Погода в Питере

Погода в Питере такая, что впору надевать тёплые носки, варить обжигающий горло терпкий глинтвейн и закутываться в тёплые вещи так, чтобы даже носа видно не было. Обычные стены моросящего душного летнего дождя, от которого не спасает ни контрастный душ, ни настроенный на комфортную температуру кондиционер, хотя в снятой на пару недель квартире имеются оба варианта. Лёва встряхивает слегка влажными волосами, тихо чертыхаясь, когда мелкие капли воды падают на корпус новенького стратокастера – не самая привычная форма, но чтобы достойно разломать инструмент о беспощадно твёрдый пол сверкающей сцены именно то, что нужно – красочно и эпично. По телевизору крутят очередную ересь, а музыкальные каналы заполнены некачественной попсой. Он останавливается на чём-то более-менее приятно звучащем и, делая звук на минимум, заваливается на застеленную просторную постель. Тяжёлое покрывало неприятно трётся о чувствительную после душа кожу, так что быстро оказывается свалено на пол одной скомканной неаккуратной кучей. Разбить бы что-нибудь на мелкие кусочки, да так чтобы блестящие осколки рассыпались по всему полу, выпустить пар, как говорится, но потом придётся убираться, поэтому он ограничивается лишь сброшенным туда же одеялом. Неимоверно хочется спать, но нормально улечься не получается, поэтому он бросает это занятие и бредёт к холодильнику. Кажется, там оставался виски. До ближайшего концерта примерно столько же, сколько до конца имеющегося горячительного – совсем немного в этой бутылке и начнётся новая. Пить в одиночестве – алкоголизм, так что мужчина делит лёд на равные доли и раскладывает по двум бокалам – если верить смске, недалеко живущий Глеб будет через пятнадцать минут. Лёва отправляет вдогонку «Купи что-нибудь на закуску», явно оповещая о планируемом времяпрепровождении ближайшего вечера и, может быть, утра, если опьяненное отсутствием забот и хорошим спиртным, сознание потребует продолжения банкета. В конце концов, почему хреново должно быть только ему? А Глеб по части страданий уже который год может претендовать на докторскую степень. Самойлов зажимает серую кнопку звонка и для верности пару раз пинает железную дверь мыском массивных гриндерсов, пока не оказывается втащен в квартиру и спроважен на кухню под звучный мат оглушенного трелью мужчины. – По какому поводу такое настроение? – чуть поворачивается в его сторону Глеб, скинувший куртку в руки Бортника, открывая банку оливок и высыпая мелкие солёные крекеры в глубокую миску, пока толстобокая бутылка вермута охлаждается в нижней камере морозилки. Лёвчик только машет рукой, сопровождая действие фырчащим: «Как будто сам не знаешь» – и выставляет на стол уже полные стаканы. – Тебе не кажется хорошим вариантом просто поговорить с ним? Уман – мужик хороший, если не ответит тем же, так хоть в рожу не даст, – неожиданно серьёзно спрашивает Глеб, делая пару глотков, но всё же не может удержаться от подколки, продолжая смеяться во весь голос. – А если у вас взаимно, то даст, но уже не по морде. – Тебе ли говорить о работоспособности метода «Словами через рот», мистер Вадик-не-разбрасывай-свои-бумаги-Савёловский-суд-работает-с-девяти. – У нас с Вадиком в личном плане всё более чем хорошо, – будто бы с гордостью заявляет Глеб. – А песни «Агаты» и весь… процесс суда, так сказать, что-то вроде якоря, чтобы он не убежал к своим бабам. В конце концов, не будь занудой, Бортник, это ты сейчас похож на брошенную парнем тринадцатилетку. – Чтобы парень бросил, надо, чтобы он ещё был, – несколько расстроенно заявляет мужчина и садится на подоконник, вытаскивая красно-белую пачку из кожаного кармана куртки младшего Самойлова, отвлёкшегося на пришедшее сообщение. – Как ты, вообще, куришь эту дрянь? – прокашливаясь, спрашивает он, пару раз туша окурок о прозрачное стекло