Запретная связь

Комендантский час наступил несколько минут назад и все учащиеся Хогвартса, за исключением старост, должны были находиться в гостиных своих факультетов. Те нарушители, что попадались старостам или профессорам на глаза, лишались баллов, а порой получали в наказание отработку. За исключением одного лохматого Гриффиндорца, любящего искать приключения на свой прекрасный зад. Если его ловил староста Слизерина, наказание принимало совсем неожиданный оборот. Ловко как кот, Гарри пробирался по коридорам школы с целью незаметно попасть в ванную старост. Случайно подслушав их новый пароль, он загорелся желанием искупаться. Плевать, что поздний час, и что в случае поимки его ждет снятие очков, а то и вовсе отработка, если это будет, допустим, «Снейп — ужас подземелий». Шанс избежать неприятности равен половине. А вот если бы с собой была мантия-невидимка — свелся бы к нулю! Но не судьба. Любимый старший братец конфисковал бесценную вещь, что отец отдал именно ему, Гарри, видя в нем продолжение себя. В тот вечер Гарри замешкался и ничего не смог сделать. А нужно было послать брата к пикси в задницу. Это ЕГО мантия. Увидав прямо по курсу знакомую тёмную фигуру профессора Снейпа, мантия которого страшно развевалась, будто на ветру (устрашающий эффект действовал даже на старшекурсников), Гарри быстро свернул и спрятался за гобеленом. Он не терял бдительность, прислушиваясь к малейшему постороннему звуку. И когда шаги профессора Снейпа стали раздаваться все тише, Гриффиндорец продолжил красться вдоль стены, стараясь издавать шум по-минимуму. До ванной Старост оставалось всего-ничего. Он смог преодолеть несколько этажей, был так близок к своей цели, и уже представлял, как будет плескаться, словно в теплой пенной реке… — Гарри? — как услышал до боли знакомый, и пугающий до мурашек, голос. — Ты вновь решил со мной поиграть? Староста Слизерина таращился на него с хищной улыбкой. И эта манера подходить со спины просто вымораживала! — Том, я тебя оглушу когда-нибудь! Честное слово! — возмущенно зашипел Гриффиндорец, и уже спокойнее договорил: — Я хотел пойти помыться. — Неужели? — с сарказмом протянул старшекурсник, сделав шаг вперед, от чего его маленький львёнок на инстинктивном уровне сделал шаг назад. — Ты явно курсом ошибся, Гарри. Душевая Гриффиндора находится в другом направлении. Возразить было нечего. О том, что он любил пробираться в ванную Старост, Гарри умалчивал. Его маленькое хобби оставалось для всех секретом. Даже для брата. — Спасибо, что подсказал. Я же тупенький, сам бы не догадался, — саркастично буркнул парень и пошагал в другую сторону. Хитроумная тактика: «Дай понять брату, что уходишь к себе, затем дождись момента и вернись обратно», потерпела неудачу. Гарри наивно надеялся обхитрить Слизеринца. Человека, что знает его, как свои пять пальцев. Он уже дошел до входа в ванную Старост, как вдруг Том напугал второй раз, неожиданно обняв сзади. — Попался, — самодовольно проговорил тот в самое ухо и тут же его прикусил. Внутри Гарри, от действий старшего брата, сладко потянуло. Легкие укусы всегда заводили. Вырвавшийся вскрик: «да чтоб тебя!» получился не таким гневным, как планировалось, не говоря уж о просьбе отпустить — она оказалась пропитана жалостью. Слабость, смущение, робость — все это являлось спутниками Гарри, когда Том ловил его в свои сети, словно паук. Его опьяняло чувство власти над Гарри. А тот, к своему стыду, совсем не мог сопротивляться. Том знал все его слабые места и умело пользовался ими. — Ни за что, — понизил голос, целуя в скулу, а руки уверенно легли на живот и паховую область. Том чувствовал постепенно нарастающий жар. — Ты хотел искупаться — мы это устроим. С небольшим бонусом. — Утопить меня вздумал, питонище? — проскулил Гарри, безошибочно зная одно — фантазия старшего брата, в плане сексуальных утех, безгранична. Особенно страсть сжимать в сильных объятиях, словно змея, часто причиняя боль и лишая возможности нормально дышать. — Все может быть, — не отрицая, что их игрища слегка пропитаны безумием, Слизеринец сделал небольшой шаг вперед, заставляя тем самым и Гриффиндорца идти. — Ты нарушаешь комендантский час, за что получишь соответствующее наказание. Твоя задница так и напрашивается на порку. — Помешан на контроле, братец? — с ехидством спросил Гарри, при этом не в силах сдержать возбуждение. Его кожа словно полыхала от прикосновений и дыхания Слизеринца, а предательская дрожь не хотела отпускать. Взяв брата