Я лучший

Товарищ Кирсанов спит, и снится ему прошлая его жизнь, от которой он уже два года как отказался. Вот он, юнкер Двинский, уговаривает своего однокурсника, юнкера Дьяконова, продать право стоять в почетном карауле при государе императоре. Ведь это он, юнкер Двинский, лучший, и он всегда был в карауле, а эта досадная ошибка в выездке — всего лишь случайность. Но юнкер Дьяконов не соглашается, из-за пары неосторожно брошенных слов вызывает Двинского на дуэль и погибает, срываясь с крыши. Из-за него, юнкера Двинского, в сущности погибает, из-за него… Тут товарищ Кирсанов просыпается, смотрит в окно — темнота. До рассвета ещё далеко. Он нащупывает наган под подушкой, удовлетворённо хмыкает и закрывает глаза. Как и юнкер Двинский в свое время, товарищ Кирсанов предпочитает думать, что гибель Дьяконова была трагической случайностью. Дальше ему снится мать. Строго смотря на него, она говорит: — Сережа, мальчик мой, помни, ты должен соответствовать. Кирсановы-Двинские всегда были лучшими в своём деле. Мы с отцом очень расстроены, что тебя не берут в почетный караул из-за какой-то ошибки. — Меня взяли. Потому, что я лучший… Товарищ Кирсанов вновь просыпается от стука в дверь, на этот раз комната уже залита солнечным светом. — Товарищ Кирсанов, вас вызывают на допрос! Срочно! — Уже иду! — он поспешно натягивает сапоги. В комнате, куда его провожает солдат, за столом сидит товарищ Осипов. — Доброе утро, — товарищ Кирсанов меряет презрительным взглядом этого вчерашнего оборванца, товарища Осипова, который собирается допрашивать его по распоряжению товарища Сталина. Допрашивать его, товарища Кирсанова! — Хорошо, если доброе, — товарищ Осипов перебирает бумаги, лежащие на столе. Товарищ Кирсанов садится на стул и, пренебрежительно смотря на Осипова, курит, выпуская дым ровными колечками, как его научили в Николаевском училище. — Приступим, товарищ Кирсанов, — с кривой усмешкой говорит Осипов. — Я вас слушаю, товарищ. — У нас солдаты вторую неделю перебегают к белым. Не вы ли их агитируете? — Я что, единственный царский офицер в нашей армии? — Вы не уклоняйтесь от ответа! — Осипов стучит кулаком по столу. Что с него взять, думает товарищ Кирсанов, быдлом был, быдлом и остался. — Вы отступали в прошлом году несколько раз. — Ну, естественно, мы отступали, это же война! — Не потому ли, что желали оставить ваше родовое имение на территории белых? — Да я из окопов не вылезал! И об этом вовсе не думал. — А что за темная история произошла у вас с этим… Как его, — товарищ Осипов смотрит в папку, лежащую на столе. — Юнкером Дьяконовым в училище? Мы нашли это дело в архиве. Товарищ Кирсанов пожимает плечами: — Ну, если у вас есть это дело, значит должны быть и мои показания по нему, — он аккуратно стряхивает пепел с папиросы на пол, не желая запачкать брюки. — Да, я читал, — товарищ Осипов усмехается.— Только вот вы ни слова не сказали, что погибший высоты боялся. А товарищ ваш проговорился. А потом вас вместо погибшего в почетный караул назначали. Тогда следствие зашло в тупик, но не сложно догадаться — это вы его на крышу затащили… Так хотели императора увидеть, Двинский, что избавились от сокурсника? — Советую вам ещё раз внимательно прочесть мои показания. А свою верность революции я уже не раз доказывал на деле, — товарищ Кирсанов невозмутимо подносит папиросу к губам. — Как у вас все гладко получается, товарищ Кирсанов, — Осипов криво улыбается. — А с вашим братом, примкнувшим к контрреволюции, вы когда виделись? — Давно. Год назад. — Что ж, даже на похоронах матери не встречались? — Что? — товарищ Кирсанов опускает папиросу. — Полгода назад наши отступающие отряды сожгли ваше фамильное имение. Вместе с вашей матерью. Товарищ Кирсанов смотрит в пол, забывая о папиросе, и пепел падает прямо на его начищенные сапоги. — Да, я понимаю, это обидно, когда революция отнимает самых близких, — с притворным сочувствием кивает Осипов. Товарищ Кирсанов делает глубокий вдох, затем вновь подносит папиросу к губам и затягивается: — О чем