Премия Дарвина

— Стоп! Вытрите Антону руки и налейте Ире смазки, быстро! Пока Оксана бежит с салфетками к Антону, который уже достал всю съемочную группу своими вечно потеющими и бликующими в кадре ладонями, Арсений топает к Ире с тюбиком смазки. За рабочий день руки вспрели в перчатках, и снять их хочется невыносимо (перчатки; но и руки, впрочем, тоже). Он встает на колени около дивана и, налив гель на пальцы, осторожно мажет по вагине — так, чтобы не попало на половые губы, иначе это смотрится неестественно. Ира широко зевает и, моргая, закрывает глаза так надолго, будто сейчас уснет. Она красивая, и макияж за час съемки не смазался: хотя с чего бы, если она почти ничего не делает, просто лежит. Белоснежная блузка на ней даже не помялась. Пока Арсений трахает Иру пальцами, чтобы добиться достаточной красноты и распределить смазку, он косится на стоящего рядом Антона. Хоть по типажу тот и попадает в категорию непримечательных парней (таких, на месте которых щуплым чмошникам легко представить себя), Арсений считает его очень красивым. Ни худоба, ни несуразно большой рот, ни лопоухость его не портят — наоборот, как раз и придают ему индивидуальность, делая его вовсе не «непримечательным». Но, конечно, порносайтам с их метками этого не понять. Он запыхавшийся от быстрого ритма и раскрасневшийся, лоб влажный от пота. Оксана протирает салфетками его ладони и — совсем чуть-чуть, чтобы сохранить реалистичность — над губой. Поправляет кистью потекший тональник у носа. — Антон, ты как? — раздается над ухом голос Стаса — тот подходит так близко, что едва не наступает Арсению на колено. — Такое, — смущенно отвечает Антон, который за полгода работы в порноиндустрии умудрился сохранить это неуместное смущение. Надо же, стоит голый посреди комнаты в окружении камер и при этом стесняется, как школьник на первой вечеринке. — Арсений, твоя работа, — бросает Стас и идет обратно к первому оператору. Из всех в команде только Стас обращается к Арсению как к помойной шлюхе, хотя без ассистентов хуй бы они сняли, а не хорошее порно. Арсений мысленно крякает от каламбура, но лицо сохраняет бесстрастное, молча вытаскивает пальцы из вагины и подползает к Антону. Тот смотрит сверху вниз, но сутулится и нервно потирает бедра вновь вспотевшими руками, будто это он тут снизу. Арсений ободряюще ему улыбается и обхватывает его член обтянутой латексом ладонью. — Перчатку снять? — заботливо спрашивает он, потому что у всех актеров свои предпочтения. Кому-то нравится кожа к коже, другие предпочитают гладкий и более приятный по ощущениям латекс. — Как хочешь, — как и всегда, ласково говорит Антон, и от этого тепла в голосе можно растаять: прожекторы в комнате и то так не топят. Почему он вообще смотрит на него? Это же, наоборот, сбивает эрекцию — ну, когда ты видишь, как тебе дрочит парень. Дима вообще не дает к себе прикоснуться, Руслан зажмуривается, Серёжа (который, ну, хвостатый) обычно отворачивается, Ваня пялится на сиськи актрисы. Арсению не очень нравится попадать к ним, но Варнавы на всех не хватает. Актеры, конечно, и сами бы могли себе вздрочнуть, но: нельзя пачкать руки, нельзя потеть еще сильнее. Нельзя выходить из образа. В индустрии, пропагандирующей девиз «можно всё», очень много запретов. Но есть и благодарные ребята. Например, Олег всегда говорит «спасибо», Даниил поддерживает стонами, а второй Серёжа в процессе не отрывает от него взгляд ни на секунду. Но они геи и снимаются в гейском порно — и, учитывая, какие все красивые, есть в этом что-то приятное. Арсений даже возбуждается иногда. Хотя с Антоном он возбуждается всегда, и ему приходится носить плотные штаны и длинные футболки, которые в подсофитную жару ощущаются не иначе как пуховиком. Но они хотя бы закрывают стояк, и на том спасибо. На площадке стоять должно лишь у актера. Арсений и правда хотел бы снять перчатку и ощутить бархатистость кожи, а не мерзкий тальк в латексе, но это будет слишком подозрительно. Так что он, так не стянув ее, плавно двигает по стволу рукой, и от вида то появляющейся, то скрываемой крайней плотью головки рот наполняется слюной. У Антона стоит крепко, и остается догадываться, зачем тут вообще нужны услуги флаффера. Арсений флаффер. В трудовой книжке у него значится «ассистент», но на деле же он именно флаффер — человек, помогающий порноактерам поддерживать эрекцию. Это полумифическая профессия, так как в современном мире существует масса способов заставить член стоять. Простетика, фарма, игрушки — вариантов куча. Но студия XSTATUS, где работает Арсений, не использует ни уколы, ни таблетки, ни волшебные жижи. Только рот и руки, чисто натурель, вы получаете настоящее порно, а не подделку — примерно это написано на официальном сайте, подписка на который стоит всего десять долларов в месяц. Или вы можете посмотреть ролики на Порнхабе, как вам будет удобнее. Член Антона в руке ощущается привычно-приятно: горячий, пульсирующий. Арсений ускоряет темп, и Антон подается бедрами навстречу, тяжело дышит сверху, иногда срываясь на хрип — будто пытается сдержать стон. Конечно, это не так. Антон натурал и вряд ли получает удовольствие от того, что ему дрочит парень. Вообще, Арсений не должен с ним работать, но Варнава отказывается иметь с ним дело по неизвестной причине, а вторая девушка-флаффер у них уволилась еще полгода назад. Так что Арсений всегда составляет ему компанию на съемках. Антон не против, наверно, потому что он всегда соглашается на всё подряд, у парня жесткая аллергия на отказы. Если ему предложат сняться в гей-порно, вероятность девяносто процентов, что он согласится. И как Паша упускает такую прибыльную тему? Красивый, как сошедший с Олимпа бог, Серёжа и до очаровательности нелепый Антон — инь и ян, Арсений бы сам такое посмотрел. Или, может, смущающийся школьник Даниил и его друг-студент Антон, который пришел помочь с домашней работой. Или… Да все варианты хороши. Это так смешно: Арсений опять влюбился в натурала. Это у него постоянно, но в этот раз он достиг своего апогея и влюбился не в просто натурала, а в актера гетеросексуального порно. Шик, блеск, красота. Антон над головой и правда тихо стонет. Арсений вновь оголяет головку, жарко дышит на нее, зная, как это приятно, и хочет уже ее облизать — даже язык высовывает, — но Ира раздраженно говорит: — Да всё и так стоит, давайте побыстрее кончать. Арсений замирает. Лишь она может позволить себе быть такой дерзкой. Потому что именно эта актриса получает больше всего просмотров и сохраненок, от нее фанатеют все мужчины от двенадцати до девяноста двух, и ролики с ней стабильно выходят в топ. Американцы ее обожают — а они работают на рынок США, потому что в России на порно не заработаешь: люди привыкли к пиратскому контенту. Ее популярность удивительна. Да, она красивая, но та же Аня куда красивее. У Яны лучше фигура, Настя сама по себе харизматичнее. Но нет, Ира обгоняет их всех на несколько пунктов. — Ира права. Шаст, ты как? — Стас, судя по звукам, что-то ест. Съемки плотные, сегодня снимают четыре ролика подряд, так что пообедать нормально ему некогда. — Отлично, — выдавливает из себя Антон, глядя при этом на Арсения. И Арсений чувствует, как начинает краснеть от этого взгляда с поволокой, словно тому на самом деле хорошо, словно тот на самом деле возбужден. — Тогда давайте добьем эту позу, а потом кончай, Шаст. Сможешь? — Да, — выдыхает Антон, не отворачиваясь. Кажется, они смотрят друг на друга слишком долго, и Ира раздраженно кряхтит, диван под ней скрипит от попыток сменить позу. Скорее всего, поясница у нее просто отваливается: тяжело ведь так долго лежать, задрав ноги. Арсений с сожалением убирает руку, коротко смотрит на Иру — убедиться, что ее вагина выглядит как надо — и медленно встает, идет к своему месту подле оператора. Если бы Антон сказал нет, Арсению пришлось бы идти и наполнять шприц смесью молока и крахмала, затем впрыскивать это в уретру — и вот «оргазм». Но Антону это не требуется, он всегда кончает сам. Пару раз, правда, у них бывали ситуации, когда Антон кончал раньше времени, еще во время «поддержки», пока Арсений дрочил или сосал ему, и это были провалы. Стас тогда орал, как тварь, хотя тварь он и есть. Процесс съемки запускается, и Арсений опять наблюдает, как Антон ритмично трахает Иру, а та весьма натурально стонет и подмахивает. Вероятно, ей и правда хорошо. Она умеет переключаться и получать удовольствие от секса в любых условиях; они об этом как-то говорили. Наверно, за искренность ее и любят подписчики, ведь через камеру всё видно, а в порно особенно. К тому же Ира дерьмовая актриса за пределами постели: это особенно заметно, когда они снимают завязку. Сегодня Ира, кстати, домохозяйка, в окно которой соседский парень зарядил мячом для регби. И вот он идет извиняться, но домохозяйке нужны совсем не словесные заявления… Короче, трах в гостиной. Арсений фыркает от мысли, как креативная группа пришла к такому гениальному сюжету. И за это им платят в два раза больше, чем флафферу или гримеру, мда. За мячом, кстати, Арсений ездил на другой конец города. Сначала это должен был быть обычный футбольный мяч, который Дима притащил прям из дома (бюджет у фильмов три копейки, всё своими силами), но потом оказалось, что мяч не пролазит в нестандартного размера окно. Для теннисного мяча дырка в сахарном стекле оказалась слишком огромной, так что пришлось в срочном порядке искать мяч для регби. Россия — это ведь чемпион мира по американскому футболу, здесь всё в этих ебучих мячах. Арсений вздыхает и стягивает перчатки — на время, пока не придется снова трогать чьи-то половые органы. Вытирает влажными салфетками ладони от талька, кожа на подушечках мерзко сморщилась, как после ванны. Шлепки тела о тело прекращаются, и Арсений поднимает голову, чтобы посмотреть на кончающего Антона. Он видел это раз сто, не меньше, но каждый раз не способен удержаться. Это одновременно приятно до стояка в штанах и больно до разрыва сердца: Антон ведь кончает для камеры, а не для него. Для него он не кончит никогда. Тот ритмично дрочит — единственный случай, когда актеру не зазорно дрочить, оператор подходит ближе и снимает крупным планом член и лицо Иры. Та открывает рот, чтобы поймать капли спермы губами: тошнотворное клише. Несмотря на то, что вторая камера снимает дальний план с другого ракурса, лицо Антона сейчас зрителей не интересует, так что он его и не «держит». Зажмуривается, то открывает широко рот, то сжимает губы в тонкую линию, хмурится. Сцена тянется долго, Ира лежит с открытым хлебальником, как идиотка. Арсений опускает голову, чтобы скрыть улыбку. — Шаст, ты как? — подает голос Стас, вряд ли способствуя оргазму Антона. Стас вообще вряд ли может способствовать чьему-то оргазму, и Арсений искренне не понимает Дарину. Антон на это делает неопределенное движение свободной рукой, а потом открывает глаза — и смотрит прямо на Арсения. Потому что больше некуда, камера находится правее, а позади лишь белая стена. Его взгляд