Человек в черном

Его взгляд лениво прицепился к кончику ручки, за которым по бумаге тянется длинный след из темно-синих завитков. — Хорошо, Артур… что Вы скажете о своем хобби? — Пепел медленно ползёт к фильтру. — Я слышал, Вы шьете. Это верно? Артур улыбается и, сделав последнюю затяжку, вдавливает окурок в пепельницу. Он думает о швейной машинке, которая звучит как маленький поезд. Думает о ровных стежках, выползающих из-под хромированной лапки, сверкающей в свете лампочки. — Верно. Это… успокаивает. — Он поднимает взгляд на молодого человека в очках, который, кивнув, продолжает писать. Это стало слишком просто. Артур знает, что и этот психиатр напишет в своих бумажках, каким хорошим мальчиком он был, и отпустит его. Так было много раз до этого, так будет и теперь. От скуки его рука вновь сама тянется к пачке сигарет, но едва его пальцы касаются помятого картона в кармане, молодой человек, выразительно поставив точку, улыбается. — Что ж, благодарю Вас, Артур. Можете быть свободны. И он, облегченно вздохнув, поспешно поднимается и направляется к двери. Каблук звонко постукивает по кафельному полу в такт гитарному бою и барабанам у него в голове. Это стало слишком просто, думает Артур, наблюдая в зеркале за тем, как его пальцы застегивают рубашку — потому что он знает, что его не остановит охрана. Иногда он скучает по тем временам, когда для того, чтобы сбежать необходимо было переписываться зашифрованными посланиями с внешним миром неделями. Туми иши. Он клал камешек на камешек с терпением самурая… строя свою башню. И когда его творение было готово, наступало время торжественной презентации… Все поменялось, когда его навестил «почтовый голубь» дона Фальконе. Артур усмехается, поправляя жилет: — «Дону Фальконе Вы кажетесь очень интересным человеком, мистер Флек». — Его рот сам искажает английские слова под итальянский акцент; Артур, едва не сплюнув, фыркает и качает головой. — Черт… Да, с того момента все начало меняться. Аркхем начал превращаться для него в настоящий санаторий — если раньше в его распоряжении были лишь книги, то теперь он мог заказать себе чертову швейную машину — никто и слова не сказал. Все препараты, которые как-то могли изменить его сознание, были отменены. «Твоя сила — в твоем безумии.» — сказал ему Фальконе на их первой встрече. И он был прав. Артур тихо смеется, надевая пиджак. Косые полосы света из полузашторенного окна ложатся, словно лучи прожектора, на малиновые плечи. Эти воспоминания пятилетней давности порой действительно забавляют и помогают скрасить скуку. Но сегодня нет места скуке. Сегодня особенный вечер. Пальцы Артура, словно расческа, проходятся по волосам, убирая их назад. Надо постричься, думает он, когда резинка стягивает его волосы в хвост у затылка. Салфетки на его воротнике похрустывают — он поворачивает голову сначала в одну сторону, затем в другую. Загримированное лицо смотрит на него из зазеркалья — белое пятно в темной комнате, с черными провалами глаз и неестественно широким ртом. Оно улыбается ему, как и всегда. С улицы доносятся два автомобильных гудка. И Артур смеется. Тяжелые перстни подпрыгивают над отполированной столешницей — хоть лицо Фальконе и сохраняет надменное спокойствие, пальцы, барабанящие по столу, выдают его. — Я не сегодня назначал встречу, Артур. Zippo, тускло сверкнув в его руке, изрыгает огонек. — Я знаю, босс. — Закурив, он убирает зажигалку в карман, закидывает ногу на ногу и улыбается. Взгляд Кармайна Фальконе цепляется за отполированный носок его ботинка, висящего в воздухе. — И какого черта тогда ты сейчас делаешь у меня? Артур задумчиво рассматривает дым, кольцом сжимающий тлеющий кончик сигареты и текущий вверх, к высокому потолку. — Как сделать так, чтобы человек исчез, босс? — Он затягивается. — Знаете… за эти семь лет в Аркхеме я много думал… над этим вопросом. — Артур переводит взгляд на Кармайна и видит, что тот не может заставить себя посмотреть на него. Дело было в гриме — Фальконе на дух его не переносил. Что-то в нем казалось Фальконе в корне неправильным, противоестественным… Жутким. — И я пришел к выводу, что в глазах сильных мира сего… — Артур стряхивает пепел на ковер, игнорируя пепельницу на столе. — Люди — это просто набор бумажек. Свидетельство о рождении, водительские права, бумажки от зубного, бумажки из полицейского участка… Слева, с веранды, доносится шум, но Артур не оборачивается. Он и так знает, что это. Картонные коробки с архивными данными скользят по мраморному полу, становятся друг на друга. Выстраиваются в пирамиду. Дон Фальконе наконец находит в себе силы взглянуть на него — настолько ему нужны ответы: — Что это за чертовщина? Артур улыбается ему и встает. — Пойдемте, босс. Я кое-что покажу. Эхо его шагов пропадает, когда он выходит