Забери меня в церковь

— Обрати на меня внимание! Демоница сидит на одной из скамеек, закинув длинные ноги на спинку впереди стоящей. В пальцах правой руки зажата полупустая бутылка из-под виски. Ногтями она постукивает по горлышку, словно в издёвку выбивая ритм одного из церковных гимнов. От неё пахнет алкоголем, сильно пахнет, но глаза смотрят абсолютно трезво. Нехорошо так смотрят. Святой отец бледнеет, потом краснеет под таким взглядом, но всё сильнее сжимает молитвенник. — Изыди, бесовское отродье! — Приятный, обычно глубокий баритон дрожит. Даже с места Мойры прекрасно видно, что руки пастора ходят ходуном. — Не уйду, хороший мой. — Она ехидно щурит разноцветные глаза. — Я просто подожду. Она говорит так каждое воскресенье. Сколько их уже так прошло? Десять, двадцать, или даже больше?.. Святой отец уже не помнит точно. Каждая такая ночь пролетает незаметно, словно в полусне. Наутро о том, что это не показалось больному разуму де Койпера, свидетельствует лишь пустая бутылка виски. — Ты такой скучный… — Мойра улыбается, проводит рукой по огненно-рыжим волосам на затылке. — И что я в тебе нашла? Сибрен молчит. Молчать проще: меньше поводов демону для провокации. Он смотрит в страницы святой книги, но не видит слов. Голова его кружится, а тело словно горит огнём. — А я знаааааю, — она хихикает. — Я прекрасно вижу твои… желания. Последнее слово она выдыхает так горячо, так пошло, что Сибрен дёргается. Он жмурится, но становится ещё хуже: перед глазами начинают появляться порочные образы. — Угадала! — Мойра звучно хлопает ладонью по скамье, разрывая ночную тишину. — За это мне надо выпить! Лапочка, присоединишься? Стиснув зубы, Сибрен качает головой. Он не знает, намешано ли что-то в бутылке, и не хочет рисковать. Да и виски развяжет ему язык и распустит руки. — Скучно. Я слишком давно с вами не водилась, уже и забыла всё. Демоница пьёт из горлышка. Неудачно приложилась: тонкие струйки виски стекают из уголков губ, по нижней челюсти и ниже, по чарующе длинной и бледной шее… Не сразу, но Сибрен находит в себе силы оторвать взгляд от этого странного, но такого притягательного зрелища. Она так смотрит, что и идиоту понятно: всё было разыграно специально для одного зрителя. — …не введи нас в искушение, — шепчет Сибрен. Демоница сразу же давится янтарной жидкостью, глухо кашляет. Виски идёт через нос, но даже это не портит идеальную внешность. — Сволочь! — визжит она, теряя былую насмешливость. — Вроде и святой, а такая сволочь! — Но… — Пастор вдыхает через нос, не отрывая взгляда от Мойры. — Но избавь нас… — он замолкает. Не может. Просто не может больше. Демоница довольно улыбается. Она ставит бутылку на пол и берётся руками за спинку скамейки, на которой уже лежат её ноги. — Почему же вы замолчали, святой отец? — она дразнит, провоцирует, зная, что он уже ничего не скажет. Одним изящным движением она садится на спинку скамейки. Закидывает ногу на ногу. Сибрен смотрит на это, как зачарованный. Она так похожа на его первую и последнюю любовь… Она это знает. Поэтому и выглядит как стройная и рыжая женщина. Только природу свою скрыть так и не смогла: правый глаз не нежно-голубой, а ярко-красный. Она сидит так не долго, потом спрыгивает со скамейки. Каблуки цокают по полу. Чуть виляя подтянутой задницей, приближается к алтарю. Святые с витражей неодобрительно смотрят на развратницу, но сделать ничего не могут. Сибрен замирает, как кролик перед удавом. С приближением демоницы всё внутри разгорается, становится тяжело дышать. — Изыди… — хрипит он, смотря в цветные глаза. Ему вдруг становится страшно: а что если в этот раз он не выдержит, поддастся искусу? — Не уйду, — она переходит на тихий шёпот. От него внизу живота пастора что-то томительно тянет. Он выдыхает, стараясь успокоить плоть, но тщетно: слишком сильно влияние демоницы. Она держится совсем близко. Он может даже почувствовать её горячее дыхание где-то на своем лице. Но демоница не касается его, даже самыми кончиками пальцев. Знает: крест сбережёт слугу Божьего и лишь обожжёт её. Поэтому она лишь смотрит. Так кротко, что он чуть ли не забывает, что перед ним