пепельницы. Своих сигарет Лёвчик не имеет с самого подросткового возраста, когда все его сверстники дымили не хуже паровозов, обзаводясь отталкивающе-жёлтым налётом на эмали от некачественного табака. В отличие от также бросивших пагубную привычку знакомых, нетерпящих даже запаха сигарет, выедающий душу аромат привлекал мужчину. Он не раз замечал, как учащается дыхание, стоило Шурику обхватить фильтр губами и в немом наслаждении прикрыть глаза, вдыхая раздирающий горло и лёгкие дым. В такие моменты Лёвчику приходилось судорожно искать предлоги, чтобы покинуть общую комнату. И если в начале «Мне позвонить надо» и «Там, вроде, Ася пришла» (несмотря на то, что бывшая жена находилась в другом городе) срабатывали, то спустя пару месяцев Уман стал провожать чуть ли не выбегающего за дверь мужчину задумчиво внимательным взглядом, после которого скапливающийся внизу живота жар доходил до метафорического кипения. Глеб лишь хмыкает, кидая другу стандартную пачку без вкусовых добавок – это было достаточно ожидаемо. – Докуривай, что есть, Лёвыч, и разливай уже, виски-то давно кончился. Наверное, не стоило напиваться до того состояния, когда попытка назвать адрес милой девушке-операционистке из колл-центра таксопарка не увенчивалась успехом. После одной бутылки шла другая, их не так уж и много было, но кто же знал, что доставка справится так быстро. Поэтому пришлось тыкать пальцем на фотку брата с подрисованными в каком-то приложении усами, и слушать протяжные гудки. Стоило Вадику ответить, раздражённо рявкнув в динамик «Да, Глеб?», как телефон громко пиликнул и выключился, мигнув неприветливо чёрным экраном. Судя по звукам на заднем плане, старший то ли давал очередное интервью на радио, то ли был где-то еще, приковывая к себе всеобщее внимание. В своих раздумьях Глеб завис на минут пятнадцать. – Да забей ты, – предлагает Лёва, усаживаясь на тёплый ковёр. – Давай в бутылочку? – Нас двое, придурок. Тем более я с тобой сосаться не собираюсь. – То есть перед многотысячной толпой на фестивале – так, пожалуйста, а в квартире без лишних глаз – нет, Лёвчик, ты же Друг! Или боишься, что Вадик голову откусит? – Обоим и оторву и пооткусываю, и не только головы, – голос старшего Самойлова, доносившийся из дверного проема, на фоне раскрасневшегося от спешки лица и распахнутого от быстрого бега пальто, звучал ещё более грозно. – Какого чёрта вы напились? Глеб, мать твою, я кого спрашиваю? – Не «твою», а «нашу», это во-первых, а… – А во-вторых, не отвлекай нас, сейчас моя очередь, – не сумев подавить икоту, вмешался Бортник. – Так что, Глебушка, правда или действие? – Для начала вопрос! Вадичек, ну, давай с нами, а? – Нет, Глеб. – Почему? – Бортник пьян, ты – вхламину, а мне не пятнадцать, когда для того, чтобы потискать понравившуюся девчонку надо вливать в себя паршивый алкоголь. – Это, вообще-то, классика, – буркнул Лёва, выставляя прозрачный бок бутылки с чёрно-белой этикеткой на обозрение старшего. – «Джек Дэниелс». – Классика – это Бах, Шопен и Шуберт, а то, что устроили вы – пьяные пляски с бубном. Я звоню Шурику. Вадим устало выдыхает, листая телефонную книгу в поисках номера давнего друга. Длинные гудки сменяются короткими, а затем и вовсе мелодией. Не то чтобы он спешит, но Глеб нестройной походкой бредёт в сторону мини-бара и Вадим мысленно просит Умана ответить сию секунду. Бортник успевает закончить свою фразу буквально за секунду до, так что гитарист не слышит радостное «Пусть ещё пару Джеков захватит» и вторящее ему наглое Глебовское «И гондонов купить надо, Лёвчик сказал у него кончились». Шурик приезжает так же быстро, бросая машину чуть ли не поперёк разметки, и так же громко, зажимая звонок на долгую минуту поиска потерянных среди бутылок ключей. Вид у него явно взволнованный, но алкогольные пары, пропитавшие