вы говорите? Какие обиды? Я готов все отдать за революцию! Нет, я даже рад отдать за революцию самое дорогое, что у меня есть! — Звучит складно, но только кто-то же организовывает у нас все эти диверсии… — Давайте так, товарищ Осипов, - он встаёт со стула. - Потрудитесь уж свою работу делать сами. Не задавая мне дурацких вопросов. А я буду делать свою. Тем более, что у меня её хватает, и лучше меня ее все равно никто не выполнит. Всего доброго, — щёлкнув каблуком на повороте, товарищ Кирсанов выходит из комнаты и улыбается. Хорошо же было лицо этого Осипова, хоть фотографируй! Так его допросы, наверное, ещё никогда не заканчивались. Товарищ Кирсанов думает, что сегодня ему вновь приснится мать. Но ему не снится ничего. Проснувшись среди ночи, он решает уже, что сегодня, быть может, обойдется и вовсе без сновидений. Но под утро призраки прошлого возвращаются. Снится ему, как он подхватывает падающего цесаревича Алексея, и государь император обращает на него, юнкера Двинского, свое внимание. Спрашивает, в какой полк тот собирается выходить. Юнкер Двинский сияет от счастья. Дальше во сне его начинается война, и вот уже он, корнет Двинский, вытягивается перед великим князем Михаилом Александровичем, и тот прикрепляет к его груди орден Святого Георгия. Потому, что он лучший. Вот он, поручик Двинский, стоит во главе последнего взвода солдат, охраняющих императрицу. Потому что для офицера это дело чести, а он должен быть лучшим. Вот он, поручик Двинский, идет по перрону, но поезд не приходит. Окончательно разуверившись в возможности генерала Корнилова свергнуть Временное правительство, он хочет на все махнуть рукой и уехать к родителям в имение. Но поезда нет, потому что именно в этот день большевики произвели свой переворот и захватили вокзалы. Вот товарищ Троцкий объясняет ему, поручику Двинскому, идеи Революции и то, что он со своим опытом может стать его лучшим военным комиссаром, а там, дальше, кто знает… Вот нет уже никакого поручика Двинского, и он, товарищ Кирсанов, участвует в штурме Зимнего дворца. Товарищ Троцкий им очень доволен… С этой мыслью товарищ Кирсанов просыпается, потягивается и садится в кровати. Погода сегодня ясная, и солнечный зайчик скользит по его плечу. Есть у него одна идея… — Иван, — он высовывается в коридор. — Иван, куда ты запропастился? Где мой завтрак? — Да иду я уже, иду, — слышатся торопливые шаги. — Вот хлеб, свежий, — Иван протягивает буханку, завернутую в полотенце. — И кувшин молока я для вас оставил. — Спасибо. — А вот я подумал, товарищ начдив, что же это получается? В царской армии я служил, мы при офицерах состояли, ждали их на сборах у палаток, пока их благородия проснутся, чай-кофе держали наготове горячий. А сейчас, получается, ничего и не изменилось? — Ты это, Иван, перестань контрреволюцию здесь разводить. Раздается стук в дверь. — Да, — товарищ Кирсанов отставляет стакан с молоком. В комнату входит товарищ Осипов. — Доброе утро, товарищ Кирсанов. Прошу прощения, мне показалось, или я действительно услышал в этой комнате слова «царский» и «контрреволюция»? — Я не с вами разговариваю, — Кирсанов поднимается со стула. Осипов, стоя у двери, издевательски улыбается. Кирсанов подходит к нему вплотную и шепчет сквозь зубы: — Пошел вон. Дверь закрывается, и товарищ Кирсанов торопливо допивает свое молоко. Теперь надо скорее идти к товарищу Троцкому со своими предложениями, пока этот Осипов ничего ещё не придумал. Иван боязливо смотрит на дверь и понижает голос: — Так что же получается, мы тут воюем за революцию, а порядки те же. Я вот при вас состою. Только чая и кофею не сыщешь более. А то бы я для вас принес. — Послушай, Иван, не хочешь мне завтрак приносить — не надо. Я сам завтра схожу. Ты сегодня лучше в расстреле поучаствуй. А то давно тебя там не видно. — Товарищ Кирсанов! — Иван смешно округляет глаза. — Простите, я глупость сказал. Я не могу никак, это ж тоже русские люди, как никак. — Ничего, сможешь! Пока контру не добьем, чая не будет! — Кирсанов вытаскивает револьвер