на улицу. Артур запрокидывает голову и, затягиваясь, смотрит на звездное небо. — Прекрасная ночь, правда, босс? — Он чувствует запах бензина и смеется; люди в клоунских масках выливают на картонную пирамиду канистру за канистрой. За его спиной перезаряжается дробовик. — Давай без глупостей, Артур. Он, усмехнувшись, выкидывает бычок в траву. — Никаких глупостей, босс. — Он разворачивается и, словно бутафорский букет, из-под его полы появляется блестящее кольцо. От кольца идет серебристая нить, от нее — еще восемь. Каждая заканчивается гранатной чекой. Финиш. — Никаких. Глупостей. Итак… — Видя, что дуло дробовика, направленное на него, опускается, Артур пятится к пирамиде. — Как я уже сказал, человек — это набор бумажек. — Он протягивает руку, и в его пальцы вкладывают толстую длинную зажженную спичку; Артур улыбается. — И чтобы исчезнуть… — Маленький огонек, едва коснувшись коробок, вспыхивает огромным костром. Черный дым яростным столбом уносится в небо. — Мой отпуск в Аркхеме несколько затянулся, босс. Досада и страх читаются в каждой морщинке на лице Кармайна Фальконе. Этот больной шут оказался умнее его. Артур улыбается и, пританцовывая, спиной вперед идет к воротам. — Но не поймите меня неправильно, босс. Если Вам нужны будут мои услуги… — Он бросает к его ногам игральную карту. — Вы всегда можете позвонить мне. И Артур, смеясь, скрывается за воротами вместе со своими людьми. Фальконе опускает глаза. С белого картонного прямоугольника в траве на него смотрит Джокер. Смотрит и смеется так, что, кажется, вот-вот надорвет живот. *** Черные крылья. Он отмахивается. Черные крылья ослепляют его. Черные крылья застилают небо, погружая все вокруг в темноту, леденят ужасом его сердце. Тысячи мелких зубов вонзаются в его плоть, рвут его… — Нет! Удар оглушает его, и какое-то время Брюс лежит на полу и переводит дыхание. Его глаза широко распахнуты, но ничего не видят, кроме отголосков сна. — Все нормально? Над подушкой приподнимается заспанное девичье лицо. Брюс с трудом переворачивается на спину и запускает руку в волосы. Как ее зовут? Лили? Лира? Может, Линда? — Я… да. Просто кошмар. — Он проводит рукой по лицу. — Сколько времени? Спустя несколько секунд возни с кровати раздается: — Половина десятого. Он должен уже сидеть в такси. — Черт… — Сначала он садится, затем встает и начинает искать одежду по всему номеру. По мистическому стечению обстоятельств, его трусы лежат мучительно далеко от брюк. — Сдай ключи от номера, когда будешь уходить. — Он натягивает на себя носки. — За номер уже заплачено. Брюс, поддев воротник пальцами, поднимает с ковра рубашку, и просто не может в это поверить — на груди россыпь коричневых жестких пятен крови. — Я вчера с кем-то подрался? — Он направляется в ванную, где нажимает ногой на педаль и опускает скомканную рубашку в урну. Девушка потягивается и зевает: — Ага… Чертов маньяк. Избил четырех ребят, вроде… и одному, кажется, сломал нос. Брюс, усмехнувшись, закидывает в рот пару таблеток аспирина и запивает их водой, после чего вытаскивает из чемодана свежую рубашку. — Уверен, у меня была причина. Через два часа Брюс уже несется в серебристой пуле самолёта из Лос-Анджелеса, через всю страну, навстречу Готэму, и его охватывает смутное волнение. За эти восемь лет Брюс побывал во многих городах и странах, но ни одно место не будило в нем таких же чувств, как Готэм. Он ненавидел этот город — но ненавидел боязливо, как ненавидят правителя-тирана. И, в то же время, Брюса к нему тянуло. Тянуло настолько сильно, что на протяжении этих восьми лет он ежегодно возвращался по несколько раз. Сунув руки в карманы, он бессчетные часы бродил по улицам задыхающегося города — и порой ему казалось, он выучил все переулки наизусть. Забавно, но только среди зассаных грязных изрисованных стен, среди несмолкающих ни днем, ни ночью криков и сирен он мог привести мысли в какое-то подобие порядка. Все словно начинало, наконец, вставать на свои места. Но каждый раз он чувствовал, что какой-то жизненно важной детали головоломки не хватает. И потому, погостив в семейном поместье пару недель, Брюс всегда уезжал. А потом возвращался — из Англии, из Франции, из Германии, из Японии… Всегда возвращался. *** Пальцы парикмахера отворачивают полосу гибкой гофрированной бумаги, делая из нее подобие защитного воротничка. Артур смотрит на себя в зеркало и улыбается. Его мокрые расчесанные волосы свисают до самых лопаток у него за спиной. Парикмахер берет в руку электробритву и включает ее. — Вы уверены, сэр? Дороги назад уже не будет. Улыбка Артура становится чуть шире. — Да, уверен. Он слышит, как жужжание приближается к его затылку. — Как скажете. Крошечные лезвия вгрызаются в его шевелюру, и длинные пряди волос сыплются на линолеум. Артур