квартиру, заставляют его невольно поморщиться. Вадим солидарно кивает ему, в знак приветствия молчаливо пожимая протянутую руку. Через тридцать минут ни один из них не может сказать, кто первым и после какого аргумента присоединился к пьяной вакханалии, но бутылка, раскрученная Глебом, указывает на Старшего, на что Лёва лишь весело фыркает. – Может вам комнату снять? Глеб притягивает Вадика еще ближе, по-кошачьи медленно и лениво, не торопясь с ответом. Они виделись вчера утром, кажется, перед самой репетицией Матрикса, но снующий где-то рядом Снейк, как обычно оправдывал своё имя, покрывая недовольным шипением всех, кто встречался ему на пути. Настроение было испорчено практически моментально, лишив привычных касаний и поцелуев за подпёртой стулом дверью гримёрки, так что Глеб собирался наверстать упущенное, не обращая внимания на колкости друга. – Если ты желаешь остаться с Уманом наедине, ты просто скажи, Лёвчик. Бортник нервно косится на гитариста, показывая в ответ Самойлову средний палец, а Шурик смеется, делая очередной глоток расслабляющего напитка в ожидании, когда уже братья отстанут друг от друга. Бутылку крутят в который раз. У Вадика до красноты зацелованные губы, не столь порозовевшие как у Глеба, конечно, но всё равно привлекают излишнее внимание, когда он виновато улыбается, неловко пожимая плечами, будто извиняясь за выбранную направлением горлышка кандидатуру. Они с Шуриком знают друг друга довольно давно, да ко всему прочему в лёгком мареве слабого опьянения эта идея не кажется такой уж плохой. Глеб вопит что-то про «Не увлекайтесь там сильно», когда старший поднимается, чтобы пересесть поближе к Уману. У того волосы распущены, чуть закрывают лицо, что несомненно играет на руку задумке братьев. Вадик касается пальцами чужой щеки одновременно с хлопком балконной двери – за стеклом видно нервно прикуривающего сигарету Бортника. Дело сделано практически наполовину. Глеб наклоняется ближе к Уману и что-то шепчет тому на ухо. Шурик выходит следом. – Никогда не понимал, почему ты сбегаешь при виде сигарет. Он говорит тихо, еле слышно, но этого вполне достаточно, чтобы обратить на себя чужое внимание. У Лёвы чуть пальцы подрагивают, пока он щёлкает колёсиком зажигалки в надежде скорее вдохнуть в себя сизый дым, впопыхах закрывая глаза. И если не видеть у него получится, то не чувствовать… Как же. Шурик стоит непозволительно близко, хоть до него и около полуметра воздушной прослойки. Действительно слишком, да так, что Лёвчик чувствует исходящий от друга жар, слышит запах парфюма, не перекрываемый басовитыми нотками табака. – Теперь объяснили? – он хмыкает, выдыхая тонкую струйку куда-то ввысь. Ему чуть шагнуть вперед и руку вытянуть – для того, чтобы просто коснуться, провести по предплечью, медленно коснуться тонкими пальцами нежной кожи шеи, длинных волос, а потом притянуть ближе и больше не отпускать. – Кажется, да. – Поделишься информацией? Шурик смотрит на то, как он делает затяжку – неловко, впопыхах втягиваясь, так что в горле горчит от никотинового привкуса – и улыбается, как умеет только он – одними глазами, да приподнятым уголком губ, а затем делает тот самый шаг, отбрасывая сигарету в сторону, и целует. А после Лёвчик смущенно фыркает, пряча чуть покрасневшее лицо на чужом плече, не спеша убирать рук с талии мужчины, так и продолжая стоять в обнимку. – Сказали лично проследить, чтоб ты пользовался этим только по назначению. –Мм? – непонимающе спрашивает Бортник. – В кармане лежат, сам посмотри. Серебристые пакетики презервативов шуршат чересчур громко, чтобы не понять, что находится в этих фольгированных прямоугольниках. Шурик лишь добродушно смеётся, видя окончательно смущенного парня, и снова утягивает его в поцелуй. И Лёвчику становится абсолютно неважно, какая там, за обычным питерским окном, погода.