осмысленный, это не залипание в никуда, это четкое «смотрю на тебя», без вариантов. Арсений смотрит в ответ, и от ступора из ослабевших пальцев выпадают перчатки. Сердце в груди вертится, как на карусели, и не стучит, в груди ком, дышать невозможно. Пальцы немеют — еще бы, вся кровь приливает к члену, и, черт, какой же гениальный человек придумал удлиненные футболки. Антон кончает, заливая лицо Иры спермой, и только после этого отворачивается. Стас кричит, что съемка закончена, все молодцы, всем спасибо, звучат аплодисменты команды, Оксана бежит к Ире вытирать сперму и поправлять макияж, потому что ей еще сниматься в следующем ролике. А Арсений продолжает тупо сидеть. Он в шоке, и у него стояк — но стояк у него с того момента, как Антон разделся. А, если быть совсем уж честным, с того момента, как он вообще зашел на площадку. Тот, кинув на него очевидно-виноватый взгляд, принимает от оператора полотенце и идет к гримеркам с опущенной головой и горящим румянцем на щеках. *** Студия у них семейная. Чтоб вы понимали, насколько: главный режиссер и главная менеджерка — семейная пара. Владелец студии и финансовая директриса — семейная пара. И среди актеров есть пары, вот, Катя и Дима не только женаты, у них двое детей. А еще встречаются монтажер и звукарь. Они оба парни и, сука, вот о таких отношениях мечтает Арсений. Вечно на своей волне, постоянно рядом и умудряются выносить друг друга двадцать четыре часа в сутки. Каждый раз при взгляде на них липкая зависть заполняет всё тело до краев, но при этом Арсений их любит: они кажутся единственными адекватными людьми в этом богом забытом месте. Естественно, именно к ним Арсений и идет; распахивает дверь кабинета и влетает, аки ракета в космическое пространство. Егор от такого эффектного жеста чуть не роняет стакан с кофе, а Эд, наоборот, даже не дергается. — Арсений… — вздыхает он тяжело, на привычный манер растягивая «р» так, что получается «Арррсений». — Привет, — улыбается Егор, салфеткой вытирая капли кофе на столе — чуть-чуть всё-таки пролил. Но не страшно, салфеток на студии столько, будто целый таежный лес ради них пал. Никакого уважения к матушке-природе. — Антон кончил, когда смотрел на меня, — без предисловий выдает Арсений, захлопывая за собой дверь. Кабинет у ребят маленький и темный, здесь даже окна нет. Гулко гудят компьютеры, и какой-то американский гангста-рэп (что-то там про «бич мазафака») из колонок не заглушает этот шум. Арсений шлепается на крохотный диванчик, хотя сидеть не хочется. Он бы нервно ходил из стороны в сторону, но тут пространства метр на метр — не разгонишься. Егор удивленно округляет глаза, а Эд опять вздыхает и качает головой, прикладываясь к наушнику: наверно, пытается нарезать стоны так, чтобы они хоть немного попадали в мимику актеров. — Опять спустил, пока ты ему дрокал? — хрипит он равнодушно. — Нет, в этот раз он себе дрочил — ну, для кадра — и не мог кончить, а потом посмотрел на меня и смог. Выглядит бредово, сам знаю, но мне не показалось. Эд и Егор так резко поворачивают головы друг к другу, словно был дан какой-то сигнал, который один Арсений не услышал. Смотрят в глаза, меняются в лицах, будто ведут беззвучный диалог. У всех есть знакомая парочка, которая так хорошо ладит, что может говорить без слов — вот это тот же клинический случай. Арсений терпеливо ждет, барабаня пальцами по подлокотнику. — Не знаю, — тянет наконец Егор, задумчиво комкая в руках салфетку. — Я уже давно сомневаюсь в том, что он натурал. — Ой, блядь, да все они натуралы до первого хуя в жопе, — фыркает Эд. — Ты тоже был типа натурал до встречи со мной. — Нет, я всегда был геем, просто скрывал, это другое. — Эд, — Арсений поворачивается к нему, — вот ты же натурал, так? — Ага, поэтому ебусь с ним. — Эд выразительно кивает в сторону Егора. — Ты че, ебу дал? — Да нет, я про то, что ты ведь раньше только с женщинами, да? — Пизда. Арсений цокает: иногда с Эдом невозможно разговаривать. Егор в этом плане более понимающий и эмпатичный, но взгляд у него менее трезвый: ему вечно мерещатся какие-то розовые сердца и единороги. — И как ты перешел на парней? — Я не «перешел на парней», Арс. Я встретил Егора, количество одна штука. Егор издает умиленное «уооо», на которое Эд не обращает внимания: лишь дрогнувший уголок губ дает понять, что он таки услышал. Это всё очень мило, но следователь-Арсений продолжает свой допрос: — И что такого было в Егоре, что ты решил ступить на голубую дорожку? Эд смотрит на него так непонимающе, будто Арсений просит процитировать второй закон Ньютона. — Э, ну, сам Егор? — говорит он неуверенно, потому что, очевидно, никогда сам не задумывался над этим. Это Эд, и у него вообще нет тормозов. Не загоняется чувак по всяким мелочам: понравился парень — ну хули, будет встречаться с парнем. — Мне нужна конкретика. — Арсений закатывает глаза. — Может, он что-то сказал или сделал, что ты вдруг взял и растаял. Нравились ли тебе парни раньше? Может, ты засматривался на члены в порно? Или на мужские задницы? Или… — Арсений, ты его ломаешь, — упрекает Егор. — Тебе надо как-то аккуратно выяснить ориентацию Антона. А если он бисексуал? Или бисексуальный натурал? — Что? — хором спрашивают Арсений и Эд, хотя у последнего это скорее «шо». — Это как Эдюня, когда вроде нравятся девушки, но раз в год палка стреляет. «Эдюня», господи-прости, Арсений кое-как сдерживает смех. Эду, видимо, тоже не нравится это прозвище, потому что он показательно морщится. — И как мне узнать? — вздыхает Арсений. — Он не пишет об этом в профиле ВК как бы. — Мне кажется, Лазарев может быть в курсе, они же друзья, — рассуждает Егор. — Или Позов, они друг друга знают три тысячи лет… Уверен, что знает Оксана, но она точно не скажет. — А че ты тупо у него не спросишь? И Егор, и Арсений поворачиваются к Эду с праведным ужасом в глазах, словно он предложил распотрошить новорожденного котенка или сделать для Антона двухметровую валентинку из говна. — Че? — тупит Эд. — Я предложил хуйню? — Нельзя так делать! — восклицает Егор и так взмахивает рукой, что опрокидывает несчастный кофейный стакан со стола — но Эд вытягивает руку и ловит его на лету. — Да хули нельзя? Ты подходишь к чуваку и гришь: «Братух, ты клевый, поебашили на свидуху». И он либо соглашается, либо отказывается. Говорить словами через рот — самое лучшее ваще. — Антон не я, Эд. Это ко мне ты подошел, и я растаял, а с Антоном такой подход вряд ли сработает. Арсений, прости, но я не знаю, как тебе помочь. — Понимаю, — печально соглашается Арсений. — Надо забыть Антона и найти себе кого-то. Но каждый раз, как я иду с кем-то на свидание, я смотрю на этого парня, начинаю сравнивать. Не так разговаривает, не так смеется, шутки не такие смешные… — О, ты ищешь парня, — хмыкает Эд. — Че, Витали уже не хватает? Когда Арсений только устроился в студию, он наврал, что у него есть парень Виталий. От балды ляпнул, чтобы актеры не думали, что флаффер не просто исполняет свою работу, а всерьез к кому-то подкатывает. Ну, профессионализм там, все дела. Виталий владеет винным магазином, и он красивый, как Аполлон, и умный, как Крипке. Естественно, он любит Арсения до дрожащих коленок, а потому и позволяет ему работать флаффером. Идеальные отношения, у них даже собака есть, корги. — Очень смешно, — ворчит Арсений, вспоминая, что у Витали есть машина, на которой он, если бы не был выдуманным, забрал бы его с работы. Но нет, Арсению придется пилить на метро или вызывать такси, как обычно. — Давай вали уже, нам надо работать. Мне еще треки вечером сводить, а Егорке монтировать. Для них работа в студии — не основная. Эд пишет биты для рэперов и помогает им с реализацией, а Егор удаленно работает в агентстве и монтирует ебанутую рекламу. Черт знает, как они вообще очутились в порноиндустрии и почему не в качестве актеров: с их типажами грех не сниматься. — Всё обязательно наладится, — с сочувствием обещает Егор. Арсений этому не верит, но всё равно кивает, поднимаясь с дивана. Он уже собирается открыть дверь, как Эд окликает его: — О, слух, тебя подвезти сегодня? Часов в семь поеду. С одной стороны, забитое людьми в час пик метро, где Арсения впечатает лицом в дверь какой-нибудь непривлекательный потный мужик, с другой, мотоцикл Эда, на котором тот гоняет так, словно жизнь ему не мила. Арсений ездил на нем два раза, и удивительно, как после этого не поседел. — Спасибо за предложение. Я подумаю, но скорее всего мне удобнее будет на метро. *** Арсений заканчивает в девять часов. Последние съемки затянулись и оказались изматывающими до онемения правой руки — аж пальцы не шевелятся. Снимали соло Макса, а он иногда бывает такой задницей, что страдает вся команда. Это ему не нравится, то не заходит, оператор взял не тот ракурс, и вообще не хочется плотских утех, хочется душевной музыки, покурить и вина. Променяю воздух на сигареты, и всё такое. Арсению не хочется ни сигарет, ни выпивки, ни песен, он хочет только поссать и поскорее уехать домой. Сейчас бы он не отказался даже от мотоцикла, но, конечно, Эд давно свалил. Зато есть и плюсы: в такой час в метро народу поменьше. Стоя у писсуара, он кое-как расстегивает джинсы левой рукой, направляет член в керамическую стенку — о да. Как же иногда мало нужно для счастья. Арсений чувствует такое спокойствие и умиротворение, что почти забывает об Антоне. И, конечно, именно в этот момент Антон заходит в туалет. Высоченный настолько, что почти подпирает головой потолок, он проходит через всю комнату и встает к соседнему от Арсения писсуару. Арсений, естественно, сохраняет максимум самообладания, хотя рука с членом дрожит, и струя выходит неровной, как и его пульс. Он как будто оказался в том меме, где из двадцати двух писсуаров парень выбирает тот, рядом с которым уже кто-то ссыт. — Долго снимали? — вдруг спрашивает Антон, чем делает ситуацию еще более неловкой. — Да, — под журчание мочи коротко отвечает Арсений, глядя ему в лицо и стараясь не опустить взгляд ниже. Вы не представляете, какой это ебучий случай: говорить с человеком, который ссыт, и стараться не смотреть на его член. Особенно когда видел этот член миллиард раз. — Максим не хотел сниматься сегодня. Мысли хаотично мечутся в голове. Во-первых, Антон невероятно красивый, потому что смыл с себя весь слой тональника, а эта естественность ему невероятно идет. Во-вторых, он в одежде, а Арсений так редко видит его в одежде… В-третьих, какого черта он встал именно сюда, если все остальные писсуары свободные! И кабинки есть! Сука! — До сих пор не понимаю, почему он вообще снимается, — вздыхает Антон, стряхивая последние капли и заправляя член в трусы. — В смысле, ему же это всё не нравится, зачем себя мучить. Арсений понимает, что уже с полминуты не писает, а просто стоит с членом в руке. Он спешно повторяет движения Антона и идет мыть руки — с ним же вместе. — Ну, ему нужны деньги для музыки. Хочет выпустить альбом, — поясняет Антону. — К тому же он нравится аудитории. Дарина говорила, что он стабильно в