за руку, Гарри положил ее на свой рот, заглушая громкое дыхание с тихим поскуливанием, сдержать которое становилось крайне сложно. Том бесцеремонно прижал его к прохладной стене ванной комнаты, как только они зашли внутрь. — Я всегда все контролирую. Тебе остается только одно — не сопротивляться, — установил истину Том, прижимаясь к спине младшего как можно теснее, и довольно грубо оттянул ворот рубашки, впиваясь в шею, словно вампир. Реакция пошла незамедлительно — Гарри тихо вскрикнул от неожиданной боли. И если бы ладонь не зажимала рот, его голос, пропитанный болью и похотью, разлетелся бы по всему помещению, смущая призраков в округе. Ласки Тома являлись ласками только по названию. По правде, они должны называться грубостями. Гарри ощущал себя больным на всю голову психом, испытывая вместе с неприятными ощущениями яркое удовольствие. — Какой плохой мальчик, — оскалился Том, одной рукой успев забраться под обычные домашние штаны и белье, обхватив давно возбужденный член, с кончика которого стекала смазка. — Тебе это нравится? Гарри не произносил ничего в ответ, его хватало на тихие мычания-скуления от новых ярких вспышек удовольствия на грани боли. Покорно откидывая голову назад, он позволял брату делать с собой всё, что тому хотелось. Не безволие, а подчинение и податливость. А если бы мог, Гарри спросил бы, много ли девушек проявляли такую покорность? И были ли они вообще? Обаятельный, умный и красивый Том не мог оставаться без внимания прекрасного женского пола… Мысли явно ушли не в то направление, а вместе с тем вспыхнуло отвратительное чувство — ревность. — О чем ты думаешь? — уловил изменения Том и резко развернул младшего лицом к себе. С виду он казался совершенно спокойным, без ярких признаков возбуждения, и лишь шальной блеск в глазах с учащенным сердцебиением выдавали. — Это неважно, — хрипло и сдавленно ответил Гарри. Том мог улавливать эмоции по взгляду, но Гарри никогда не признавался в том, что чувствует, предпочитая оставлять личное при себе. Привычка эта выработалась с детства. Том всегда смеялся над его страхами, даже самыми большими, и пусть вслух никогда не признавал, но Гарри по глазам видел — тот считал его слабаком. Своими руками братец уничтожил то хрупкое доверие, что теплилось в душе Гарри. С тех пор он и перестал делиться с ним своими переживаниями. Единственная искренность, что осталась между ними — это секс, когда Гарри не мог оставаться закрытым и все чувства всплывали на поверхность. — Что ж, хорошо, — подозрительно легко отступил Том, не попытавшись надавить словесно или использовать Легилименс. Он просто оторвал младшенького от стены и без лишних объяснений начал избавлять того от одежды. — Ты все еще хочешь искупаться, львёночек? Мы это устроим. И вспомним каково это, заниматься сексом в воде. — Хорошо. Только я сверху. Они оба знали, что Гарри мог оказаться сверху лишь в одном смысле. Том никогда не позволил бы ему взять над собой контроль. А самое забавное то, что Гриффиндорец этого не желал. Не с братом так точно. Возможно когда-нибудь, в будущем, у него будет нормальная жизнь, с девушкой, и он сможет почувствовать себя настоящим мужчиной… — Ты слишком много отвлекаешься, — прервал его недовольный голос Тома, после которого последовал смачный удар по ягодице. — Иди включи краны. — Да ну тебя к чёрту! — не выдержал Гарри, грубо отталкивая от себя брата и начиная собирать одежду, что с него стянули. Том довел его почти до слёз со своим раздутым самомнением. — С меня хватит. Двери, что были слегка приоткрыты все это время, захлопнулись прямо перед носом Гарри, когда тот оделся. Том же наоборот, начал неспешно раздеваться. Если бы Гриффиндорец имел при себе палочку, так нет же, оставил ее на тумбочке у своей кровати. В этом еще одно яркое их отличие. Том никогда не позволял себе расставаться с палочкой, всегда держал ее под рукой. Впрочем, даже если бы Гарри взял её с собой — его контрзаклятие не смогло бы снять заклинание Тома. Их магическая сила неравна. — Ты хотел принять ванну, — сама невинность осторожно складывал одежду. — Я не против к тебе присоединиться, но ненадолго, у меня ещё обход. Так что шевелись, Гарри. Не заставляй меня применять силу. — Обойдусь, — процедил Гриффиндорец, в голосе которого зашкаливало количество обиды и горечи. — Знаешь, Том, я могу стерпеть, что ты груб со мной, особенно в постели. И я настолько больной, что мне это нравится. Но твоё потребительское отношение ко мне я терпеть не