мечтательно прикрывает глаза. — Мне на свидание сегодня, знаете?.. Парикмахер усмехается, разделяя оставшиеся волосы на сегменты, скручивая и перехватывая их разноцветными зажимами. — Да? Это здорово… Артур тихо смеется. — Да, это здорово. Срезав ножницами большую часть волос с его висков и затылка, парикмахер вновь берется за машинку. Артур чувствует, как пластиковая вибрирующая насадка елозит по его коже, и едва не вздрагивает, когда поднимает глаза к зеркалу — настолько меньше стала его голова. Зато плечи словно стали шире. — Все в порядке? Артур ловит в отражении озадаченный взгляд парикмахера и улыбается. — Все просто замечательно. Он думает о своем черном костюме с фиолетовым жилетом, висящем в шкафу. Думает о зеленой краске для волос и гриме в маленькой палетке, умещающейся в карман пиджака. И он не может сдержать улыбки. Пузырьки упорно ползут вверх по стенкам бокала, хоть все, что их ждет на поверхности — мгновенный разрыв от соприкосновения с воздухом. Торжественный вечер в семейном поместье гудит голосами и звенит хрусталем. Брюс делает глоток шампанского и, поставив полупустой бокал на стол, берет ее под руку. — Пошли. Думаю, светского общества с нас на сегодня достаточно. Он видит коротко сверкнувшие меж алых губ белые зубы. Тонкие девичьи пальцы ложатся на черный рукав его пиджака. Как ее зовут?.. Ковер мягко пружинит у него под туфлями, когда он поднимается по лестнице. Какая разница. С дворецким они сталкиваются на пути в спальню — до той остается буквально пара шагов. — Что ты здесь делаешь, Альфред? — Хихиканье выдает то, насколько он пьян. — Шпионишь за мной? — Просто совершаю обход по дому, сэр. — В голосе дворецкого нет отвращения или злости — только печаль. Брюс морщится. Уж кого-кого, а печального Альфреда под дверью спальни ему явно не хватало. — Послушай, Альфред… — Он кладет руку ему на плечо; подплечник сюртука мягко проминается его ладонью. — Можешь сделать так, чтобы тут на всем этаже не было никого из служащих? Где-то на пару часов. Может дольше. Тот проводит рукой по усам. — Как пожелаете, мистер Уэйн. Что-то еще? Но Брюс с девушкой уже скрываются за дверью спальни. Взгляд скользит вниз от ее грудей к бедрам. Брюс протягивает руку к стакану виски на тумбочке. — Ты красивая, ты знаешь? Она улыбается, смотря сверху вниз на него, лежащего на спине в ворохе одеяла. — Ты думаешь? Граненое стекло касается его губ, и Брюс делает глоток виски. — Да. Думаю. Где-то в конце коридора хлопает дверь. Увидев вопрошающий взгляд девушки, Брюс почесывает голую грудь и усмехается: — Наверное, кто-то из гостей решил сходить в уборную… Альфред бы не позволил кому-то из работников так хлопать дверями. — Он видит ее неуверенную улыбку и ставит стакан на тумбочку. — Иди сюда. Для его плавающего в алкоголе мозга все происходит слишком быстро — бедро девушки подается вперед, когда она делает шаг к кровати, дверь у нее за спиной распахивается, ее волосы взметаются, словно волна, а затем он видит руки. Черные руки, одна зажимает ей рот, а вторая совершает резкое движение, кажется, у самого ее лица. А потом Брюс видит кровь. Кровь льётся из узкого разреза на шее девушки, заливает ее грудь, ползет по животу, капает с сосков. Его взгляд по инерции провожает ее, когда она соскальзывает на пол, и только затем ползет вверх — по черным штанинам, по черным полам пиджака, по белой рубашке… — Я смотрю, ты тут не скучал без меня, Брюс. Его красные губы пытаются растянуться в улыбку, но все его лицо перекошено от ярости. Ледяная рука узнавания резко скручивает все внутренности Брюса. — Ты… Удар звонко отдается в его голове, когда пустая бутылка виски разлетается об его лоб, после чего свет гаснет. Щелчок. Большой палец вновь взводит курок, а указательный нажимает на спусковой крючок. Щелчок. Тлеющий фильтр обжигает его руку, и Артур, коротко зашипев, отбрасывает его в дальний угол каюты. С кровати слева раздается стон. Ну надо же. Кто проснулся. Артур запрокидывает голову и поворачивает ее к кровати. Брюс, морщась, касается шишки на лбу, но тут же отдергивает руку. — Черт… — Кем она была? Брюс вздрагивает и медленно переводит на него взгляд, словно не верит своим ушам. Ноздри Артура раздуваются, когда он шумно втягивает в себя воздух. — Я спросил. Кем. Она. Была. — Кто?.. Артур вскакивает с кресла с такой скоростью, что сам не до конца понимает, как оказался на ногах. Короткое револьверное дуло врезается в лоб Брюса справа от шишки. — Королева, блять, Елизавета Вторая, Брюс! — Он сильнее давит на рукоять пистолета. — Та девушка, которую ты трахал — кем она тебе была?! Он видит, как Брюс морщится, пытаясь вспомнить, и после нескольких секунд мыслительных процессов хрипло отвечает: — Вроде дочь президента какой-то строительной… — Он закашливается. — Строительной