соло-топе. — И всё равно его что-то тут держит, — говорит Антон упрямо. У него громкий голос, который не глушит даже шум воды. — Все мы здесь не просто так. — А тебя что держит? Не считая Иры, которая держит тебя в прямом смысле слова за член. Сердце стучит так, будто в нем бомба, и Арсений жалеет, что спросил. За все полгода они с Антоном, хоть и болтали, но всегда о пустяках — и никогда о личном. И дурацкая шутка совсем не смягчает этого вторжения. Но тот неожиданно смеется; Арсений наблюдает за его яркой улыбкой в отражении. Смеющийся Антон — это самое красивое на планете Земля, а может, и во вселенной. Он не сдерживается, не делает хи-хи в ладошку и не прячет смех за смущенной улыбкой, он смеется громко, искренне, широко. Арсений так засматривается, что вместо пары капель наливает полную ладонь жидкого мыла. — Знаешь, я ведь не планировал сниматься. Серёжа предложил попробовать, сказал, что это избавит от комплексов. А потом… — Он тоже смотрит на него, но не через зеркало, а прямо, повернув голову. — А потом нашел причины остаться. — И как? — глухо спрашивает Арсений, поражаясь тому, как собственный голос падает на октаву. — Помогло от комплексов? — Неа, — качая головой, отвечает тот и снова посмеивается: — Наоборот, их больше стало. Арсений кивает, понимая. Споласкивает руки, которые чище уже точно не станут: он и так мыл их слишком долго, а от его профессии в принципе не отмоешься. — Это частое у актеров, — рассуждает он. — Камеры, вечные претензии, наставления режиссера. Тут даже самый уверенный в себе человек закомплексует, что уж говорить о неуверенных… Антон явно разочарован, будто Арсений совсем глупый и не оправдывает ожиданий. Из-за этого стыдно и грустно, и от растерянности вместо бумажного полотенца он вытирает руки о собственную футболку. Драматичность этой туалетной сцены зашкаливает. Антон видимо, чувствует то же, поэтому сменяет тон на веселый: — Хочешь, подвезу тебя? — а потом добавляет чуть менее весело: — Если твой парень, конечно, не против. Арсению хочется выпалить «У меня нет парня!», но в туалете это будет слишком нелепо, к тому же тогда Антон поймет, что всё это время он пускал на него слюни. И потом в лучшем случае пожелает ему попутного ветра в сраку, а в худшем — набьет морду так, что она сама станет похожа на сраку. — Э-э-э, нет, не против. Он у меня не ревнивый. — Слишком боится тебя потерять, да? Что-то в его тоне Арсения смущает. Словно Антон вкладывает туда какую-то двусмысленность, подтекст, второе дно. Вдруг он догадался, что никакого парня нет? — Э-э-э, ну да. Он очень меня любит, — бормочет Арсений, надеясь, что ему верят. *** У Антона самая обычная Тойота, в которой он еле помещается со своими длиннющими ногами. Арсений залипает то на них, то на его лице, резким профилем выделяющимся в полумраке салона. — А почему ты так поздно сегодня? — решает Арсений наконец разорвать неловкую тишину поездки. — У тебя же только утром были съемки. — Говорил с Дроном и Крапом насчет нового проекта. Если всё получится, это будет пушка! — воодушевленно говорит он и тут же поясняет: — Это не порно, если что. — Ты хочешь уйти из порно? — Меньше всего Арсений хочет, чтобы его голос звучал грустно, но именно так он и звучит. Антон так удивляется, что поворачивается к нему всем корпусом, едва не пропуская поворот. Вовремя возвращается к виду через лобовое и выкручивает руль, выезжая с Кольца. — Нет! В смысле, я не планирую уходить со студии, буду совмещать. Хотелось бы, знаешь, какой-то самореализации, а не просто светить хуем в камеру. — У тебя это отлично выходит. — Спасибо, — смеется Антон. — Знаешь… Я давно хочу спросить, как ты попал в эту сферу, но всё как-то неудобно было. — Понимаю, очень неловко болтать с человеком, у которого во рту твой член, — нарочито весело. — А вообще, это было два года назад. Мой тогдашний парень работал в порно, в другой студии, и взял меня как личного флаффера. Потом мы расстались, и я начал работать с другими ребятами. И в другую студию перешел. — Виталий был порноактером? — Антон, видимо, очень шокирован этим фактом, потому что теперь реально пропускает поворот. Алиса радостно сообщает, что перестраивает маршрут. — Нет! Он не был! Другой парень, не Виталик. — Стой, ты же говоришь «два года назад»? — Он хмурится. — Вы же с Виталием пять лет вместе, или я что-то путаю? Да проебись ты злоебучим проебом, тримандаблядская ты пиздопроёбина! Проблема пиздежа в том, что рано или поздно ты где-нибудь да проебешься, потому что физически нереально запомнить всё то, о чем ты когда-то напиздел. Арсений охуевает от фантастической памяти Антона и истерично соображает, как бы выкрутиться. — Да, пять лет, — произносит он медленно, в глубине души надеясь, что их остановят менты — и избавят от необходимости продолжать этот пиздеж, — но мы как бы не все пять лет вместе. Знаешь, бывает, ссорились, расставались на время… — То есть у вас отношения как американские горки? Сошлись-разбежались? — Нет! Ни в коем случае! Сейчас у нас очень крепкие отношения, мы очень любим друг друга. Антон как будто бы грустнеет, хотя Арсений не понимает, что не так брякнул. Может, его расстраивает то, что у кого-то есть отношения, а у него нет? — Не переживай, Антон, — утешающе говорит он, — ты обязательно найдешь себе девушку. Собственные слова отдаются глухой болью внутри, потому что невозможно с таким равнодушием сказать любимому человеку, что он будет счастлив с кем-то другим. Но Арсений правда верит, что Антон встретит ту самую. Какую-нибудь очаровательную веселушку, слегка пацанку, которая будет его немного строить, но с которой он станет счастливым. — Хуй на руль, сиди-дуди, — бормочет Антон себе под нос, а затем уже нормальным тоном спрашивает: — Хочешь, музыку включу? И вот опять Арсений не попадает в то, что Антон хочет от него услышать. Всю дорогу до дома, слушая Русское Радио, он размышляет, где же облажался, но так и не понимает. Антон сложный человек, куда ни пойди. Вперед — хуй в рот, назад — хуй в зад, и, к сожалению, не в прямом смысле. Хотя, когда как, конечно. *** Опять Антон в ролике с Ирой, и одного этого достаточно, чтобы ее возненавидеть. Последнее время их слишком часто ставят в пару, и это бесит. Бесит! Арсений раздраженно перебирает тюбики со смазкой, думая, а не налить ли в Иру Дюрекс с корицей, от которого ее вагина превращается в полыхающее знамя революции. Но, в конце концов, он же не маленький ребенок, и Ира не виновата, что так сложились обстоятельства. — Арсений! — рявкают на него одновременно Стас, Ира и Оксана так, что тот аж подпрыгивает на месте. — Что? — спрашивает он, хлопая глазами. Ира сидит на ковре, в то время как Антон стоит около нее с виноватым видом. У него слегка вялый член, хотя минуту назад он точно был в самой что ни на есть боевой позиции. Как бы тут подошло знамя революции… — Ты будешь выполнять свою работу или нет? — спрашивает Стас с таким наездом, будто Арсений как минимум ему за шиворот насрал. Он бы с удовольствием, конечно. Вместо колкого ответа он молча идет к Антону — тот нервно кусает губы, опустив голову, бедняжка. Видно, как ему стыдно и неловко. Они ведь снимали сцену с минетом, и, судя по следу помады на члене, Ира весьма бодро ему сосала, так что же пошло не так? Он опускается на колени перед Антоном, влажными салфетками — из особо мягкой целлюлозы, Арсений их купил лично и специально для него — аккуратно стирает помаду, придерживая ствол рукой. Даже от этих несексуальных движений член наливается кровью, напрягается в руке. Сунув салфетку в карман, Арсений уже плотнее обхватывает член кольцом пальцев, двигает плавно вверх-вниз, рассматривая такие знакомые венки, тяжело покачивающиеся яйца. Подается вперед и медленно скользит по ним языком, втягивает одно в рот, затем другое, не жалея слюны. Как всегда, от близкого контакта с Антоном в штанах твердеет, и, сука, как же его заебало постоянно втихую дрочить в туалетной кабинке. Он проводит всей поверхностью языка по стволу, по головке, кончиком щекочет щелку — Антон протяжно стонет и, наверное, механически кладет руку ему на затылок. Не грубо, не толкая к члену, а мягко поглаживая, ласково перебирая пряди. Но Арсений сам послушно обхватывает член губами, насаживается на него ртом глубоко, носом почти утыкается в лобок. Так хочется расстегнуть собственную ширинку и подрочить, но это так неуместно. Если бы не разговор Стаса с оператором на фоне, он бы и забыл, что они здесь не одни. Но больше, чем подрочить, Арсению хочется посмотреть на лицо Антона, и после секундного колебания он всё-таки не отказывает себе в этом. И натыкается на поплывший взгляд ярко-зеленых в свете софитов глаз. Антон смотрит прямо на него, наблюдает за тем, как он у него отсасывает. Его рот приоткрыт, и он дышит так тяжело, и у него красные щеки, нос, лоб, даже шея — будто его лихорадит. Это приободряет, и Арсений ускоряет ритм, ладони кладет на бедра Антону для равновесия, чего раньше никогда не делал: только необходимый минимум, никаких лишних касаний. Член во рту как из раскаленного железа, такой же крепкий и горячий, и всё внутри полыхает от мысли, как охуенно было бы ощутить его еще и сзади. — Ой, черт! — восклицает Антон, а потом отстраняется, но слишком поздно — кончает Арсению на лицо: на губы, нос, подбородок. — Прости, пожалуйста, — тут же причитает, — я не хотел, просто как-то… — Блядь, Оксана! — орет Стас на весь павильон. — Быстро крахмал Ире на лицо, сделаем вид, что Антон уже кончил, пока член не опал. Бегом! Пока Оксана молнией летит к Ире создавать видимость «только что обкончали», Антон берет с пола пачку салфеток, вытаскивает одну и начинает сам вытирать лицо Арсению — тот и встать не успевает. — Черт, прости, я немного выпал, — тяжело дыша, говорит он, аккуратно стирая свою сперму с его губ, и Арсений плавится от этой заботы. — Сука, ну как я так, это уже пятый раз… «Он считает», — с удивлением подмечает Арсений. Он сам тоже считает, конечно, но это потому что для него это всё особенные моменты. Память Антона поражает всё сильнее. — Так, все лишние быстро из кадра, снимаем! — кричит Стас, и Арсений, молча взяв из рук Антона грязные салфетки, возвращается на свое место. После они снимают долгую сцену с кунилингусом, в процессе которой Ира, видимо, получает реальное удовольствие. Но у Антона больше не встает, и Арсений разминает челюсть, предполагая, что сейчас ему снова придется работать — но нет. Стас решает, что на сегодня достаточно, и они просто повесят этот ролик в категории орального секса. *** — Пожалуйста, дашь мне эту запись? — канючит Арсений, сидя на столе Егора и болтая ногами. Тот тяжело вздыхает. — Я не уверен, что в тот момент камера была включена. Может, они ее вырубили на перерыв, — задумчиво отвечает Егор. — Но вечером всё будет, и я гляну. — Но задняя камера-то по-любому работала. — Там не самый удачный ракурс. Но я, конечно, тебе всё скину, если будет. Тебе позавчерашняя дрочка пришла? — Да, спасибо. Егор — святой человек, и он