демон. Она так похожа на ту… Такая же рыжая и такая же красивая. Но, в отличие от той, чистой, прекрасной и непорочной, перед ним стоит развратное дьявольское порождение, желающее лишь затащить его в постель. Внезапно его отпускает, тугой узел начинает раскручиваться и, кажется, искушение побеждено и больше не вернётся. Но всё сразу же возвращается в десятикратном объёме. Он глухо стонет от одних лишь мыслей о том, что скрывается под тонкой чёрной тканью, обтягивающей идеальное тело демоницы. — Ну же, святой отец, — она шепчет, шепчет так сладко, что пастор, как ему кажется, вот-вот дойдёт до своего предела. — И… Изы… — он не может вымолвить ни слова, отчаянно стараясь собраться с силами и возмолить Господа о спасении. Мойра лишь улыбается. Смотрит на него, чуть высовывает язык, проводя самым кончиком по губам. Сибрен внутри себя уже глухо воет от невозможности просто взять и… взять. Сжать податливое тело, уткнуть нахальным лицом в деревянную скамейку и отыметь паршивку. До звёзд в глазах, до полного истощения, до смерти в конце концов! Мойра жмурится от удовольствия. И вдруг, резко выдохнув, проводит ладонью по его бедру. — Какая прелесть, — она тихо шипит от боли. От её ладони, такой узкой, такой хрупкой, поднимается парок. Она аккуратно облизывает ожог, и Сибрен даже не стонет, хрипит. Он еле держится, но последней каплей в чашу выдержки и смирения становится то, как Мойра тихо всхлипывает от боли и обиженно на него смотрит. Но в этом обиженном взгляде есть что-то такое призывное и манящее, что пастор просто срывается. Одним широким жестом он скидывает с алтаря молитвенник и деревянные чётки с небольшим крестиком. На пол к ним летит и серебряный наперсный крест, защищавший пастора. Демоница масляно улыбается и садится на первую же скамейку. — Жарко у вас тут, святой отец. — Длинный язык облизывает губы, а тонкие пальцы срывают с плеч прозрачную накидку. Ткань на теле медленно исчезает, обнажая белоснежную кожу на маленькой, но аккуратной груди. Сибрен каменеет, не в силах сделать и шаг. Мойра выглядит, как воплощение ангельской красоты с дьявольской искоркой в глазах. Она красива, невероятно красива. Даже святые на витражах краснеют… Или это просто рассвет так удачно осветил их? — Из… — он нервно сглатывает слюну. Язык не слушается, а вся кровь от мозга, кажется, ушла в член. — Сюда, бесовское отродье! — пастор хрипит, и за пеленой похоти, заслонившей его глаза, он не видит победоносную улыбку демоницы. — Конечно, мой хороший, — она томно воркует и неслышными шагами подходит к нему. Мойра опускается на колени, словно для причастия, и пастор находит в этом свою, извращённую прелесть. Кажется, хватит одного только движения, и он достигнет высшего пика блаженства. Изящная ладонь упирается ему в пах и происходят сразу две вещи: Мойра дико визжит, отдёргивая обожженную ладонь, и Сибрен, глухо застонав, изливается, пачкая нижнее бельё своим семенем. Обиженная суккуба мгновенно исчезает, оставив бутылку виски, наполовину полную на этот раз. Постепенно взгляд пастора проясняется. — Я… — он обращается в пустоту, сам не зная, к кому. — Прости меня, Господь, я посмел согрешить в Твоём же доме и попрать Твой символ. Прости, Господь, человека грешного, ибо не может он совладать со всеми искусами, что ты ему посылаешь… Он молится ещё долго, пока колени не замерзают от холодного пола. Он не чувствует ни облегчения, ни какого-то просветления, ничего: он просто выжат как лимон. Сибрен на автомате поднимает молитвенник, чётки и крест, понимая, что очистятся они от такого осквернения не скоро. В глубокой задумчивости он выходит из храма и запирает его. В его руке — полупустая бутылка виски. Он заходит в свой дом, встретивший его, как обычно, пустотой, прохладой и тишиной. В голове пусто, на душе скверно, а телу хорошо. Что ему, глупому телу, до метаний мозга? Сибрен наливает себе полбокала виски и, поморщившись, выпивает. В этот раз демоница смогла зайти очень далеко. Всё ближе становится тот день, когда она заставит его снять и второй крест. А потом… Потом она найдёт новую жертву. Ей всего лишь нужно засмеяться на его похоронах.