Прыжок, полёт, падение

Как-то, когда ей было около семи лет, она каталась на самодельных качелях, привязанных к ветке дерева. Дерево было огромным и размашистым, клён это был или дуб — для ребенка не имело значения… Главное — качели, раскачивания и полёт. Выше, выше, детский заливчатый смех. А потом внезапный треск — и она падает. Удар спиной о землю полностью вышибает из неё дыхание. Хватает ртом воздух, глядя в дрожащую прекрасную листву над собой, и просто не может, не может вдохнуть снова. И несколько долгих секунд она задыхается с одной-единственной мыслью в совершенно пустом сознании — она сейчас умрёт. И вот сейчас примерно то же самое. Не может дышать, вцепившись в листок. И в сознании пустота — как будто разум, вконец перегруженный стрессом и болезнью, щёлкнул тумблер аварийного режима. Ставит перед ней простую задачу — сбежать, причём по-настоящему. Отличная мысль, и вот Ледибаг достаёт шкатулку. Очки пегаса на её лице. Слияние Тикки и Каалки, благодаря которому она может сделать первый полноценный вдох, ощутив легкое головокружение и покалывание где-то в кончиках пальцев. Взмах руки — и портал перед ней открылся. Портал открыт интуитивно. Куда-нибудь, где безопасно. Где никого нет. Она шагнула в него и оказалась во тьме и холоде. Воздух показался совершенно другим — тяжелым и ледяным. Сверхъестественное зрение быстро адаптировалось к тусклому серебристому свету и распознало окружающее хаотичное движение как метель. Она где-то в горах, очевидно, далеко от Парижа, потому что здесь — глубокая ночь, и единственный источник света — луна над заснеженными пиками. Маринетт оглянулась, а потом свернула портал, прерывая свою связь с Парижем. И это словно оборвало нить, на которой держалось её оцепенение. Она закричала. Почти бессознательно, просто выплёскивая из себя в бескрайнее пространство эту разрушительную энергию. Никто не услышит этот жалкий вопль то ли ужаса, то ли гнева… то ли отчаянного обвинения бытия в несправедливости и даже каком-то садизме. Потому что это, чёрт возьми, жестоко. Порыв ветра бросил ей в лицо горсть колючих снежинок, заставив зажмурится и отвернуться. Трясясь и обессилив, она присела на колени, зарывшись в снег руками почти до запястий. А потом… Она услышала чью-то тихую усмешку, добрую и благосклонную, пропитанную пониманием и обещанием помочь. Вокруг ревела вьюга, а смех, приглушенный, но отчетливый — словно в тишине спящей комнаты, и она точно знала, что он обращен к ней. Первая её мысль — это над её страданиями по-доброму посмеивается гора. Гора. Но тут же абсурдность подобного предположения заставила её быстро подняться на ноги и оглянуться в поисках источника странного звука. Но голос беззвучно сказал ей не волноваться, и она испытала облегчение. Кажется… она начинала понимать. «Магия». И впервые она задалась вопросом — а где, собственно, она находится? Там, где безопасно. Талисман привёл её сюда, в исходную точку. И словно в подтверждение этой мысли случилось нечто неожиданное: ветер замер, как по щелчку невидимых пальцев, застыли снежинки, и Маринетт изумленно обвела взглядом пространство, заполненное статичным роем переливающихся в лунном свете ледяных осколков. Это было сюрреалистично, это было прекрасно и страшно одновременно. Изумленный выдох вырвался из неё облачком пара в полнейшей, оглушающей тишине. — Господи… Собственный голос, минуту назад кричавший, а теперь шепчущий, показался преступлением против этой тишины. Молчи и слушай. Молчи и слушай. И в следующее мгновение происходит то, что в будущем спасет ей жизнь. Это не были слова. Это даже не были мысли. Это было чистое, мгновенное осознание. Пульсирующая жизнь в центре горы, прямо под её ногами, распространяла бесчисленные нити ко всему живому во всех направлениях. Связующий центр, ослепительный и недоступный для понимания, потому что ни в одном языке не найдется слова, описывающего его. Энергия бешено циркулирует, проникая и питая всё вокруг. Концентрируется в талисманах, пульсирует в её сердце. Что это?! Не анализируй, это сведет тебя с ума. Просто впусти. И она пускает, потому что это единственно правильное решение. И на какое-то мгновение Маринетт перестает существовать, становясь чем-то гораздо большим. Несоизмеримо большим. Становясь ВСЕМ. Глаза распахиваются. Она снова стоит на коленях и чувствует, как руки, зарытые в снег, несмотря на суперкостюм, коченеют. Ветер хаотично разбрасывает горсти снега вокруг её сгорбленной фигурки. Дыхание все ещё сбито, а горло саднит от недавнего крика. Она скованно поднялась на ноги, растирая ладони и растерянно оглядываясь. Последние несколько минут, когда у неё произошёл прямой контакт с тем, что мастер Фу назвал бы «Первозданным источником» — выпал из её памяти. Её разум пока не был способен хоть как-то понять и классифицировать то, что с ней только что произошло. Какие-то обрывки мыслей всё же