скидывает ему все существующие записи с Антоном, особенно в коннекте с Арсением. Дрочку, минеты, как они просто болтают в перерыве. Вообще-то, это незаконно, но они и порно снимают как бы не совсем законно, так что Арсения это не ебет. Он и так поехавший, что ему терять. — Очень странно, что у него стал падать, пока Ира делала ему минет, а с тобой он кончил за пару минут. Очень подозрительно. Сидящий за соседним столом Эд снимает наушники. — Ваша болтовня мешает мне работать, — хрипит он. — Че вы опять делаете? Сплетничаете, как девки? — Обсуждаем Антона. Эд так закатывает глаза, что даже голову откидывает. Вот кому надо сниматься, такой актерский талант пропадает. — Арс, тебе тридцатник, кончай ныть, это пиздец. Я щас сам найду твоего Антона и всё спрошу. Он и правда встает с места, и Арсений спрыгивает со стола так резко, что на весь кабинет слышится хруст коленей. Старость не в радость, надо возобновить занятия танцами. — Эд, прекрати, — говорит он, упирая ладони ему в грудь. — Серьезно, это очень плохая идея. — Меня заебало твое нытье. Заебало смотреть, как ты вечно крутишь сопли на кулак. — Эдюнь, — подает голос Егор, тоже вставая с места и обнимая его за пояс, будто пытаясь удержать, — ну ты чего, утенок? — Бесит, — ворчит Эд, пока Егор нежно целует его в щеку. — Уверен, эта проблема легко решается. — Я не хочу, чтобы Антон смотрел на меня косо и боялся ко мне приблизиться. — Арсений грустно улыбается. — Так я могу хотя бы касаться его, общаться с ним иногда. Смотреть. Это лучше, чем ничего. — Это и есть ничего. Отношухи — это риск. Ты… Егор, выйди на секунду, у нас тут мужской разговор. Егор смотрит на него осуждающе и явно хочет сказать своему парню всё, что о нем думает, но лишь снова целует в щеку, а потом выходит. Они остаются наедине. Это впервые, и вообще Арсений слегка побаивается Эда, потому что тот выглядит и разговаривает как бывалый зэк. — Арс, смотри, — начинает тот, глядя ему в глаза, — хватит быть ссыкухой. Необязательно писать Шастуну на асфальте у падика, как ты его любишь, но сделай хоть че-то. Иначе так будет продолжаться всю ебаную жизнь. Ты думал, мне этот, — Эд кивает на дверь, — легко дался? Типа я такой: «Класс, пора ебаться с мужиком»? Я чуть не пизданулся тогда, так сильно охуел. И я мог бы на это забить и пойти по бабам, но сделал выбор, сечешь? — У тебя другое, у тебя взаимно. Ты это сразу знал. — Да щас, как два пальца в сраку! — Не уверен, что это сравнение уместно. «Как два пальца в сраку» — это скорее легко, синоним — «проще простого». Эд хмурится, и, кажется, Арсений не зря его побаивается. Самое обидное, что ему даже не нужно сохранять лицо для съемок, потому что он не актер. А если Эд выбьет ему зубы, то это вообще отлично: сосать будет куда удобнее! — Захлопнись, — выдает тот вместо удара в челюсть. — Короче, я охуел, когда Егор на днях сказал, что он типа сразу растаял при виде меня, потому что это было ваще не так. Я два месяца жопу рвал, чтобы доказать, шо я его достоин. — А что ты делал? — Блядь, Арс, ты постоянно обращаешь внимание не на то. Не важно, что именно делал, важно, что делал хоть что-то! Ты гляди на Егора, он же шедевральный, еб твою мать. Красивый, умный, образование, воспитание, все дела. Арсений отстраненно думает, что Егор и правда классный, но Антон лучше по всем параметрам. Ну, ладно, он не настолько образован, но в остальном точно выигрывает. — И? — И я ссался, блядь. Тоже боялся отказа, но понял, что если ваще ни хуя не сделаю, то проебу его. Усек? — Усек. Но… — Говно. Иди и прямо щас чёт сделай. — Но… — Бревно, вино, стекловолокно. Мы в рифмы можем долго играть, я треки свожу, и не такие ебанутые слышал. Пошел давай! И Арсений быстро разворачивается и уходит, пока Эд не придал ему мощного ускорения пинком под зад — тот может. *** Арсений нарезает колбасу на общей кухне и думает, что же такое он способен сделать для Антона. Комплимент? Бутерброд? Минет? Последнее он и так делает частенько, а комплименты у него выходят жутко всратые, один хуже другого. Например, он мог бы сказать Антону, что он такой очаровательно худой, словно у него глисты. Или что его глаза зеленые, как тина в том болоте, где Арсений в детстве чуть не захлебнулся. О, или что его шутки как анус Даниила: гораздо глубже, чем может показаться. В общем, у Арсения богатая фантазия, но с комплиментами им не по пути. Он так погряз в этих размышлениях, что нарезал всю палку колбасы, так что теперь бутерброд был бы удачным вариантом. Жаль, Антон уже ушел после провальных утренних съемок. — Арсений, ищу тебя, — хмуро говорит Стас, заходя на кухню. Он всегда появляется неожиданно, как гневные старушки на кассе в Пятерочке. Вот ты стоишь с пакетом томатов, как открывается дверь — и появляется она: злобная, с сиреневыми волосами и авоськой, трясущая вафлями, за которые ей не выдали дополнительные наклейки для розыгрыша сковородок. — Разве сейчас я нужен? — Арсений напряженно вспоминает, не напутал ли чего. Вроде днем сегодня никаких съемок, потому что ребята готовят павильон, превращая обычную гостиную в раздевалку спортзала. Вся следующая неделя будет вокруг этой тематики. — Нет, просто хотел тебе сказать, что ты больше не работаешь с Шастуном. Окей? Арсений чуть не роняет нож себе на ногу — в последний момент успевает перехватить, чудом не порезавшись. — Что? — Я сказал, что вы с Антоном больше не работаете вместе, — терпеливо повторяет Стас, будто с конченым общается. — Но ведь Катя… — Я поговорю с Варнавой. Либо что-то другое придумаем, но ты — нет. Ты плохо на него влияешь, это портит рабочий процесс, точка. Сказав это, он не ждет ответа — берет несколько кружочков колбасы и, запихивая в рот, уходит. В этом весь Стас: если он что-то решил, будет стоять на своем до последнего. Арсений тупо пялится на колбасу и не верит, что всё закончится вот так. Антон — буквально единственное, что держит его на этой злоебучей работе. Ему тридцать лет, у него актерское образование и даже есть стаж в театре, так какого черта? Конечно, он не планирует вскрыться тем же ножом, которым резал колбасу, но состояние паршивое, а у него еще и вечерняя съемка с Олегом и Даниилом. А это значит, что придется не только дрочить им двоим, но и протирать изнутри салфетками, чтобы было чисто, как после Силит Бэнг. Вся грязная работа на нем. — Привет, — внезапно раздается со стороны двери, и от этого голоса настроение поднимается, хотя обычно поднимается не одно лишь настроение. Всё обретает краски, потому что Антон — художник, который раскрашивает серый мир. — Привет, — улыбается Арсений, хоть и через силу: не отошел еще от охуительной новости Стаса. — Хочешь бутерброд? Слава богу, что Антон постоянно жрет, потому что можно сосредоточиться на готовке и не выдать свое позорно унылое состояние. Арсений не поворачивается к нему, рассматривая колбасную нарезку. — Давай. — Судя по звуку шагов, Антон подходит совсем близко — и его тень падает на кухонную тумбу. — Тебе Стас сказал уже? — Ага. — Он старается говорить беззаботно, словно это его совсем не волнует. В самом деле, что за ерунда: актером больше, актером меньше, его это радовать должно. Антон молчит, видимо, не зная, что сказать. Арсений и сам не знает: голова пустая, как и вся его ебаная жизнь. Ладно, Арсений перебарщивает с драматизмом. Он перекладывает трехслойный бутерброд с колбасой, сыром и огурцом (плюс один к полезности) на тарелку и двигает к Антону, не поднимая взгляд. Его берет рука с кольцами — а если Антон надел кольца, то он уходит домой. — Хочешь, подвезу тебя сегодня? — предлагает он. — Мне несложно. — А тебе по пути? — Не совсем по пути, но типа нормально, зато как раз объезжаю все пробки. — Я бы с радостью, но у меня еще вечерняя смена. Там сейчас шкафчики поставят, и начнем снимать. — Так я тоже пока не собираюсь уходить, — с набитым ртом отвечает Антон, и Арсений всё-таки поднимает взгляд. — Так подвезти? Определенно, он единственный на планете человек, который не раздражает своим чавканьем. Даже это у него получается как-то мило. — Ну… Если пока не собираешься домой, и как-то совпадет, что ты будешь здесь до конца моей смены, то да. Буду очень благодарен. Он говорит это спокойно, сохраняя эмоциональность ведра с цементом, но внутренне едва не танцует. Поездка! С Антоном! В машине! Узнай кто-то адекватный о том, что Арсений в тридцать лет испытывает эмоции малолетней школьницы, он бы охуел. Как же хорошо, что никто не может залезть к нему в голову. *** Все вечерние съемки он думает о том, что сподвигло Антона предложить его подвезти с учетом того, что тому ни разу не по пути и по времени они абсолютно не совпадают. И приходит к неутешительным выводам. Очевидно, Антон чувствует вину и пытается ее загладить. А если уж совестливый Антон чувствует вину, должно быть есть за что. Следовательно, это не Стас принял то решение, это Антон попросил его: Арсений ему настолько неприятен, что он больше не хочет его участия в съемках. Мысли об этом занимают весь вечер, пока Арсений надрачивает, сосет, смазывает, вылизывает, вытирает и так далее. Между Олегом и Даниилом очевидная неловкость, словно они поссорились, и потому идет всё туго, что удлиняет процесс. Что ни день, то гейская трагедия! Когда уже будет такой сериальный жанр? Мыльная опера, кухонная драма, гейская трагедия — выбор грустного тридцатилетнего мужика. Заканчивают они в одиннадцать — на два часа позже планируемого. Конечно, Антон не дождался, потому что ни одно чувство вины такого не выдержит, тут и к гадалке не ходи. Поэтому Арсений неспеша моется в душе, смывая с себя весь этот паршивый день, сушит волосы, причесывается непонятно зачем, ведь выдуманному Виталию всё равно, как он выглядит. Оксана заходит к нему (личное пространство в студии не уважают, и голожопство тут за интимное не считают) и просит закрыть студию, раз из съемочной группы он остается последним. Так что он проходит по всем кабинетам, закрывая окна и запирая двери, пока в комнате отдыха неожиданно не обнаруживает Антона. Тот сидит в кресле-мешке, поджав коленки, как птенец в гнезде, и обняв себя руками, — крепко спит. Нижняя губа выпячена, накинутый капюшон сбился в сторону, оголив оттопыренное ухо, и всё это придает ему такой трогательный вид, что Арсений едва не бросается к нему с объятиями. Вместо этого он подходит и аккуратно треплет его за плечо, чтобы тот проснулся. Как же хорошо, что Арсений оделся после душа, а не разгуливал голышом по офису — обычно он так и делает. — Антон?.. Тот мгновенно просыпается, дергается, ошарашенно вертит головой со сна — слишком резкое пробуждение. Проморгавшись и осознав, где находится, потирает лицо ладонями и широко зевает: — Черт, прости, ждал тебя и уснул. — Ждал меня? — Э, ну, в смысле, не конкретно тебя, просто типа… — быстро поправляется он, — хотел у Стаса там кое-что спросить. А где он? — Ушел уже, — ворчит Арсений, прекрасно понимая, что Антон хотел уточнить у Стаса что-то про него. Например, убедиться, что Арсений к нему больше