фирмы. Черт… — Серые налитые кровью глаза ползают по его лицу. — Ты прирезал ее, да?.. Да, чертов ты псих… Артур чувствует, как его колени дрожат от облегчения, и он смеется. На лбу Брюса остается маленькое красное кольцо, когда револьвер падает в карман пиджака, и Артур, бросив Брюсу бутылку воды, валится обратно в кресло. Он откидывает голову на мягкую спинку, прикрывает глаза рукой и смеется. Крышка с треском отрывается от пластикового кольца. Брюс делает несколько жадных шумных глотков, давится, закашливается, после чего прочищает горло и выдыхает: — Зачем я здесь? Ладонь отлипает от лица, и какое-то время Артур просто молча рассматривает синие и белые отпечатки на своей руке. — Я хотел поговорить. Он слышит шелест постельного. — «Хотел поговорить»?! Ты ворвался ко мне в спальню, убил человека и теперь держишь хрен знает где! Артур устало сует в рот новую сигарету и, закурив, встает. — Я отойду ненадолго, хорошо? — Что?! Но дверь каюты уже захлопывается у Артура за спиной. Воняет соленой водой и водорослями. Артур затягивается и выпускает дым сквозь ноздри, надеясь, что хоть это поможет избавиться от этого мерзкого запаха. Мальчишка… Артур не знал, что и думать. Он задумчиво наблюдает за тем, как волны разбиваются о борт яхты, когда слышит голос у себя над головой: — Мы сейчас в районе Массачусетса, сэр. Если будем идти так же хорошо — через пару дней будем в Канаде. Бинокль бросает тень Артуру на лицо, и он кивает. — Спасибо, Патрик… Мужчина опускает бинокль обратно на грудь. — Как… как обстоят дела с мальчишкой? Артур усмехается и делает особенно долгую затяжку. — Он однажды меня в могилу сведет, так обстоят дела. — Выкинув бычок в темно-синюю воду за бортом, он разворачивается на каблуках и грациозно обходит почти двухметрового Патрика; ладонь Артура похлопывает его руку под оливковой тканью куртки М-65. — Ты за главного, командир. Серобуромалиновая, как и его руки, яростно трущие лицо, вода в раковине настолько ледяная, что в крошечной ванной комнате давно стало холодно. С мокрых волос вниз течет зеленая струя. Артура трясет, когда он нажимает на рычаг смесителя и выключает воду. Он вытирает лицо полотенцем, которое моментально покрывается зелеными пятнами, и поднимает взгляд на свое отражение. Лихорадочно блестящие глаза пялятся на него из-под черных бровей, а затем скашиваются на стопку одежды на сливном бачке у Артура за спиной. Стопка одежды плюхается Брюсу на грудь. Он недовольно разлепляет веки и, взглянув на одежду, проводит рукой по лицу: — Зачем мне это? Артур, взяв книгу, садится в кресло и закидывает ногу на ногу. — Не голым же тебе ходить. Брюс, ухмыльнувшись, берет в руки белую футболку: — Не думал, что ты будешь против. — Тут есть еще люди. — Отрезает Артур, перелистывая страницу. Брюс приподнимает брови, но молча натягивает на себя футболку, затем — брюки и рубашку из синего канваса; он встает и расправляет на себе одежду. Артур даже не поднимает головы. — Не боишься, что убегу? — Брюс подходит к зеркалу и не без отвращения рассматривает грубую синюю ткань. — Тут некуда бежать. — Глаза Артура по-прежнему не отрываются от печатных строк. Прикосновение к побритым вискам пробегает сквозь все его тело, словно электрический разряд. Его дыхание прерывается. — Постригся? Он поднимает взгляд на Брюса. Мальчишка стоит и с усмешкой на губах перебирает пальцами его влажные волосы. Господи, каким же он стал высоким… — Зачем?.. — У него не хватает воздуха, чтобы закончить, но Брюс и так его понимает. — А зачем ты меня сюда притащил? — Ладонь ложится Артуру на щеку, и палец скользит по давно побелевшему шраму. — Я думаю, что чем быстрее ты получишь, чего хочешь, тем быстрее меня отпустишь. Голова готова разорваться — она превратилась в поле боя. Одна из сторон в данный момент желает выбить из Брюса всю дурь, другая — завалить его на кровать, сорвать одежду и… Артур мягко отстраняет руку от своего лица и вздыхает: — Какой же ты глупый мальчик, Брюс… И когда Артур видит замешательство на его лице, он понимает, что выбрал верное решение. Пощечина становится для него звенящей оглушающей неожиданностью. — Да что с тобой не так?! Что тебе нужно… Кулак не дает Брюсу договорить и сбивает его на пол каюты. Артур хватает его за рубашку и швыряет — хоть не без усилий — на кровать. — Только попробуй! — Его руки смыкаются на шее Брюса. — Только, мать твою, попробуй еще раз такое провернуть, я тебя… Артур запинается, засмотревшись на губы, жадно хватающие воздух, на широко распахнутые серые глаза… Брюс шипит, цепляясь за его запястья руками: — Ты меня что?.. И Артур склоняется и касается своими губами его губ. Он шепчет: — Я люблю тебя. Его волосы падают Брюсу на лоб. Тот ждет, пока Артур сам отстранится, и качает головой. — Скольких