собираюсь. Ты всегда относился ко мне, как к игрушке, которую можно мять, выкручивать, издеваться. Мне надоело. Так что выпусти меня отсюда и можешь проваливать на свой обход. Или сразу к чёрту. Слова, полные злости, несправедливости и застаревшей боли, которую парень давно в себе держал, остались без ответа. Том услышал его, но никак не отреагировал. По крайней мере внешне. Он молча откупорил краны, тем самым подняв сильный шум, и направился к бассейну. — Ну да. Тебе же всё равно… как обычно, — тихо прошептал Гарри и сел на пол, в ожидании, когда старший брат закончит с проклятыми водными процедурами и выпустит его наконец. Ничего другого ему не оставалось. Разве что глазеть на красивое тело, которое он всегда ласкал губами с большим удовольствием. «Почему красива лишь оболочка? Почему душа так уродлива? Почему Том так относится ко мне? Из-за чего стал таким жестоким?..» Окунувшись в горячую воду, в которую уже была добавлена ароматная пена, Том глубоко задумался. Пусть и поздновато, но на слова младшего брата пошла реакция. Он начал их обдумывать и приходить к раздражающему для себя выводу — Гарри прав. Со стороны все выглядело именно так — словно он играется. Словно младший брат не более, чем игрушка в его руках. И только он, Том, решает, когда уделить ей внимание, а когда оставить в покое. Но это не так. Том любил держать все и всех под контролем, ему нравилось чувство власти, но своего брата, в отличие от всех остальных людей, он любил. Своей жестокой, извращённой любовью, на грани помешательства. Его чувства рядом с Гарри выходили из-под контроля, обретая тёмные оттенки. Как показывала уйма чужих примеров — непонимание и обиды возникали на фундаменте недосказанности. Гарри следовало раньше предъявить свои претензии, чтобы они могли с этим разобраться. Тому же следовало рассказать о своих чувствах и желаниях, а не просто брать и воплощать желаемое. Их претензии друг к другу закономерны. Следовало немедля всё исправить, пока их отношения совсем не испортились. — Мне не все равно, — первый начал говорить Том и его голос эхом разлился по помещению. Вода перестала набираться. — Все что касается тебя — касается и меня. Я всегда нес за тебя ответственность, пусть у нас и не слишком большая разница в возрасте. А вскоре моя привязанность к тебе развратилась. Я не перестану контролировать тебя, не перестану доминировать, но ты должен знать — это все не игра. Я люблю тебя. Так сильно, что готов убить того, кто посмеет тебя отнять у меня. Гарри молчал, но не игнорировал. Он уловил всё, до последнего слова, и никогда не имел привычки пропускать важное мимо ушей. Может, он не всегда подчинялся сказанному братом, но не обделял вниманием. Порой и вовсе пропускал через сердце. Вскоре Том услышал шорох одежды, а за ним плеск воды. Гарри сел сначала рядом, а после забрался к нему на колени, оставляя на губах короткий, полный нежности, поцелуй. — Я не против подчиняться тебе. Только говори почаще, что любишь меня, ладно? Тогда я, если и буду чувствовать себя игрушкой в твоих руках, то хотя бы любимой. — Я никогда не считал тебя игрушкой, — хмуро добавил Том. И все же, настроение его начало улучшаться, видя покорность львёнка и стремление к прикосновениям с поцелуями. — Питон ты мой, — ласково улыбнулся Гарри, отпуская конфликт вон из своего сердца и освобождаясь от его тисков. Давно разрушенное доверие к Тому начало медленно собираться воедино. Он наклонился ближе к брату. — Давай. Ты знаешь, что делать. Соблазнительно маячившее прямо перед глазами ухо так и просилось быть укушенным. И когда Гарри дал разрешение, которое, впрочем, не требовалось, Том принялся за ласку и отпустил ладони на бедра младшего брата. А в ответ ощутил, как Гарри дёрнулся в его руках, пронзаемый сладкой судорогой. Стон на грани поскуливания — самый верный признак удовольствия. Пальцы Гарри шаловливо прокатились по шее, плечам и груди Тома, понемногу разжигая в нём огонь, от которого будет совсем скоро гореть сам. Вода не успела остыть, благодаря чему они вскоре начали потеть. В момент поцелуев, что Том прокладывал на чуть загорелой коже львёнка, он ощутил солоноватость, а затем, отстранившись, проследил за каплей, стекавшей по виску Гарри, и поймал ее языком. В его руках младшенький всегда становился одним обнажённым чувствительным нервом. — Том, пальцы… введи, — сбивчивым шёпотом просил Гарри, довольно быстро распалившись. Теперь, когда они впервые раскрылись друг другу, особенно Том — открыл свою