никогда не прикоснется. Рука по-прежнему на его плече — и Арсений, опомнившись, спешно ее убирает. — Ладно, хуй с ним, — бодро говорит Антон, садясь. — Давай я умоюсь, и мы поедем? — Антон, ты не обязан меня везти, правда. Очень мило, что ты решил меня подождать, но мне это не нужно. В конце концов, я могу… — Попросить Виталия тебя забрать? — как-то зло спрашивает Антон, и Арсений осекается: он хотел закончить фразу «взять такси». — Ну, нет, его я просить не буду… — Если твой парень так тебя любит, почему он ни разу тебя не забирал? — распаляется тот. — Ни одного раза, хотя ты иногда и ночью заканчивал работать. — Потому что я взрослый человек и могу взять такси, — охуев, бормочет Арсений, отстраняясь от кресла. Антон с этого кресла вскакивает и начинает ходить кругами, эмоционально жестикулируя, машет руками как мельницами: — Такси! Ночью! Да сейчас столько ебанутых, тебя же могут увезти в какой-нибудь лес, изнасиловать, расчленить и убить! Или убить, а потом расчленить! Или расчленить и сразу изнасиловать! И не убивать, чтоб ты жил с этим! — Антон… — Арсений наблюдает за ним и продолжает постигать все более глубокие слои охуевания. — Ладно, окей, он позволяет тебе весь день мацать чужие члены, без проблем, это ваши отношения, у всех разные представления о нормальном, это я понимаю. Но, сука, почему он так к тебе относится? Никогда не забирает с работы, не следит, чтобы ты нормально одевался, а не ходил в ебучей кожанке в семь градусов? Семь градусов! — Антон так взмахивает рукой, что чуть не сносит мишень для дартса со стены. — А ты в кожанке! И вообще, раз он такой охуенный, почему ты за полгода ни разу не был в отпуске? — Антон, я взрослый человек и сам… — Бля, — Антон вдруг сдувается: так же быстро, как и вспылил. Останавливается посреди комнаты и тупо смотрит в стену, будто только сейчас осознает произошедшее: — Черт, прости! Я со сна всякой хуйни наговорил, конечно, это ничего не значит, и да, ты сам можешь позаботиться о себе… Я… Прости, очень хуевый день. Хуевый день. Мне очень жаль. Я тупица. Арсений остро чувствует их разницу в возрасте. Антону двадцать два, он очень юн, и у него какой-то свой сумбур в голове, который Арсению уже никогда не понять. Потому что вот эта тирада точно за гранью его понимания. — Я лучше всё-таки возьму такси, — сообщает он и лезет в карман за телефоном, но Антон хватает его за руку, останавливая. — Нет-нет, правда, прости, я тебя подвезу. Обещаю, я буду нормальным, буду молчать, если хочешь, хорошо? У него такое виноватое, почти отчаянное выражение лица, что Арсений лишь глупо кивает. *** Антон и правда молчит всю дорогу, а еще посматривает на него так часто, что Арсений боится попасть в аварию из-за невнимательности своего водителя. Атмосфера в салоне гнетущая, хотя Алиса и пытается разрядить ее как может своими «Через триста метров поворот налево, держитесь правой стороны» и «Поворот налево». Радио тоже старается, но Звери с «Дождями-пистолетами» вообще не помогают. Периодически Антон набирает в грудь воздуха, словно хочет что-то сказать, но потом, вспомнив про обещание молчать, сдувается. — Да говори, — не выдерживает Арсений, когда до дома остается всего пара километров. Ну вот, сейчас Антон скажет, что Арсению надо держаться от него подальше. — Как зовут твою собаку? — выпаливает Антон радостно, будто ему выпал сектор «Приз» на барабане. — Обожаю собак! — Э-э-э, — Арсений знатно тупит, потому что так и не додумался сочинить кличку своей выдуманной собаке, — пса зовут Батон. — Корги по имени Батон? Как мило! — Он и правда радуется, как ребенок. — У меня в детстве был шпиц, такой сладкий, его звали Билли. Я так хочу завести собаку, но, пока живу один, мне кажется, ей будет так одиноко. Надо двоих заводить, а я не потяну столько в одиночку. Арсений тоже хочет собаку. Но, Антон прав, он и о себе позаботиться не способен, что уж говорить о другом живом существе. — Уверен, любая собака будет счастлива с тобой жить. — А как у вас появился Батон? Вы брали у заводчика? Или из приюта? — продолжает весело он, и Арсений в панике: он так устал за сегодня, что мозг похож на кисель. Не время импровизировать! К счастью, Антон не затыкается: — Я бы взял собаку из приюта. Какую-нибудь, знаешь, хромую или безухую, которую больше никто не возьмет. Каждый раз рядом с Антоном Арсению кажется, что сильнее влюбиться в него нельзя — и каждый раз ошибается. Тот хочет взять хромую или безухую собаку, ну почему он, блядь, такой добрый? Арсений жалеет, что он не хромая безушка, которую Антон бы приютил у себя. Он даже согласен никогда не драть мебель и не ссать в тапки, лишь бы быть рядом с ним... Не то чтобы он часто так делает, но тем не менее. — Здорово, Антон, — с комком в горле произносит Арсений. — Ты будешь очень хорошим собачьим отцом. — Уверен, и ты отличный собачий папка. Дорога заканчивается: это значит, что и их совместное время заканчивается тоже. Антон сворачивает во двор, а у Арсения, как назло, первый подъезд. Машина тормозит, вокруг темно — лишь фары да горящие желтым окна дают хоть какой-то свет. Лампочки в фонарях, как всегда, разбиты, и во мраке его унылый двор выглядит как идеальная картинка из фильмов ужасов. И качели маятником мотает от порывов ветра. Собственные окна неприветливой бездной виднеются на фасаде здания. Там пусто, уныло и, пока не включили отопление, еще и холодно, а согреть его некому. Антон смотрит так, словно чего-то ждет — или хочет что-то сказать, но никак не может решиться. — Спокойной ночи? — спрашивает Арсений, не желающий слушать трехметровые объяснения о том, что дело, конечно, не в тебе, Арсений (в тебе), просто мне не нравятся парни (абсолютно), и кончать от их рта или рук мне неприятно (до блевоты). — Да… Спокойной ночи, Арс. Передавай привет Батону, почеши за ушком. Арсений вяло улыбается и выходит из машины, где жуткий холод после теплого салона ощущается особенно остро. Пока он идет два метра до подъезда и открывает дверь домофонным ключом, то успевает продрогнуть до костей, а пальцы зябнут до боли. После одной песни Зверей в голову закономерно приходит другая. «Перережет руки самый острый ветер. Хорошо, что сразу; тихо и не больно». *** Всю неделю Арсений мерзнет, страдает насморком и потому не может сосать — приходится с удвоенным усилием работать руками. Он не понимает, какого черта у него еще руки не как у Шварценеггера, но собственная внешность его сейчас мало заботит. Сил нет даже на элементарное причесаться, максимум хватает на мытье головы, и он ходит с вечно растрепанной челкой, чем напоминает бездомного пса. Блох не хватает. Одевается он как попало, хорошо хоть в чистое, но не по погоде, а потому мерзнет еще сильнее. Кожанка холодным октябрем не греет, а руки без перчаток растрескались и постоянно болят. Нет, перчатки он, конечно, носит, но только латексные на работе, а вот на улице забывает. И руки в карман не засунешь, потому что бестолку: от метро до его дома идти добрых пятнадцать минут — всё равно окоченеют. А на такси он и сам теперь опасается ездить после слов Антона: начитался вдобавок всяких страшных историй про таксистов-маньяков. Ладно бы просто убили, но нет, вдруг изобьют или изнасилуют, это лишние страдания перед смертью… Будь Эд и Егор в городе, они бы вломили ему по первое число за трансформацию в эмо, но они свалили в отпуск в Барселону. Арсений подозревает, что Эд планирует там сделать предложение — видел на его компе открытые вкладки с ювелиркой. Как говорится, счастья молодым! Вдруг на их свадьбе Арсений поймает букет. И вскроется шипами роз. Или отдаст его новой невесте Антона, потому что фантазия обрисовывает его отказ новыми чертами. Теперь Антон не только не переваривает Арсения рядом, но и без двух минут женат, а невеста против всяких мужиков рядом с ее возлюбленным. Определенно, Арсению пора заканчивать с просмотром сериалов по Первому каналу. — Выглядишь отвратительно, — делает комплимент Оксана, заходя в гримерку, где Арсений тупо пилит взглядом стенку. — Спасибо. — Дай посмотрю, что с руками, — вздыхает она и садится на корточки перед ним, осторожно касается прохладными пальцами костяшек. — Как ты так, дурак? Ее тон скорее усталый, чем ласковый, но Арсений удивляется даже этому. Обычно Оксана к нему холодна, как СССР к США после пятидесятых — он ей чем-то с самого начала не понравился. — Да просто без перчаток хожу. — Я тебе дам крем, «Скин Фуд» называется, мажь почаще, станет гораздо лучше. — Крем для ног на руки? — уточняет Арсений, которому, впрочем, глубоко по хуй, что куда мазать. Если Оксана даст ему ведро говна и скажет вылить себе на голову, он, наверно, согласится. Ему несложно, а Оксане радость. — Не «фут», а «фуд» — еда, питание для кожи. Сегодня вечером намажешь, завтра утром в течение дня — у тебя же выходной? — и утром на следующий день, почти пройдет. — Ладно, — покорно соглашается Арсений, думая о том, что всё равно забудет это делать. — Я серьезно, — добавляет Оксана строго. — У Стаса планы на твои руки. Арсений хочет вопросительно поднять бровь или что-нибудь воскликнуть, но ему лень, так что он просто продолжает смотреть на нее. — Антону будем хэндджоб снимать в среду, — поясняет она. Вот тут Арсений уже собирает все силы, чтобы таки поднять брови — сразу обе. Антона никогда не снимали сольно, вообще ни разу, это чисто гейская тема. Во-вторых, даже если так, при чем тут он сам? У него же красная карточка, и теперь он даже не на скамейке запасных, его тупо выгнали из команды. — С чужой рукой. Ого, значит, Антона будут снимать не просто дрочащего — дрочить ему будет чужая рука, причем полноценно. Можно будет потрогать не только член и яйца, но и бедра, живот, соски, шею, задницу… От этой мысли умершая за последнюю неделю сексуальность вдруг просыпается в чахлом теле. Арсений выпрямляется, чуть раздвигает ноги — а то такими темпами у него встанет. — И Стас хочет, чтобы это была моя рука? — отчего-то севшим голосом спрашивает он. — Всё правильно. — Оксана кисло улыбается. — Поэтому нужно, чтобы она смотрелась в кадре хотя бы адекватно. Хотя я подгримирую, естественно. — Но… Почему? Она поджимает губы, цокает недовольно. У нее милая внешность, но Арсений-то в курсе, какая эта девушка сука, и вот в такие моменты это особенно заметно. Выглядит как хомячок, а на деле тот еще цербер. Хотя… Арсения в детстве укусил хомяк, когда он взял его холодными руками. Кровь шла час! На мизинце до сих пор шрам! Злобные, кровожадные животные! Так что Оксана хомяк и есть. — Вы оба такие идиоты, вот честно, — говорит та и встает. — Его я могу понять, но ты совсем отбитый. — Я понимаю, что я тебе никогда не нравился, но… — начинает Арсений раздраженно, но девушка его перебивает: — А ты никогда не думал, почему? — И почему же? Я что, слишком морально пал для тебя? — Что?.. Какой бред, я же работаю на порностудии. — Тогда в чем дело? — Просто я сразу поняла, что ты к нему чувствуешь, — и снова цокает, — а я тогда, полгода назад, чувствовала то же. Слава богу, это