людей ты убил? Разве ты хоть что-то ощущал в тот момент? Люди вроде тебя не могут любить. Он гладит Брюса по щеке и тихо смеется. — Я бы очень хотел, чтобы ты был прав. — Он встаёт и потягивается. — Приходи на обед. В каюту тебе никто ничего приносить не будет. С этими словами Артур выходит за дверь. *** Ночное небо кажется мутным от туч. Меж поблескивающих в темноте носов его туфель в отдалении грохочут волны, разбивающиеся о берег. Песок под его спиной твердый и влажный. Он медленным плавным движением подносит сигарету к губам и затягивается. — Ненавижу. Чертово. Море. Брюс, размахнувшись, бросает в волны камешек. — Технически, это океан. Артур прикрывает глаза. — Технически, мне плевать. Из-за надвигающегося шторма им пришлось высадиться в Портленде. Отсюда решено было передвигаться по земле. Исключительно по земле. — О чем ты хотел поговорить? А то мы уже на суше — вдруг я сбегу раньше, чем ты соберешься с мыслями? Я не хочу, чтобы ты снова ко мне так врывался. Артур рассматривает трепещущий на ветру оранжевый кончик сигареты. — Ты упертый мальчик, да, Брюс? — Рука Артура опускается и хоронит окурок в песке. Сначала Брюс опускается на корточки, а затем, упираясь ладонями в песок, вытягивает ноги и садится. — Кто бы говорил… Артур улыбается, всматриваясь в небо. — Да, Брюс, ты прав. Знаешь, а ведь мы с тобой похожи. — Он слышит, как мальчишка фыркает однозначное «Нет», но продолжает. — Мы похожи. Ты жесток, Брюс. Как и я. — Я не… Артур молча поворачивается к нему так, чтобы свет от фонаря падал ему на лицо, и Брюс, не выдержав, отводит взгляд. Потому что видит на щеках Артура бесспорное доказательство правдивости его слов. — Ты жесток. Ты сирота. — Артур сует новую сигарету в рот. — Ты сломанный человек, Брюс Уэйн. Тебе некуда пойти, но и остановиться ты не можешь. И ты не знаешь, что тебе делать. — Спина Артура отрывается от песка; рубашка сзади промокла и теперь холодила кожу при каждом порыве ветра. Отряхнув пиджак, лежавший на песке рядом, Артур надевает его. Сигарета подпрыгивает у него в зубах. — Тебе нужна… причина. Цель. Брюс морщится и качает головой. — Какая разница? К чему этот разговор? — Пойдем со мной. — Артур, невзирая на ошарашенный взгляд мальчишки, затягивается и продолжает. — Рано или поздно, Брюс, но это… — Он морщится. — Это «общество», эти «цивилизованные люди» — они скажут, что ты слишком сломан, слишком зол, жесток и изувечен, чтобы жить с ними одной жизнью. Они тебя пережуют и выплюнут. Артур видит пляшущие на песке тени и оборачивается. К фонарю стягивается его бригада во главе с Патриком. То, что людей не убавилось, подсказывает Артуру, что сделка по продаже посудины на местном черном рынке увенчалась успехом. Он встает и, отряхнув брюки, хлопает Брюса по плечу. — Подумай об этом. А сейчас — пошли найдем себе дерьмовый мотель на ночь. *** Мотель оказался и правда дерьмовым. В номере пахнет сыростью, белые швы между плитками в ванной местами почернели и пожелтели, и самое страшное — в комнате нет телевизора. Только маленький пластиковый радиоприемник, из которого пальцы Артура упорно вытягивают тусклую антенну. — Оставь его в покое. — Брюс зевает; он лежит на диване и прижимает к шишке на лбу пакет со льдом. — Он наверняка давным давно сдох. — Сдохнет владелец этого заведения, если… — Артур нажимает на кнопку включения и начинает крутить колесико. — Эта рухлядь… — Приемник шипит на него. — Не заработает! Артур ударяет радиоприемником по подоконнику, и из него вылетает пара жалобных нот. За ними следуют другие, Артур прибавляет громкость, и становятся слышны басовые струны гитары. Перебор в ритме вальса. Артур смеется. Он просто не может ничего с собой поделать — его ноги сами начинают вычерчивать по полу полукруги и прямые, а плечи — подниматься и опускаться, уходить вперед и назад. И Артур смеётся, запрокидывая голову к потолку. Брюс вздыхает: — Боже… не порть для меня хорошую песню. Артур поворачивается к нему, не переставая танцевать. — Ты ее знаешь? Удар по тарелке и бочке барабана ознаменовывает начало куплета. Мальчишка усмехается: — Я думал ее все знают — уже который год по радио крутят… Это Металлика. «Nothing Else Matters». Артур какое-то время молча прислушивается к словам, покачиваясь в такт барабанам. Кончается первый куплет, и Артур тихо говорит: — Это хорошая песня, Брюс. Тот хмыкает: — Я так и сказал… — Но Артур его не слушает. Он наклоняется и тянет его за руку. — Вставай. Потанцуй со мной. Сначала тот упирается, но поняв, что сопротивление бесполезно, поднимается на ноги. Правая рука Артура мгновенно находит его левую руку, а левая ладонь ложится Брюсу на талию. Обычно Артур соблюдал дистанцию во время танца — но этот раз не был обычным. Подбородок Артура ложится Брюсу на плечо, ладони — на спину. На его плечи опускаются руки Брюса — теплые и тяжелые. Артур покачивается в безбрежном море беспечности и спокойствия. Он прикрывает глаза, и ему кажется — он умер и попал в рай. *** Дни проходят один за другим — но отчего-то Брюс пока не уходит. Они колесят по Мэну — даже не пересекают канадскую границу, но Брюс все еще с ним. Артур не держит его, да и остальную бригаду он распустил на время, а Брюс все медлит с побегом. И Артур счастлив, но слишком напуган, чтобы надеяться. Ведь надежда — опасная вещь, она может поднять человека на ноги, а может сокрушить. А он не хочет, чтобы надежда вновь погубила его. Карандаш неторопливо выводит: «Надежда — опасная вещь, она может поднять человека на ноги, а может сокрушить». Свет лампы слева от Артура мягкий и желтый, а бумага — гладкая и иссиня-белая. Над его ухом раздается хруст, и Брюс, жуя яблоко, склоняется поближе. — Когда ты стал философом? — Он прищуривается. — И научился нормально писать… Артур задумчиво ставит точку. — Когда начал читать Цицерона, Канта и Ницше, я полагаю… — Он слышит, как Брюс тихо присвистывает у него над ухом, и неторопливо откладывает карандаш в сторону. — Мне было особо нечем заняться в Аркхеме первые несколько лет после того, как меня вновь туда упекли — из развлечений были только книги и телевизор. Но ты знаешь, на что это никак не влияет? Брюс хмыкает: — На что? Рука Артура, с быстротой орла, упавшего с неба за кроликом, хватает Брюса за нос. Тот вскрикивает. — На то, что нехорошо совать свой нос в чужие дела. Брюс пытается вырваться из цепких пальцев, но безуспешно. Губы Артура растягиваются в злорадную ухмылку. — Артур. — Голос Брюса глухой и гнусавый. — Пожалуйста. Вздохнув, он разворачивается на табуретке и медленно разжимает пальцы. Нос Брюса припухший и красный. Облизнув большой палец, Артур проводит им по красному гриму в палетке на столе и касается сначала носа, а затем — щек и губ Брюса. — Так-то лучше. Внезапно, нарисованная улыбка и красный нос становятся ближе, и Артур чувствует чужие губы на своих. Дыхание перехватывает на мгновение, а потом руки Артура зарываются в его волосы, и он отвечает — поспешно, жадно и неумело. Губы Брюса кисло-сладкие от яблочного сока. И Артур не слышит — чувствует, как Брюс шепчет ему в губы: — Давай… И он хватается за его футболку, тянет ее вверх. Брюс поднимает руки, и она соскальзывает с него. Артур толкает его на кровать, расстегивая трясущимися руками свою рубашку. Пуговицы, внезапно ставшие крошечными и неуловимыми, все никак не хотят покидать петли. Звук рвущейся материи — и пуговицы начинают скакать по полу. Брюс извивается на кровати, стаскивая с себя штаны, и, задыхаясь, усмехается: — А что… что стало с тем парнем, который… отстирывал пятна крови в ледяной воде?.. Артур швыряет комок белой ткани в угол комнаты и, бросив тюбик вазелина на кровать, расстегивает ширинку брюк. — Он понял, что крови стало слишком много. Блестящие от смазки пальцы Брюса плавно скользят внутрь и наружу, когда Артур нависает над ним. Руки Брюса оборачиваются вокруг его шеи, ладони скользят по колючему бритому затылку, сжимают волосы у него на макушке. С каждым толчком, Артур чувствует, они становятся все ближе. С каждым поцелуем, с каждым стоном — приближается единение. Рука Брюса, скользящая по члену, задевает его живот — Артур склоняется и накрывает его губы своими, шепча меж поцелуев: — Ты мой… Слышишь? Только мой… Брюс стонет что-то в его губы, но Артур уже не может сосредоточиться на чем-либо, кроме нарастающей волны наслаждения. Быстрее… Его зубы впиваются в плечо Брюса, и Артур громко стонет, изливаясь глубоко внутри него. Сердце колотит по его груди изнутри. Ладонь Брюса гладит его по тяжело поднимающейся и сдувающейся спине. Сейчас, в этот самый момент — Брюс принадлежит только ему и никому другому. И, если абсолютное счастье вообще достижимо, то именно его Артур сейчас испытывает. *** Лужи на асфальте разбиваются подошвами его ботинок. Брызги летят во все стороны. Брюс цепляется за его левую руку и хихикает. От него пахнет спиртом. Артур улыбается; фильтр сигареты привычно ложится меж его губ, а правая рука подносит горящий фитиль зажигалки поближе к его лицу. Яркое отражение неоновой вывески бара в луже покрывается рябью. Артур запрокидывает голову, и ему на лицо падают капли дождя. Одна. Две. Возможно, им стоило остаться там, внутри — и продолжать пить и смотреть игру местной школьной волейбольной лиги на маленьком цветном экране телевизора за стойкой. Барная дверь у них за спиной открывается — еще не поздно вернуться. — Эй, пидоры! Брюс, а затем и Артур, оборачивается. Синие и красные отблески пляшут на лысой голове, гладких щеках и массивной цепи на бедре. Тяжелые черные берцы стоят в луже у двери. Это не ошибка — он смотрит прямо на них с Брюсом, его руки — в карманах. На груди, на черной куртке, блестит дешевый значок — белый круг с крестом на черном фоне. Артур, усмехнувшись, качает головой и затягивается. Совсем еще ребенок. — Хули вы молчите, когда с вами разговаривает человек? На пару секунд воцаряется звенящая тишина, а потом Артур, не выдержав, складывается пополам от хохота. Потому он не видит ни искаженного злобой мальчишеского лица, ни сверкнувшего в темноте короткоствольного револьвера — он лишь чувствует толчок, а затем его оглушает выстрел. Его спина врезается в шершавый мокрый асфальт, а ноги взлетают вверх. Брюс, схватившись за плечо, валится на землю рядом. Ярость и страх не дают Артуру дышать. Нет… Ярость и страх застилают кроваво-красной пеленой его глаза. Его руке хватает доли секунды, чтобы выхватить из внутреннего кармана револьвер — почти такой же, как у бритоголового пацана, — и выпустить в убегающего мальчишку один за другим все шесть патронов. Тот падает. — Да что же ты делаешь… Он склоняется над Брюсом, прикасаясь к темному влажному плечу. — Боже, Брюс… — Ладонь Артура ложится ему на лоб. — Твою мать, ты убил его, да?.. Артур, зачем?.. Глаза выдают Брюса — тот вот-вот потеряет сознание. Артур закрывает рот вымазанной в крови рукой, но это не останавливает смех, рвущийся наружу. Даже сейчас — вися на границе сознания с простреленным плечом и истекая кровью, Брюс спрашивает его о том подонке — как будто его жизнь вообще что-то значит. Вдали начинают завывать сирены скорой помощи. По щекам Артура катятся слезы, а он все смеется и смеется. *** Кажется, в палате остановилось время — и только неумолимо плывущий к потолку дым доказывает обратное. Артур сидит неподвижно и смотрит в одну точку. Правее от него тяжелым наркотическим сном спит после операции Брюс. С минуты на минуту, думает Артур, но он слишком устал, чтобы перетащить взгляд на дверь. Струя дыма из пепельницы обрывается. С минуты на минуту. Тусклая серебристая ручка двери скользит вниз, и в палату боком заходит Альфред. Едва заметив Артура, сидящего на стуле у кровати Брюса, он выхватывает из кобуры пистолет. Черное дуло глока смотрит Артуру куда-то в грудь. Тот лишь устало усмехается и нехотя сует в рот очередную сигарету. — Животное… — Альфред делает осторожный шаг по направлению к кровати. — Больное бездушное животное. — Не зря, все-таки, я Вас не придушил тогда, Альфред. — Затяжка выходит очень долгой и вдумчивой. — Я Вас ждал. Вы сможете позаботиться о Брюсе, пока он болен? Дуло пистолета обжигающе холодное, а голос дворецкого напряженный и хриплый: — Я всегда заботился о Брюсе. Он мне словно сын. — Дуло сильнее вжимается в его лоб. — И если для того, чтобы обезопасить его, мне нужно снести твою голову — я это сделаю. Жаль, что не додумался до этого тринадцать лет назад. Артур тихо смеется, рассматривая сигарету, зажатую в пальцах. — Хотите знать, откуда у меня эти шрамы, Альфред? — Дворецкий молчит. — Восемь лет назад, в ту ночь перед поджогом… — Артур смеется чуть громче. — Как сейчас помню — мы пьяны, и все еще голые… Дуло глока начинает мелко дрожать. — Закрой рот… — Он берет нож со стола, подносит его к моему лицу и спрашивает — почему же ты не улыбаешься, Артур? Он говорит мне — улыбнись пошире… Хохот Артура наполняет палату. Пепел разлетается во все стороны. — Замолчи! — Альфред?.. Давление пистолетом на череп резко уменьшается. Глаза дворецкого перескакивают с него на Брюса. — Мистер Уэйн, слава Богу… Брюс морщится. — Это что, пистолет? Альфред, убери его. Артур чувствует, что дворецкий колеблется. — Но мистер Уэйн… — Он не причинит вреда, Альфред. Окурок, встретившись с гладким стеклянным дном пепельницы, сминается. Артур встает. — Ладно, Брюс… — Он наклоняется и целует его в лоб. — Я загляну попозже, и мы с тобой продолжим наш тур по Штатам, что скажешь? Но тот лишь качает головой. Артур сглатывает. — Нет? Может тогда… — Нет, Артур. — Брюс прикрывает глаза и хрипло продолжает. — Нет. Меня там не будет. И, если ты действительно меня любишь, как ты мне говорил, ты сейчас уйдешь и не будешь искать меня. Артур чувствует, что его губы дрожат, но он изо всех оставшихся сил пытается растянуть их в улыбку. — Ты меня услышал? Он кивает — и слезы срываются с его щек на белое больничное одеяло. После чего молча сует в рот сигарету и выходит из палаты. *** Облако сигаретного дыма застилает ему глаза, но Артур не сказал бы, чтобы его это сильно беспокоило — он все равно никуда не смотрит. Он просто сидит на этой скамейке, и сигарета изредка возвращается к его губам. Он похож на оцепеневшее насекомое в коконе серого пальто. Его взгляд цепляется за детское лицо, и Артур запоздало осознает, что мальчик, должно быть, уже какое-то время стоит тут и наблюдает за