DNA

В лабиринте судьбы слишком                                                 много ловушек.   Заколдованных глаз и                                    изломанных  жизнью.     Омежка сидел на полу и, глотая собственные слёзы, смотрел в одну точку. Пока его везли в неизвестном направлении, он услышал взрыв,  потом вдруг почувствовал слишком сильную боль в пальце, такую, будто его медленно режут, а потом он потерял сознание. И сейчас находясь в неизвестном ему доме, в неизвестной комнате, Чимин сжавшись в комочек сидит и плачет. Он боится, что сейчас кто-нибудь зайдет и начнет над ним издивается или насиловать, он боится, что сейчас может зайти кто-либо и увести его на пытку. Он боится, боится уже собственного голоса. — Чимин~и, ты уже пришел в себя? — в комнату зашёл тот самый альфа, о которого омега стукнулся на стоянке аэропорта. Испуганный мальчишка отполз к углу комнаты и обнял себя за коленки. — Боишься? Ну что ты, я ведь не страшный и совсем не кусаюсь. Разве что чуть-чуть, но это только если не будешь слушаться меня. — Ч… Что вам от меня… надо? — Чиминов голос был ужасно тихий и дрожал, мальчик слишком сильно боялся, что ему могут что-то сделают. — Мне? Ой, боюсь ты ещё мал, чтобы знать, что я от тебя хочу — после этих слов омега выпучил испуганные глазки и сжал кулачки. — Шучу, шучу. Я просто хочу отомстить Чонгуку, прошло уже довольно много лет, но я не забыл. Но пока что ты не должен знать, сейчас для тебя есть несколько правил, которых ты должен придерживаться, а иначе… Чимину под нос ткнули фотографию, где Чонгук лежит на земле весь в ожогах, его рука изодрана, а ноги в крови. Омежка закрыв глаза из которых хлынули очень горячие слёзы. Его альфа умерает, пока он тут сидит и не может ничего сделать. — Вижу, ты понял. Значит так, первое: ты во всем слушаешься меня, второе: тебе запрещено ходить куда-либо за пределы этой комнаты, и третье: не дай бог я услышу что-то про Чонгука, он будет умирать долгой и мучительной смертью. Понятно, малыш? — Чимин испугано посмотрел на телефон мужчины, а потом вдруг резко закивал, да так что голова начала болеть. Альфа только усмехнулся, делая шаг на встречу испуганому омеге. — Надеюсь, мы найдем общий язык. Мужчина ушел, и закрыл за собой дверь на ключ. Сначала Чимин смотрел на дверь, а потом расплакался. Не из-за страха, а из-за собственной слабости. Он никогда не был сильным, никогда не мог ответить или защитить себя. А теперь это сыграло с ним слишком злую шутку. Мальчишка переборов собственные слёзы, поднялся с пола и огляделся вокруг. Это явно была комната небольших размеров. По левую руку омеги стояла кровать, а по правую небольшой шкаф, а возле шкафа малюсенький столик. Глаза Чимина уже привыкли к темноте и он понял что света в этой комнате, если её можно так назвать, нет. Тогда омега сел обратно на пол и обнял свои коленки, положив на них голову. Ему холодно, он хочет есть, но не пойдет на кровать и не попросит еды. В нем есть гордость, она осталась. Чонгук убил жажду к жизни, убил самолюбие, сломал его волю по частицам, вообще сломал жизнь, но не убил в омеге гордость. Она появлялась редко, но метко и сейчас она решила вылезти наружу. Чимин очень хотел взобраться на кровать, обнять себя и забыться, сделать так, чтобы его забыли, но это нереально, все его попытки напрочь были отвергнуты богом. А ведь Чимин просто хочет спокойствия. Пока мальчик думал к нему зашло двое здоровенных громил, конечно не таких как он видел у ЧонГука, мельче, но по сравнению с маленьким Чимином они были огромными. Подхватив испуганого омегу под руки, они в буквальном смысле поволокли его куда-то. Чимин не разбирал дороги, он просто видел мелькающие двери, расходящихся в сторону прислуг и иногда большие окна. Но посмотреть, что за ними омега просто физически не мог. В итоге его «приволокли» в большой кабинет в светлых тонах, он не был темный и мрачный как у Чонгука, наоборот, светлый и огромный. Чимину из-за резкой смены освещения защимило в глазах и он их закрыл, дабы не ранить зрение. Омега спиной чувствовал, что те беты не ушли, а только стояли позади, ожидая указаний босса. Последний кстати восседал в кресле и открыто улыбался или даже насмехался над Чимином. — Что же ты, удостойся хотя бы в гостях глаза открыть. Обещаю, ничего лишнего ты не увидишь — этот голос был ужасно дружелюбный и милый, и он, намного больше пугал холодного тона Чонгука. — Ну же, милашка, не зли меня, не люблю когда кто-то не подчиняется. Не уж-то Чонгук так и не выдрессировал? Было и страшно, и смешно это слышать. Видимо, эти двое что-то не поделили и теперь между Чонгуком, и этим мужчиной идёт борьба, Чимин это понимал. А ещё он понимал что Чонгук намного сильнее этого мужчины, но сейчас без него, Чимина, Чонгук слабее букашки. — К. как в.ва.вас зовут? — голос дрожал от страха, от холода, от пролитых слез. — Я не представился? Прости, меня зовут Джексон Ван. Я — главный враг Чонгука — будто смакуя каждое слово говорил альфа. — Для чего я вам? — Чимин немного остыл, его голос уже не дрожал и глаза он открыл, но все так же было страшно. — Ты такой любопытный — засмеялся Джексон. — Мне нравится, но хорошо, я утолю твой интерес. К Чимину подошёл очередной бета и поднес к лицу планшет, а там видео. Его Чонгук лежит на больничной койке, без сознания, с капельницей и зашитой рукой, он изуродован и еле дишит. Чимин видит как слабо вздымается его грудь. Хочет закричать. Он дурак, не послушал Чонгука, который теперь же за глупые поступки омеги и платится. Потом на видео появляется рука с ножом и видео остановливается. Ровно как сердце и время для Чимина. Он — тупой, бездушный, противный скот, который тупо из-за своих каких-то проблем положил где-то глубоко в подсознании любимого человека на лопатки в больнице. Чимин через боль поднимает свой убитый взгляд на Вана, а тот улыбается так, будто сегодня его день рождения. — Не трогай Чонгука! Меня, но не его! — в полголоса говорит омега, не в силах на большее. Джексон заливисто смеётся и, вставая с кресла, вальяжно идёт к сидевшему на полу Чимину. — Знаешь, он слишком много сделал плохого мне. Даже после смерти будет платить за все! Но ты можешь облегчить его кару. Я бы даже сказал, снять с концами — альфа подходит все ближе, а Чимин ползет назад, ему страшно, он хочет плакать, но держится пока не сталкивается с ногами бет. — Я дам ему жить, только при одном условии. — Я на все согласен, только оставь Гуки — позволяет себе Чимин немного больше обычного, а Джексон от столь ласковой формы имени противника прямо морщится. — Ты должен стать мне мужем и родить ребенка — выдает альфа смотря сверху в низ. Сначала Чимин молчит, а потом вдруг осознает все сказанное и вскрикивает. Его палец обжигает невыносимой болью, он ещё такого не чуствовал. Не передать словами насколько больно, насколько противно. Чимин начинает кричать, а потом теряет сознание. Но буквально на мгновенье, потому что потом не чуствует пальца от слова совсем. — Ну-ну, малыш, ты чего тут кипишь устроил? Наверное всех слуг напугал. — Я. я никогда не выйду за тебя замуж, а уж тем более не рожу ребенка! — шипит Чимин держа левую руку. — Тогда Чонгук умрет — стальным голосом говорит альфа, загоняя Чимина в угол. — У тебя есть ровно минута на «подумать» Чимин не думает, он знает что будет делать. Хоть и самому противно становится. Он поднимает взгляд на альфу и видит там насмешку, унижение, радость. — Хорошо, я согласен. Не трогай Чонгука! — Прелестно! — расплывается в улыбке Джексон. — Умница. Я как и обещал, Чонгука не трону, а ты взамен будешь слушаться меня безприкословно. Иначе твоему Чонгуку, не жить. Отведите его обратно. Чимина вновь поволокли по полу как тряпку, но было все ровно. Наверное, ту боль, которую он ощутил на пальце, была последней болью, что чувствовал омега. Его сломали, убили, покалечили, помяли, сделали все, что можно сделать с игрушкой, видимо которой Чимин и станет с сегодняшнего дня.

