***
Они покупают попкорн, занимают места где-то в середине и идут на первый попавшийся фильм. Чонгуку интересно, он часто наклоняется к уху старшего и забавно комментирует происходящее, смеясь и поедая сладкий попкорн. Пак снова — кивает. После просмотра, как оказалось, очень даже интересного фильма, они решают прогуляться по ночному городу идут и каждый из них у себя в мыслях, в своем мирке. Чон смотрит на легко одетого Чимина и, требуя не возражать, отдает ему свою куртку. Паку ничего не остается, кроме как согласиться и идти в тепле, бросая взгляды на младшего. Чонгук провожает его до дома, они долго стоят и умудряются обсудить погоду, следующую встречу, Гук даже порывисто обнимает старшего за узкие плечи, стараясь передать «что бы там за хуйня не была, я рядом, чувствуешь?»***
Чимин бежит по коридору и нагоняя Лин, хватает ее за локоть. — Что-то хотел? — поворачивается девушка и приветливо улыбается, являя миру чудесные ямочки на щеках. Пака будто скручивает, связывает прочными веревками, сдавливая кожу, внутренности, разрезая на кусочки, оставляя ошметки. — Как у тебя дела? Не хочешь сходить куда-нибудь? — Все хорошо, спасибо, конечно, за твою заботу, но у меня есть парень теперь. Внимания мне хватает, поэтому отвянь, — она морщится, смотря на Пака, словно на мусор и пытается скинуть руку, но парень лишь сдавливает сильнее, злится. — Ты что?! Синяк же останется! Мой мальчик будет меня ревновать! Отпусти сейчас же или я расскажу ему все! — Чимин не отпускает, хватает за вторую руку и вцепляется в тонкую фарфоровую кожу, грозясь разорвать ее в клочья, отстраненным взглядом смотря куда-то сквозь девушку. Словно через толщу воды доносится крик и парень, вздрагивает, убирая руки, он обеспокоенно смотрит на Лин, убегающую вглубь коридора. Чимин ведь всего лишь хотел одно свидание с ней, он и не просил бы большего. Хотя понимал, любовь наркотик — захочется еще и настанет момент, когда придется расстаться, ему будет сложнее, он уже не сможет бросить. Ее уже отобрали. Он давно не может завязать. Эта любовь — яд. Его возлюбленная — яд, отравляющий весь организм, добираясь до сердца и убивая все, что там хранилось, так бережно. Убивает его нервы, разворачивает грудину, вырывает голыми руками душу и топчет, усмехаясь, грязными ботинками, а Паку потом стараться отмыть ее, собрать, слепить хоть как-то, пусть криво и косо, но слепить. Он идет все по этому же тротуару домой, разглядывая пейзаж осени и привычно ожидая приятного голоса позади и теплой ладони на плече. Но чувствует лишь как тяжелая рука, холодная с силой сжимает предплечье. Чимин вздрагивает и резко оборачивается, не привыкший к тому, что в его мир вторгается кто-то, кроме Чонгука. Он видит перед собой парня, где-то на голову выше него самого, с широкими плечами и крепким телосложением и не может понять чего же от него хотят. Только Пак желает спросить, как челюсть пронзает болью, инстинктивно закрывает лицо руками и закусывает губу. Дальше его сгибает пополам от пинка в живот, он опускается на колени и его хватают за волосы, оттягивая голову за волосы назад, всей пустынной улице был слышен хруст позвонков. Чимин так четко и ясно слышит смех Лин, понимая все. Этот звук въедается в черепную коробку и ставится на повтор. — Еще раз, — говорит парень, шипящий от гнева, как змея. Хватает огромной рукой за шею, с усилием сжимает, — тронешь мою телку, я насажу твою аппетитную задницу на прут школьного забора и заставлю твоего дружка на это смотреть и не только его, но и всю школу, шлюха, — Чимин задыхается, хрипит и вспоминает о Чонгуке, думает о том, что лишь бы он сейчас не пришёл, иначе достанется и ему, а старший этого себе не простит, не хочет, чтобы его обидели, ему всего шестнадцать, а этому лет двадцать, не меньше. Силы не равны, а зная Гука, он полезет драться. Он всегда жертвует собой, ради других. Друзья ведь так поступают. Чимина толкают грязным ботинком в грудь и он падает на спину, соприкасается головой с мокрым, грязным асфальтированным тротуаром и думает о том, что любимый шарф, который согревает душу, в грязи, не отмыть… Это подарок Чонгука и Паку он очень нравился. Парень сворачивается калачиком и сжимает в еле шевелящейся ладони краешек клетчатой ткани. «Не надо, Чонгук, не приходи».Чимин — сгусток боли, он ждет, когда этому громиле надоест это все. Почему он не устает пинать? Может ему уже кажется, его давно оставили, он лежит, брошенный с засунутыми в глотку чувствами, на дороге к дому, совсем один. Ему не поможет никто, не заметят, он совсем крошечный для этого мира. Крик застревает где-то в горле. Не плачет, не может. Значит, такие ей нравятся? Да, конечно, Пак Чимин далеко не такой. Такие, как он, никому не нравятся. Слабые.***
Чимин просыпается от того, что невыносимо хочется пить, но как только открывает глаза чувствует, как в каждой части тела отдает острой болью. Он осознает, что не у себя дома и хрипит, пытаясь спросить «где я». Сразу же после этого он видит мутный образ Чонгука, сидящего на кровати рядом, который моментально поднимается, берет с тумбочки таблетку и воду, и аккуратно, придерживая затылок старшего дает ему попить и принять обезболивающее. Первое, что замечает старший, когда взгляд проясняется — у Гука разбита губа, костяшки в кровь и все лицо в ссадинах. — Господи, не говори мне, что ты полез в драку, — умоляет, тяжело вздыхая. — Он конченный придурок, заслужил. Посмел тронуть тебя, зная, что ты слаб и не сможешь ответить ему, пускай будет в курсе, что тебя есть кому защитить, — он говорит это сквозь зубы, видимо, злится до сих пор. Чимин протягивает руку и аккуратно обхватывает теплые длинные, пальцы младшего. Чонгук смотрит удивленно на то, как его хен поднимает уголки губ в подобии улыбки и удивляется еще больше, когда слышит смущенное «спасибо, Гук».