из-под подушки. — Я к товарищу Троцкому. А ты мне водки найди пока. — Есть, товарищ начдив. — Эх, умеешь ты, Иван, с утра настроение поднять, — бормочет Кирсанов и выходит в коридор, вспоминая, как в былые времена денщик приносил ему по утрам кофе с коньяком. Кирсанов стучит в дверь. — Я занят. Кто там? — Товарищ Троцкий, это товарищ Кирсанов. — А, Сергей, заходите. — Доброе утро, товарищ Троцкий. У меня есть предложение. — Доброе утро. Чем же порадуете? — Меня беспокоит крайне низкий боевой дух красноармейцев, — Кирсанов ходит по комнате из угла в угол. — Меня тоже, товарищ Кирсанов. — Предлагаю разместить за линией заградотряды — чтобы если они бежать вздумают, их свои же сразу и постреляли. — А что, мне нравится, дельная мысль. — И комиссаров расстреливать, не разбираясь, если отряд бежал. — Да, так у них будет личная заинтересованность, — Троцкий стучит карандашом по столу. — Верно. — И ещё хотел предложить для ведения боевых действий в лесу использовать газы. Белым газ все равно достать будет очень проблематично. А мы столько времени сэкономим на зачистке. — Вам виднее, товарищ Кирсанов. Первую партию возьмите со склада. О дальнейшей поставке я договорюсь. — Разрешите идти? — Постойте, Сергей. Как вам товарищ Осипов? Не кажется ли вам, что он здесь без дела слоняется? — Не проверял, только вот он постоянно задаёт мне неудобные вопросы. — Что? Отвлекает вас от работы? Решено, я поговорю с товарищем Лениным, чтобы его из штаба убрали в кратчайшие сроки. И вообще, пусть в Москву не возвращается, нечего ему там делать. Переведем в Петроградский ЧК, с глаз долой. Товарищ Кирсанов довольно улыбается. День начинается хорошо, и вот уже товарищ Кирсанов, глотнув предварительно водки, выступает перед построенными красноармейцами: — Товарищ старшина, получите химснаряды на складе. Под мою ответственность! Сегодня мы зачищаем лес к югу от деревни. Товарищи комиссары! После издания нового распоряжения товарища Троцкого в случае бегства хоть одного взвода вы будете расстреляны! Без разбирательств! Учёт с сегодняшнего дня! Товарищи командиры полков! Обеспечить точный учёт! Спрошу и с вас тоже! Товарищ Лукьянов! Подготовить расстрельную команду! И чтобы, как вчера, пьяных там не было. Увижу — лично расстреляю каждого второго! * Вечером, едва село солнце, и отгремели последние выстрелы в расстрельном сарае, товарищ Кирсанов идёт к товарищу Троцкому. — Разрешите доложить. — Слушаю. — Запланированный участок леса зачищен. Оставлены наши блиндажи. Но химснарядов не хватило. Очень ждем снаряды, товарищ Троцкий. — Они будут со дня на день. Послушайте, товарищ Кирсанов, — Троцкий поднимается с кресла и пожимает ему руку.- Революция и я лично можем вами гордиться. Я сегодня же отправлю товарищу Ленину телеграмму о ваших успехах. Продолжайте в том же духе! Остаток вечера товарищ Кирсанов проводит в объятиях самой дорогой и красивой проститутки города N. Он отстраняется от нее и спрашивает: — Хорошо ли тебе со мной, Анжелика? Она смеется, наклоняясь к нему:  — Да тут ко мне много ваших товарищей заходило, но никто об этом не спрашивал. — Я, начдив Кирсанов, тебя спрашиваю, хорошо ли тебе было? — А если скажу, что плохо, — она ерошит его волосы, — расстреляете, товарищ начдив? — Нет, такую красавицу как же расстрелять, — он берет ее за запястье. — Хочу, чтобы тебе со мной было приятно. — Признаться, — с тихим смешком говорит она, — я бы ещё раз хотела. — Желание дамы — закон для меня, — Кирсанов хватает ее за второе запястье и придавливает к кровати. * Товарищ Кирсанов чувствует, как капли пота стекают по его лбу, оседая на бровях. Он укрывает Анжелику одеялом и ложится рядом с ней. — Ну, а теперь, Анжелика? — Ах, — она улыбается и закатывает глаза.