на свой гнев и на всё, что сделал со мной. Я это заслужил.       При этих словах Вэй Усяню стало не по себе. А уж когда Владыка Ветров высоко закатал рукав и обнажил глубокий порез, шутки кончились. Порез припух и чернел по краям, напоминая о плате.       — Узнаёте?       — Да.       Похожие отметины были на руках Мо Сюаньюя. То есть теперь уже его собственных.       — Я не собирался идти Тёмным Путем. Но я дал клятву, которую теперь не могу нарушить. И не хочу.       Слова кончились тоже. Очень редко Вэй Усянь не знал, что сказать.       — Зачем?       — Падать с небес больно. Я бы в любом случае не бросил брата, но потерял почти все силы.       Вэй Усянь быстро считал про себя. Слово человека — песчинка, слово божества — дороже тысячи золотых слитков. Если… если он правильно подумал…       — Сколько у вас времени?       — До новой луны.       То есть ещё три дня, прежде чем от этого легкомысленного шалопая не останется даже пыли.       Тела Черновод не вернёт. Хорошо, если их самих не зарежет и не освежует живьём. Подвал у него большой. Места для костей хватит в избытке.       — Владыка, никогда не лгите тем, кто взялся вам помогать!       — Я и не врал, я умолчал.       Но прозвучало это откровенно жалко. Вэй Усянь чувствовал себя так, словно распекал младшего братца.       Пустые разговоры помочь не могли. Даром что солнце уже скрылось за горизонтом. Вэй Усянь вспомнил, что не спал почти двое суток.       Глаза слипались, в голове точно перемешали ворох гнилых опилок, и даже настроение ругаться — и то пропало.       Видя его состояние, Лань Чжань стащил с постели одеяло и подушки.       — Спи.       До Вэй Усяня не сразу дошло, что это обратились к нему. Во все глаза он уставился на дыру в матрасе, которая уходила куда-то в подземелье.       — Мило, славно. А в подвале что, пыточные или кухня?       — Мгм.       Владыке Ветров Лань Чжань отдал одеяло. Перед сном Вэй Усянь всё же привёл раны от собачьих зубов в сколько-нибудь пристойный вид. Оставалось надеяться, что к утру они затянутся, а сам старейшина Илин не обзаведётся привычкой выть на луну и искать блох.       Едва коснувшись головой подушки, Вэй Усянь забылся мёртвым сном.       Пробудился он посреди ночи от зудящего беспокойства. Положив Лань Чжаню под руку подушку, Вэй Усянь вытащил из своих вещей записную книжку и грифель. Глаза его видели не хуже, чем днем.       Проклятая гармоническая задача не давала покоя и пришла к нему во сне. Прошлое решение ни к чему не привело, значит, за этот сумбур надлежало взяться с другой стороны. Но всё равно выходила чертовщина. От одной записи нот к горлу подкатывала тошнота.       Что делать с музыкой, Вэй Усянь не знал. Как исполнить клятву Владыки Ветров и самим не оказаться в гостях у тётушки Мэн — тоже.       На его запястье легла рука Лань Чжаня.       — Дай посмотрю.       Две головы лучше, чем одна. К тому же под музыкальный храп Владыки Ветров думалось замечательно. Лань Чжань долго что-то считал и чертил, а потом сказал с лёгким удивлением в голосе:       — Это не наша музыка.       — А?       — Вэй Ин, это не наша музыкальная система.       Это по крайней мере объясняло, почему вместо мелодии получается звучание гвоздей в железной бочке!       — Хорошо. И как тогда решать?       — Я не знаю.       В ночной тишине они неотрывно смотрели друг на друга. И наверняка думали об одном: эту задачу следовало подсунуть Лань Сичэню, засидевшемуся в заключении.       — Если уцелеем, — пообещал Вэй Усянь.       — Когда.       Едва касаясь, очень осторожно, чтобы не распалить себя и его, Вэй Усянь повёл от большого пальца вверх, туда, где бился пульс и выше. Поколебавшись, он задал вопрос, взвешивая каждое свое слово:       — Лань Чжань, ты ведь влез в это сумасшествие не только из-за меня?       — Да.       Владыка Ветров коротко всхрапнул и перевернулся на другой бок.       — Что это за причина?       Когда пальцы Вэй Усяня коснулись локтя, Лань Чжань остановил его.       — За последние шестьдесят лет в этих местах пропало трое наших адептов.       Дело приняло совсем скверный оборот.       — И ты с самого начала….       Мочки благоверного заалели, как всегда при сильном волнении.       — Нет. Я подозревал. Но теперь почти уверен.       — Не во всех несчастьях следует винить четыре Великих Бедствия и старейшину Илина.       — Молния не бьёт дважды в одно место.       Вэй Усянь прижал его к себе, погладил по голове. Лань Чжань решил, что это дело его чести. Его и Гусу Лань. Да проще остановить до зубов вооруженную армию, чем заставить свернуть его с выбранного пути.       — Вопрос не в молнии. Вопрос в том, живы ли они.       Поутру Черновод удостоил их приёмом. Сам Владыка Ветров тихо выскользнул перед рассветом, сказав, что отправляется искать тела. Псина утащилась за ним.       — Я знаю, что вы помогаете Ши Цинсюаню.       — Мгм.       На человека неподготовленного манера Лань Чжаня изъясняться действовала тяжко. Очередное «мгм» переводилось примерно так: «Раз знаете, то зачем сотрясаете зря воздух? Или нам начинать бояться?» Очевидно, Черновод что-то такое уловил. И заговорил раздраженно:       — Вас ввели в заблуждение. Ещё раз повторю: произошедшее — нелепая ошибка, поймите же вы. Впрочем, нет худа без добра.       Вэй Усянь зашёлся в приступе кашля. И попытался понять, предусмотрен ли в тронном зале тайный выход.       — Мне нечего скрывать, я честный демон.       — Это мы уже поняли.       Черновод принялся обмахиваться расписным веером, на котором парили красногрудые птицы в снегу.       — Я действовал, руководствуясь законами небес. Разве не имел я права на восстановление справедливости и своего честного имени, господа заклинатели? Ши Уду обманом отнял мою судьбу. Из-за него погибли мои родные. Вы слышали историю в изложении Ши Цинсюаня, но… давайте я вам всё покажу, и вы поймёте, что у меня не было другого выхода.       Вэй Усянь переглянулся с мужем. Совершенно точно Черновод лгал, не сказав ни слова неправды. Это утомляло.       Вдобавок песен про другой выход Вэй Усянь наслушался ещё в исполнении Гуанъяо, когда его затянуло в сопереживание Не Минцзюэ.       — Справедливость — это очень человеческая штука, особенно, когда дело касается сведения личных счетов.       Эти слова задели Черновода.       — Старейшина Илин знает о чем говорит, верно? Но разве вашу сёстру убил богатый извращенец в борделе? Разве вашу невесту вынудили идти за другого?       Вэй Усянь сам не ожидал от себя, что так разозлится.       — Мою сестру убили только потому, что она защитила меня. Знаете, это была плохая попытка меряться горем и дорогими покойниками.       Лань Чжань встал точно между ними.       — Вэй Ин, пусть говорит. Он имеет право.       «А мы должны разобраться», — закончил за него Вэй Усянь.       В молчании они прошли к изысканно-красивым панелям, на которых все тот же талантливый художник запечатлел историю чернейшего отчаяния.       На первой он изобразил мальчика в поношенной одежде. Ребёнок очевидно мерз, но продолжал читать книгу. Пустой бобовый суп он отдал своей матери, женщине с когда-то красивым, но изнурённым лицом.       На второй этот же мальчик, то есть уже строгий юноша провалил экзамен на чин. Не потому что был туп или ленив, а потому что не давал взяток. Чуть поодаль стоял высокомерный господин с болезненного вида младшим братом. В руках он держал кошель, в котором билось что-то живое. Судьба Хэ Сюаня, которую украли уже тогда.       Третья панель была самой страшной. Сестру и невесту юноши похитил богач. Одну из девушек он тащил за волосы и бил ногами, вторая от стыда удавилась на собственном поясе.       На четвёртой истощённый юноша трепал пеньку в тюремной камере. Он пытался добиться справедливости через суд, но снова взятки, снова нечистые руки и чужое равнодушие. Обвинение в прелюбодеянии, публичный позор и два года тюрьмы.       Пятая изображала погребение двух измождённых до крайности стариков, которых даже похоронить было не на что.       Шестая… после тюрьмы занятия наукой и государственная служба закрылись для Хэ Сюаня. Он пошёл в торговлю, преуспел и чуть не сел в долговую яму, которую ему устроили конкуренты.       Которые, впрочем, прожили плохо и недолго. Рано или поздно перестаёт терпеть даже самый кроткий и безответный человек. И тогда он задает вопрос: а во имя чего все эти страдания? Во имя чего мне быть добродетельным?       Хэ Сюань возненавидел и себя, и свою жизнь, и людей.       Он взялся за оружие и вырезал своих обидчиков, не пощадив никого.       Остальные горожане были довольны, потому что торговцы давно издевались и над ними тоже.       Управа на все закрыла глаза. В честь Хэ Сюаня учредили праздник Кровавого Огня.       Добрые горожане в своей благонамеренной слепоте и добродетели проморгали, как вместо отчаявшегося человека родился демон.       Человек по имени Хэ Сюань жил ради своих убеждений и чести, терпя непомерные страдания. Демон Черновод жил местью, не щадя никого, в том числе и себя. Он шёл по своей дороге, теряя куски того, что монахи называли душой.       Рука его разила без жалости и снисхождения.       Девятая панель изображала барышню с мечом и веером. Она протягивала высокому мужчине с лопатой персик и не видела, что лицо его скрывает маска из белого фарфора.       Десятую панель установили недавно. На ней давешняя барышня безутешно рыдала над расчлененным трупом, а Черновод вцепился в её волосы точно как тот богатый распутник в косы его сестры или невесты. В глазах демона не было удовольствия и торжества. Только тьма. Почему-то художник особенно выделил четыре погребальных сосуда из оникса, сделав их центром композиции.       Сколько боли, сколько отчаяния.       — Видите, — сказал Черновод, ненадолго становясь прежним собой, — историю рассказывают либо победители, либо пристрастные зрители. Ши Уду получил по заслугам. Хотя если бы я мог, то убил бы его дважды, а то и трижды.       Лань Чжань коротко кивнул то ли ему, то ли своим мыслям. Вэй Усянь запинал так невовремя проснувшееся сочувствие.       — Здесь вы правы. Но мы пришли за другим.       — За чем же?       Глаза демона светились алым. Вэй Усянь не видел ни белка, ни зрачка. Черновод не видел их и нежно улыбался погребальным сосудам на картине. И от этой улыбки сделалось жутко.       — Мы ищем трех адептов ордена Гусу Лань.       — Что за глупость? Мне нет дела до орденов.       А здесь ложь расслышал бы даже новичок.       — Не прикидывайтесь куклой-незнакой.       — Вэй Ин, легче.       Вэй Усянь будто вернулся в те времена, когда он шастал с лопатой по полю боя, откапывая покойников, а Лань Чжань ходил за ним, и они цапались по любому поводу, начиная с не того иероглифа в заклинании призыва и заканчивая проливным дождём. Искушение было слишком велико, а потому Вэй Усянь ему поддался:       — В самом деле, что это я. Но, Лань Чжань, ты сам говорил, что за последние полвека пропало трое ваших заклинателей. Я боюсь, твой дядя без них не пустит нас на порог. Неужели ты хочешь провести ночь у входа в Облачные Глубины?       — С тобой?       И посмотрел из-под ресниц так, что Вэй Усяню сделалось жарко. Черт побери, да это прозвучало как обещание. И кто после этого бесстыжий, да старика Ланя точно хватит удар?!       Черновод решил, что над ним издеваются.       — Довольно! В моих владениях нет ни одного, подчёркиваю, ни одного заклинателя из Облачных Глубин.       И снова враньё, как у мальчишки, который украл чужие игрушки.       Вэй Усянь рассмеялся.       — Хорошие манеры никогда не были моим достоинством.       — Можете хоть весь дворец обойти. Вы ничего не найдёте!       Чтобы успокоиться, Черновод снял с шеи мешочек с игральными костями и несколько раз подбросил их на ладони.       — Четыре-четыре. Сегодня мне поразительно везёт. Все мои желания сбудутся.       У Вэй Усяня тревожно засосало под ложечкой. Проклятые кости неодолимо тянули к себе. Совсем как та флейта.       Из чего же сделаны эти кости?!       Желая одолеть назойливый зуд в голове, Вэй Усянь вытащил из глубины души очень злого старейшину Илин. Даже Лань Чжаня проняло.       — Тогда вам не о чем волноваться.       — За мной!       Крепость, а точнее, дворец Черновода был очень… Скучным? Правильным? Черновод соблюдал все предписания фэн-шуй, его художник не зря получал миску риса, но потусторонняя красота словно душила и начинала бесить. Точнее, бесила такая человеческая попытка прикрыть пропасьб слоями узорчатого шелка.       Как книжки про нежных гаремных красавиц и добрых государей, которых сроду не существовало.       За очередным поворотом Черновод начал рассказывать историю очередной ширмы с затонувшего корабля.       По спине Вэй Усяня пробежал холодок.       «Да он просто заговаривает нам зубы!»       Лань Чжань кивнул и положил руку на эфес Бичэня.       Вовремя.       Прямо посреди монолога о нефритовой вазе, чеканя шаг, в зал вошли двое стражников. На длинной цепи они тащили Владыку Ветров. На его теле не было живого места.       Стражники отдали честь.       Их руки и шею покрывали укусы.       — Оставьте нас!       Ничего себе, владетельная особа, откуда только голос прорезался? Или это очередная маска?       Вэй Усянь подался вперёд. Владыка Ветров стоял на коленях и не проронил ни звука.       Дальше всё произошло слишком, непозволительно быстро.       — Я ведь велел тебе убираться. Дурной мальчишка, когда ты начнёшь слушать старших?       Ши Цинсюань молчал. Краем глаза Вэй Усянь увидел, как Лань Чжань будто натянул невидимую струну.       — Молчишь. Помогли тебе твои заклинатели?       — Более чем.       При этих словах Черновод схватил Владыку Ветров за волосы и высоко запрокинул его голову.       — Но прах ты не нашел. Неужели ты думаешь, что я настолько глуп? Впрочем, этот учёный всегда рад указать заблудившемуся верный путь.       Другой рукой Черновод до боли сдавил изящное запястье. Светлая кожа сразу же посинела и растрескалась.       — Знания приходят через боль, и тебе придётся как следует покричать, чтобы утомить меня.       Вэй Усянь решил, что с него хватит. Не глядя в сторону Черновода, Лань Чжань занёс руку для удара.       И не успел.       Прямо над головой Черновода висела хитро задрапированная тряпка, в которую Вэй Усянь бросил простое, но зловредное заклятье.       И трех мгновений не прошло, как тряпка ожила и принялась гоняться за Черноводом, попутно околачивая его палкой, на которой висела. В неё будто вселился злой дух.       Вэй Усянь бросился к Владыке Ветров и стащил его с линии огня.       — Что за….. а-а-а-а-а!!!       Вэй Усянь и Лань Чжань застыли на месте. Они не могли поверить собственным глазам.       — Ты видишь то же, что и я? Мы оба трезвые?       — Да.       Палка дралась совсем как адепт ордена Гусу Лань. Вэй Усянь схватил ничего не соображающего Владыку Ветров за шиворот, переглянулся с мужем.       — Уходим!       После стража утверждала, что мимо них промчалась черно-белая шаровая молния, которая плевать хотела на поднятый надо рвом подвесной мост.       В лесу Вэй Усянь пытался продышаться.       И влез на ближайшее дерево, услышав деликатное поскуливание.       — Опять ты!       Псина горько завыла, за что и получила по заднице.       Лань Чжань помог Владыке Ветров умыться и даже вправил вывихнутую руку.       — Плохо.       Вэй Усянь сразу понял, о чём речь. Правая рука, та самая, на которой были отметины, загноилась и опухла. Пока заражение затронуло только кисть.       — Я попробую сделать перевязку с листьями хины. Они должны вытянуть гной.       — Делайте, — кивнул Владыка Ветров,борясь с подступающей истерикой, — я полагаюсь на вас. Меня поймали рядом с тюрьмой. Они все… Старейшина Илин, он их всех…       — Тише. Не тратитьте силы.       Владыку Ветров колотило в ознобе, по щекам катились слезы. Псина легла рядом, стремясь согреть.       — Может не помочь.       И Лань Чжань, и Вэй Усянь знали, что при глубоком поражении придётся отрезать руку, но не собирались так легко сдаваться.       Искать в темноте нужные растения — удовольствие сомнительное. И всё же Вэй Усянь нашёл их и даже ещё парочку обеззараживающих и жаропонижающих трав. Всё же лучше, чем ничего.       Перевязка помогла.       Владыка Ветров уснул, уткнувшись в псину. Вэй Усянь помянул десять царей преисподней.Середина партии осталась за Черноводовм.        Они на чужом враждебном острове, на руках у них больной небожитель и лютая мёртвая псина, а в замке сидит очень злой демон, наверняка жаждущий крови. Впору завыть и начать ломать руки, но… это ещё даже близко не осада горы Луаньцзан.        — Знаешь, чём я думаю? — Вэй Усянь достал Чэньцин. — Почему нет погони? Наш дорогой хозяин так уверен, что смертные мужья не смогут его убить?!       — Он ждёт нашего возвращения. Вэй Ин, что ты делаешь?       Несмотря на то, что на душе скребли кошки, Вэй Усянь улыбнулся. Затея его была абсолютно безумной.       — Вдохновляюсь дурным примером своего мужа.       — Мгм?       Прозвучало крайне недоверчиво. Чтобы развеять сомнения Лань Чжаня, Вэй Усянь приобнял его за талию и жарко зашептал в ухо:       — Ханьгуан-цзюнь, ты ведь не разведёшься со мной, если я обнесу нашего гостепреимного хозяина на пару черепов? Ай! Кусаться зачем, мне же ещё играть!       Успокоить дыхание после поцелуя вышло той ещё задачей, но Вэй Усянь справился.       Не можешь украсть сам — найди тех, кто сделает за тебя большую часть работы.       Вэй Усянь заиграл, всецело сосредоточившись на мелодии. Он не приказывал мёртвым, он звал живых. Относительно разумных живых.       Играть пришлось долго, однако песня нашла тех, для кого Вэй Усянь её предназначил.       Лань Чжань поражённо замер, когда на поляну чинно пришло семь крыс.       Самый старший из них — рыжий пасюк размером с комнатную собачонку — по мантии влез Вэй Усяню на плечо и длинными усами защекотал его ухо.       — Вы мои хорошие! Есть дело. Разумеется, не бесплатно. Лань Чжань, достань из мешочка семена лотоса. Все, какие найдёшь.       — Половину.       Старший крыс оскорбленно уставился на Лань Чжаня. Его чёрный и менее упитанный брат повернулся хвостом.       Распробовав семена лотоса, крысы обступили Вэй Усяня, как ученики наставника. И заводили носами.       Вэй Усянь старался не думать о том, как выглядит со стороны. Он вновь взял в руки Чэньцин.       В этом раз он мелодией старался объяснить, что ему надо. Крысы были удивительно смышлёными и думали вовсе не как животные. Они внимательно ловили каждую музыкальную фразу, пытались понять и вникнуть. Да, пять черепов и остальные части скелетов, сколько найдёте. Да, три налобные ленты из шёлка. Да, два других черепа принадлежат двум небесных владыкам, их прячут лучше всего. Да, подменить. Да, награда будет очень щедрой.       Когда Вэй Усянь закончил играть, ноги едва держали. Его маленькое войско ушло в поход, из которого могло и не вернуться.       Лань Чжань усадил его на камень.       — Отдохни.       Вэй Усянь вспомнил, что во время поиска растений видел у чёрной воды заросли тростника. Достаточно, чтобы сплести три корзины.       — Некогда.       Время играло против них. Помогать плести корзины Лань Чжань все же сел.       — Это наши кости.       И хоть придуши его, с места не сдвинешь. В четыре руки они управились довольно скоро.       К середине ночи у Владыки Ветров поднялся жар. Заражение дошло до локтя.       — Я тупица, — ругал себя Вэй Ин, отпаивая юношу, — что теперь?       Лань Чжань передал Владыке Ветров немного духовных сил. Тот застонал в беспамятстве.       — Ты не лекарь и не Вэнь Цин.       На миг глаза Владыки Ветров открылись. Окинув происходящее удивительно трезвым взором, он твёрдо сказал:       — Режьте.       И лишился чувств.       Вэй Усянь вытряхнул несчастного юношу из ханьфу. Руку выше локтя он туго перевязал поясом:       — Ну и дела. Я умею воскрешать и вскрывать мёртвых, живых — нет, нет, нет! Как это вообще по науке, а?! Что в таких случаях положено давать, маковое молоко?!       Лань Чжань вновь извлёк струну.       — Держи крепче, я сделаю.       Но прежде чем начать, он всё же приготовил обезболивающее, от души плеснув в него макового молока.       Найти пристойную пещеру, перенести Владыку Ветров на подходящий камень, разжечь огонь и порвать часть своей мантии на тряпки вышло подозрительно легко.       Вэнь Цин за наплевательство на правила медицины и операцию не в чистом помещении, а считай на земле, выпотрошила бы их живьём, а потом заставила бы сожрать собственные кишки.       От сладковатого запаха гноя его чуть не вывернуло наизнанку. Трупы тоже воняли, но не так.       Вэй Усянь кивнул Лань Чжань и показал, где начинать разрез.       Операция шла тяжело: кость и мышцы небожителя отчаянно сопротивлялись.       После Вэй Усянь пережал жилы и наложил перевязку. Радовало одно: рана была чистая, заражение дальше не пошло. Отнятую руку во избежание неприятностей они с Лань Чжанем сожгли.       Оставалось надеяться, что Владыка Ветров достаточно силен и сможет выкарабкаться.       Вэй Усянь хотел надраться.       Оставив Лань Чжаня с больным, он вышел на воздух.       И чуть не вывихнул себе челюсть при виде огромного шерстяного моря, на спинах которого лежали кости. В тусклом свете звёзд зрелище смотрелось непередаваемо.       Добили Вэй Усяня даже не черепа, а бедро и берцовая кость. Самый большой и дисциплинированный отряд крыс шустро нёс их к пещере.       Вэй Усянь вывел несколько трелей, приманивая.       — Сюда, мои хорошие! Так, давайте-ка разложим этих красавцев по порядку. Начнём с головы. Главное — не перепутать.       До самого утра Вэй Усянь метался между бредящим Владыкой Ветров и тремя заклинателями Гусу Лань.       Едва забрезжило солнце, лихорадка отступила.       Поблагодарив крыс и сыграв им весёлую песню, Вэй Усянь занялся телами заклинателей. Точнее, их черепами       Он решил начать с самого молодого. Время повредило его кости меньше других. Когда он сложил скелет полностью, по голове шарахнуло чувством узнавания.       Он уже видел этого беднягу. В той самой темнице, куда привёл его белый огонёк.       По роду своих занятий Вэй Усянь знал всё или почти всё о том, что происходит с человеческим телом после смерти и как это можно обратить себе на пользу.       Как-то раз, вскрыв братскую могилу убитых Вэнями людей (пользы от них не вышло никакой, тела сильно разложились), Вэй Усянь задумался: нельзя ли по костям черепа восстановить прижизненный облик?       Жертвой его любопытства стали несколько старых кладбищ. С покойниками он обращался без всяких церемоний, долго не мог понять взаимозависимости, но после сотого черепа вычислил, увидел и описал закономерности. Однако для работы только костей оказалось мало.       Время не щадило мёртвых: необратимые изменения в тканях лица начинались уже через два часа. Чтобы получить сколько-нибудь точные измерения, Вэй Усяню пришлось попрыгать у постели смертельно больных и только покинувших этот мир.       Крестьяне провинции Илин при всей своей подозрительности снисходительно относились к дури молодого заклинателя, который хорошо знал свое дело и отгонял от ложа покойника злобных демонов и духов. И даже денег за это особо не требовал.       Нужда быстро учит не задавать лишних вопросов.       Глины Вэй Усянь тогда извел на небольшую армию.       Первые его работы получились неуклюжими, но к последним он уже набил руку и мог всё рассказать о надбровных дугах, скулах и тому, что значат нос и лоб на человеческом лице. Посмотрев на череп, он начинал видеть живые лица. Мог с закрытыми глазами рассказать, часто ли человек смеялся при жизни или плакал, о чём грустил и молчал, какой след оставили на лицах и телах годы.       Жаль, ничего не осталось. Возвращение людям их лиц и жизней не интересовало Цзинь Гуаньшаня.       — Давай побеседуем, красавчик. Чур не кусаться.       Осторожно, стараясь не повредить носовую перегородку, Вэй Усянь нанёс метки, достал записную книжку и принялся высчитывать соотношение костей друг к другу. Затем пришла очередь рисунка.       Увидев, что у него получается, Вэй Усянь подумал, что сходит с ума по второму разу.       Он определённо знал эти резкие черты, этот высокий лоб и сильный подбородок. И глаза. Глаза его добили.       — А-а-а, я сошёл с ума, какая досада.       — Ты не спал, — Лань Чжань подошёл к нему. — Покажи.       После того, как в его руки лёг рисунок, Лань Чжань вцепился в камень.       — Этого не может быть. Вэй Ин, ты ошибся. Ты устал.       Вэй Усянь был бы счастлив ошибиться, но заклинатель на портрете походил на Лань Чжаня и Лань Сичэня, как родной брат.       — Сожалею, но я даже под мухой расскажу тебе всё о флагах призыва, обработке металла и важности штрихов в иероглифах. Кто это? Ты знаешь.       На лицо Лань Чжаня постепенно возвращались краски.       — Двоюродный брат моего отца.       До Вэй Усяня дошёл весь смысл пословицы «повезло как весеннему гулю».       — И как же он оказался так далеко от дома?       Ответить Лань Чжань не успел. В дальнем углу пещеры пришёл в себя Владыка Ветров.       — Я ещё жив?       Вэй Усянь проверил повязку. Он едва не вывихнул себе челюсть, когда понял, что на месте раны, застоя крови и синяка за одну ночь образовался безупречно розовый рубец. Сам Владыка Ветров держался молодцом.       — Старший брат вечно упрекал меня, что я дерусь на мечах кое-как и сплю по утрам… Что же, мне остаётся сделать так, чтобы моя левая рука разила не хуже правой.       Юноша попытался улыбнуться, но в глазах стояли слезы.       — Придётся обрезать волосы. Расчесываться одной рукой — сущее наказание.       Вэй Усянь не понравился лихорадочный блеск в глазах и поверхностное дыхание, будто Владыка Ветров боялся утонуть в слезах.       — Владыка, нет позора в боли. Можете нас не стесняться. Поверьте, здесь вас никто не осудит.       Когда Лань Чжань вцепился ему в локоть, Вэй Усянь чуть не подскочил.       — Это не тело.       Владыку Ветров вновь затрясло, как в ознобе. Почувствовав это, псина подползла к нему ближе. И положила морду на колени.       — Вы правы, но это ничего не меняет. Тела моего брата и Владыки Земли все ещё там. Мне некогда горевать. И жалеть себя я не стану.       Это было как получить мешком риса по голове. Вэй Усянь смотрел на Ши Цинсюаня, а видел восемнадцатилетнего себя, только проснувшегося на горе Луаньцзан. Он говорил себе ровно то же самое.       — Владыка…       — Старейшина Илин, я заслужил всё, что со мной произошло. Не надо было воровать чужую судьбу, я сам во всем виноват и позволил сотворить с собой та…       И без того невеликое терпение Вэй Усяня потонуло в кровавом озере. Сам от себя не ожидая, рывком он поднял Ши Цинсюаня за ворот ханьфу и потащил в тот угол пещеры, где лежали три скелета.       — Что вы делаете?!       — Хочу познакомить вас кое с кем, — он взял в руки череп двоюродного дяди Лань Чжаня. — Знаете, сколько было этому юноше?       Инстинктивно Владыка Ветров отшатнулся от него… И напоролся на Лань Чжаня.       — Вэй Ин, легче.       — Я знаю. Так как вы думаете, сколько?       Такого бешенства Вэй Усянь не чувствовал даже на приснопамятном банкете ордена Цзинь.       — Около двадцати…       — Двадцать два. А знаете, как его убили?       По забегавшим глазам Вэй Усянь понял: Владыка Ветров если не знает, то догадывается.       — Не знаете… Тогда я расскажу. Это была очень некрасивая смерть. Видите, как повреждён позвоночник — сначала этого беднягу растягивали на дыбе. Долго. Посмотрите, левое плечо серьёзно выше правого, бедные его суставы… Значит, ещё и подвешивали на большой высоте. Что у нас здесь… О, обожаю: коленное сочленение и пятки опытных палачей заставят заплакать.       — Железный прут?       — Владыка, не мелочитесь, мне стыдно за вас! Бамбуковые палки. Какой-то из полководцев прошлого так наказывал дезертиров. Но умер наш друг вовсе не от этого. Хотите знать, от чего?       Завороженный его словами, Владыка Ветров кивнул.       — Присмотритесь к запястью, шее и груди. Нашего друга привязали или приковали к чему-то — готов поспорить, это была каменная плита. Видимо, он сильно разозлил вашего приятеля. Может, даже пытался бежать. Вот это странное отверстие в груди — это шестигранный нож. А знаете, для чего его используют?       — Знаю, — бесцветно и спокойно ответил Лань Чжань, — человеческие жертвоприношения. Достаточно, Вэй Ин.       Значит, жертвоприношениями Черновод увеличивал свою силу. Он что же, боялся не справиться с Ши Уду?       И ведь не спросишь. Вэй Усянь с трудом погасил раздражение. Сам того не ведая, Владыка Ветров наступил ему на больную ногу. Вэй Усяня радостно несло в пропасть.       — Нет. Ты сам говоришь, что глупо рассуждать о картине в целом, имея на руках разрозненные факты. Остальных я ещё толком не осматривал, но, думаю, даже возраст отличаться не будет. Готов поспорить на Чэньцин: ещё недавно в пыточной Хэ Сюаня хватало узников. Возможно, я неизлечимый тупица, но в чем были виноваты эти люди?       — Они пострадали из-за меня.       — Да выньте же голову из речного ила! Вы что, оправдываете убийцу собственного бра…       Дальше Вэй Усянь не смог вымолвить ни слова. Заклятье молчания, чтоб его!       Он возмущённо уставился на Лань Чжаня и попытался треснуть его по лбу. Куда там: благоверный перехватил его руку в полете и за неё вытащил из пещеры.       — Ты зарвался.       На холодном воздухе голова сразу же прояснилась.       — Вэй Ин, так нельзя. Ни с кем.       Вэй Усянь сложил на груди руки. «Ещё не хватало переругаться из-за этого водяного засранца». Но Лань Чжань был непреклонен.       — Ты хоть замечаешь за собой привычку бить людей по самому больному?       Хорошо, хорошо, он серьёзно перегнул палку. И в самом деле поступил бессердечно.       — Я тоже веду себя неправильно.       Со второго раза все же получилось стукнуть Лань Чжаня по лбу. И обнять.       — Не подлизывайся. Ты не знаешь всего.       «Чего именно?» — мысленно вопросил Вэй Усянь. «Дело что, не только в мести за брата?»       — Нет.       Владыка Ветров вышел из пещеры в сопровождении псины. Пустой рукав ханьфу смотрелся страшно. Не мерзко, не тошнотворно, а страшно.       — Ханьгуан-цзюнь, будьте справедливы. Ваш муж прав. Если я не перестану думать о том, что заслужил это, то Демон Чёрных Вод уже наполовину победил. Я не рикша в порту, делать за него всю работу. Пусть побегает сам.       Вэй Усянь не сдержал одобрения и хлопнул в ладоши. Владыка Ветров склонил голову.       — К тому же я дважды обманул вас. Мне нужно не только тело брата. Мне нужен прах Хэ Сюаня. Я его ненавижу и желаю ему смерти.       Псина радостно завиляла хвостом и чуть не завалилась на бок.       — А второй раз?       Щеки владыки Ветров вспыхнули, как вечерняя заря.       — Это ничего не решает. Но молчание может выставить в дурном свете меня, если Хэ Сюань начнёт торговать грязью. Мы были близки.       Случилось страшное: Вэй Усянь разбил себе лоб. Лань Чжань тоже понял, но все же уточнил на всякий случай:       — Как друзья?       — Намного ближе. Я полагал, что меня любят. Но меня использовали. Бывают в жизни огорчения. Когда Мин И только вознёсся на небеса, он держался высокомерно и отстранённо. Я подумал, что дело в его замкнутости, и решил помочь. Потом я захотел большего, и меня не оттолкнули. Никогда не отталкивали. Но оказалось, что я его совсем не знал…       Вот значит, кем была та барышня с персиком, которую изобразил на панели!       Показалось Вэй Усяню или нет, но на лбу у него в самом деле проклюнулись рога. Руганью или Цзыдянем произошедшему не поможешь, особенно если вспомнить, что заклятье молчания спадет не раньше, чем через час. Но Черновод… Это же надо: найти только вознёсшегося небожителя, поймать, посадить на цепь, сблизиться с братом того, кто отнял у тебя всё, влюбить в себя это бестолковое дитя, попутно страдая в своём логове о несовершенстве мира, и тайком резать людей... Так бездарно просадить свою жизнь и посмертие?!       Лань Чжань кивнул ему в знак согласия.       — Не вздумайте меня жалеть, старейшина Илин, — Владыка Ветров слегка покраснел и хихикнул. – Это был всецело мой почин. И скорее Хэ Сюань пострадавшая сторона, которую пришлось привязывать к кровати и всему учить.       Вэй Усянь это себе даже представил. Но воображение почему-то подкинуло Вэнь Цинь в клановых одеяниях, задающую вопрос: «Кто не выполняет предписаний целителя?!»       Чтобы не давиться смехом, он предпочёл вернуться к костям, которые требовалось очистить от остатков плоти и мышиного помета.       Как назло, вода кончилась — её не хватило бы даже на промывку черепов. Черновод безобразно относился к своим обязанностям содержателя личного кладбища.       Вэй Усянь взял вёдра и пошёл к выходу.       Лань Чжань попытался пойти следом за ним, но Вэй Усянь жестами показал, что у него две руки и Чэньцин, а Владыка Ветров остаётся совсем без защиты и крысу за лапу не удержит. И да, он хотел побыть один. Им обоим нужно было время остыть.       Псина увязалась за ним. У Вэй Усяня даже разозлиться на неё не получилось, равно как и испугаться.       Шуганув спящих на камне змей, Вэй Усянь набрал воду.       Ничего не складывалось. Разве так должен вести себя злодей, которому само его положение велит бегать больше всех и жаждать невозможного? Тогда почему Хэ Сюань ходит с видом, будто ему все надоели?       От этих мыслей голова пошла кругом. Вэй Усянь присел на корточки, зачерпнул пригоршню воды… И не смог закричать.       Из горла не вырвалось даже хрипа.       Из ледяной воды высунулись покрытые чёрными струпьями руки, которые перехватили его поперёк кистей.       — Мать никогда не говорила вам не красть чужое?       Он попытался рвануться, но провалился в вязкую чёрную жижу, которая затягивала его всё глубже и глубже. Псина скулила и верещала на берегу, но не могла пробиться сквозь невидимую преграду.       