***

Юнги остался сам, с Хосоком, Джином и Тэхеном. Первый был наверное самый спокойный из всех, даже, наверное, спокойное Юнги. Альфа был в бешенстве, он готов был разнести всю больницу, весь Сеул, всю Корею, весь мир, но найти того ублюдка и переломать ему все конечности, все возможные кости в его теле, а потом медленно, чтобы насладится его криками, и разрезать кожу и доставить раздробленные кости. Это отродье посмело положить руку на его близких, оно посмело перейти дорогу великой троице, когда даже кошки, такие самостоятельные и высокомерные звери обходили их стороной, он посмел.  И Юнги это так не оставит, он голыми руками вырвет ему пальцы, потом отдельно переломает каждый и заставит съесть. Потому что позариться хотя бы на одного из них — смертный приговор, это подпись под документом о смерти, это проклятое дело. И Юнги обязательно поставит подпись над смертным приговором Джексона Вана, точнее, уже поставил. — Хосок, выглядишь слишком спокойным как для человека, у которого брат лежит в коме и не факт, что очнётся — цедит Юнги, понимая, что если, не дай бог, Чонгук не очнётся, он осуществит все задуманное над Джексоном в тот же день. Похер где он будет, хоть по среди Сеула. — Я выгляжу спокойным, но я волнуюсь. Правда не так как вы. Чонгука я знаю всю его гребаную жизнь, все двадцать два гребаных года. Я знаю его как собственное отражение, знаю как собственные мысли. И точно знаю, что даже будучи на волоске от смерти Чон Чонгук не сдастся, потому что ему есть зачем жить, потому что он из семьи Чон, потому что он Чонгук. Потому что у него есть он, а он –смысл его жизни — Хосок говорит с горечью, с чувствами, но в его глазах. в его глазах буквально ничего. — Я покончю с ним раз и навсегда, убью за все, что он тогда мне сказал и за то, что сделал сейчас. Он будет молить о пощаде, которой не будет. Будет мечтать о смерти, которую я ему буду давать медленно, мучительно и долго. — говорит Хосок больше себе чем присутствующим. — Юнги, мы прикончим сначала всех кто с ним близок, а потом прихлопнем его самого, но сначала он будет жалеть что вообще родился на свет. Джексон Ван сам подставил свою жизнь под нож.