— Хорошо, ой, как хорошо, — она берет с тумбочки платок и вытирает ему лоб. — А вы из бывших, из царских офицеров? — Тебе-то зачем знать? — он хмурит брови. — Ну скажите! Я же вижу. — Ну да, из царских. Анжелика смеётся: — Меня не обманешь. Только царские офицеры так трахаются, на совесть. Но вы такой, — она вновь закатывает глаза. — Ох, как же вы меня отлюбили, ваше благородие! Вы лучший! — Да, — он прижимает Анжелику к себе, утыкается носом в ее пышную грудь и шепчет: — Я лучший. — Что вы там говорите? — Да ничего, давай спать. * Утром товарищ Кирсанов просыпается в окружении каких-то цветных подушек. Ни под одной из них он не может нащупать свой наган. Припоминая события вчерашнего вечера, он вскакивает с кровати и бросается к столу. Наган на месте, лежит под его гимнастеркой. Он смотрит на часы — половина шестого. К построению ещё успеет. — Знаете, товарищ Кирсанов, — Анжелика расчесывает свои длинные светлые волосы у зеркала, — я с вас денег больше не возьму. — Ну как же, красавица, — он надевает брюки.— Я сегодня вечером ещё хотел к тебе зайти. — Заходите. Денег не надо, вы только заходите почаще. Я и так заработаю, а с вами мне одно удовольствие. Это для себя, для души, — она целует его. Товарищ Кирсанов с трудом отрывается от ее губ: — А то опоздаю, Анжелика. — Во сколько? — она запускает руку ему под гимнастерку. — Не раньше десяти, — он берет со стула шинель. — Я всем скажу, что у меня после девяти уже все расписано. * И Кирсанов заходил к ней ещё ни раз. Деньги он незаметно оставлял на столе. Но Анжелика отказывалась их брать и на следующий раз возвращала обратно. Между ними завязался своеобразный роман. Окончательно убедившись, что денег с него она не возьмёт, он стал приносить ей полевые цветы и продукты, какие мог достать. То, что самая дорогая проститутка в городе спит с ним не ради денег, невероятно льстило Кирсанову. Сегодня, увидев ирисы, ради которых он залез в болото чуть ли не по колено, она обвивает руками его шею и шепчет: — Какие красивые. Товарищ начдив, вы так добры ко мне. Мне никто цветы-то и не дарил. — Как же, такой красавице и не дарили, — он снимает с нее кружевную рубашку и, приподнимая брови, оглядывает ее с ног до головы. — Я не поверю. — Хотите верьте, хотите проверьте, ваше благородие. Вы не такой как все, вы особенный. И как вы это делаете, как вы двигаетесь, — она целует его в шею. — Вы лучше всех. — Скажи ещё раз, — товарищ Кирсанов смотрит на Анжелику шальными глазами. — Нравится вам, когда я так говорю? Вы лучший, — томно шепчет она. — Да, — он припадает губами к ее соску. — Но так и есть. Вы лучший, Сережа, — она гладит его по голове. — Пойдёмте, покажете мне, как вы любите. Вы лучше всех, — она подталкивает его к кровати. Товарищ Кирсанов отрывается от ее груди, рычит и заваливает Анжелику на подушки. * Сегодня товарищ Кирсанов в прекрасном настроении. С помощью ядовитого газа огромный участок леса был зачищен меньше, чем за час. Пленных почти не брали, да и местное население перечить товарищу Кирсанову уже боялось, поэтому и расстрел прошел быстро - расстреляли всего троих. Ещё и семи вечера не было, а товарищ Кирсанов уже успел вдоволь поплавать в речке, смыть с себя всю грязь и ещё после голышом понежиться на солнышке. Из кустов, где девки стирали белье, периодически доносился тихий смех. Ну ничего, пусть им полюбуются, смеялся про себя товарищ Кирсанов, все равно он вечером к Анжелике пойдет. Подумав, он решает сделать ей сюрприз и прийти сегодня раньше обычного. Тем более, что у него есть большая банка меда — солдаты обчистили какой-то погреб и эту банку как главный трофей принесли ему. Вот Анжелика обрадуется! А еще ему удалось купить сегодня чудесные розы. Обнаружив около одного из домов уцелевший во всеобщей разрухе розовый куст, он принялся стучать в дверь, чем на смерть перепугал живущую в доме бабку. Узнав, что он всего лишь хочет купить эти розы, она очень удивилась и побежала срезать их, лишь спросив на ходу: — И кому же теперь цветы-то нужны, товарищ? Прижимая к себе розы, товарищ Кирсанов подходит к дому Анжелики. Он уже собирается постучать в дверь, как из приоткрытого окна доносятся тихие стоны. Желая удостовериться, он спускается с крыльца, подходит к окну и прислушивается. Да, так и есть, Анжелика не одна. Ну ничего, он подождет. В