прошло. — Что? — Арсений хмурится. — Ты о чем? Оксана так злится, что даже ноздри раздувает, и это делает ее еще более похожей на разъяренного хомяка. — Знаешь, — начинает она с еле сдерживаемой злостью, — очень тяжело годами любить кого-то и добиваться хоть капли внимания, чтобы потом пришел какой-то фрик и перевернул всё с ног на голову. И ладно бы кто-то другой, но ты! Ты его не заслужил, ты ничего для него не сделал, ты ему не пара. Ты просто… — Тостер? — на автомате заканчивает Арсений, потому что для поднятия настроения всю прошлую ночь смотрел пупы. Честно говоря, это того не стоило. — Чего? — Оксана теряется от такого ответа. — Так, всё, невозможно с тобой говорить. — Она лезет в свою сумочку, причем умудряется запихать туда руку чуть ли не по локоть, а потом вручает Арсению крем в зеленом тюбике. — Держи, и можешь не возвращать. *** Сказанное Оксаной звучит в голове набатом после ее ухода: Арсению кажется, что это был какой-то тонкий прием, психологическая настройка, как у того чувака с железной рукой из фильмов Марвел. Может, теперь ему надо услышать какую-нибудь череду несвязанных слов типа «треники, ыкштыма, причастие, игла, деревня, Орбит, ракетостроение»? При всем этом Арсений вовсе не тупой и понимает, что имела в виду Оксана. «Ты к нему чувствуешь», «я чувствовала то же самое», «ты его не заслужил», «ты ему не пара». Это всё об Антоне. Арсений, видимо, не так уж хорошо скрывает свои чувства, раз она догадалась. Но дело не в этом. А в том, что это… взаимно? Иначе как объяснить эту ее реакцию и то, что Арсений «перевернул всё с ног на голову»? Осознание скорее шокирует, чем радует. Но ведь это всё объясняет. Почему Антон с ним так кончает, почему тот запоминает всё с ним связанное, почему вечно выглядит так, словно чего-то ждет. Арсений вываливается из гримерки, надеясь, что Антон не успел уйти домой — и врезается прямо в него, носом вписавшись в его подбородок, как дятел в дерево. — Блядь! — восклицает Антон, хватаясь за подбородок — Арсений делает ровно то же самое с носом. Вроде не сломан и не кровит, но болит пиздец. Картинка пару мгновений двоится перед глазами, но потом выстраивается, и Антона он видит четко. — Ты как? — разминая челюсть после удара, спрашивает тот, смотрит обеспокоенно. — Ничего не сломал? — Нет, — гнусаво отвечает Арсений, всё еще держась за нос. — Прости, двойка мне за правила дорожного движения. Антон садится на корточки и поднимает с пола крем — тот выпал у Арсения при столкновении. — У тебя тут… — Спасибо. — Арсений тянется за кремом, но Антон не отдает, сам откручивает крышку и нюхает содержимое. — Это Оксана дала, для рук. — Она тебе рассказала про съемку? — немного грустно спрашивает он и выжимает густую желто-белую субстанцию на пальцы — Арсений пялится на него непонимающе. — Я сам хотел тебе рассказать. Спросить, не против ли ты. Антон осторожно берет его руку и преувеличенно нежно, едва касаясь пальцами, наносит крем на внешнюю сторону кисти, размазывает. От жирного крема кожу пощипывает, но тут же становится легче, а воздух наполняет аромат лаванды и, кажется, розмарина — этот запах даже насморк пробивает; Арсений шмыгает носом. — Не против ли я? — уточняет он, завороженно глядя на то, как Антон проходится подушечками пальцев по его костяшкам, фалангам. У него такое сосредоточенное лицо, словно он занят ультраважным делом, от которого зависит судьба человечества. — Съемок, — поясняет он. — Э-э-э, да. В смысле, нет, я не против! Удивительно, конечно, что Стас вообще придумал этот концепт и предложил именно меня, но я не против, это же моя работа, а я люблю свою работу, я очень хороший сотрудник… — тараторит Арсений, за каким-то хуем продолжая притворяться, что они с Антоном коллеги. Коллеги, блядь. Две минуты назад Арсений был полон решимости ворваться в его грешную жизнь и признаться в своих чувствах — и вот уже стоит посреди коридора, как дурак, и несет полную ересь. Они с Антоном такие же коллеги, как Потап и Настя Каменских. Хотя у них же был тайный роман… И в итоге они поженились… Ладно, не самый удачный пример, но от нежных прикосновений Антона мозг отказывается работать, а вся кровь из организма и вовсе приливает к члену. Антон тем временем повторяет процедуру со второй рукой, глядя так же пристально. Его дыхание учащается, а лицо слегка краснеет, он облизывает губы каждый раз, как касается выступающей косточки на запястье. — Если ты не хочешь или если Виталий против, — медленно говорит он, по-прежнему глядя на его руки, — то ты можешь отказаться. Но мне хотелось бы, чтобы ты согласился, — и поднимая взгляд, добавляет: — Я сам попросил Стаса, чтобы это был именно ты. Больше я, наверно, ни с кем не смогу. Нет, ну просто отвал пизды. Нет, жопы. Отвал жопы. Арсений смотрит в глаза Антона, на его пушистые ресницы, на зеленую радужку с темными прожилками, напоминающую детскую карусель, и чувствует, как сам улетает куда-то в стратосферу. Знаете, как когда в детстве залезаете всей толпой на «барабан» и крутите-крутите до сверхзвуковой скорости — кто-нибудь по-любому съебёхается. Вот Арсений съебёхивается всем, чем только можно съебёхаться. — Здорово, — на автомате отвечает он, как робот, отходя на шаг и теряя контакт с Антоном: физический и эмоциональный. — Супер. Уверен, мы отлично сработаемся! А теперь мне, ну, пора идти. Извини, но мне надо бежать, дела, пойми, дела, дела. И прежде чем Антон успевает сказать хоть что-то, Арсений торпедой летит по коридору в сторону улицы. *** Арсений ненавидит ебучие вторники, потому что в этот вторниковый выходной нет ни одной секунды, когда бы он не опоносил себя в мыслях. Естественно, только в мыслях, он же не какой-нибудь там извращенец, к тому же у него всё прекрасно со стулом. Кстати, надо бы купить стулья, ведь если Антон придет к нему домой, им на кухне даже негде будет сесть… У Арсения всего один стул, он же один живет. Хотя какой там, Антон никогда к нему не придет. В таких бредовых мыслях и проходит вторник. Арсений винит себя за то, что повел как придурок, что зассал, что теперь обречен на пожизненное одиночество, и, когда он умрет, то даже не будет съеден кошками или собаками, потому что так одинок, что даже не имеет домашних животных. Пару раз он хочет написать Антону и признаться в том, какой же он конченый. В смысле, конченый Арсений, не Антон. Антон абсолютно идеален, как коробка с сырками «Б. Ю. Александров», но лучше. Но каждый раз, как Арсений берет в руки телефон и заходит на страницу Антона, его сковывает ужас. Он начинает думать: а что если он всё неправильно понял и Оксана имела в виду что-то другое, а Антону он вовсе не нравится, и вообще. Арсений подходит к зеркалу, смотрит в отражении на свои мешки размером с ортопедические подушки, на свой дурацкий нос и бледное лицо и не понимает, как солнечный Антон может позариться на что-то такое вот. Поэтому в среду Арсений приезжает измотанный и невыспавшийся, но зато с безупречно гладкими руками и депиляцией лобка и яиц — мало ли. К тому же съемка сегодня не в павильоне, а в отдельной студии, где есть ванна: Стас жаждет снять Антона непременно мокрого и в пене. Антон сияет. Он так слепит, что Арсений жалеет, что не надел солнечные очки. Парень искрится ярче солнца на улице, ярче прожекторов в студии, его улыбкой можно осветить весь темный двор Арсения — и еще на дорогу у дома хватит. — Привет, — говорит он весело, сидя в халате на низком стуле, пока Оксана накладывает ему минимальный грим. — Готов сниматься? Это же твои первые съемки? — Не первые, — заторможенно отвечает Арсений. — Я же раньше в сериалах снимался. Ну, так, в ролях третьей пятки слева. — Ого, можно посмотреть? Скинешь мне? — Ты никогда этого не увидишь. Каждого, кто это увидит, придется убить. — Тогда убей меня, потому что я хочу это забыть, — бормочет Оксана, орудуя кистью под глазом Антона, как будто там есть хоть что-то, что надо скрывать. — Я бы с радостью, Оксан. На это девушка лишь закатывает глаза. Они перебрасываются бессмысленными фразами, пока Антона гримируют, пока настраивают камеры и подготавливают ванну: чисто по дну воды наливают, зато пены куча — лучший концепт для дрочки. Арсений пребывает в каком-то анабиозе и не верит, что совсем скоро он сможет коснуться Антона везде, облапать его всего. Он запоздало вспоминает, что по просьбе Стаса надел белую футболку — совсем как на Антоне, — а она короткая и не скроет стояк, если он будет. А он будет. Но теперь поздно, и Арсений садится на бортик ванны, в которой уже лежит Антон: его футболка местами намокла и просвечивает, а влажная ткань трусов облепляет мощный стояк. Арсений приходит в себя лишь в этот момент — и мутная реальность проясняется, он лишь сейчас осознает, что всё происходит на самом деле. Антон поднимает голову и мягко ему улыбается. — Внимание! Приготовились! Мотор! — кричит Стас. Оксана хлопает нумератором — как в настоящем кино. — Начали! Рука вдруг немеет, пошевелить ей нереально — она как гипсовая. Но Антон сам работает в кадре: смотрит прямо в камеру, чуть наклоняет голову, облизывает губы. Мокрыми руками, по которым стекают островки пены, касается груди, мочит футболку сильнее. Теперь через ткань просвечивают соски — Арсений шумно сглатывает, думая, что микрофон над головой по-любому это уловил. Антон выгибает шею — и Арсений дрожащей рукой всё-таки медленно ее касается, кончиками пальцев проводит по кадыку, по подбородку, очерчивает линии ключиц, виднеющиеся в вороте футболки. Антон дышит чаще и запрокидывает голову, ловит его взгляд — снова улыбается ободряюще и чуть пьяно. Конечно, он трезвый, но с таким лицом его легко заподозрить в грубом нарушении Трудового Кодекса Российской Федерации: «появление работника на своем рабочем месте в состоянии алкогольного опьянения („б“ п. 6 ч. 1 ст. 81)». Арсений мажет влажными пальцами по его губам — и тот ответно лижет их языком, потирается о них щекой. Он то прикрывает веки, то снова распахивает — и смотрит так открыто, так возбужденно, словно всё по-настоящему, словно нет никаких камер. — Антон, камера, — командует Стас, и Антон переводит взгляд в камеру, но продолжает ласкаться о чужую руку, и со стороны это наверняка выглядит крышесносно. У Арсения всегда стоит, если съемка с Антоном, но сейчас у него стоит так, что член топорщит джинсы, и шов мучительно давит. Так хочется расстегнуть ширинку или лучше вообще снять штаны, залезть в ванну к Антону, прижаться к нему всем телом. Но вместо этого он лишь гладит снова его по шее, ниже, забираясь рукой под мокрую футболку, проводит по груди. Антон стонет — хрипло, надрывно, разводит ноги и толкается бедрами в воздух, будто не может терпеть. Его пальцы будто хотят сжать одеяло или простынь, но они ведь не в кровати, и тот сжимает лишь пену, мгновенно лопающуюся в кулаках. Он снова смотрит на Арсения, кусает губы, и его грудь тяжело вздымается, словно воздух вот-вот закончится — он жадно глотает его напоследок. — Антон, камера, — снова командует Стас, и Антон снова отрывает от