Последнее, что Вэй Усянь помнил, прежде чем воды сомкнулись над его головой, — это мерзейший привкус во рту и дурацкий смех.       В ушах шумело, в глаза словно насыпали песка. Тело ломило, как после драки, особенно ребра. Каждый вздох причинял боль.       Вэй Усянь осознал, что лежит на полу камеры. Он попытался подняться, но упал. Руки и ноги сковали кандалы.       — Я думал, вы проспите до утра, старейшина Илин.       Черновод сидел на тюремной койке и подбрасывал давешние кости. Выпало пять–пять. Весь вид демона излучал самодовольство.       — Прошу меня простить, но я всю жизнь разрушаю чужие ожидания.       С третьего раза получилось сесть.       — Вы не думаете, что я начну вас жестоко пытать? Или надругаюсь иным способом?       Сюэ Ян. Издание второе, небитое. И жизнью не ученое.       — Темнейшество, меня всю жизнь били чем попало — от палки до учебного плана. Ты что, думаешь, меня напугает дыба или пытка огнём? После проверки домашнего задания у младших адептов? Нет, ты, разумеется, можешь попытаться. Я на это даже посмотрю.       Вэй Усянь болтал, лишь бы болтать. Он прекрасно знал, что Черновод убьёт его и даже не чихнет.       Но одно дело — знать. А получить раскалённым шилом точно в середину ладони — совсем иной разговор.       Вэй Усянь закричал. Отчасти от боли, отчасти от того, что хотел доставить как можно больше неприятностей Черноводу. Ну и чтобы не чувствовать запах горелой кожи и мяса.       — Нравится?       — Темнейшество, мне неловко такое говорить, но у тебя дурные манеры и извращённое представление об ухаживаниях. Стыдно дожить до столь почтенных лет и не знать самого простого. Или это у всех демонов так? Бедные ваши любовницы….       Черновод подскочил, будто его ужалила ядовитая змея.       Чего он ждал? Просьб о пощаде? Гордого молчания?       Вэй Усянь не был героем. Он был засранцем и чужой головной болью. Поэтому и вернулся в мир живых. Он так надоел демонам в преисподней, что те в слезах и соплях прибежали к адскому судье и сказали: «Выкиньте его обратно, мы не желаем иметь с ним дела!»       Рядом с этими заслуженными мастерами колеса и дыбы Черновод был жалким неумехой без опыта и воображения.       — Вы надо мной издеваетесь?!       — А какого ответа вы ждали? Темнейшество, в эти игры можно играть вдвоём, и чудесно играть. Вот только я не давал своего согласия. Я не сказал слова «да». Я не буду чувствовать за тебя гнев, стыд и желание об меня убиться.       Сжавшимся на запястьях и щиколотках кандалам Вэй Усянь не удивился. Дыхание перехватило, под кожу точно впилась сотня иголок.       — Ваши родители дурно вас воспитали.       Оковы сжались до боли в костях. Вэй Усянь широко улыбнулся.       Он не видел, что его улыбка походила на волчий оскал.       — Мои родители давно умерли. Но я хорошо помню, как матушка мне говорила: «А-Ин, никогда не играй с едой».       Ответом ему стала новая порция боли.       — Это я-то еда?       Черновод только что не бил хвостом по прутьям тюремной решётки. Вэй Усянь развалился на полу со всем возможным удобством. Кончилось время масок.       Даже в цепях, даже без сил он был из семьи тех, кто поколениями приносил демонам смерть.       И тем веселее было наблюдать за тем, как быстро слетела с Черновода благочестивая шелуха.       — М-м-м, я не точно выразился, темнейшество. Видишь ли, я испытываю к тебе сложные чувства.       — Только не говори, старейшина Илин, что влюбился в меня!       Вэй Усянь представил всё, чтобы бы красноречиво промолчал Лань Чжань. А он бы промолчал.       — Темнейшество, я похож на любителя цепей и дыбы? Как бы тебе объяснить: я бы предпочёл мир вовсе без богов и демонов. Но тогда мне будет нечего делать и придётся захватить мир со скуки.       Черновод уставился на него с таким возмущением, что Вэй Усянь не удивился бы, задымись на нем ханьфу.       — Так ты, ничтожный пес….       — Влез в это дело исключительно из любви к науке. Должны же мои ученики знать, как бить подобных тебе, и хорошо бить.       В следующий миг его свалило удушье. Поверх кандальных браслетов показалось кровь.       Черновод улыбался почти блаженно.       — Забыл предупредить: эти браслеты сделаны тем же способом, что и проклятые канги. Не зли меня, старейшина Илин, не то твой Ханьгуан-цзюнь получит обескровленный труп.       Дурак или прикидывается? Вэй Усянь отполз к стене, но силы оставили его. Браслеты тянули силы и жизнь.       — Боюсь, что в этом случае Ханьгуан-цзюнь утопит и тебя, и твой остров. Что ты тогда будешь делать, темнейшество? Нажалуешься небесному императору? Тебе жить надоело?       Пальцы Черновода сжались на шее Вэй Усяня как ещё одни тиски. Вэй Усянь выждал момент, когда давление чуть ослабло, и со всей силы ударил демона под ребра. Тот засмеялся. На бледных губах показалась кровавая пена.       — А с чего ты, старейшина Илин, взял, что я хочу жить и тем более — так?       Пошатываясь, Черновод пошёл к двери.       — Веди себя хорошо, и тогда мне не придётся тебя наказывать.       Вэй Усянь решительно не мог допустить, чтобы последнее слово не осталось за ним.       — Сколько страданий из-за трёх чужих черепов.       Вновь надетая маска радушного хозяина сидела плохо. Мешали красные глаза.       — Ах, черепа… Мне нет дела до этой тухлятины. Её у меня полные подвалы. Можете забирать хоть все. Но, вы, старейшина Илин, забрали мою собственность. Пусть ваш муж вернёт её законному владельцу.       Дверь с грохотом захлопнулась.       До Вэй Усяня медленно доходило, какую же собственность имел в виду Черновод. Несчастный Владыка Ветров.       Будь у Вэй Усяня больше сил, он от души бы выругался.       Вместо этого он со всей очевидностью понял, что не доживёт до завтрашнего вечера.       Он не мог назвать ни одной причины, из-за которой Черновод оставил бы их в живых.       Понял это и принял. И даже не скривился, сказав «спасибо» за лучший год своей жизни.       Руки все ещё болели, будто к ним присосались пьяные пиявки.       И все же у него получилось достать грифель и записную книжку. Плясать под чужую флейту он не собирался, равно как и поддаваться шантажу.       Непослушные пальцы расчертили нотный стан.       Вэй Усянь не терпел незаконченных дел. Себя он мысленно уже похоронил, но у Лань Чжаня и Владыки Ветров была возможность спастись. Отложив чувства в сторону, он сел за задачу небесной музыки, на время перестав быть собой, точно превратившись в того неведомого композитора.       И, о чудо, задача сошлась наполовину.       Не о веселье, и не о возвышенных чувствах, и не о печали несбывшейся любви говорила мелодия.       Небесная музыка говорила на языке силы, огня и падающей воды.       Вэй Усянь начал насвистывать её звуки как наступление. Стены тюрьмы задрожали, посыпалась каменная крошка.       Вэй Усянь тут же сменил медодию. Этой песней в Юньмэне юноши звали утомлённых работой девушек на свидание.       Очевидно, в этом унылом месте даже призракам надоело слушать стоны. Точно напротив окна повис белый шарик. Не этот ли красавец вывел его из могильника с костями?       Из норы в углу высунулись две крысиные морды. Вовремя.       — Вы мои хорошие, — Вэй Усянь обрадовался крысам как родным, — есть работа. Идите сюда.       Давешние рыжий и чёрный влезли ему на плечи и защекотали усами щёки. Вэй Усянь понял, что, кажется, ему придётся дать крысам имена. А то честные солдаты, и до сих пор без званий.       — Знаешь, золотко, — сказал он чёрному, — давай я назову тебя Циньлян. А тебя, — рыжий с готовностью подставил подбородок, — Хун-эр. Выручайте.       И хотя руки слушались плохо, он всё же вытащил ленту из волос.       — Красавцы, это очень важное письмо.       Крысы одновременно взмахнули длинными хвостами, отдавая честь.       — Делайте что хотите, но доставьте его.       Вэй Усянь склонил голову, размышляя, кого бы выбрать. Хун-эр был крупнее и явно привык драться, зато Циньлян отличался юркостью и манёвренностью.       — С меня зерно и сливки пожизненно. И не только вам, но и всей вашей семье. Вы ведь семья?       Циньлян положил ему лапу на нос в знак согласия. Огонёк над решёткой согласно замигал и только что не смахнул слезу.       Со второго раза Вэй Усянь все же прикрепил письмо. Циньлян от гордости будто сделался в два раза больше, а брат его, наоборот, пригорюнился. Вэй Усянь знал, что должен беречь силы, что глупо думать о чувствах крысы, и всё же потянулся к своей книжке. Грифеля осталось совсем чуть-чуть, он уже не писал. Пришлось расковырять рану и вывести кровью: «Не вздумай ни в чём себя винить».       Остаток ленты ушёл на то, чтобы обвязать Хун-эра.       — Бегом!       Крысы убежали. Вэй Усянь надеялся, что его письмо не перехватят.       Искушение было слишком велико. Он не только переписал мелодию нотами для гуциня, но и намеренно внёс изменение в мелодию. На место пустых нот он поставил гнев неупокоенных душ, который сочился в темнице из каждой щели. Черновод силён — что ему бывший небожитель и один заклинатель, пусть и лучший в своём поколении. А с силой, с гневом тех, кого убили и замучили, тех, кто принял страшную смерть, у Лань Чжаня и Владыки Ветров была возможность спастись. Пусть и ничтожно малая.       Остальное Вэй Усяня перестало волновать.       Белый огонёк опустился на уровень его лица.       — Только не говори, что ты тот самый дядя Лань?       Огонёк распушился, как довольный жизнью кролик, чуть взлетел и взъерошил Вэй Усяню волосы. Ощущение было… Ну, почти как от руки.       — А говорят, ученики великих кланов не могут стать призраками или лютыми мертвецами. Умиротворяющие обряды… Все это чешуя!       Вэй Усяню трижды кивнули. И щёлкнули по носу.       — Дядя Лань, я понимаю, что тебе нравлюсь, но у тебя ревнивый племянник. Я не хочу, чтобы он посадил себе желудок уксусом и молча страдал. Или ты хочешь поболтать?       Сначала огонёк взмыл под потолок камеры, потом покружил на месте и опустился на плечо Вэй Усяня.       За минувшие годы он страшно тосковал без человеческого тепла.       — Я бы предложил тебе сопереживание, но в одиночку не рискну. Лань Чжань будет играть «Расспрос», и ты…       Огонёк замер точно напротив глаз Вэй Усяня. Лицо обдало теплом.       До него медленно доходило.       Не обо всём можно рассказать словами. Есть вещи, понять которые можно, лишь пережив их изнутри.       Когда жизнь кончилась.       Когда тебе некуда бежать, да ты и сам не хочешь.       Когда не остаётся никакого смысла, а одно желание: прекратить это поскорее.       Когда тебя рвут на части счастливые мертвые люди. Несчастные, на самом-то деле, но какая теперь разница.       Когда тебе не с кем разделить собственную смерть.       Вэй Усянь знал об этом не понаслышке. Он всё знал о том, как страшно умирать одному.       — Иди сюда.       Он протянул огоньку раскрытую ладонь.       Тому не пришлось повторять дважды.       В этот раз ощущения отличались и от А-Цин, и от той несчастной в храме Гуаньинь. Вэй Усянь словно пустил в свой разум доброго соседа.       …Он осознал себя стоящим на палубе корабля. За плечами чувствовалась тяжесть гуциня.       Небо на западе сходило с ума, разум терзали неясные предчувствия. И ни вид моря, радующий сердце, ни попутный ветер, ни детский смех не могли его успокоить.       — Капитан, — обратился он к высокому человеку в тёмном ханьфу, — мы отклонились от пути. В чем дело?       Ответ должен был его успокоить, но заставил встревожиться ещё больше.       — Прислали птицу. В тех водах разбойничают пираты. Придётся идти более длинным путем, но так целее будем. Не извольте беспокоиться.       — Рядом владения Демона Чёрных Вод.       — Это все бабкины сказки. Просто много рифов. Вот корабли и тонут.       Понимая, что его дурные предчувствия ничем не помогут, он отправился в каюту.       Ночью разразился шторм. В каюте всё попадало, струны на гуцине разом лопнули. Нескольких матросов смыло за борт. Корабль отнесло далеко на юг, от удара молнии сломалась мачта.       У него раскалывалась голова. Не помогали ни медитация, ни попытка написать письмо брату. «Вынужден просить прощения, шиди, но я задерживаюсь».       Строки не шли на ум.       В обед оказалась, что протухла вся питьевая вода.       Пришлось бросить якорь у небольшого острова. Он вызвался помочь капитану наполнять и нести бочки.       Издалека остров казался необитаемым, но их встретила стража. Капитан попросил разрешения говорить с правителем, а он сам не мог понять, что же ему не нравится.       Но правитель — болезненного вида человек, похожий на учёного, — был сама любезность. Он разрешил наполнить бочки чистой водой и прислал лекаря захворавшим пассажирам.       — Это мне ничего не стоит, ведь таков закон гостеприимства.       Беспокойство заставило его опустить руку на эфес меча.       — Ваш остров не отмечен на карте.       — Ах, это пустое. Вот пираты мне не дают житья, это правда. Но не будем о грустном. Не хотите ли сыграть со мной в кости, молодой господин Лань?       — Вы ошибаетесь. Так надлежит обращаться к моему старшему двоюродному брату.       — Но вы все равно Лань, — тонкие губы тронул усмешка, — партию?       — Я не умею.       — Я научу.       Надо, надо было отказаться ещё до того, как холодные руки его коснулись. Говорят, игра в кости — священный поединок с родины Будды Гаутамы. С его помощью разрешают споры и перед лицом богов определяют, кто прав, а кто нет. Но разве царь справедливости, лучший и честнейший из людей, не проиграл в поединке с шулером и красавицу-жену, и младших братьев, и всё свое царство? Разве не надсмеялся над ним обманщик-асур — ведь игральные кости он сделал из бедренной кости своего отца?       Но мир заволокло туманом.       — Вы снова проиграли. Позвольте, я вам покажу.       Его руки вновь коснулись холодные пальцы.       — На что сыграем? Мой остров… Скажем, против вашего гуциня?       — Это запрещено.       — Тогда младшего брата?       Он отшатнулся, как от прокажённого. Спутники его недоуменно переглянулись. Капитан уже ничего не понимал.       — Довольно. Я не стану с вами играть.       Под ложечкой засосало, как всегда в предчувствии близкой разгадки.       Как из-под толщи воды послышался принужденный смех.       — Вы совсем не понимаете шуток, молодой господин Лань. Позвольте, я объясню вашу ошибку.       И когда ледяные пальцы коснулись его кистей, он понял.       — Уходите, — сказал он своим спутникам, — скорее.       — Но…       — Бегите!       Он выхватил меч.       Сердце хозяина дворца перестало биться давным-давно.       Но он и шагу не смог ступить. Пол под ним провалился, а сам он очутился по горло в чёрной воде. Что стало с его спутниками, он не видел: чужая сила неумолимо тянула его на дно.       Хозяин дворца сел рядом с ним. Провел длинными чёрными ногтями по его щеке. От прикосновения показалась кровь, тут же залившая алым белые одежды.       — В последнее время в моём доме очень редко бывают такие высокие гости. Я настаиваю, чтобы молодой господин Лань задержался подольше. Эй, — приказал он слугам, — ведите остальных.       Лёгким движением Демон Чёрных Вод переломил надвое его меч, будто бумажный веер.       А у него будто спала пелена с глаз.       Лишь теперь он видел восковые, неживые лица слуг, на которые прежде не обращал внимания.       …Болела спина, хуже, чем в детстве, когда он протащил в Гусу вино, а отец с дядей так невовремя зашли. Естественно, назначили наказание феруллой, но что оно значило в сравнении с утренней тошнотой?       То была первая мальчишеская дурь. Их пожалели и дали обезболивающий отвар, от которого Цижэнь отказался наотрез. Но тогда они, все трое, знали, что после наказания будет жизнь.       Теперь он с ужасом понимал, что жизни не осталось. Остальные пассажиры приняли ужасную смерть. А он, заклинатель из Гусу, гордость своей семьи, ничем не мог помочь этим людям.       Всё обстояло гораздо хуже. Хэ Сюань не только запечатал его меридианы, нет.       Демон заставлял смотреть на то, как отрывает голову капитану, как собаки живьём пожирают лекаря и повара.       Драгоценный белый шёлк его одежд давно посерел от грязи. И только налобная лента оставалась чистой.       Чтобы не свихнуться, он запоминал имена. Не потому, что рассчитывал вырваться, ни к чему тешить сердце ложной надеждой. Но этих людей должен был помнить хоть кто-то.       Три раза он бежал, убив охрану, и три раза его ловили.       С тоской он посмотрел на одно-единственное окно под потолком. Лунный свет, заливавший камеру, превращал железные стены тюрьмы в склеп. Из чистого упрямства и нежелания умирать, как скот на убой, он продолжил ломать звенья цепи.       Послышались голоса. Чтобы не сделать глупостей, он попытался вспомнить родной дом, лица братьев, ту девушку, которая подарила ему цветок, шум воды в холодном источнике, высокое синее небо…       Но вместо этого на ум приходили иные картины.       