душу, что всегда держал закрытой, и вслух признался в своей любви, в своей одержимости им — Гарри чувствовал каждое его прикосновение острее прежнего. — Я введу и внутри тебя окажется пенная вода, — замурчал прямо в истерзанное ушко, — если хочешь скорее почувствовать в себе мои пальцы — приподнимись на коленях. Покорный львёнок сделал так, как просили. И даже больше — выпятил аппетитную задницу. Ему нравилось ощущать горячие ладони на ней, и у самого колечка. Теперь он точно знал, что податливость не просто качество, которое от него ожидают, как должное, а самая чувствительная, эрогенная зона Тома. При таком раскладе, подчиняться и ощущать жадные ласки, на грани грубости, становилось ещё приятнее и эротичнее. Длинные, тонкие пальцы любовно погладили по чувствительному колечку, прежде чем начать разрабатывать. Без грубостей, обходясь бережно и, с поистине дьявольским удовольствием, оттягивая момент, когда хотелось прибавить темп. Вместе со стимуляцией простаты, Том начал покрывать его грудь кусачими поцелуями, нарочно мыча, словно пробовал самый лучший деликатес. Младшему братишке нравилось слышать его голос, особенно в интимные моменты. Это не только заводило, но и давало Гарри понять, что он желанный. Тот раскрывался, как цветок под воздействием тепла и света. Красивый, хрупкий и порочный цветок, источающий опьяняющий нектар, который Тому поскорее хотелось испить. И все равно сдерживал себя, оттягивал момент. Тогда как Гарри сдерживаться отказывался. Он стал медленно насаживаться на пальцы. Подготовка не причиняла боли, как оно часто бывало, а наоборот возбуждала сильнее. От своей скромности он отрёкся давно. Прекращение стимулирования вызвало сильную, возмущенную реакцию. Гарри издал протестующий стон, со злостью взглянув на брата. — Все будет, — пообещал тот с хищным оскалом, — дай мне сесть на бортик бассейна. Ничего другого не оставалось, кроме как сделать требуемое, пусть и пришлось для этого слезть с удобных колен Тома и подождать его указаний. Они пробовали многое, но старший всё ещё мог удивить чем-то новым. Улыбка не покидала губ Слизеринца. Он следил за реакцией львёнка, что оказался полностью под его контролем. Несамостоятельный, не знающий, что делать. Притянув его к себе за предплечья, Том указал взглядом на свой член. — Вперёд, Гарри. Накажи себя сам. Ощутить в себе плоть брата - не наказание. Наказал бы себя Гарри, отказавшись от секса. А ему хотелось получить извращённое удовольствие. И попутно немного подразнить старшего. Повернувшись к Тому спиной, он, наконец, принялся за дело. Принимать его оказалось несложно - внутри все было влажно и готово, пульсируя в ожидании. Полное единение принесло экстаз обоим, через призму лёгкой боли. Их магия заиграла на кончиках пальцев, требуя выхода в момент сильного напряжения. Том обжег Гарри своими прикосновениями, и прижал спиной к своей груди, тут же куснув за основание плеча. Младший всегда отдавался полностью в минуты близости. Теперь же, когда недомолвок не осталось, близость стала ещё более искренней и чувственной. Гарри сбивчиво шептал имя брата, когда его плоть особенно глубоко проникала внутрь. Тот направлял его, не позволяя даже в такой момент перехватить контроль. Все, что Гарри было позволено, это самому запрыгнуть и начать первые пробные толчки. Том ощутил тот самый наплыв эмоций, когда две противоположности сливались в единое целое. Его нежность переплеталась с жестокостью, любовь с ненавистью, поцелуи с укусами, осторожность с лихорадочными, резкими порывами. И вся эта гамма по отношению к одному человеку — родному младшему брату. — Кончай, — приказал ему Том, резко остановившись и обхватив член Гриффиндорца, которому только и нужно было, что пару резких движений. Но в последнем садист-брат его ограничил. Когда-нибудь это точно не доведёт его до добра. Гарри излился, вспыхивая как спичка и изгибаясь в руках старшего брата с громким стоном. Тот цепко схватил за подбородок, заставил повернуться под неудобным углом, и жадно испил стоны с тяжелым дыханием, не отпуская губы Гриффиндорца ни на секунду. До тех пор, пока тот не начал задыхаться в его крепких объятьях и не перестал дрожать всем телом. Контролировать всё до последнего — в этом был весь Том. И ничего с этим не поделаешь. Но Гарри любил его, даже таким. У мании контроля была и хорошая сторона — на Тома можно было положиться и довериться его рукам, зная что те не подведут, крепко сожмут в объятиях и никогда не отпустят. Конец.