него взгляд. Арсений поглаживает подушечкой пальца голый сосок, но ворот футболки сильно давит на запястье, так что он убирает руку и гладит его через футболку. И даже через ткань видно, как тот краснеет и напрягается. Это тело на ощупь лучше, чем в самых смелых фантазиях Арсения. Потому что теперь это всё не фантазия, не сон, но если и так — Арсений не хочет просыпаться и приходить в себя. Антон выгибается — и Арсений ведет рукой ниже, гладит впалый живот, перебирает пальцами по ребрам, как по детскому клавесину. Он немного теряет равновесие и чуть не падает в ванну, но вовремя упирается ладонью о дно. Вода прохладная, но тело Антона такое горячее, что контраст воспринимается резко, остро — и это возбуждает еще сильнее. Арсений жалеет, что не может прикоснуться к нему ртом: поцеловать острую коленку, лизнуть широко бедро, коснуться губами тазовой косточки над резинкой трусов. Так что он оглаживает всё это ладонью, собирая пену, ощущая под пальцами мыльно-нежную кожу. — Антон, камера, — в который раз повторяет Стас, и Арсений понимает, что теперь упустил взгляд Антона — а тот смотрел на него, причем не на руку, иначе бы Стас промолчал, а на его лицо. Наблюдал за его выражением, мимикой, и от этого кровь в жилах вскипает так, что скоро точно свернется — и Арсений умрет прямо здесь. Антон снова толкается бедрами в воздух, и Арсений не выдерживает — кладет ладонь на его член, сжимает ствол прямо так, в ткани. Тот ощущается в руке привычно жарко и крепко, толкается в руку от притока крови, будто соскучился за эту неделю. Антон уже не стонет, а поскуливает, почти ноет, раскидывая ноги так, чтобы упереться пятками в бортики. — Стоп, — резко говорит Стас. — Трусы и футболку снять, будем снимать второй этап. Меняем ракурс камеры. Антон, присядь на вон ту хуйню. Тот не сразу понимает, о чем речь, взгляд у него расфокусированный и совсем поплывший. Он глупо озирается по сторонам, не понимая, почему все вокруг всполошились — Арсений и сам не сразу догоняет. — Антон, надо раздеться, — поясняет он ласково, и тот быстро-быстро кивает. Он выпутывается из мокрой одежды — не без помощи Арсения — и аккуратно садится на специальный выступ в ванной. Ему приходится упереться в него поясницей, чтобы всё было хорошо видно, но тот на такое не рассчитан — и Антон раз за разом скользит с него на дно ванной. Съемочная группа ржет, Антон с Арсением тоже смеются, хотя эрекция от этого перерыва на юмор ни у одного, ни у второго не спадает. Когда Антон таки размещается, одну ногу поставив в ванне, а другую закинув за бортик, и съемка запускается снова, Арсений забывает дышать. Потому что с такого ракурса он Антона не видел никогда. Он может поклясться, что одно неудачное движение, одно случайное прикосновение к собственному паху — и он стопроцентно спустит в трусы. Снова трясущейся рукой он касается его бедер, члена, яиц, местечка ниже… Безумно хочется коснуться и еще ниже, но вдруг Антон всё-таки натурал, а натурал за такое вломит как не хуй делать. Так что он лишь ощупывает всё около, мнет ягодицы, насколько позволяет поза, снова возвращается к члену. Он очерчивает кончиком пальца каждую венку, гладит по контуру головку, щелку. Антон дрожит, сжимает края выступа ванны под собой, еле сдерживается, чтобы не дернуться бедрами вперед — это заметно. Бегает взглядом то к руке Арсения, то к его лицу, совсем забывает про камеру. Арсению жарко под софитами, но от вида распаленного, раскрасневшегося и еле дыщащего Антона ему еще жарче, кипит не только кровь — мозги уже расплавились в черепушке. Ни в одном ролике он не видел Антона настолько возбужденным — и настолько возбуждающим. — Арсений, давай скорее, пора кончать. И Арсений понятливо сжимает ствол в кулак, ритмично двигает рукой, как бы ему ни хотелось растянуть это удовольствие. Но зато Антон громко стонет, глядя на него, и это того сто́ит. Сто́ит — и у него стои́т, и у Арсения стоит, и как не стоит у всех в комнате, включая Оксану, у которой стоять нечему — непонятно. Антон постанывает с каждым движением, почти хнычет — а затем вдруг резко хватает Арсения за ворот футболки, притягивает к себе и целует. Сразу жарко, с напором, просовывая язык и кусая за губы. От такого Арсений опешивает и первое мгновение тупо позволяет себя целовать, и лишь потом отвечает, мягко прихватывая чужие губы, лаская чужой язык — и не может сдержать улыбки. Антон сам толкается в его руку и стонет ему в рот. На рваном выдохе он кончает: Арсений чувствует, как горячая сперма стекает по пальцам. — Стоп! — командует Стас, и его голос доносится словно через стопку подушек. — Леш, ты там крупняк взял? Они всё в той же позе — Антон больше не целуется, а просто прижимается к нему губами, будто не хочет отлипать. — Взял общий, но без потери качества можно вырезать крупный, — отвечает Леша задумчиво. — Но я бы так оставил, в кадр легло идеально. — А, ну глянем, может, оставим. Нормально вышло, живо. Всем спасибо! Арсений запоздало понимает, что сам тоже кончил — наверно, в процессе свободной рукой сжал член через джинсы и действительно спустил в штаны. А он ведь думал, что такого не бывает, что это всё только у подростков в сериалах случается. Сука, ебано-проебано. — Так, воду спустить, ванну помыть и наполнить снова, сейчас приедет Аня, и будем снимать соло, — продолжает Стас инструктировать. — Оксан, спроси на ресепшн, есть ли у этой ванны душ в комплекте, он бы нам пригодился. — Да, без проблем. Антон всё-таки отстраняется, тяжело дыша, смотрит одновременно благодарно и грустно — лишь у него с его мимикой получается смешивать такие разные эмоции. Арсений по-прежнему чувствует его тепло на губах. — Ты отлично играл, — хвалит Арсений, потому что не знает, что еще тут можно сказать. — Я не играл. — Эм... ну… Тебе надо вылезать, а то скоро Аня приедет. Нам с Оксаной надо помыть всё тут. — Я… Да, надо. Сейчас. Благодарность испаряется, и остается только печаль — Антон отводит взгляд, тупо рассматривает белые пузыри на мутной водной глади. — Тебе помочь? — вежливо уточняет Арсений, думая, что ему бы надо для начала сменить трусы или хотя бы снять их. Хотя хуй с ними (определенно, он всё еще с ним, почему-то не сгорел дотла), не время думать о трусах. Он не понимает, почему Антон загрустил, неужели он что-то сделал не так? Ведь тот же сам его поцеловал? Или нет? Или это Арсений под влиянием момента его засосал? И это было неуместно? Антон всё-таки ничего не чувствует? — Арсений, спроси про душ, — требует вдруг Оксана, подходя к ним с большим пушистым полотенцем. — Я сама тут справлюсь. И Арсений на дрожащих ногах встает и идет из зала, надеясь, что влажное пятно на темных джинсах хотя бы не так заметно. Впрочем, это его не так уж и беспокоит. *** Когда Арсений с менеджером отыскивают таки в подсобке нужный шланг и насадку, Антон уже уезжает — а Аня как раз приезжает, так что работы подваливает. Как проходят съемки, он даже не помнит, потому что его помощь толком и не нужна. Хороша Аня или лажает по полной — черт знает, Арсений хочет лишь поскорее оказаться дома. Дома он планирует наплевать на всё и потратить сто тыщ миллионов рублей, чтобы всё же позвонить Егору и спросить, какого черта происходит и что ему делать, как вовремя видит сообщение от того в Телеграме. Не текст, а просто фотку: мужская рука с большой печаткой на безымянном пальце. Арсений был прав: Эд всё-таки сделал предложение. В такой ситуации есть лишь одно решение — напиться вина, лечь на ледяной пол и читать по памяти стихи Бродского, глядя в потолок. Ну, предварительно помыться и сменить трусы. Возможно, если максимально погрузиться в страдания, то Арсению станет легче. Как там говорят: если ты тонешь — оттолкнись ото дна и плыви вверх? Арсений как раз открывает штопором бережно хранимую для этого момента бутылку вина, как телефон разрывается вибрацией. Экран отображает сухое «Антон Шастун», а лицо Арсения наверняка отображает полную обосрашку. Сейчас парень всыплет ему по первое число за тот поцелуй. — Алло? — Арс, ты дома? — хрипло отзывается трубка. — Да. — А где же ему еще быть, кроме как не дома. Он одинокий неудачник, который не может даже выйти погулять с собакой, потому что его собаки не существует. — Можешь спуститься к подъезду? Ненадолго, надо поговорить. — Да, конечно, сейчас. Ну всё, вот и конец его бесславной жизни. В эпитафии напишут, что Арсений жил как чмо и умер как чмо, и вместо актерской карьеры он выбрал карьеру дрочуна — причем не себе, а другим. Он обувается, накидывает куртку и выходит из квартиры — и уже в подъезде замечает, что всё это время держал штопор с вынутой пробкой в руке. Теперь возвращаться поздно, да и заставлять Антона ждать на таком холоде плохо, так что он так и идет. Здравствуй, камикадзе. Антон в огромной черной куртке, над воротом которой торчит ярко-оранжевый капюшон толстовки. Его машина стоит на дороге, заехав колесом на тротуар, а сам он ходит туда-сюда у подъезда, опустив голову и засунув руки в карманы. Уши и кончик носа у него покраснели от холода, и Арсению так хочется согреть их поцелуями — но нельзя. — Привет, — нелепо говорит Арсений. Антон резко поднимает голову, его взгляд падает на штопор в руке Арсения, и на губах мелькает грустная улыбка. — Романтический вечер? — Вроде того, — уклончиво отвечает тот. — Вот, — бормочет Антон смущенно, вытаскивая что-то из кармана. Арсений присматривается — и это что-то оказывается собачьей косточкой в глянцево-оранжевой упаковке. — Это Батону. Всё, это финиш. Арсений начинает ржать — причем смеется так, что живот болит от напряжения, слезы накатывают на глаза, а несчастный штопор выпадает из рук и звонко падает на асфальт. Вся эта ересь с придуманным парнем, с придуманной собакой, все эти полгода довели его до ручки — и не штопорной ручки, в смысле, не алкоголизма, а, ну, он просто пизданулся. Антон смотрит на него так, будто готов сию минуту вызвать скорую, а Арсений не перестает смеяться. Хочет, ведь понимает, как тупо выглядит перед Антоном, но не способен остановиться: смех сам вырывается наружу. — Арс? — осторожно спрашивает Антон, беря его за руку, заглядывая в глаза, словно в них может быть инструкция «Что делать, если собеседник поехал крышей». — О боже, прости, — кое-как усмирив смех, произносит Арсений, вытирает слезы в уголках глаз. — Не было никакого Батона, никогда. — Что? — Не было собаки. Я ее выдумал. — Как? Но зачем? — Затем, что и Виталика тоже не было. Его я тоже выдумал, — шмыгая носом, признается Арсений. Ветер на улице адский, такой резвый, что глушит слова, забирает их, унося куда-то далеко. Наверно, поэтому Антон его не понимает: — Арсений, что за бред? Зачем ты всё это несешь? — потрясенно спрашивает он. — Я ничего не понимаю, как не было? Вы расстались? Или что? — Так, пойдем. Арсений крепко хватает его за руку и тащит к подъезду — тот покорно плетется за ним. Они поднимаются на второй этаж, Арсений открывает дверь ключом, не с первого раза попадая в скважину, распахивает ее перед гостем. — Заходи. — Но