Он пытался отрешиться от происходящего, но полные животной боли крики мешали сосредоточиться.       Женщины и мужчины остались в прошлом, там же, где и общество, и тайна, и стыд. Создания, что окружали его, потеряли человеческий облик. Невыносимо воняло кровью, блевотиной и человеческими испражнениями.       Тела узников покрывали гноящиеся язвы, в которых кишели опарыши. Одни страшно кричали, другие ползали по полу и уже совершенно не владели собой, третьи негромко пели и ластились к нему, как комнатные собачки. Всё они лишились рассудка.       Хэ Сюань говорил, что готовит для него нечто особенное. И улыбался змеиным ртом.       В тряпье одной пассажирки он нашёл зеркальце с двумя влюблённым рыбками.       Стража была слишком тупа, а потому пропустила столь опасный предмет по недосмотру. Он решил, что когда сил бороться не станет, то прережет себе горло.       Зеркальце он берёг пуще зеницы ока. Владение им успокаивало.       Оглядевшись по сторонам, он перепрятал его в куче завшивевшего тряпья.       Лязг ударил по ушам. В камеру втолкнули двоих. Из-за удара меньший из пленников улетел в дальний угол камеры.       Он присмотрелся и понял, что в душе его, несмотря на всё пережитое, ещё осталось место для ужаса.       Дети. Мальчик, которому не исполнилось ещё и восьми, и девочка постарше. Самые обычные брат с сестрой, без капли способностей. Чистенькие, балованные, любимые дети. Которые дрожали от холода и страха и не понимали, что происходит. Одежда их промокла, а сами они напоминали новорождённых мышат.       Губы не слушались: он отвык от человеческой речи. Когда он подозвал детей к себе, цепи зазвенели.       — Идите сюда.       Брат с сестрой недоверчиво переглянулись.       — Я друг. Что с вами случилось?       И хотя от тела его шёл смрад хуже, чем от бездомного, дети доверчиво прильнули к нему. Девочка оказалась побойчее брата.       — Наш корабль затонул. Что это за место?       — Это ад.       — Разве мы грешники?       Он лгал. Тюрьма Демона Чёрных Вод была в сто крат хуже ада.       Почувствовав всю безнадёжность их положения, мальчик заплакал. Ребёнок умудрился растянуть ногу, убегая от стражи. Правила воспрещали порчу одежд, но без всякого сожаления он порвал полы мантии на перевязки.       Хэ Сюань будто забыл о них, ограничившись лишь крысами. Те обленились настолько, что даже не пытались никого напугать и сожрать. Так, гонялись друг за другом по всей камере, и только.       Он был им за это благодарен и оставлял часть зерна.       И хотя у детей не было ни капли дара, он взялся их учить. Медитация, правильное дыхание, сосредоточенность, начала боевых искусств… Будто это ещё имело какое-то значение.       Рассказывал истории о заклинателях. Сказки девочка не выносила.       Раны медленно заживали, цепь покорялась его упорству.       В один из дней девочка украдкой показала ему связку ключей.       — Я стащила. Он ведь нас убьёт?       Он кивнул. Поколебавшись мгновение, он зарылся в груду тряпья и вытащил свое зеркальце. Свое сокровище.       Чтобы полюбоваться на влюблённых рыб и сразу же разбить.       Зеркало треснуло точно пополам.       Мальчик подполз ближе к нему.       — Помнишь, что мы с тобой учили? Бей выше бедра, в паховую жилу, и беги.       Мальчик спрятал осколок за отворотом потрёпанного халата.       Через мгновение его лба коснулась ладошка девочки:       — Даочжан, а вы…       — Уходи. И береги брата. Бей в живот и никого не щади.       Девочка поклонилась ему, как наставнику.       — Я помню. Меня никто не пощадит. Спасибо, даочжан.       Глубокой ночью, дождавшись перемены караула, дети сбежали.       Он бы молился богам, но эта свора мошенников в его глазах не заслуживала даже палочки для благовоний.       Утром поднялся страшный переполох. Хэ Сюань впал в бешенство.       — Думаешь, с моего острова можно сбежать?       — Любезный, последуйте к черту.       И вновь его били. Бедное тело совсем потералось в боли и почти не противилось, когда Демон Чёрных Вод потащил его за волосы.        — Молодой господин Лань не желает играть по моим правилам и показывать хорошие манеры. Что же… Ты сам выбрал свою судьбу.       Ноги, руки болели от побоев и переломов. Его бросили умирать в камере, похожей на жерло огромной печи.       Он постарался выровнять ритм дыхания.       Прямо под потолком камеры затянуло сизым дымком, вскоре превратившимся в большое облако.       Облако густело и плавно опустилась вниз.       Он вздохнул и чуть не выплюнул легкие. В горло точно забился бешеный еж.       Желая защититься, он инстинктивно притянул ноги к подбородку, но его скрутило все равно.       В приступе удушья он кашлял и пытался расцарапать себе горло, ударил в бессилии по каменному полу, но лишь разодрал и без того убитые руки.       Рот наполнился вязкой слюной. На губах выступила кровавая пена.       Всё прекратилось так же внезапно, как и началось. Хэ Сюань перевернул его на спину, грубо распахнул мантию на груди. В руках у него светился шестигранный нож.       — А ты упрям. Даже жаль убивать тебя, молодой господин Лань…. Попроси пощады, и я отпущу тебя.       Собрав последние силы, он засмеялся.       — Не ври. Мои братья однажды придут за мной.       — Твоим братьям нет до тебя никакого дела.       Шестигранный нож разрезал кожу на груди. Никто бы его не отпустил.       Понимая, что это последние слова в его жизни, он безмятежно улыбнулся небытию.       — Сломаешь зубы.       Боль в проломленных ребрах и милосердную тьму он воспринял как облегчение.       Но для него ничего не кончилось. Год за годом он смотрел, как в железной тюрьме погибают люди. И когда в тайный лаз упал заклинатель в чёрном, он твёрдо решил спасти беднягу от своей участи.       Никто не должен проходить через подобное.       Никто и никогда.       … Вэй Усянь осознал себя сидящим на полу во все той же камере. Огонёк висел точно напротив него.       — Скажи, дядя Лань, ты здесь остался потому, что хотел посмотреть, как этого страдальца разнесчастного упокоят?       Огонёк зажёгся ярче.       И хотя правая рука отчаянно болела, Вэй Усянь был готов улететь в небо без меча и крыльев.       — А скажи мне, дядя Лань, наш страдалец что же, превратил свой прах в игральные кости?       Огонёк чуть ли не подмигивал ему. Вэй Усянь приободрился.       — Хм, дядя Лань, ты ведь не один такой?       И снова огонёк лихо подмигнул.       — А можешь ли ты переговорить с вашими? Давай договоримся: с нас упокоение, с вас — сычуаньский перец для нашего доброго хозяина. Мы бы справились, но ты ведь сам знаешь: никто не любит работать из-под палки.       Оставшись в гордом одиночестве, Вэй Усянь долго медитировал, чтобы залечить раны. Под утро он уснул.       Умирать без боя Вэй Усянь не собирался. Он не рассчитывал остаться в живых, но стыдно, будучи старейшиной Илин и воплощением зла, мерзкой тёмной тварью и ещё полчаса регалий, сдаться так просто, и никак не испортить Черноводу жизнь напоследок.       Выспаться ему не дали. В возмутительную рань его разбудили и в тех же самых цепях, не дав даже умыться, повели… В столовую.       Вэй Усянь ничего не понимал.       Логика из поступков Черновода исчезла напрочь.       — Не желает ли старейшина Илин составить мне компанию?       От запаха томлёного бульона из моллюсков рот наполнился слюной. Вэй Усянь вспомнил, сколько они с Лань Чжанем не ели толком, и желудке неприятно затянуло.       — Оно не отравлено.       — И с чего такая забота?       — Вы всё ещё мой гость. Признаться, я вчера погорячился. Но моё уважение к вам по-прежнему неизменно.       Вэй Усянь чуть не сел где стоял.       — С чего это мне, наглецу, бесстыднику и распутнику, такая честь?       От любезнейщей из улыбок у Вэй Усяня свело зубы.       — Вы делаете то же, что и я. Садитесь. Если что, я не ем человечину. Курица намного вкуснее.       В запахе пищи не ощущалось яда. Моллюски пахли слишком соблазнительно. Вэй Усянь не устоял перед пряным вкусом и остротой специй. К тому же повар отлично готовил.       — При всем уважении, темнейшество, я предпочитал проводить опыты на мертвецах. Они хотя бы молчат.       — Вы про эту мелочь? Я о другом. Эти недоумки Конфуций и Лао-цзы любили говорить о добродетели терпения и стойкости. На самом деле страданием можно купить тёплое место в аду. Терпеливый человек удобен тем, что никогда не станет бунтовать и повышать голос. Терпеливый человек покорно даст себя сожрать, как свинину с мелом. Счастливчики уходят на небеса и топчат сапогами спины простых людей. Таков закон. Но вы сбежали из ада, а я добился справедливости. Тот, кто вышвырнул вас из жизни и присвоил ваши заслуги, заперт в одном гробу с тем, кто его ненавидит. Это вышло красиво.       Вэй Усянь едва не подавился маринованным осьминогом. Всегда так: ты не успеваешь даже чаю выпить, а тебя записывают то в многоумные кукловоды, то в благородные мстители! Это при том, что всё было совсем не так, и единственное, чего ты хочешь, — чтобы от тебя наконец отстали!       — Темнейшество, а себя тебе не жаль?       В чёрных глазах напротив загорелись недобрые огни.       — Нет, да и с чего?       Это было как плыть по бурной горной реке. Вэй Усянь подхватил волну и позволил ей нести себя по всем порогам.       — Ты всю жизнь играл по чужим правилам. Думаешь, Ши Уду всего лишь украл твою судьбу? Это слишком мелко. Он всё просчитал с самого первого дня и даже превратил свое поражение в победу. Ведь его убил ты, а не любимый младший брат.       Прежде Вэй Усянь не думал, что по столу можно бить так громко! Дерево развалилось на части. Изысканная посуда из костяного фарфора, еда, вино — всё лежало на полу.       — Это неправда.       Горло Вэй Усяня перехватило, по рукам побежала кровь. Дыхание, выровненное с таким трудом, сбилось.       — Старейшине Илин следует лучше выбирать слова. Даже ваш супруг под конец не выдержал. Иначе не наложил бы на вас заклятье молчания, как на невыносимого болтуна.       В другой день Вэй Усянь не обратил бы внимания на попытку его задеть: мало ли о нем сочиняли чуши? Но усталость, неизвестность и боль сделали свое дело. Укол вышел болезненным, а сам он едва не втянулся в игру, где первая партия была отнюдь не у него.       — Старейшина Илин кланяется его темнейшеству и нижайше просит не совать свой нос в чужую семью. Игры на флейте вы уже испугались.       От медленной и мучительной смерти Вэй Усяня спас слуга.       — Недостойный докладывает господину, что Ханьгуан-цзюнь и Ши Цинсюань явились согласно вашему требованию.       Будь поблизости могильная плита — Вэй Усянь с удовольствием размозжил бы ею голову. Лань Чжань снова поломал все его планы и расчёты. Если поступать по уму, следовало бы взять Владыку Ветров в охапку, сыграть мелодию и сбежать на мече до того, как остров уйдёт под воду. Кто же виноват, что Ханьгуан-цзюнь с юности слыл пасынком здравого рассудка?       И что теперь делать?       Черновод повеселел.       — Ведите их в тронный зал. Старейшина Илин, не хочешь ли увидеть своего драгоценного?       — Что за вопрос, разумеется, хочу.       — Тогда за мной.       Стоило Черноводу отвернуться, как Вэй Усянь сделал вид, что запутался в полах своего халата. Украдкой он схватил с пола палочку для еды и запихнул её в рукав. Какой-нибудь поэт сказал бы, что настоящий герой задушил гнусного демона своими оковами, но Вэй Усянь отвратительно разбирался в изящной словесности.       Черновод шёл столь быстро, что Вэй Усянь едва поспевал за ним.       В тронном зале было темно.       Панели на стенах сменили на более тёмные, изображавшие морские глубины, в которых плавали огромные костяные рыбы и драконы. Когда один из драконов посмотрел на Вэй Усяня мёртвыми глазами и повёл чешуйчатым хвостом, до него дошло, что стены тронного зала на самом деле из стекла. В любой иной день он бы отдал десять лет жизни за право узнать, как получилось добиться того, что давление воды не уничтожило всё здесь, как стекла год за годом не портятся под воздействием соли…       В своих мыслях Вэй Усянь унёсся столь далеко, что пропустил два вопроса хозяина.       — Нравится? — Черновод лучился самодовольством. — Впечатлены?       — Скорее удивлён, темнейшество. Мастера ты, разумеется, зверски замучил и даже не заплатил денег?       Черновод оскорбился до глубины своей чёрной души.       — Здесь всё построено моими руками. Этот дворец сверху донизу — плод моего ума, от чертежей до самого последнего камня. Но позже об этом. У нас гости.       От досады Вэй Усянь закусил щеку. Какая жалость, что такой ум сам себя сожрал и даже косточек не оставил.       Двери зала распахнулись.       Вопреки его ожиданиям, первым шёл вовсе не Лань Чжань, а Владыка Ветров в обличии барышни. Лань Чжань следовал за ней на расстоянии пяти шагов. На его плече величественно восседали Хун-эр и Циньлян, с восторгом глазевшие по сторонам. Слуги Черновода шарахались от Лань Чжаня, как от неупокоенного духа. В груди у Вэй Усяня пахнуло жаром тысячи солнц. Он не сумел сдержать улыбки, как и Черновод — досады.       — Ханьгуан-цзюнь, мы договаривались на других условиях! Вы мне — моё имущество, я вам — вашего супруга.       Это почти похоже на негодование. Вэй Усяня бесцеремонно вытолкнули вперёд.       — Я с вами не договаривался.       И во взгляде его были только спокойствие и уверенность. Как и во всей фигуре Владыки Ветров. Ни следа слёз, ни тени сомнений, одежда и вовсе сидела безупречно на обоих. Это несмотря на то, что Ши Цинсюань остался без руки.       — А ничего, что я здесь стою?       Для полного счастья не хватало бы только зовущего взгляда поверх веера. Улыбка Владыки Ветров была столь решительна и беспощадна, что увидев её, и Цзинь Гуанъяо, и его папаша похватали бы подолы своих одежд и побежали бы к Не Минцзюэ, плакать и просить приюта.       — Ши Цинсюань, ты утомителен. Шесть-шесть. Ты проиграешь.       Чтобы успокоиться, Черновод подбросил на ладони игральные кости. Те самые. Но где остальные две?       Вэй Усянь обратился в слух и сжал в рукаве палочку для еды.       — Ну и что. Я не девица в цветочном доме и не гаремный мальчик, чтобы тебя развлекать. Я пришёл за своим братом и за Владыкой Земли. Верни мне их. Сейчас же.       — А новогодние маньтоу не желаешь?       По залу прокатился звонкий смех.       — Нет. Я тебе спою. Прошу, начинайте, Ханьгуан-цзюнь.       Вопреки правилам этикета Лань Чжань грациозно опустился на пол и извлёк из чехла гуцинь.       — Что происходит?!       Черновода уже никто не слушал.       Полилась мелодия, чистая, как лёд, прозрачная, как слеза и прекрасная, как лучшая яшма. Вэй Усянь только предполагал, как она будет звучать, но не думал, что мелодия выйдет столь совершенно-холодной, словно безмолвие снегов.       От силы, от чувств, что вкладывал Лань Чжань в свою игру, задрожали стены. Прочное стекло покрылось паутиной трещин.       И голос Владыки Ветров безупречно оттенял и поддерживал партию гуциня. Это была нежность, которой можно убивать.       Позади Лань Чжаня и Владыки Ветров стеной вставали мертвецы.       Они тоже внимали ослепляющей силе песни. В голодной, жаждущей крови толпе Вэй Усянь разглядел белый огонёк и двоих перепуганных детей. А ещё двух заклинателей в белом и высокого мужчину с лицом, измождённым от долгого плена.       Всё они жаждали добраться до своего убийцы и теперь не подпитывали его могущество, а сами тянули из него силы.       Как и из Лань Чжаня, Владыки Ветров и самого Вэй Усяня.       Вэй Усяня вновь свалил приступ удушья. Оковы впились в его руки хуже собачьих зубов. Свет в его глазах стремительно мерк. Он понял, что останется здесь навсегда, и успел крикнуть Лань Чжаню:       — Продолжай!       И упал на каменные плиты пола.       Однако прохлаждаться ему не дали. Черновод вздернул его за шкирку, как нашкодившего кота.       — Ханьгуан-цзюнь, вы так хотите остаться вдовцом? Я в самом деле убью его. Неужели ваши представления о морали дороже любви?       Вэй Усянь пнул бы этого напыщенного осла, но сам едва стоял на ногах. Он успел лишь обменяться взглядом с супругом и чуть не отшатнулся, увидев в прекрасных глазах всю ненависть мира.       Лань Чжань и Владыка Ветров продолжили петь и играть. Слова Черновода ничуть их не заботили.       Гнев и сила мертвецов натянулись тетивой лука. Мелодия зазвучала резче и быстрее.       Поняв, что уговоры и шантаж бесполезны, Черновод швырнул в Лань Чжаня сгусток темного пламени. Вернее, попытался, но согнулся пополам от боли.       Вэй Усянь ударил его.       Игральные кости разлетелись в разные стороны.       Из левого глаза Черновода торчала та самая палочка для еды.       Вэй Усянь честно хотел воткнуть её в ухо, но завалился, как запойный пьяница, и провалил удар.       Или нет.       Тёмное пламя прошло левее и угодило в одну из каменных колонн, поддерживающих свод потолка. Она рассыпалась в пыль.       Черновод не мог пошевелить и рукой. Вэй Усянь предусмотрительно обездвижил его.       