ним. Он натягивает на себя улыбку, хоть и знает, что она выглядит паршиво. — Привет. — Артур вминает бычок в металлический подлокотник скамейки. Мальчик кивает и неуверенно спрашивает, показывая на свои щеки: — Что это, мистер? Артур смеется. Он протягивает руку и бросает окурок в урну. — Это подарок. На вид мальчику не больше семи лет. Он хмурится и оттопыривает нижнюю губу. — Подарок? — Ага. — Пальцы Артура цепляются за кончик фильтра и вытягивают из пачки очередную сигарету. — Чтобы я… чтобы я всегда улыбался. Брюс мне его подарил. Мальчик подходит ближе. — А кто такой Брюс? Артур тихо смеется. Коротко чиркнув колесиком, он прикуривает и со звоном захлопывает крышку зажигалки. — Человек, которого я люблю и возьму в мужья в один прекрасный день. Разум ребенка, еще не засоренный «устоями» общества — воистину удивительная и прекрасная вещь, потому что мальчик спрашивает: — А где он сейчас? Здесь, в Готэме? Артур приподнимает брови и делает затяжку. — Да… — Почему же Вы не с ним? Артур открывает рот, но не знает, что сказать. Почему же он не с ним? — Я не знаю. — Наконец выдавливает он из себя. — Потому, что я дурак. — Вы любите его? — Да. — Сильно? — Да! — Так почему Вы не с ним? — Я не знаю! — Артур не замечает, как его голос срывается на крик. Мальчик, подпрыгнув от неожиданности, и, словно маленькое торнадо, мгновенно уносится прочь. За ним следом оседает на землю облако листьев. Артур выкидывает во влажную листву сигарету и, согнувшись, закрывает лицо руками. Почему же он не с ним? Его ладони скользят по мокрым от слез скулам и застревают в волосах. Он знает, почему. *** Ложка врезается блестящим краем в мягкую овсянку, но, зачерпнув ее, почти сразу выливает кашу обратно в тарелку. — Мистер Уэйн, Вам нужно поесть. Плечо, кажется, медленно и мучительно убивает его — ноющая постоянная боль не дает Брюсу жить уже вторую неделю. Но он принял ее. Он устал протестовать. — Знаешь, Альфред… — Он осторожно опускает ложку на край тарелки. — Когда я учился в Токио, у меня был приятель. Не японец, он был из Бурятии, если не ошибаюсь, но у него была азиатская внешность. — Брюс поправляет одеяло на коленях и, оперевшись на здоровую руку, садится ровнее. — Местные принимали его за японца. Ты знаешь, Альфред, кого там называют «белыми обезьянами»? — Увидев возмущённо вздернувшуюся щеточку усов дворецкого, Брюс тихо смеется. — Не в лицо, разумеется. Но к… чужакам, к людям, вроде нас с тобой, там будут относиться с пренебрежением. Или как к неразумным детям. Даже якудза не трогают белых. — Это возмутительно, мистер Уэйн. — Альфред, поняв, что Брюс не станет есть, склоняется и берет в руки поднос вместе с постельным столиком. Брюс устало усмехается. — Разве мы чем-то лучше? — Он ловит на себе взгляд дворецкого и качает головой. — Мы судим людей по их итальянским туфлям и костюмам. По бумажкам из Кэмбриджа. Мы думаем, если человек образован, прилично одет и из состоятельной семьи, то он — хороший человек. — Смех отдается болью в плече. — А между тем, мы с отцом все это время были мерзавцами в костюмах… — Прекратите так говорить, мистер Уэйн! Альфред ставит поднос на стол. — И ты, Альфред… ты готов был убить человека, защитившего меня и привезшего меня в госпиталь. — Он чудовище! Он больное животное! Брюс смеется чуть громче и прикрывает глаза. Как же он устал… — Нет, Альфред. Он такой же человек, как мы с тобой. Он любит и ненавидит, испытывает страх… — Вздохнув, Брюс разлепляет веки и смотрит в окно. — Я не знаю, когда я встану на ноги, но я хочу, чтобы ты… изменил мой гардероб к тому моменту. Альфред, явно переборов себя, кивает: — Как Вам угодно. Что именно мне изменить? Пальцы Артура без особой элегантности ходят по ладам гитары. Брюс улыбается. Солнце пробивается сквозь тюлевые занавески на окне очередного мотеля. Голос Артура выше голоса Кэша, но не менее приятный. — …I wear the black for the poor and the beaten down Livin' in the hopeless, hungry side of town, I wear it for the prisoner who has long paid for his crime, But is there because he's a victim of the times… — Смени всю мою верхнюю одежду на черную. Замешательство на лице Альфреда выдает ход его мыслей — а не сошел ли мистер Уэйн, ненароком, с ума, пока болтался по стране с Артуром? Брюс, смеясь, вновь закрывает глаза. — …But just so we're reminded of the ones who are held back, Up front there ought 'a be A Man In Black. Человек в черном. Когда он поднимается по трапу к бизнес джету, и солнечные лучи выбеливают его плечи и взлетающие вверх колени до серого цвета, он все еще бежит, на сей раз — в Китай, а оттуда — в Тибет. Но Брюс чувствует, что скоро — уже совсем скоро — его побег наконец завершится. Он наконец на верном пути, и он найдет то, что так долго искал. Он наконец вернется домой.