Виталий… — Да нет никакого Виталия! Антон отпускает руку Арсения и с опаской проходит внутрь, вертит головой, будто боится, что сейчас как выскочит качок Виталий и как врежет ему под дых, что он выхаркает селезенку. — Смотри, — Арсений протискивается мимо него, указывает на стойку для обуви, — только мои кроссовки. В шкафу, — он распахивает и шкаф в прихожей, — только мои куртки и толстовки. У тебя же память невероятная, ты же наверняка их помнишь! — Помню, — соглашается Антон, глупо моргая. — Пойдем дальше… Нет, не разувайся, потом полы помою… Но Антон всё равно стягивает кроссовки, наступая на пятки, ногой отодвигает их в сторону, и лишь потом идет дальше по коридору. — Вот кухня, видишь собачьи миски? Нет, потому что нет никакой собаки. А вот мой холодильник, — он открывает дверцу, хотя ему немного стыдно. Да и стул второй он так и не купил, черт, — там вообще нечего жрать, потому что я живу один и мне лень готовить. — Тоже так делаю… — бормочет Антон под нос, всё еще явно охуевая. — О, пойдем в ванну! — бодро предлагает Арсений, снова беря его за руку и приводя в соседнюю комнату, включает свет. — Видишь одну зубную щетку? Одну бритву? Одно полотенце?.. А, ладно, полотенца два, потому что одно для головы. Но всё остальное одно, потому что нет никаких Виталь. — А… — Можем пойти в спальню, и ты увидишь пачку салфеток на тумбочке, потому что я одинокий дрочила. А хочешь, открою ноутбук? У меня там страница открыта со вкладкой порноактера «Антон Шастун». Антон вдруг хмурится — кажется, до него наконец доходит. Они стоят в тесной ванне, где висит шторка для душа с Белоснежкой, и на унитазе пушистый стульчак, который ему подарил Егор «чтобы задница не мерзла». Как неловко. — То есть ты хочешь сказать… Что всё это время ты пиздел насчет парня? И собаки?.. — Антон шлепает ладонь о лицо. — На хуя, Арс? — Потому что боялся, что ранимые натуралы решат, что я к ним клинья подбиваю! А если говоришь «У меня есть парень», то все сразу такие «А, ну раз у него уже есть хуй, то без проблем, он может дрочить», — пародирует он несмешно, слишком быстро и, что хуже, не похоже ни на кого из актеров. — Ты че, придурок, что ли? — выдает ошарашенно Антон. Ну, будто ему подарили двухметровую валентинку из говна, например. После своей пламенной речи Арсений сдувается: не остается никакого запала, остается один стыд. Он и правда придурок и теперь в конец разочаровал Антона своей феерической тупостью. Интересно, можно ли получить премию Дарвина прижизненно и сохранить возможность иметь детей? Если учесть тот факт, что у Арсения никогда не будет детей, потому что никто на этой планете не рискнет завести их с таким идиотом. — Да, — выдыхает он честно. — Я придурок. Он садится на закрытый стульчак и упирает локти в колени, горбится. Ему хочется свернуться крошечным котенком и чтобы его кто-нибудь погладил, а разбираться в том, какой он придурок, не хочется. — Выграновский был прав, — хмыкает Антон, садясь прямо на пол перед унитазом, — ты и правда ебанько. — Ты говорил с Эдом? — Арсений раскисает окончательно. — Он мне сам написал. Там было огромное сообщение с кучей ошибок и кучей мата, я ничего не разобрал... Кроме того, что я тебе вроде как нравлюсь. Сердце падает куда-то вниз, прямо через сраку и, видимо, через крышку унитаза — сразу в канализацию. Горло сковывает, словно там застряла та самая пробка от вина, которая сейчас вместе со штопором валяется на асфальте у дома. Но Антон смотрит снизу вверх с такой нежностью, улыбается так мягко, что сердце вроде как, кряхтя и пердя, возвращается обратно в грудную клетку. — Я на этой работе только ради тебя был, — продолжает Антон, утыкаясь лбом в колено Арсения. — Давно хотел уйти, потому что… — Он тяжело вздыхает, набирает в грудь воздуха и поднимает голову: — Потому что давно влюблен в твой рот, твои руки и в тебя самого, разумеется, тоже. Видимо, сердце не отошло после заплыва по говну, потому что Арсений не чувствует его. Он замирает непонимающе, оглядывает комнату, дверь — будто вот-вот сюда вбежит Валдис Пельш с криком: «Вас снимала программа „Розыгрыш“!» — Это шутка такая? — всё-таки спрашивает Арсений. — Ага, я же, блядь, комик. Пойду сниматься на ТНТ в какой-нибудь ебанутый проект, начну импровизировать. — Нет, ты серьезно? В смысле «влюблен»? Под «влюблен» ты подразумеваешь прям влюбленность или как бы просто хочешь попробовать с парнем? Или типа как бы был бы влюблен, если бы я был девушкой? Или если я стану девушкой?… Достаточно, если я надену чулки? А если… — Стой-стой, — смеется Антон, — я не натурал. У меня даже парни были. Последний давно, правда, еще на втором курсе. — И добавляет с хитрой улыбкой: — Хотя чулки можно попробовать, мне нравится. — Но… — Но Стас сказал, что им нужен такой гетеро-типаж, и я согласился, потому что с девушками у меня получалось. Я же не планировал оставаться на студии, а потом увидел тебя, и всё пошло по пизде. — Пизде... ц. — Вот именно. Пиздец был каждый раз, когда ты ко мне прикасался. Я думал, что умру там, постоянно умирал в твоих руках. И Стас об этом знал, поэтому он и запретил тебе со мной работать, типа я порчу съемки. — А почему он тогда предложил то, что мы снимали утром? — Это я предложил. Сказал, что это будет моей последней работой, а дальше всё, ухожу. Мы проект с ребятами запускаем, в планах второй… На первое время деньги у меня есть, а там посмотрим. — Так ты правда уходишь? — Да, — Антон кивает, — без тебя всё равно нет смысла там работать. Я сюда и приехал, чтобы это сказать. Думал, знаешь, — он снова посмеивается, — просто предложить сходить куда-нибудь, больше не мог молчать. У меня такая речь продуманная была, я даже в заметках расписал. — Речь? — «Я понимаю, что у тебя есть парень, и вы счастливы вместе, но я чувствую, что между нами есть химия. Уверен, что мне не кажется. Не хочу рушить вашу пару, но, если между нами что-то настоящее, давай попробуем…» — цитирует он. — Я ни на что не надеялся. — А как же… — Бля, Арс, давай уже просто сосаться, а? А потом я тебе отсосу. Так давно хотел, веришь-нет. Это определенно лучшее предложение, которое Арсений слышал в своей жизни. Так что он съезжает вниз, на колени к Антону, и, дразня, лижет кончиком языка его губы, скользит по зубам. Тот смеется и всё-таки целует его сам. *** — В нашей студии самый известный секс-блогер России Антон Шастун и двукратный обладатель Ники актер Арсений Попов! Зрители хлопают так, что можно оглохнуть, и Арсений крепче сжимает руку Антона — тот уверенно ведет его из-за кулис к их местам на диване. Марина сидит в кресле рядом и ослепительно улыбается. Антон усаживается, широко раскинув ноги, как заправский гопник, а Арсений садится, как типичная фифочка — ножка на ножку. Они по-прежнему держатся за руки, и Арсений чувствует, как у его парня потеет ладонь. — Так, самый главный вопрос: где собаки? — с нарочитой серьезностью спрашивает Марина, поправляя темный локон. — Они у наших друзей, — смеется Антон. — Мы стараемся не оставлять их дома одних надолго. Тем более сейчас, пока щенки мелкие. — Уточним, — Марина смотрит в карточку, — взрослых зовут Батон и Булочка? И они оба из приюта? — Всё верно, — отвечает Арсений, кивая, — обоим не повезло: у Батона нет задних лап, а Булочка слепая. Но, знаете, это самые ласковые и дружелюбные собаки в мире. И с ними нет никаких проблем: может, нужно чуть больше заботы, и всё. — И у них появились щенки? Так, давайте посмотрим на щенков. На экране позади них последний пост Арсения в Инстаграме, где две крохи лежат около пуза мамки, пока папка пытается их обнюхать. Зал издает искреннее «уооо» — щенки и правда безумно милые. — Да, щенята огонь! — Антон ярко улыбается. — Решили, что назовем их Вафля и Корж. — В честь Макса Коржа? — Нет, в честь коржа для торта, — смеясь, комментирует Арсений. — Хотя творчество Макса мы любим. — Я ему передам. — Марина подмигивает. — Но ладно, давайте уже о вас, а не о собаках. Вы в прошлом порноактеры, верно? — Нет, это Антон порноактер. А я был его флаффером. — Поясни для наших зрителей, кто такой флаффер. Звучит здорово, как французское блюдо. Знаешь, вот есть в меню парфе, а рядом флаффер. — О-о-о, нет, холодно! Флаффер — это человек, который между дублями поддерживает у актера… Скажем так, игривое настроение. — И вы влюбились друг в друга на съемках? Как романтично! — Именно! — подхватывает Антон. — Причем сразу, но очень долго тупили, полгода не могли признаться. — Именно это и натолкнуло тебя на мысль о шоу «Контакты»? Сколько ему, шесть лет? — Да, почти шесть лет. Мне тогда казалось, что в наше время не хватает шоу и про секс, и про отношения. А то ты же знаешь, как бывает: либо есть одно, либо нет другого… — Уж я-то знаю! Поверь, Антон, все женщины знают! Расскажи нам, в чем суть шоу. Пока Антон рассказывает о шоу, которое сделало его популярным, Арсений думает о том, какой же Марина профессионал. Как ловко ей удается перепрыгивать с темы на тему… Определенно, надо пригласить ее в новый проект. Хоть Арсений и занимается собственной актерской карьерой, он всегда поддерживает Антона как менеджер. — Арсений, — вдруг выводит его из транса Марина: наверно, он выпал надолго, — поведай мне, как же так вышло, что ты профессиональный актер, а в порно снимался Антон? — Загадка для меня! — Арсений картинно прикладывает руку к груди. — На самом деле меня никогда не интересовало порно. Меня тянуло к интересным ролям, а не к роли садовника, которого соблазняет грудастая домохозяйка. Или, будем честны, другой садовник. — И твоя роль в фильме, — взгляд в карточку, — «Громкий разговор» была действительно необычной и стала лауреатом Кинотавра. Человек, который неспособен говорить о важном вслух, чем рушит свою жизнь. — И чужие жизни! Да, это очень глубокая картина, я не только исполнил главную роль, но и выступил сценаристом. Если вы не смотрели, — Арсений поворачивается к залу, — обязательно посмотрите! Антон активно кивает, и Арсений ловит его взгляд — влюбленный, даже спустя столько лет. — А за комедию «Вопросом на вопрос» ты получил Нику. — Что очень меня удивило, ведь это комедия! Но она тоже со смыслом. Там парень и девушка заключают пари, что будут говорить весь день одними вопросами. Сначала это всё мило и забавно, а потом вскрывается много интересных вещей. — Тоже про разговоры? — Да, — смеется Арсений. — Будете смеяться, но и следующий фильм, который выходит в прокат двадцать восьмого октября, тоже об этом же. — «Внутренний голос»? — Я смотрел, и это пушка! — восхищается Антон. — Никаких соплей, всё по делу. — Он просто любит всё, что я делаю. — Арсений закатывает глаза и получает звонкий чмок в ухо. — Вот именно, — подтверждает Антон и опять целует его, но уже в щеку. — Потому что ты лучший, Арс! Зал взрывается аплодисментами, а Арсений думает, что, черт возьми, у него идеальная жизнь. Может, он не так уж безнадежен, и у него еще будут дети? Конечно, тогда он не получит премию Дарвина, но, в конце концов, у него и так много наград.