Всё ещё не понимая, на каком свете находится, Вэй Усянь распахнул ворот ханьфу Черновода и снял с тела мешочек с двумя костями. Он громко засвистел, призывая Хун-эра и Циньляна.       Лань Чжань прекратил играть. Крысы сытыми колобками скатились с его плеч.       — Тащите кубики!       Спустя минуту на его ладони лежали две игральные кости. Несмотря на окружающий бардак, крысы полезли к нему целоваться, смешно щекоча его усами.       — Для любви всегда найдётся время, да?       Лань Чжань посмотрел строго и обещающе. Уши у него пылали ярче, чем свадебный наряд.       — Не со связанными руками, — Владыка Ветров помог Вэй Усяню подняться. — Ханьгуан-цзюнь, я несколько в затруднительном положении. Освобождайте своего супруга сами.       Бичэнь легко разбил оковы. Вэй Усяня стиснули в объятиях столь крепких, что у него вновь заныли ребра.       — Никогда так не делай.       — Ай, осторожнее!       И больше они ничего не сказали.       Владыка Ветров подошёл к Черноводу.       — Я мог бы прочитать целую речь о добродетели, но это ужасно утомительно, да и оно тебе не нужно. Я заберу всё, что хотел. И давай без сцен. Свой долг тебе я заплатил сполна, ни один ростовщик не придерётся. Настало время и тебе расплатиться со всеми этими людьми. За две сотни лет набежали хорошие проценты. А ты сам учил меня, что долги надо платить вовремя.       По рядам мертвецов пробежал одобрительный гул. Все они желали добраться до своего убийцы и в ярости ничем не уступали Не Минцзюэ.       Владыка Ветров подошёл к погребальным урнам. Своей единственной рукой он открыл крайний левый сосуд.       — Ты знаешь Ши Уду и меня, но верно и обратное. Я хорошо изучил тебя. Ты не умеешь отпускать, — Владыка Ветров извлёк череп. — О, а вот и брат. Прости, что тебе пришлось ждать так долго.       Череп Владыки Вод скалился мудро и равнодушно.       — Ханьгуан-цзюнь, подайте, пожалуйста, цянькун. Он выдержит дорогу?       — Конечно.       В немой ярости Черновод смотрел, как бывший друг и любовник один за другим вскрывает погребальные сосуды.       — А это Мин И. Я сожалею, что с тобой все это произошло. Ты этого не заслужил. Никто этого не заслужил. Но если я и мой брат в самом деле виноваты, то тебе всего лишь не повезло.       К последнему сосуду он даже не притронулся.       Всё это время Лань Чжань делился с Вэй Усянем духовными силами и пытался залечить кровоподтеки и синяки на его руках. Вэй Усянь не понимал, какая сила сдерживает мертвецов, а потом увидел. Лань Чжань до предела натянул струны гуциня и держал их одной лишь своей волей. Долго продолжаться это не могло.       — Старейшина Илин, — Владыка Ветров поклонился ему, — кости.       До сих пор Вэй Усяню не доводилось убивать демонов, тем более, столь могущественных и опасных. Несколько секунд он тряс в сжатых ладонях кости, а потом высоко подбросил их вверх, пустив им вслед огненное заклятье. Под потолком кости весело вспыхнули.       Запахло вонью погребального костра.       Черновод отчаянно закричал, будто это он сам горел. Лань Чжань перестал сдерживаться и отпустил струны.       Они низко загудели. Последовал вой, от которого человек слабый духом поседел бы в одно мгновение.       Предвкушение звучало в нем.       — Уходим, — твёрдо сказал Владыка Ветров, — больше меня здесь ничто не держит. Он ваш.       Сквозь одно из треснувших стёкол хлынули первые струи темной воды.       В прошлой жизни Вэй Усяня разорвали на части собственные солдаты. В этой он видел, как призраки жадной толпой потянулись к Черноводу, к его ещё живой и горячей крови. Видел — и не мог отвести глаз.       Раздался хруст, будто кто-то вгрызся в куриную ножку.       — Не смотри, — Лань Чжань положил ладони на его веки, даром, что его самого едва не шатало, — это не для твоих глаз.       Вэй Усянь предпочёл ему поверить. Прежде чем сбежать, он свистом призвал Чэньцин. Флейта сразу высказала всё, что ему думает, глубоко занозив палец.       Они трое неслись по коридорам мёртвого дворца. Пол под ними шатался, тут и там лежали слуги, жизни в которых было меньше, чем в дешёвом гробу.       Что мертво, умереть не может, так ведь?       Крысы всеми лапами вцепились ему в волосы и тихонько верещали то ли от страха, то ли от азарта погони.       Стоило выскочить наружу, как дворец вздрогнул всеми стенами и рухнул, как карточный домик.       Земля ходила ходуном.       Раскалывались огромные камни и падали деревья.       Одной рукой схватив его, а другой — Владыку Ветров, Лань Чжань встал на меч и полетел. Не без труда, но Бичэнь выдержал троих. Что положено давать благородному оружию в качестве взятки: красивые ножны, рисовую бумагу, шею негодяя? Вэй Усянь был согласен на всё!       Когда они взмыли на высоту птичьего полёта, Вэй Усянь едва не свалился в бушующее море.       Остров уходил под воду.       Но Вэй Усянь увидел нечто, бывшее в сто крат хуже землетрясения. Только теперь он понял, сколь страшную силу они освободили из заточения.       С запада на остров Черновода шла огромная волна. С каждым чжаном она росла все больше, чтобы со всепожирающей мощью валом хлынуть на землю, и погрести под водой и хозяина, и его узников. Сверху ударила молния, знаменовавшая начало страшной бури.       В неистовстве своём разверзлись воды, и волны были выше древних гор, и казалось, в гневе море касалось грозовых облаков.       Небеса сделались цвета огня и крови.       В тот день Вэй Усянь, Лань Чжань и Владыка Ветров едва унесли ноги.       Старейшина Илин молился, чтобы этот кошмар дошёл до суши пустяковым штормом и чтобы никто не погиб.       Улетев на порядочное расстояние от бури, Вэй Усянь не поверил своим глазам.       По тёмной глади моря плыл тот самый трёхместный гроб, который он изготовил.       А в нём…       — Крысы и наши люди, — сказал Лань Чжань, крепче прижимая его к себе, — не мог же я их бросить?       До человеческого жилья они летели ещё три часа. Гроб плыл точно за ними.       Когда Бичэнь опустился, Вэй Усянь был готов целовать землю.       К счастью, этого не потребовалось. Чуть придя в себя, он отправился ловить гроб, прибившийся на мелководье. Оттуда хлынуло не меньше полутора тысяч крыс. И псина — чёртова псина, куда же без неё — со всех ног бросилась к Владыке Ветров и подставила счастливое пузо, высунув синий язык.       А Вэй Усянь так надеялся, что она потонула!       Рыже-чёрно-серая толпа зачарованно смотрела на них с Лань Чжанем.       Вэй Усянь снял со своего плеча Циньляна и почесал крыса под подбородком. Хун-эр продолжал сидеть у него на голове, как шапка или корона.       — Я бы взял вас в Гусу, но там же кролики. Однако зерном и сливками вы объедитесь, дайте только срок.       Лань Чжань коротко кивнул ему. Владыка Ветров робко погладил крысиную шерсть       Утром, едва забрезжило солнце, Вэй Усянь отправился в ближайший городок выкупить участок земли на две могилы. Чиновники в управе подивились его просьбе, но оформили все без проволочек. И даже подсказали ему, где купить лопату и похоронные принадлежности.       — Видимо, — сказал глава управы, зажигая благовоние, — кончилось наше Великое Бедствие. Теперь хоть в море не так страшно плавать.       Управился Вэй Усянь ещё до полудня.       Множество раз он раскапывал и разорял могилы, но впервые рыл землю, чтобы кого-то похоронить.       Кончив работу, он полез помогать Владыке Ветров собирать брата в последнюю дорогу.       И долго не мог найти слов от удивления. Потому что Лань Чжань привёл десяток плотников.       — Построить часовню. Так надо.       — А?!       Они будто поменялись ролями.       «А то ты опять начнёшь попрекать меня дядей и братом», — прочитал Вэй Усянь в его глазах.       Деревянную часовню над могилой Небесных Владык возвели быстро, как и отдали им последние почести. Вэй Усянь и трое крепких мужчин с почтением опустили два гроба в землю.       Глава управы пообещал через год построить каменную, чтобы было хорошее место поминовения.       — Не стоит, — резко сказал Владыка Ветров, — брату хватило почитания при жизни.       Чиновник снял с головы шапку.       — Эх, ваша божественность, это же не для вас, а для тех, кто близких на том острове потерял. Чтобы они могли прийти, вспомнить и поплакать.       Не проронив ни слезинки, Ши Цинсюань снял роскошные серьги и заколки.       — Этого должно хватить.       Люди принесли бумажные деньги и живые цветы на алтарь.       Разругавшись вдрызг с главой управы, Вэй Усянь выбил для всех крыс и их потомков право священствовать при часовне и храме.       — Но это совершенно неприлично! Крыса суть зверь нечистый и подлый!       — Зато верный и умный.       Циньлян и Хун-эр так привязались к ним с Лань Чжанем, что Вэй Усянь забеспокоился о том, чтобы зверьки не заболели с тоски. И если бойкий Хун-эр начал командовать братьями и сёстрами, то Циньляну жизнь была не мила без флейты и гуциня.       Его бесконечная любовь к музыке тронула даже Лань Чжаня.       — Кроликов не кусать и не есть.       Циньлян ткнулся ему в руку мокрым носом.       Настала пора проститься с Владыкой Ветров. Последнее время он молчал, что-то тяжело обдумывая. Превращаться в юношу он тоже не торопился. Ходил, опустив голову, жег благовония и гладил псину, решившую хоть в посмертии изобразить собачку на подушке.       Вэй Усянь приготовил ему еды в дорогу и даже не клал особо много перца.       — Уже выбрали, куда пойдёте, Владыка?       Изящная рука легла на тусклую собачью шерсть.       — Нет. Прежде мне надо понять, кто я и что я. Ханьгуан-цзюнь, я должен просить прощения.       Лань Чжаня будто заставили выпить три кувшина с уксусом. На изысканный поклон он старался не смотреть вовсе.       — Не стоит.       — Стоит. Я слишком плохо пел и путал слова. Я не гожусь для этой музыки. Никто из небожителей не годится для неё, кроме разве что одного.       Лань Чжань не желал ничего слышать.       — Вздор.       Вэй Усянь положил руки на закаменевшие плечи.       — Ни мой супруг, ни я не слышали фальши.       — Хорошо, если так. Выпейте со мной поминального вина. Не больше одной чарки.       Вино по вкусу напоминало пойло, но Вэй Усянь вытерпел. И готовился слушать. Щеки Владыки Ветров разрумянились.       — Я не вернусь на небеса. Мне не нужны слава и поклонение.       «Мне нужно, чтобы мой брат был жив», — услышал Вэй Усянь невысказанное.       — Они не стоят ничего, — продолжил Владыка Ветров, — но если вы будете три раза в год жечь благовония в честь нас троих, я был бы рад.       Дальше Владыка Ветров говорить не мог. Слезы комом встали в его горле. На его губах расцвела жуткая улыбка.       — Знаете, за меня всю жизнь решали. Сначала родители, которые до десяти лет одевали и воспитывали, как девочку, потом старший брат. Теперь я свободен и понимаю, что не хочу этой свободы. Но я ничего не могу изменить!       Псина участливо боднула его под локоть.       — Это пройдёт, — сказал Лань Чжань.       — Да, однажды пройдёт и это. Знаете, я бы отдал вторую руку без слёз и колебаний, лишь бы Уду был жив. Но если я посвящу себя мёртвым, он первый отвесит мне затрещину. Мне надо найти, ради чего жить дальше.       И хотя глупо сравнивать одного человека с другим, но Ши Цинсюань теперь напоминал только что потерявшего брата Не Хуйасана. Потерянного, несчастного, до того, как одержимость местью прожевала и выплюнула его душу.       Вэй Усянь поддержал Лань Чжаня, которого неумолимо клонило в сон, как всегда при опьянении.       Он широко улыбнулся, вспомнив о старой шутке.       — Посетите Юньмэн.       — Юньмэн?       — Красивый город. Покатайтесь на лодке, пособирайте лотосы, откройте чайную, поплачьте всласть…       Владыка Ветров поклонился ему.       — Это хорошие слова. Я над ними подумаю.       Владыка Ветров ушёл в ночь, взяв с собой лишь демоническую псину, которая спокойно могла нести его в обличии девушки.       На прощание они с Лань Чжанем подарили Владыке новый веер с птицами и цветами.       Вэй Усянь смотрел им вслед, пока собака не скрылась за линией горизонта.       И даже пожалел Цзян Чэна.       Море волновалось ещё три дня.       Вэй Усянь не помнил, как помог Лань Чжаню добраться до их комнаты и раздеться.       Посреди ночи ему приснился кошмар.       Вэй Усяня затянуло в сопереживание.       …И была древняя музыка, худшая пытка для такого, как он, кто добровольно исказил свою суть.       Музыка сорвала с него наносное. Огонь и музыка уничтожили желание казаться, а не быть. Но что было у него, кроме этого желания и мести?       Болело не только перемолотое в мельничных жерновах тело, болело то, что прежде звалось душой.       И был голос, разрезавший его на части, и гнев тех жалких и бездарных, кто пал от его руки.       И рука, защищавшая то, что было ей дорого.       И пришла волна, и огонь с небес, лишивший его могущества и дома, но подаривший свободу.       Он бесконечно долго падал, и когда света не осталось совсем, ногами и руками он нащупал дно. Целому миру не было дела до его горестей и страданий. Он бы лежал на дне века, наблюдая течение воды, рождение жизни и пир смерти на телах погибших китов. Это была бы хорошая аскеза, жуткая и бесполезная, как отданное собакам тело красавицы-императрицы.       Но одна из его слуг, костяная рыба, от которой он не ждал ни признательности, ни благодарности, спустилась за ним в бездну и вынесла на себе.       …От его острова остался лишь каменный утёс, о который он ухватился.       Над морем сияли звезды.       Свет их тонул в черноте его пустой глазницы.       Хэ Сюань — бывший праведник, бывший учёный, бывший демон и убийца, бывшее Великое Бедствие — стоял над бездной вод.       У него не осталось ни страдания, ни ненависти к глупому мальчишке и к двум орудиям слепого рока.       Он не знал, что с собой делать.       В досаде он пнул камень и едва не соскользнул в воду.       И хотя луны не было, на переливающуюся поверхность моря приглашением легла серебристая дорожка.       Хэ Сюань сделал первый шаг и пошёл по воде, не оглядываясь назад.       Путь его лежал в Призрачный Город.       «Когда твой дом отберут за долги, — звучал в его ушах насмешливый голос, — когда заимодавцы намнут тебе бока за все хорошее и будут не так уж неправы, приходи ко мне.       Теперь он понимал, что имел в виду Хуа Чэн.       Каждый шаг на этой дороге давался неимоверно тяжело. Ноги кровоточили.       Радовало одно: благодаря выходке этих насекомых до его праха не доберутся те, кто жаждет его смерти.       Однажды он начнёт все сначала.       Вэй Усянь проснулся от удушающего страха. Сердце его пыталось выпрыгнуть из груди и сбежать куда-то во дворец Яньло.       — Что с тобой?       Лань Чжань встряхнул его за плечи, прогоняя наваждение. Вэй Усянь вскочил с кровати.       — Что-что... Мы убили его не до конца!       Надо было заглянуть в четвёртый сосуд. Боги, боги, почему он сразу об этом не подумал?! Вэй Усянь бросился одеваться, но Лань Чжань прижал его к постели.       — Он пережил свой яд. Спи.       С Лань Чжанем творилось что-то странное. Грудь часто вздымалась, глаза смотрели мутно, а пальцы в бессилии сжимали покрывало.       Должно быть, ему приснился старый, ещё военных времен сон.       Вэй Усянь успокаивающе провёл по бугристой от шрамов спине.       — Что сегодня?       — Ничего.       В личном списке Вэй Усяня это слово стояло где-то между «спасибо» и «несовместимый с жизнью ужас».       Лань Чжань сел и отвернулся от него. Это означало, что приснилась ему отменная мерзость, из-за которой он будет грызть себя неделями.       С тех пор, как они вернулись от Черновода, Лань Чжань не прикасался к нему. И не вёлся на все возможные хитрости, будто построив между ними стеклянную стену.       Вэй Усянь ненавидел стены.       Сползти с кровати и положить ему голову на колени было самым мудрым решением.       — Жёстко же, — тускло бросил Лань Чжань.       Это он не клал голову на колени шицзе. Проказливая улыбка вышла сама собой. Вэй Усянь с трудом удержался от того, чтобы поцеловать под коленом.       Им предстоял честный разговор. Игра тучки с дождём могла подождать.       — Не-а. Мне нравится.       Он удобнее устроился на коленях и порадовался, когда пальцы Лань Чжаня вплелись в его волосы. Это значило, что он хочет говорить.       — Послушай, сны — это только сны. Однажды мне приснилось, как за мной гоняется задница Вэнь Чао и чего-то требует. Это было ужасно.       Уголок рта дёрнулся. Вэй Усянь пошёл в наступление.       — Говорят, сны чего-то да значат. Я думаю, наш разум так выносит мусор. Днем мы слишком ему мешаем.       Почему-то Лань Чжань дёрнулся, будто его со всего размаху ударили дисциплинарным кнутом. Этот же взгляд Вэй Усянь видел в пещере, когда ругался с Владыкой Ветров.       — Хватит.       И где он допустил ошибку? Вэй Усянь со всей силы вцепился в белое запястье. Он заговорил со всей возможной горячностью, со всем отпущенным ему красноречием.       — Послушай, я знаю, что часто не вижу чужого носа и веду себя, как мышь в фарфоровой мастерской.       — Вэй Ин...       И где Лань Сичэнь, когда он так нужен? Временами Вэй Усянь думал, что старший брат супруга ушёл в затвор не только из-за того, что хотел прожить свою боль, но и потому что устал быть толмачом между пороком и добродетелью.       Вэй Усянь глубоко вздохнул, набирая побольше воздуха.       Со словами было плохо у них обоих.       Их пальцы переплелись сами собой.       — Дай доскажу. Меньше всего я хочу задевать твои чувства. Ну так и говори мне о них! Я не хочу делать тебе больно, но я не читаю мыслей. Говори о себе. Не об обществе, не о морали, а себе! Общество не переломится, мораль не тонет, а от моих слов и действий плохо тебе.       Очевидно, его слова подействовали, но как-то странно.       Лань Чжань затащил его на кровать рядом. Кажется, он не мог уложить в голове мысль о том, что можно говорить о себе.       — Дело не в этом.       — А в чём? Неужели ты мне настолько не доверяешь? Но да, я столько раз обижал тебя, что все это заслужил.       В Вэй Усяня пихнулись подушкой.       — Ты едва не погиб.       — Заметим, я все ещё жив.       В неярком свете ночника глаза Лань Чжаня отливали золотым. У губ его залегла горькая складка, которую Вэй Усянь прежде не видел.       — Из-за заклятья молчания. Я сам его наложил. А ты не мог даже закричать.       Сердце Вэй Усяня преисполнилось нежности к этому упрямому средоточию добродетелей. Да что там, он чуть не влюбился в Лань Чжаня снова!       — Даже если бы смог, это ничего бы не изменило, а только ухудшило дело. Черновод утащил бы нас двоих и начал бы играть в игру «я убью тебя на глазах того, кого ты любишь». Или предложил бы тебе убить меня.       — Вэй Ин, — прозвучало это совсем безнадёжно, — я чуть не потерял тебя так же, как её.       — Кого?       Через минуту до него дошло.       — Госпожу Лань, да?       Всё, что смог сделать Лань Чжань, — это коротко кивнуть. Лицо его скрывали длинные пряди волос.       Слова кончились.       Он вдруг понял, что видит не сильнейшего заклинателя своего поколенья, не взрослого мужчину, пережившего самый страшный кошмар своей жизни, а малыша, которого больше никогда не пригласят к маме.       — Тебе было шесть. И ты ничего не мог сделать. Люди умирают. Но сейчас все иначе.       Лань Чжань обнял его так, словно хотел стереть всякую границу между ними. Порой, после очередной передряги, из которой они выбирались живыми и непобитыми, Вэй Усянь думал, что вся их удача закончилась друг на друге.       Разговор в очередной подтвердил его правоту.       — Нет. Её назначили виноватой. Тебя назначили виноватым. Никто, — ему внезапно стало больно говорить, но он упрямо продолжил, — никто не хотел разбираться и думать. А на острове не думал я. Я не лучше их, Вэй Ин.       Что мог сказать Вэй Усянь? Что он был опасен и сознательно позволил разорвать себя на части? Что люди ненавидят и за меньшее, чем Тёмный Путь и убийство старейшины? Разве это могло утешить юношу, влюбившегося не в того и пошедшего против своего клана? Разве это могло успокоить сироту, который не слышал о своей матери ничего хорошего?       — Если я скажу, что твоя вина много меньше наказания, ты мне поверишь? Не наказывай себя.       От следующих слов Лань Чжаня у него зашевелились волосы на всех местах:       — Нам не сказали, от чего она умерла. Брат думает, что это тоска. Дядя...       Старый сморчок наверняка не сказал ни одного доброго слова, кроме того, что написал Конфуций.       — Дай угадаю... «Почитай отца и мать своих» и десяток нелестных эпитетов?       — Да. Я не спрашивал. Не хочу.       Вэй Усянь поднял с пола скомканное одеяло, расправил его и накрыл их обоих.       Он решил, что кроме «спасибо» и «прости» между ними не будет дурных недосказанностей.       — Боишься, что её убили? Яд?       И что всё, во что он верил, в третий раз обратится в ничто. От такого сходят с ума и умирают. Медленно и незаметно для чужого глаза.       Лань Чжань помог ему устроиться удобнее на своём плече. Руки его слегка дрожали.       — Я думал о чае. Давай спать.       Прежде, чем сон смежил их веки, Вэй Усянь убрал с безупречного лба прилипшую прядь. Он хотел запомнить этот миг полного доверия.       — Ханьгуан-цзюнь, не надейся, что избавишься от меня в ближайшие лет триста. Ты сам этого захотел.       — Вздор.       Вэй Усянь легонько поцеловал его в губы.       — Я не смогу любить тебя за неё.       — Извращенец.       А где такое родное «убожество»? Вэй Усянь легонько щёлкнул его по носу.       — Сам такой. То время прошло. Но я могу любить тебя за себя. Так сильно, как умею.       Лань Чжань уже спал.       Утром ещё оставались дела в часовне. Вэй Усянь насыпал крысам зерна и строго-настрого наказал местным не обижать хвостатых.       — Они помогли победить страшного демона и заслужили достойную жизнь.       Молоденький священник с нежным, как у девушки, лицом, обещал заботится о меньших братьях во служении. Но он растерял все слова, когда Циньлян и Хун-эр принялись чистить друг другу шерсть, прощаясь навсегда.       Уложив кости заклинателей в мешочки цянькун, Вэй Усянь с супругом отправились в обратный путь.       Душу они отвели на ночной охоте, прикончив злобного призрака, правда, изрядно заляпавшись в крови.       Первым, что сделал Вэй Усянь в ближайшей гостинице, — это потребовал себе горячей воды и бочку для купания.       Стоило вылезти, как его тут же прижали к стене. Острые зубы безжалостно впились в шею.       — Три раза.       Вэй Усянь вспомнил, сколько ночей они пропустили из-за «вроде-не-совсем-покойного-темнейшества», и ему сделалось страшно.       — Гэгэ, пощади!       — Нет.       Лань Чжань в ту ночь был ненасытен и безжалостен, позволяя себе все, о чем обычно молчал. Вэй Усянь сорвал голос и поутру хрипел, то ли как висельник, то ли как пират.       Впрочем, сам он взял своё на следующем заходе, завязав благоверному глаза лентой и как следует измотав его ласками и нежностью, от которых Лань Чжань терял голову, стыд и волю.       Кровать их ночных игр не пережила.       После того, как они расплатились за поломанную мебель, хозяйка воровато огляделась по сторонам и протянула Вэй Усяню шёлковый шарф.       — Хоть прикройтесь, молодой господин. Смотреть жутко.       Шея его и впрямь больше напоминала жертву неопытного палача. Лань Чжань делал вид, что происходящее его ничуть не касается, но то и дело бросал на Вэй Усяня заинтересованные взгляды. От его ушей можно было поджечь небольшую бумажную мастерскую. Поняв это, Вэй Усянь принялся дразниться и обещать с новой силой. Каждую ночь ему приходилось, и неоднократно, к обоюдному удовольствию, отвечать за свои слова.       Ранней осенью, когда золото и киноварь ещё не успели тронуть листву деревьев, они вернулись в Гусу.       За время их отсутствия Сычжуй ухитрился опять подрасти.       — Смотри, перерастешь отца, будешь здороваться с косяками дверей. А потом у тебя вырастут рога.       Сычжуй, добрая душа, долго хлопал глазами.       — Какие рога, зачем рога?       Вэй Усянь молча сгреб мальчишку в объятия.       — Как зачем? За тем же, что и редиска!       — Учитель Вэй! Я уже не маленький!       Да, конечно, страшно взрослый молодой господин целых семнадцати лет.       Разобрав вещи, Вэй Усянь повёл детей в горы ловить нечисть. На охоте, чуть поодаль их сопровождал Вэнь Нин, которого надёжно скрывал густой туман.       От холода у Вэй Усяня и детей зуб на зуб не попадал. Чтобы согреться, они принялись подшучивать и поддевать друг друга.       — Дети, запомните, горная нечисть куда злее, чем речная и равнинная. Кто мне скажет, почему? Лань Сычжуй, ты и так знаешь, пусть ответят другие.       Взметнулся лес рук. Первым успел Цзинь Лин.       — В горах жрать нечего, кроме монахов. Да и те тощие.       Сын шицзе тоже изменился. Теперь он не пытался задирать сверстников, а целенаправленно доводил взрослых ужасными манерами, проверяя умение дать по голове.       — Верно. На равнине и в любой реке всегда есть чем поживиться. Там паломники, здесь прачки, там дети убежали в лес. Если нечисть полезла в горы, то у нее не всё в порядке с головой. И шевелиться, чтобы поужинать хотя бы раз в неделю, ей придётся раз в пять больше. Здесь у кого угодно испортится характер. Эти твари — настоящие мастера скрытности. Им ничего не стоит обдурить даже опытного заклинателя. Смотрим внимательно и не гоняем чаек.       Вэй Усянь был готов ко многому, но не к тому, что Фея возьмёт след и притащит их всех к пещере, где сидел горный черт.       Увидев их, рогатый отбросил недоеденную ногу.       — Опять вы! Слышь, старейшина, я честный чёрт, а не Великое Бедствие, дай пожрать! А то я нашему граданочальнику пожалуюсь!       Из-под сросшихся бровей сверкнули красные глаза.       — Перед вами типичный представитель одноногих чертей-людоедов. Заманивает путников, заставляет играть с собой в карты. Карты, если что, краплёные.       — Э-э-э, не надо, старейшина! Я играю честно! Перекинемся в картишки? Я даже жулить не буду, не то придёт твойный хахаль и разнесёт здесь все по камушкам! Старейшина, ты это, не смотри на меня, как на опухоль? Тебе вообще меня бить по чину не положено! Спасите, помогите, зрения лишают! Ай, нечисть горная, из родного жилья за неуплату выселяют!       Эхо в горах предвкушающе завопило.       Показалось ему, или даже Фея прикрыла лапой покрасневший нос? Бедняга Цзинь Лин скривился так, будто его заставляли кувшинами глотать горькое лекарство.       Вэй Усянь не мог допустить, чтобы последнее слово осталось не за ним.       — Во-первых, не хахаль, а законный муж. Во-вторых, ты, гад хвостатый, у меня наглядное пособие для молодежи. Твоё слово будет в день духов! Дети, он ваш. Ни в чем себе не отказывайте.       Дети и не отказали. От черта не осталось ни рогов, ни копыт, ни хвоста. Фея такую мерзость жрать отказалась.       Вернувшись в цзинши, Вэй Усянь долго не мог согреться, а потом, смущаясь, попросил у Лань Чжаня его старые отчёты.       От удивления он даже отложил учительскую кисточку.       — В Пристани Лотоса что, никогда не писали восьминогое сочинение?       — Нет. Дядя Цзян терпеть не мог бумажную волокиту. Госпожа Юй, знаешь ли, тоже.       — А как вы разбирали ошибки?       — А ты что, не знаешь пословицу: хозяин мастерской фейерверков ошибается один раз? Поначалу нас выпасывали старшие, а потом сами. Если ловили что-то необычное, то сочиняли всей толпой.       Думал Лань Чжань громко, а главное, сплошь непристойно.       — Списывать — запрещено.       — Я знаю, сто двадцатое правило на стене. Мне не списывать, мне хоть понять, как оно выглядит, когда пишет не Лань Цзинъи. Мне ещё собирать этого вашего дядю.       На стол легла пачка отчётов, перевязанная чёрной лентой.       — Читай.       К десятой работе до Вэй Усяня дошло. Он растёр тушь, приготовил бумагу и сел писать о последних днях того несчастного дяди Ланя. Он нарочно старался использовать самые сухие слова и обороты — не хотел переживать все это снова. По сравнению с описанием ранений и увечий события заняли поразительно мало места. Вэй Усянь постарался не упустить ничего.       В час цзи он нарисовал последний иероглиф.       — Я проверю.       По мере чтения лицо Лань Чжаня делалось всё холоднее.       — А остальные двое?       — Я пока не успел.       Кончилось тем, что возмущенный Циньлян пришёл укладывать их спать. Крыс отлично обжился в Гусу. От кроликов он держался подальше, блюдя этикет, но стоило ему услышать флейту, гуцинь или стихотворение, как он сначала долго восхищённо водил носом, а потом садился, умильно сложив перед собой лапки. С Яблочком они жили душа в душу. Поначалу дичившиеся адепты скоро привыкли и норовили угустить чем-нибудь вкусненьким.       Почему-то никто не верил, что это просто крыса. Как-то раз, случайно проходя мимо, Вэй Усянь услышал беседу барышень-заклинательниц. Судя по всему, они были накоротке.       — А я на что угодно спорю, что это заколдованный человек!       — Да просто крыса с приличными манерами. Уймись.       — Для крысы Циньлян слишком умный, обходительный и любит искусство. Некоторым людям не мешало бы брать с него пример. Посмотри на его шёрстку, сразу видно хорошее происхождение! А какие у него умные глаза!       Вэй Усянь старался не выдать себя всеми силами. Не смеяться, только не смеяться на все Облачные Глубины.       — Даже безголосая тварь стремится к просвещению и вежеству. Так сказал Конфуций. Господин Циньлян, не хотите ли угощения?       —А может, это прекрасный принц. Или просто добрый юноша.       — И злая колдунья, то есть покойный Демон Чёрных Вод, обратил его в крысу? Юэ, ты опять?       — Почему сразу колдунья? Может, это он сам нагрешил и теперь искупает свои грехи смирением и аскезой. А представляешь, как он играл на гуцине? Не хуже нашего Ханьгуан-цзюня.       — Это как же надо нагрешить, чтобы тебя обратили в крысу? Да ещё с любовью к музыке. Юэ, тебе лишь бы романы сочинять!       — Интересно, а его имя что, означает, «кующий золото»?       Дальше Вэй Усянь не смог слушать.       Это воспоминание помогло ему собраться с духом перед тем, как отдать отчёт Лань Цижэню. Дождавшись окончания занятий, он очень вежливо попросил уделить ему немного времени, с поклоном отдал бумаги и, не дожидаясь брани, ушёл к себе. Восстанавливать лицо несчастного хотя бы для пристойной посмертной маски. Дело продвгалось медленно: он не хотел навредить костям и по двадцать раз перепроверял все измерения. Глина потом тяжело отходила с рук.       Вечером Лань Чжань принёс ему чашку супа. Вэй Усянь ел, почти не чувствуя вкуса. Все его мысли сосредоточились на носовой перегородке.       — Дядя расстроен.       — Нашел гору ошибок? Почерк не тот?       — Нет. Они дружили. Все эти годы…       Лань Чжань замолчал. Должно быть, дядя вылил на него целый ушат горя и негодования.       А может, старику стало плохо с сердцем.       — Он думал, что кузен сбежал с красивой вертихвосткой?       — Его душа не приходила, когда играли «Призыв» и «Расспрос». Мы думали, что он жив.       Вэй Усянь надеялся, что после низвержения острова душа несчастного нашла покой.       Утром он повёл Яблочко к кузнецу, сменить подковы на зимние.       В Облачных Глубинах навстречу ему быстро шли Лань Цижэнь и несчастный Лань Цзинъи.       — Вэй Усянь, где тебя носит, когда ты так нужен? Почему пожилой заслуженный человек должен бегать за тобой?!       Лань Цижэнь потряс его отчётом. Вэй Усянь приготовился к неизбежному нагоняю.       — Я здесь.       — И даже не чувствует себя виноватым!       Вопли о собственной безнравственности Вэй Усянь давно научился слушать вполуха. Судя по красному лицу, запасов негодования должно было хватит от стены правил и до обеда.       «Боги, — тоскливо подумал он, — зачем я связался с Ханьгуан-цзюнем? А, да. Я же его люблю. А орден, дядя и вся эта политика к нему просто прилагались».       Желая побыстрее отвязаться, Вэй Усянь отвесил церемонный поклон.       — Чем я могу служить учителю Ланю?       Не скрывая злорадства, старик вытолкнул вперёд несчастного Лань Цзинъи.       — Сможешь, ещё как сможешь. Вот тебе ученик. Распоряжайся как умеешь, только чтобы через год он лица умел восстанавливать не хуже тебя. Начнёт ленится — не стесняйся жаловаться и выдавать палок. Ну, поклонись наставнику сейчас же! Не позорь меня и весь орден!       У Лань Цижэня получилось исполнить заветную мечту госпожи Юй. Вэй Усянь бессильно открывал рот и не знал, что сказать. Хотя нет, знал.       Что это вообще было?       Старик ушёл, высоко подняв голову. Лань Цзинъи смотрел на Вэй Усяня, как невинная дева на злодея.       — Я призраков боюсь. И костей.       Хорошо, были в его жизни времена гораздо хуже.       — А зачем тогда…       Лицо Лань Цзинъи стало настолько кислым, будто его заставили выхлестать кувшин уксуса пополам с лимонным соком.       — Я просто рисую лучше всех. Учитель Вэй, а можно…       — Нет. Сказали «надо» — значит, надо. Что это за заклинатель, который боится покойников?       На этом чудеса не кончились.       Тем же вечером к Вэй Усяню подошла статная женщина в белом. Её красивое лицо не портили ни годы, ни крючковатый нос. Вместе с ней пришла совсем юная, странноватого вида барышня.       — Лань Цзинь приветствует учителя Вэя.       Они поклонились друг другу.       Вэй Усянь вспомнил, что так звали старшую над женщинами Ордена.       — Чем я могу быть полезен уважаемой госпоже Лань Цзинь?       Он уже догадывался, к чему идёт дело.       — Лань Цзинь смиренно просит вас быть наставником для этой ученицы. Подойди, Лань Юэ.       Девочка тоже отвесила поклон. На Вэй Усяня она глядела без робости и страха.       — Тоже хорошо рисуешь? Уважаемая господа Лань Цзинь, не будет ли барышне Лань Юэ неудобно учиться у меня?       Женщина отмахнулась, как от надоедливой мухи.       — Лань Юэ исполнительна, трудолюбива, тянется к знаниям, а кроме того, не боится покойников. Она не страшится трудностей и не станет отлынивать от работы. Позвольте сказать, учитель Вэй. Ни один разумный человек не станет класть весь жемчуг в один мешок. Если доверять все знания лишь одному, то что останется другим в случае его внезапной смерти на ночной охоте? Разве допустил бы Конфуций, чтобы лица женщин восстанавливал мужчина? Он бы нашёл это верхом безнравственности. Но поскольку мы часто нуждаемся в установлении истины, то разумнее пойти по пути наименьшего зла. Если Лань Юэ обучится у вас, то она сможет учить и других заклинательниц. Возьмётся ли учитель Вэй за это дело?       Так Вэй Усянь, не успев моргнуть глазом, обзавёлся двумя учениками.       Перед отходом ко сну, расчесывая волосы Лань Чжаня гребнем с журавлями, он не выдержал.       — Что это было?!       Благоверный, Вэй Усянь был готов прозакладывать голову, в глубине души смеялся над ним. Лицо его оставалось спокойным и бесстрастным.       — Дядя считает, что от тебя есть толк.       — Я не про это! Причём здесь госпожа Лань Цзинь? Как она быстро прибежала, я даже квакнуть не успел! У них что, с твоим дядей заклятая дружба?       — Почти.       Циньлян взобрался прямо по вороту ночного одеяния Лань Чжаня. И сел на плечо, ехидно сверкая глазами-бусинками.       Вэй Усянь коснулся лбом пола.       — О многомудрый учитель Лань, поведайте же мне эту историю. Обещаю, я буду хорошим учеником. И даже всё запишу.       Не стесняясь ничего, Вэй Усянь отчаянно строил мужу глазки. Тот поддержал игру, грозно нахмурив брови.       Слишком мало в их жизни было подлинного веселья.       — Не сиди на холодном.       Устроившись под тёплым боком, Вэй Усянь приготовился слушать.       — Дядя чуть на ней не женился.       Оставалось порадоваться, что под спиной лежала перина.       — Ты, должно быть, шутишь?!       Скулы Лань Чжаня порозовели.       — Зачем? Дядя тоже был молодым. Они нравились друг другу. Дед и бабушка успели их благословить. Госпожа Лань Цзинь — сильная заклинательница, дело шло к свадьбе. Но сначала пропал его двоюродный брат, потом наш отец женился и появились мы.       — И конечно, твой дядя принялся петь, что всё это ужасная ошибка?       — Не думай о нём так плохо. Дядя говорил об ответственности, долге и плохой карме. Они разругались.       Если старик зудел точно так же, то у госпожи Лань Цзинь золотое терпение!       — И замуж она, разумеется, не вышла.       Вэй Усяню стало ужасно грустно. Он устроил голову на чужом плече. И чуть не свернул шею, услышав другой ответ. Перебравшийся на его голову Циньлян негодующе застрекотал.       — Почему? Три раза. И семерых детей родила.       — А?!       Только и смог сказать Вэй Усянь.       — Второй раз — за брата мужа, это не считается. Третий — за старшего целителя Ордена. Выправлять плохую карму и по особому разрешению главы клана.       Уголок его рта дёрнулся, а Вэй Усянь хохотал в голос.       — Лань Чжань, почтенная госпожа что же, всё делает в пику твоему дяде, сохраняя при этом почтительность до последней черточки и не нарушая правил? Великая женщина, я тоже хочу так!       Лань Чжань заткнул его крепким поцелуем.       Под занятия им выделили отдельное, хорошо проветриваемое помещение на окраине Гусу, точно на границе, разделявшей мужскую и женскую территорию. И даже сделали два входа.       На столах Вэй Усянь разложил скелеты заклинателей. Разобраться с причинами их смерти, равно как и детально все описать, ещё только предстояло.       Его никто не гнал, оттого он меньше злился и допускал ошибки. Постепенно произошедшее с этими бедолагами на острове обрастало все большим количеством страшных подробностей.       Сверх прочего Вэй Усянь занимался со своими учениками три раза в неделю.       И если Лань Юэ любила и умела учиться и задавала множество вопросов по существу, то Лань Цзинъи на каждое занятие шёл как на заклание. От занятий с ним Вэй Усянь уставал так, будто по нему маршировали четыре армии.       Лань Цзинъи делал все задания, заучивал все цифры, но, не сказав ни слова, умудрялся очень громко страдать.       Увидев это, Циньлян всякий раз изображал обморок лапками кверху.       — Молодой господин Вэй, — сказал ему как-то Вэнь Нин, — может, у мальчика не лежит душа к этому делу. Его не спросили.       От Призрачного Генерала давно никто не шарахался. И дети, и взрослые воспринимали его то ли как часть мира, то ли как почтенное орденское привидение. Но наказания в виде стойки на руках все равно давали.       — Меня не спросили тоже. Лань Юэ не ноет и не жалуется.       — Но вы можете сказать учителю Ланю «нет». А барышне Лань Юэ это интересно, она сама хотела у вас учиться.       Однажды, придя в ланьши на час раньше, он застал картину, от которой старик Лань отправился бы к праотцам, прихватив почтенную госпожу Лань Цзинь.       Лань Юэ что-то яростно втолковывала Лань Цзинъи, невежливо тыкая куда-то в окрестности грудной клетки правого скелета.       — Посмотри на эти отметины. Его точно рвали собаки и хорошо, если не при жизни. Суставы смещены относительно правильного положения, значит, это подвес или дыба. И ногти сломаны, значит, он вырвался или царапался.       В яблочко. Молодец, девочка.       Лань Цзинъи совсем повесил голову.       — Как ты все это запоминаешь?       — В отличие от некоторых, я не щелкаю на занятиях клювом!       Вэй Усянь кашлянул, привлекая внимание парочки.       — Разве вы не занимаетесь у меня отдельно?       Перепуганный Лань Цзинъи бросился отвешивать поклоны.       — Учитель Вэй, не ругайте Лань Юэ, я сам её попросил помочь, она ни в чём не виновата! Это я покойников боюсь!       Зачем же так противно выть на одной ноте?!       Вэй Усянь вылил ему кувшин холодной воды на голову. Цзинъи продолжал причитать.       — Ай, тихо! Не надрывай душу! Лань Юэ, продолжай объяснять этому лодырю.       — Учитель, что, правда можно?!       Так Вэй Усянь узнал страшную тайну ордена Гусу Лань: внутри каждого адепта жила драчливая, горластая и очень большая птица.       Воспитание и три... Уже четыре тысячи семнадцать правил были призваны хоть как-то её сдержать.       Эти соображения он изложил перед сном Лань Чжаню.       — Вздор.       Но теперь в позе супруга чудилось нечто от нахохлившецся птицы размером с дом.       -— Кто знает, — Вэй Усянь взял его за руку, — благослови меня, а? Я собираюсь нарушить две, а то и три сотни ваших правил.       — Что?       — Ханьгуан-цзюнь, не торопи события. Прежде я должен переспать с этой мыслью. Как знать, может, с утра мне вовсе не захочется лишиться головы.       — Ты лишишься головы сейчас. Вэй Ин, что ты задумал?       Он не вытерпел и выложил свою затею до последней монетки. В воздухе разливался аромат опасности и близкого скандала.       — Ты сошёл с ума.       — Завтра увидим. Обещаю, я с ними нежно. Понимаю, люди пожилые к такому не готовы...       — Помолчи.       В следующие два часа Вэй Усянь делал что угодно, но не молчал.       С утра голос звучал хрипло, даже чай с травами не мог спасти дело.       После окончания утренних занятий к нему пришли и старик Лань, и госпожа Лань Цзинь, каждый со своего входа. Их весьма интересовали успехи Лань Цзинъи и Лань Юэ. Ради этого они даже не выказали негодования двум скелетам. На Циньляна он попробовал шикнуть, но крыс горло развернулся тыловой частью и высоко задрал лысый хвост.       Памятуя о своём обещании, Вэй Усянь постарался их подготовить. Усыпив бдительность противника сладкими речами, он ввернул как бы между делом:       — А чего бы мне не учить этих двоих вместе?       От разневанных воплей чуть не вылетели окна и едва не сорвало крышу. Вэй Усянь был к этому готов. Как и к обвинению в собственной распущенности.       — Барышню учить с молодыми господами! Учитель Вэй, вы нездоровы!       — А Цзинъи у нас теперь что, во множественном числе?       Старик Лань не отставал:       — Не бывать этому! Мужчины и женщины различны по своей природе! Ты весь в свою мать...       — Спасибо, — невежливо перебил его Вэй Усянь, — я знаю.       И заинтересованно посмотрел на бороду свекра. Тот побурел.       — Если допустить подобное, начнётся гнусность и разврат! И убери, наконец, эту крысу.       Циньлян несколько раз щёлкнул языком: «Я здесь работаю и пользу приношу, а от тебя, старый горчичник, один вред и три больших расстройства».       От самой мысли, что почтенный учитель может пререкаться с крысой, человеку непосвящённому сделалось бы худо. Вэй Усянь чувствовал себя как рыба в воде.       Он вдруг понял, как может уесть старого зануду раз и навсегда.       — Учитель Лань, мы с вашим племянником одного пола, но это не мешает нам предаваться разврату и прочим гнусностям. Кроме того, если кто-то попытается покуситься на мои столы...       Правильно говорят: самый большой развратник тот, которого никто не додумался затащить в ближайший сарай и там в ночной тиши научить плохому. Пока старик молча закипал, Вэй Усянь развил наступление:       — А отчего бы нет? Лань Юэ редкая умница и учится намного лучше Цзинъи. Ему одному плохо, нужна компания. Товарищ, который знает и делает больше, не даст ему бездельничать и тосковать.       — Не бывать этому!       А госпожа Лань Цзинь задумчиво склонила голову, что-то складывая в уме. Можно сказать, он её почти уговорил.       Вэй Усянь откланялся, пошёл к выходу и стал считать в обратном порядке. Четыре...       — Я тебя не отпускал!       — Почтенный учитель Лань, великодушно прошу простить, но это моя мертвецкая.       Три, два... Он распахнул двери.       — Стой! Куда без мантии в ночь холодную? Вернись сейчас же! Надо поговорить.       Ради закрепления достигнутого Вэй Усянь чуть сдал позиции.       — Я же не прошу вас учить вместе всех. Только этих двоих. И у них, и у меня будет больше свободного времени и мы быстрее управимся с нашими страдальцами, — он кивнул в сторону скелетов. — Кроме того, почтенная госпожа Лань Цзинь права. Если что-то случится с одним, второй должен встать на его место.       Но старик не собирался сдаваться так просто. Глаза его покрылись сеткой кровавых жилок.       — Вэй Усянь, что ты за человек такой! Всю жизнь ты смеёшься над этикетом, обычаям и людскими законами!       — Почтенный учитель Лань, вы видите здесь мужчин или женщин? Я вижу лишь кости, прежде бывшие людьми. Уже и не помню, что говорил на этот счёт Конфуций, но с тех пор много воды утекло. Помнится, во времена Цао-Цао на пиршествах ели глаза поверженных врагов. Теперь так не поступают даже гунны.       Лёд треснул. Старик ничего не смог сказать.       — Зря вы так с ним, молодой господин Вэй.       Всё это время Вэнь Нин был неподалёку, охотясь на пакостного болотного духа.       Вэй Усянь рассмеялся.       — Ничего, ничего, лет через десять привыкнут, лет через двадцать — прославят, а после смерти — как всегда проклянут.       Само собой, Лань Цижэнь не сдался сразу. Через неделю Лань Сичэнь пригласил их к себе в гости. В домик их с Лань Чжанем матери, где он пребывал в затворе.       — Молодой господин Вэй, что вы с моим братом учудили с Великим Бедствием? А наш дядя?       В заточении лицо старшего брата Лань Чжаня осунулось. Из глаз ушла прежняя чарующая мягкость. Вэй Усянь отогнал от себя мысль, что в том проклятом гробу на самом деле похоронили троих.       — Позвольте ответить, глава, но Черновод сам виноват.       — Брат, — твердо сказал Лань Чжань, — преступления Демона Чёрных Вод превысили меру человеческого терпения.       Лань Сичэнь разлил красный чай. В нём будто затеплилась жизнь.       Говорить пришлось в основном Вэй Усяню. Старший брат Лань Чжаня слушал очень внимательно, задавая неожиданные вопросы в сложных местах.       Когда Вэй Усянь закончил говорить, у него заплетался язык.       — Ах, как скверно... — Лань Сичэнь пристально посмотрел на брата. — История гораздо хуже, чем я думал.       — Брат?       «Что ты там себе насчитал и надумал?» — так следовало перевести одно единственное слово.       От той, прежней, до храма Гуанинь, улыбки у Вэй Усяня посветлело на душе.       — Я порой играю на Лебин. Ей вредно долго застаиваться. Всё лето и часть осени я слышал от духов, что ты, брат со своим супругом и владыкой Ветров... Как же они говорили… «Упокоили и утопили одного из самых страшных демонов с помощью песни». Боюсь, ваш подвиг переживёт века и ни один приличный демон не захочет сталкиваться с вами. Но думали ли вы оба, почему это все произошло с Демоном Чёрных Вод? Ванцзи...       Лань Чжань пожал плечами. Мотивы чужих поступков его ничуть не заботили.       — Молодой господин Вэй?       — Я бы сказал, что Черновод решил, что ему всё можно. Но тогда вы, глава, скажете, что я путаю причину со следствием.       — И будете правы. С ваших слов, молодой господин Вэй, с того, что поведал Владыка Ветров... Возможно, я пытаюсь остудить воду в холодном источнике.       — Брат, говори.       Пока Лань Сичэнь говорил, Вэй Усяню казалось, что его головой несколько раз пробили пол в преисподней. Со слов брата Лань Чжаня выходило, что за произошедшим стояла чья-то злая воля, и чуть ли не государя небес.       — Брат, вы ошибаетесь.       — Я хотел бы ошибиться, Ванцзи. Люди творят зло потому, что хотят. И другой причины здесь нет. Но иногда им в этом помогают. Кто установил законы вознесения на небеса? Разве мог молодой небожитель, вчерашний мальчишка, обхитрить того, кто вознёсся века назад?       — А цель, — Вэй Усянь вклинился в беседу, — зачем все это делать?       — Безграничная власть порождает безнаказанность и страх за свое положение. Возможно, император не хотел допустить, чтобы его в будущем свергли. И перессорил возможных союзников до того, как они узнали друг друга. Сначала от Ши Уду избавились руками Демона Чёрных Вод, а затем вы уничтожили его. Но не всё в мире зависит лишь от воли одного человека. Я и впрямь заговариваюсь. Сама мысль о том, что государь небес может замыслить такое и не заботиться о своих поданных, как о детях, — непростительный грех.       — Во власти, — возразил ему Лань Чжань, — нет отцов и сыновей, так же, как нет братьев и сестёр.       — Ты прав. Не было императоров и принцев, которые не приходилось бы друг другу отцом и сыном. Это никого не удержало.       Поняв, что встреча окончена, Вэй Усянь положил перед Лань Сичэнем ноты.       — Взгляните, глава. Первая тема этой мелодии спасла жизнь вашему брату и мне. Вторую часть я восстановить не сумел. Возможно, вам будет интересно.       — Благодарю, молодой господин Вэй. Касательно Лань Цзинъи и Лань Юэ — поступайте, как считаете нужным. Единственное, о чем я прошу, — следите за соблюдением приличий.       После встречи они пошли гулять по Гусу. Листва уже пламенела красным. Стоя под кленом, Вэй Усянь бросил задумчивое:       — Затвор его убьёт. А если не убьёт, то доконает.       — Вэй Ин, это его право скорбеть.       Можно подумать, Вэй Усянь с этим спорил.       Утром на стене правил появилось ещё одно: «Запрещается мешать работе в мертвецкой и повышать голос больше необходимого».       Едва выдалась свободная минута, Вэй Усянь снова сел за решение задачи. Музыка звала его, жаждала быть пропетой. Сохранность разума заклинателя, который восстанавливал её так же бережно, как человеческое лицо по костям черепа, её ничуть не волновало.       — Не угомонишься? — спросил Лань Чжань после ночной охоты в предгорьях.       — Не угомонюсь. Не хочешь присоединится?       — Вэй Ин, это оружие! Я до сих пор не понимаю, как она не снесла половину побережья! Она не для людей!       Вэй Усянь даже не стал спрашивать, кто покусал Лань Чжаня.       — Да. Но если слова твоего брата хотя бы наполовину правдивы, то мы должны знать, что нас убьёт. Я уже не верю, что ноты достались Владыке Ветров просто так. Даю тебе слово, что они не попадут в нечистые руки.       Становиться чужим орудием, к тому же слепым, Вэй Усянь любил ещё меньше, чем внезапно умирать.       Лань Чжань убрал гуцинь.       — Брат может ошибаться. Ты слишком много делаешь.       — А ты разве нет? Мы не успеем вернуться до девяти часов.       Заночевать пришлось в гостинице.       — Покажи.       Вэй Усянь достал свои записи. Далеко он пока не продвинулся. Лань Чжань долго изучал каждую строку, водя пальцем по бумаге.       — У тебя ошибка. Измени тональность.       — И то верно.       Когда последние листья облетели с деревьев, Вэй Усянь и его ученики закончили восстанавливать лица погибших. Лань Цижэнь знал всех. Как и в прошлый раз, Вэй Усянь отдал ему отчёты.       За один вечер дядя Лань Чжаня постарел на несколько лет.       В храме предков стало на три таблички больше.       Лань Юэ и Лань Цзинъи стояли притихшие. Вэй Усянь думал, где же ему теперь достать черепов и костей, если в нынешние времена за разорение кладбища Лань Чжань первым бы дал ему по голове.       Но ждать не пришлось.       Следующим утром в мертвецкую притащили два скелета. Мужской и женской.       — Откуда? — только и смог вымолвить он.       Старший из заклинателей посмотрел на него как на больного, который вдобавок упал с луны.       — Купили у палача в Ланьлине. Пусть дети учатся.       И ведь не поспоришь.       Вэй Усянь не выносил правила и ограничения, возложенные на алтарь, но ему пришлось собственной рукой вывести: «Запрещается брать кости у образцов и колотить ими товарища по учёбе».       Лань Цзинъи теперь меньше шарахался от покойников, но всё равно переживал и путался в совсем простых вещах. Когда Лань Юэ надоело слушать по двадцатому разу об особенностях открытых и закрытых переломов, она, не меняясь в лице, отделила мужское предплечье вместе с кистью от остального тела и положила это безобразие прямо на задницу Лань Цзинъи.       — Теперь понятнее?       От крика у Вэй Усяня чуть не лопнули уши. Он от души пожалел своего нерадивого ученика, и даже влил в него полчарки «Улыбки Императора», которую держал как раз для таких случаев. Лань Юэ он устроил очень строгий выговор и велел мыть полы в мертвецкой.       — Ты что, хочешь опять учиться раздельно или не учиться вовсе?       Девочка широко распахнув глаза:       — Учитель, но разве Лао-цзы не сказал, что если ты поведешься с Сунь-Укуном, то от него и нахватаешься блох?       Вэй Усянь почувствовал себя отцом дочери на выданье.       — О боги. Если тебе так нравится этот заполошный лебедь — скажи ему словами. Но чтобы на занятиях вы занимались делом.       — Учитель, это же неправильно и неприлично!       — Лань Юэ, а зачем тогда тебе дан рот?       Нет, все они были хорошие и замечательные, искренне тянулись к знаниям и учились действовать сообща. Но Вэй Усянь, страшный и ужасный старейшина Илин, к концу недели уставал от людей и детей так, что сам подумывал об уединенной медитации на пару месяцев.       Дошло до того, что в редкий свободный день он сбежал бродить по горам. День его рождения приближался. В воздухе разливалась чертовщина. Мир неумолимо менялся, делаясь тоньше и прозрачней.       Под чьей-то ногой хрустнула веточка.       Вэй Усянь обернулся на звук.       Это был всего лишь Вэнь Нин.       — Я напугал вас, молодой господин Вэй.       — Скорее удивил. Ты опять за своё? Раз я молодой господин Вэй, то ты целый Призрачный Генерал.       И хотя мышцы Вэнь Нина одревенели после смерти, он ухитрялся улыбаться одними лишь глазами.       — Раньше вы не возражали.       — Раньше вокруг ходила тьма народа из ордена Лань. Что ты хотел?       Будь Вэнь Нин жив, он бы начал заикаться и покраснел. Но даже будучи не вполне жив, он хорошо передавал и смущение.       — Следовать за вами. В горах сейчас неспокойно.       — Полно. Если на меня нарвётся нечисть, то неприятности будут у неё. Тебе незачем беспокоиться.       Год повернул к зиме. Солнце все реже и реже выглядывадо из-за облаков. Вэй Усянь запустил светошарик, чуть развеявший осеннюю хмарь.       Некоторое время они шли в молчании. Слишком сильно Вэй Усянь нуждался в тишине, чтобы болтать попусту.       Заметив поваленное дерево, он достал свои записи.       — Не возражаешь, если я сяду?       — Ничуть нет, молодой господин Вэй.       — Вэй Ин, сколько раз повторить?       В тишине он погрузился в расчёты. Как и прежде, рядом с Вэнь Нином работалось удивительно легко. Он глубже и глубже постигал мысль композитора, и не мог не восхищаться той страшной красотой, что у него выходила. Если первая тема была величественной, то вторая казалась на первый взгляд радостной и легкомысленной. И текучей, и переливающейся, как весенняя вода, и изменчивой. Но вместе с тем, вторая тема отражала и во многом повторяла первую. Вэй Усяню предстояло сделать так, чтобы они звучали, как одно целое и не уничтожили друг друга.       И как же ему сыграть мелодию, никого не убив и не вызвав землетрясения?       — Новое заклинание?       — Старая песня.       — Сестра любила хорошие песни. О чем она?       — Пока не знаю. Пойдём домой.       На обратной дороге Вэй Усянь срезал стебель бамбука. Он лишь наметил будущие отверстия и свисток. Это годилось, чтобы отточить движения и не сбиться, когда придёт время игры.       Уже у самых Облачных Глубин Вэнь Нин внезапно заговорил очень быстро:       — Молодой господин Вэй, я живу ради вас и А-Юаня. Пожалуйста, не сделайте ничего непоправимого с собой.       И хотя Вэй Усянь был тем ещё тупицей, когда дело касалось душевных нужд других людей, у него хватило такта сказать:       — Я и не думал. Вэнь Нин, хочешь, я сделаю тебе подарок на свой день рождения?       — Зачем?       — Потому что хочу. Нас долго не было. Как А-Юань?       — Всё хорошо. Ханьгуан-цзюнь прекрасно воспитал его.       У ворот их встретил чем-то раздосадованный Лань Чжань. Под его ледяным взглядом Вэнь Нин скрылся в тумане.       Дома Вэй Усянь не удержался от шпильки:       — Не любишь ты Призрачного Генерала.       — Он мне не брат, — ответил Лань Чжань излишне резко, — он мне не друг.       Почему-то он стал похож на нахохлившуюся птицу ещё больше. Глушил ли Лань Чжань опять уксус или не мог примириться с тем, что разумный мертвец ходит по земле, Вэй Усянь не знал.       — Ты помнишь, что я сказал тебе в храме Гуаньинь? Лань Чжань, я люблю тебя. И не хочу никого, кроме тебя. Это ничего, что Вэнь Нин мертвый?       Когда Цзян Чэн находил очередной повод для обиды, Вэй Усянь начинал её высмеивать и раздувать до слоновьих размеров. Через некоторое время они пугали смехом речных гулей.       Но живые чувства — это не попавшая под хвост вожжа от госпожи Юй.       Лань Чжань холодно отстранился от него.       — Дело не в другом. Вэй Ин, что я должен думать? Ты влез во всё это из-за него.       «И этим сломал себе жизнь», — читалось на высоком белом лбу.       Вэй Усянь честно пытался понять ход чужого ума, но прекратил это, осознав, что его бедный разум сворачивается морским узлом.       Под «всем этим», вероятно, подразумевался Тёмный Путь.       — Ты ошибаешься. Лань Чжань, давай начистоту. Я влез бы и ради тебя, и ради Незнайки, и даже госпожи Юй.       — Даже ради Цзинь Гуаньшаня?       Это был подлый приём. Это был очень подлый приём!       — Боюсь, меня растерзали бы его женщины. На моем месте ты поступил бы точно так же. И мы оба знаем, почему.       Страху надо смотреть в лицо, не то он сожрёт твою волю и разум быстрее, чем синица мозги голубя.       Великие кланы так боялись Вэнь Жоханя, так хотели посчитаться, что когда в их распоряжении оказалась горстка выживших стариков и старух, они предпочли отыграться на тех, кто не мог защитить себя.       Потому что тогда ещё Мэн Яо один раз уже убил главу ордена Цишань Вэнь.       Победивший чудовище — сам превращается в чудовище и занимает его место в темной пещере.       Лань Чжань и два десятка лет назад был слишком горд, чтобы склонить голову перед страхом. И слишком силён, чтобы бить лежачего.       — Я никуда не денусь.       — Я тебя поймаю.       Слова прозвучали неприкрытой угрозой.       Всю следующую ночь Вэй Усянь пришлось делом доказывать свои слова. Едва забрежил свет, он выдал супругу давешний шарфик.       — Не будем пугать твоего дядю.       Он чуть не сказал: «Этот цветок слишком невинен для подобных зрелищ», но решил пощадить чужое самолюбие и свою задницу.       Даром что на ночной охоте между ними не промелькнуло и тени обиды.       Когда выдывались редкие свободные часы, Вэй Усянь тянулся к своей недофлейте. Чэньцин и Циньлян страшно обижались и ревновали: одна на небрежение, второй — на мучительное для него беззвучие. Вэй Усянь долго успокаивал их.       Вечером, накануне его дня рождения, после многих часов бессильного труда задача, наконец, сошлась. Две темы приладились, поддерживая, возвеличивая и дополняя друг друга.       Ничто в целом мире не могло сравниться с ними.       Прежде, до того, как началось само время они были единым целым. И диссонанс, прошедший между ними, будто разделил живую душу надвое. Гармония обернулась разладом, согласие – глухотой и криком, взаимность — ненавистью.       Но если убрать этот диссонанс?       Весь день Вэй Усянь был рассеян и отвечал невпопад. С трудом дождавшись вечера, он посадил Циньляна себе на плечо и отправился к убежищу Вэнь Нина.       К счастью, Призрачный Генерал не пошёл на ночную охоту с детьми.       Пальцы на холоде стыли, но Вэй Усянь этого не замечал. Слишком сильный огонь горел в его груди.       — Всё получится, молодой господин Вэй.       Чтобы не мешать во время игры, Циньлян влез на колени Призрачного Генерала. И крыс, и Вэнь Нин замерли, внимая тишине.       Вэй Усянь осторожно, будто на пробу взял первые ноты.       Мелодия началась с привычной волны, но теперь она не убивала, не отнимала жизнь, а наслаждалась игрой света на пенном гребне.       Эта волна и подхватила Вэй Усяня, и вознесла его до небес.       Где-то внизу остались люди, государства, радости и несчастья. В этой синей вышине, в этом безбрежном море не было ничего, кроме покоя.       Или нет.       Вэй Усянь продолжал играть, и музыка ответила ему тысячей голосов. Голоса эти пели свою песню, и мелодия Вэй Усяня влилась в общий хор.       Первой он узнал Яньли. Шицзе ни в чем не винила его, а лишь попросила сыграть, показать своего сына. Это Вэй Усянь сделал с удовольствием и радостью. И едва не отшатнулся, почувствовав в мыслях её любовь.       И дядю Цзяна он узнал, и свою мать, которая и здесь продолжала проказничать и насмешничать, и даже нашла общий язык с Вэнь Цин. Почему-то Вэй Усянь видел её с красной нитью на шее и цветком белого лотоса.       Были те, кого он не знал, но перед которыми успел провиниться. Они не держали на него зла, как и сам Вэй Усянь теперь на госпожу Юй. Слишком мало любви было в жизни этой женщины и слишком много пустых обид.       Мелодия уносила его все дальше и дальше. Вэй Усянь будто стал больше себя, превратившись в часть музыки.       Вместе с ним рождались и умирали вселенные, но потом исчезли и они. Даже власть времени закончилась здесь.       Над миром, над бездной вод и бездной звёзд не осталось ничего, кроме песни и волны.       Он уже почти не помнил себя и не хотел идти по обратной дороге. Имя, всё то, чем он был, всё то, чем ему надлежало стать, остались в самом начале пути.       Там, где раньше билось его сердце, горело негасимое пламя.       Свет этого пламени сиял и вдалеке. И он пошёл ему навстречу, потому что пламя это обещало радость и свободу.       И когда он почти дошёл, то услышал низкий перебор струн.       Кто-то звал его обратно.       И прежде, бесконечно давно, века и тысячелетия назад, он любил этого человека больше негасимого пламени, больше радости и свободы.       И он вернулся обратно, оставляя позади всё, что сулило ему и пламя, и песня.       … В плохих романах пишут, что можно доцеловаться до звёздочек перед глазами.       Вэй Усянь до них доиграл.       На его затылок легла чья-то ладонь.       С минуту Вэй Усянь изображал полоумную летучую мышь, которую долго и с удовольствием били по голове.       К нему постепенно возвращались зрение и слух.       Всё изменилось и все осталось прежним.       Вэй Усянь осознал себя стоящим на поляне. На нос ему упала большая капля воды.       — Какой ужас, — раздался голос из ниоткуда.       С трудом, но Вэй Усянь узнал Лань Цижэня.       Старик никогда бы не сказал доброго слова о его игре.       — Уважаемый и досточтимый учитель Лань, простите, если моя игра оскорбила ваш слух.       Старик посмотрел на него с таким возмущением, будто Вэй Усянь одним поступком нарушил все правила Гусу.       — Дядя не об этом, - Лань Чжань положил руку ему на плечо. — Вэй Ин, у тебя половина головы седая.       — Ты меня разыгрываешь?       Только и смог сказать Вэй Усянь. Но глаза Лань Чжаня не могли лгать.       Перед глазами перестали мельтешить яркие пятна. Вэй Усянь наконец разглядел Вэнь Нина. И чуть не умер во второй раз.       — Этого не может быть!       Нет такой силы, которая обернула бы время вспять и заставила мёртвое сердце биться. Но Вэнь Нин сидел на своём чёртовом бревне несомненно живой и здоровый и в ужасе водил пальцами, вновь обретшими гибкость, по лицу.       Циньлян лежал у него на коленях и изображал неверную жену, отбивающуюся от десятка гуннов.       — Молодой господин Вэй, — Лань Сичэнь выглядел поражённым не меньше, чем остальные, — я попрошу вас впредь никогда эту мелодию не играть. Даже во имя спасения мира. Пожалуйста, ради Ванцзи.       Но из глаз брата Лань Чжаня хотя бы пропал стылый холод.       — Мгм.       Вэй Усянь дёрнул себя за волосы.       И впрямь седые.       — Я не думал, что всё будет так. Постойте, глава, вы ведь решили задачу?       С Вэй Усянем не стали разговаривать, а поволокли к целителям, которые, увидев его перекошенное лицо, сначала не поверили.        —Это мой племянник вас так довёл? – спросил старший из них. – Лань Цзинъи?       — Нет, — ответил Вэй Усянь, — это я сам.       Два дня его продержали в лазарете, чуть ли не на положении подопытного.       — Да всё со старейшиной Илин в порядке! — не выдержали под конец целители. — И жить будет хорошо. Только на десять лет меньше.       Вэй Усянь решил, что это хороший размен. И ни о чем не жалел.       Лань Чжань возмущённо молчал ещё три дня.       — Зато я теперь почти догнал тебя, Ханьгуан-цзюнь. А то добрые люди уверены, что ты связался с молокососом.       — Глупости!       После они долго и страстно мирились. И чинили кровать, прямо посередине действа перебравшись на пол и согнав Циньляна с его законного гнезда.       Вэй Усянь попытался рассказать о пережитом, но выходило бледно и не то. Всё, что он мог делать — это успокаивающе гладить влажные от пота плечи и спину.       Лань Чжань понял его и так.       — Не делай так больше. Не торопись туда.       — Не буду. Я же сказал, что никуда не денусь.       Может, однажды, когда они устанут от жизни, Лань Чжань позволит провести себя по этой дороге. Провести и показать и музыку, и негасимое пламя.       Но не сейчас. Не теперь.       Вэй Усянь оставил прошлое прошлому.       Все его записи, как и решение Лань Сичэня, и замечания Лань Чжаня отправились в секцию тайных книг Гусу аж с тремя пометками: «Строжайше запрещено», «Запрещено к исполнению, если речь не идёт о спасении мира и государства» и «Поймаю — задушу».       Последняя почему-то вызывала наибольшее умиление.       Даже больше, чем поведение детей после того, как они узнали, что Призрачный Генерал воскрес, а Цзэу-цзюнь вышел из затвора.       Поначалу никто не поверил.       И решили, что это розыгрыш. Ну, как съехавшая лента или белая спина.       А потом детвора увидела растерянного Вэнь Нина, который верил в происходящее ещё меньше их самих.       Разбежаться с криками воспитанникам Гусу Лань не дали уроки Лань Цижэня.       — Мелочь, — важно сказал Лань Цзинъи, — только попробуйте лениться с домашним заданием. Учитель Вэй вместе с Ханьгуан-цзюнем упокоили непоследнего демона и вон что сделали с Призрачным Генералом. Что им стоит превратить вас в крысу?       В переводе на человеческий оно означало: «Эти двое достанут даже из могилы. И смерть — это не повод, чтобы не делать домашнее задание».       Конечно, за клевету на учителей Лань Цзинъи отправился в очередной раз переписывать правила из стойки на руках.       — Ему полезно, — сказал Вэй Усянь, сжимая пальцы благоверного. — Нечего маленьких пугать и обижать, правда, Циньлян?       Крыс нежно прикусил Вэй Усяня за нос.       А через несколько дней, прямо посреди занятия в горной пустыне, с небес спустился вальяжного вида орёл и принёс письмо с императорский печатью.        «Долгих лет жизни старейшине Илин.       Ши Цинсюань, более известный как Владыка Ветров, посоветовал обратиться к Вам, поскольку Вы умеете разрешать сложные вопросы, а кроме того, обладаете теми знаниями и навыками, которые ни Конфуций, ни Лао-цзы не одобрили бы. Не стану громоздить ряды метафор и скажу просто: мы нуждаемся в Вашей помощи и сотрудничестве.       Что от Вас требуется: работа с костями небожителей, погибших около двух тысяч лет назад.       Вынуждена просить прощения: кости хранились в безобразных условиях. Они очень хрупкие и требуют особого обращения. Кроме того, они серьёзно пострадали от недавнего пожара в Небесной Столице.       Что мы можем предложить: возможность вести научную работу без осуждения и нездравого интереса сообщества заклинателей к Вашей особе, достойные условия труда, щедрое вознаграждение и вменяемое начальство в лице меня и его высочества наследного принца королевства Сяньле. Два выходных в неделю и очень тихие покои для вас и ваших учеников.       Что требуется от Вас: согласиться, приехать и вести записи научных изысканий разборчивым почерком. Если не можете сами, то наймём писца.       С уважением.       Чиновник канцелярии небес второго ранга, исполняющая обязанности императора, богиня литературы Лин Вэнь.       P. S. Пожалуйста, верните ноты».