конце концов, он сам пришел раньше обычного. Товарищ Кирсанов кладет розы и банку с медом на землю, достает папиросу и курит. В окне стонут уже двое, но вскоре все стихает. В планы Кирсанова вовсе не входит подслушивать, но Анжелика говорит достаточно громко. Да и разговор уж больно интересный. — А вы же из этой, как они говорят, из контры? — она смеется своим звенящим смехом. — Царский офицер? Ответа Кирсанов не слышит, но Анжелика смеётся вновь: — Не все в вашем движении царские офицеры? Ну, я буду иметь в виду. Вдруг ещё кто заглянет. Но в вас я бы ни за что не ошиблась! Только царские офицеры умеют так любить. Товарищ Кирсанов поджимает губы. Однако. Уже и до сюда добрались эти белые. Но, как бы ему ни хотелось сейчас ворваться в дом, он все же воспитан как джентльмен. И, чтобы не доставлять Анжелике лишних проблем, он даст этому белому уйти и сделает вид, что ничего не слышал. Кирсанов уже собирается отойти от окна, но тут Анжелика вновь стонет, да так, что он почти начинает ревновать. — Ох, ваше благородие, потрогайте там ещё. Был тут у меня один царский офицерик, молоденький, но уже начдив. Хорош, ой хорош! Но вы еще лучше! Этого товарищ Кирсанов вынести уже никак не может. Мигом растеряв все свое благородство, он раскрывает окно и решительно отдергивает занавеску. Анжелика вскрикивает от неожиданности. А за ней, опираясь на локоть, полулежит его старший брат. Константин или Коко, как его называли в семье, собственной персоной. У товарища Кирсанова колет в груди, и ему вдруг хочется оказаться как можно дальше от этого окна. Он разворачивается и бежит, спотыкаясь на ходу об эту чёртову банку с медом. Он бежит что есть сил, не оборачиваясь. Потому что он боится, вдруг Коко выйдет на крыльцо, и на лице его будет та самая усмешка, которую он так хорошо знает. Он слышит только, как хлопает дверь, и Анжелика кричит: — Товарищ начдив! Товарищ Кирсанов! Подождите! Но, разумеется, ей его не догнать. * Подбежав к штабу, товарищ Кирсанов старается успокоиться и привести себя в порядок. Никто не должен знать о том, что случилось. Он заходит внутрь, и навстречу ему идёт товарищ Троцкий. — Ах вот вы где, товарищ Кирсанов. Надеюсь на вас, завтра у нас решающее наступление. И ко мне поступили сведения, что в одном из здешних сараев стоит какой-то опытный самолет, надо бы его захватить, пока белые нас не опередили. Уделите этому особое внимание. — Так точно, операцию возглавлю я лично. Кирсанов заходит в свою комнату и собирается уже закрыть дверь, чтобы не открывать ее до самого утра. Но, немного подумав, он выглядывает в коридор и зовет Ивана. Тот выходит из соседней комнаты: — Слушаю, товарищ начдив. — Передай двум первым взводам товарища Быкова, чтобы завтра к рассвету были готовы. — Есть. Товарищ Кирсанов захлопывает дверь и наливает себе стакан водки. С операцией по поиску самолёта он решает покончить завтра ещё до начала наступления. Выпив, он проваливается в глубокий сон без сновидений. * — Рассредоточиться, проверить все сараи на окраине села. И лес вон тот тоже проверить. И вот там, — товарищ Кирсанов поворачивается в другую сторону и прищуривается, пытаясь разглядеть, уж не сарай ли там виднеется между деревьев. — Там не надо, — он давно уже убедился, что если хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам. — Расходимся. И не шуметь, местные жители ни о чем не должны догадаться. Солдаты уходят в одну сторону, товарищ Кирсанов медленно бредёт в другую. Только что взошедшее солнце пригревает ему спину. В траве стрекочут кузнечики, и сапоги его блестят от росы. Он оборачивается, не видно никого — ни местных жителей, ни своих, ни белых. Невольно товарищ Кирсанов вспоминает свое детство в имении и так увлекается воспоминаниями, что не сразу замечает, как в сером пятне, видневшемся меж деревьев, уже становится различимо ветхое строение. Он ускоряет шаг. Действительно, сарай. Можно сказать, ангар. Крыша местами обвалилась, но строение вместительное. Подойдя ближе, товарищ Кирсанов достает револьвер и какое-то время прислушивается. Тихо. Он пытается разглядеть что-нибудь в щели между досками, но изнутри все завешано мешковиной. Тревожный знак. Или, наоборот, хороший? Что там пытались скрыть? На какое-то мгновение товарищу Кирсанову даже становится не по себе, ведь он отпустил всех солдат. А это прекрасное место для базы белых. Или даже для засады. Но азарт берет свое, товарищ Кирсанов крадется к двери и толкает ее плечом. Дверь отворяется с чудовищным скрипом, и прямо перед собой он видит крыло самолёта. Товарищ Кирсанов проходит внутрь, оглядывая самолёт. Через дырявую крышу кое-где пробивается солнце, и он может разглядеть слой ржавчины на корпусе. И зачем эта развалюха понадобилась Троцкому? От размышлений его отвлекает шорох по другую сторону крыла. Стараясь не дышать, он прижимается спиной к стене и направляет в полутьму револьвер. Фигура стоит к нему спиной, и понять, видит ли его тот человек, товарищ Кирсанов пока не может. Где-то над крышей сарая шелестят ветки деревьев, и солнечный луч выхватывает из тени золотой погон. От яркого блеска Кирсанов щурится, белый офицер разворачивается к нему лицом, держа перед собой пистолет. — Ну здравствуй, брат, — Константин улыбается ему. — Вот мы и свиделись снова. — Здравствуй. Не говори только, что и тебе поручили захватить этот самолёт. — В этом нет надобности, ты и сам все сказал. — Зачем нужна эта старая развалина? — не сводя с Константина дула револьвера, товарищ Кирсанов нагибается и проходит под крылом. — Приказ есть приказ. — Оставь его мне и уходи, Коко, — Кирсанов делает ещё несколько шагов вперёд. Теперь их разделяет меньше двух метров. Константин смеётся: — Убьешь меня из-за этой… Как ты сказал? Старой развалины? Убивай, я в родного брата стрелять не стану, — он медленно опускает руку и бросает пистолет на пол. — Было время, мы с тобой служили великим князьям. А теперь, Серж, кому ты служишь? Товарищам? Ленину? Троцкому? Это же черт знает что такое! — Рядом два взвода моих солдат! Уходи, Коко! Беги! — А то что? Убьешь? Убивай! Я убегать не буду. Честь, брат, слыхал про такую? Или забыл уже, что это значит? А фамилию ты зачем сменил? Я с удивлением узнал, что ваш начдив, оказывается, не товарищ Двинский, а товарищ Кирсанов. Взял фамилию матери, потому что самому стыдно, что творишь? — Уходи, — с ненавистью глядя на брата, шепчет Кирсанов. Ему кажется, что ещё чуть-чуть, и его рука, держащая револьвер, задрожит. — Что ты так смотришь на меня, Серж? Из-за этого самолета? Или потому, что я про фамилию твою знаю? Нет? Неужели из-за того, что эта проститутка сказала, что я лучше тебя? Я угадал? — он смеется. — Узнаю младшего брата, Серж, узнаю. Всё эта твоя непомерная гордыня! Товарищ Кирсанов хотел выстрелить брату прямо в лоб, но рука его дрожит, и он попадает Константину в шею. Покачнувшись, Коко падает вперёд. Кирсанов подхватывает его. Широко открытые глаза Константина смотрят куда-то вдаль, из раны льется кровь, он с хрипом дышит, цепляясь руками за плечи брата. — Коко, Коко, я… — товарищ Кирсанов понимает, что брат его уже не услышит. И, быть может, поэтому на глаза его наворачиваются слезы. — Коко, прости меня, прости пожалуйста, только… Не умирай, — он крепче прижимает брата к себе. — Глупо, как это глупо, — шепчет он, захлебываясь в слезах. Все его шинель уже залита кровью. — Прости меня. Коко хрипит и вдруг затихает. — Коко… — товарищ Кирсанов вспоминает, как при заключении Советами сепаратного мира с немцами один генерал в их, советской делегации, застрелился. Незадолго до этого он сказал Кирсанову: «Пора уже что-то решать». Товарищ Кирсанов бережно опускает тело Константина на пол, под крыло самолета. Что он наделал! Он поступился всеми правилами чести, перейдя на сторону Троцкого и нарушив присягу. Теперь он застрелил собственного безоружного брата. Чтобы сохранить честь, у него остается только один выход. Или уже ни одного. Но он должен хотя бы попытаться, ведь он… Товарищ Кирсанов приставляет револьвер к виску и, глотая слезы, шепчет: — Я лучший.