касались сознания, но тут же растворялись, оставляя за собой ощущения то ли дежавю, то ли неясного предчувствия. Она подумала о том, что крикотерапия (есть такое слово?) — сработала, кажется. Отчаяние, гнев — все это, с чем она вынырнула из портала сюда — исчезло из неё. Хотя, может, она просто настолько окоченела от этого собачьего холода, что просто не может чувствовать ничего, кроме желания вернуться назад, в свою тёплую комнату. Акума уже активного Бражника ей более не угрожала. Нервный срыв, похоже, тоже. Спокойное величие светящихся в голубом свете гор, необъятное пространство у её ног — всё это каким-то образом изменило её собственный масштаб, а вместе с ним — и масштаб её трагедии. Эмоции, хоть до конца и не принятые, притупились. Она чувствовала себя лучше. Определенно, она хотела домой. Распечатав портал и не заметив, что сделала это во второй раз без подзарядки квами, она шагнула в него. Теперь уже в новую для себя реальность. Оказавшись в своей комнате и несмотря на только ранний вечер, она упала в кровать и проспала мёртвым сном до самого будильника уже утром. У неё сохранялась невысокая температура, и этого, наряду с бледностью и общим несчастным видом, оказалось достаточно, чтобы мама разрешила пропустить сегодня школу. На самом деле физически Маринетт чувствовала себя нормально, даже удивительно нормально по сравнению с прошлым днём. Все симптомы простуды сгладились и почти её не беспокоили. Просто она была не готова видеть сейчас Адриана. Ей нужно было время, хотя бы день, на переосмысление. — В тот день Адриан узнал, что я Ледибаг. И, скорее всего, сам стал инициатором наших более близких отношений. А потом… Что было потом? У нас не получилось? Он разочаровался? Или я узнала, что он Нуар, и попыталась забрать у него талисман? Нет… Что же тогда произошло? Что привело к его акуманизации? Тикки знала не больше неё. Но жуткая история с Белым котом, хоть и прыгнула первым делом на ум, всё же не имела сейчас первостепенного значения — ведь Адриан не знал, что она Ледибаг. Следовательно, встречаться с ней не собирался, и никакой роковой «любви» между ними не было. «Я не влюблён в неё, если ты об этом». Да, Адриан, смотри, как выходит… Твоя страсть к Ледибаг, она такая… Такая, что мне хочется резко зажмуриться, как от боли, или от вспышки света, или просто от дикой неловкости. Твоя любовь такая яркая, и такая… воображаемая. Ты боготворишь Ледибаг и смотришь мимо меня, хотя мы один и тот же человек. Но, если подумать, то не ей судить его, да? Легко влюбиться в эффектную маску или… красивую обложку. Понимание, насколько плохо она знала настоящего Адриана, поразило. Она была уверена, что знает о нём ВСЁ. А эта его нуаровская сторона просто не укладывалась в голове. Это как если бы… Как если бы в знакомом до каждого уголка доме, в котором ты прожил всю жизнь, вдруг обнаружился подвал с целым огромным обставленным этажом. И… довольно своеобразным. На любителя, с обтянутыми черной блестящей кожей предметами мебели. Шок. Одним из этапов прохождения через этот маленький ад стало знание, что Адриану уже какое-то время было известно о её влюблённости. И понимать это было странно, потому что она всегда считала, что произойдёт нечто грандиозное, когда он узнает. Примет ли её чувства или откажет — это представлялось чем-то знаковым и судьбоносным, но в итоге произошло тихо и без фанфар, только с каким-то глухим звуком лопающихся пузырьков стыда на фоне. Адриан теперь знает и чувствует неловкость — ведь именно это он говорил ей тогда на крыше. Недоумевал, как будет с ней дальше общаться… Маринетт нахмурилась, вспомнив его позавчерашний жест с курткой и объятиями, которые до этого считала простой и понятной дружеской помощью. Определённо, Адриан сейчас заиграл другими красками. Так что это было — это он так доказывал, что его отношение к ней не изменилось? Или по-Нуаровски тешил своё самолюбие, прикрываясь при этом оправданием, что делает некое извращённое добро?.. Последнюю неприятную мысль она быстро перефразировала — всё же Нуар никогда не был жесток или лжив, однако он частенько бывал болваном, и, скорее всего, это могло быть подходящим объяснением. Как один и тот же поступок может по-разному интерпретироваться в зависимости от личности, его совершившего… Впору было вцепиться себе в волосы, потому что даже в своих рассуждениях она никак не могла соединить их в одного человека. Каждая мысль с трудом проворачивалась в её сознании и тянула за собой следующую, не менее болезненную. Замкнутая цепь из двух человек, взаимодействующих в двух плоскостях как разные личности — всё это просто разрывало ей голову. «Можно прямо сейчас забрать у него кольцо, — шепнул доверительно внутренний голос. — Сразу решится как минимум две проблемы. Однако… возникнет ещё одна — где взять нового героя Неудачи?» На ум пришёл Лука и почти сразу же оттуда был выброшен. Нет. Ей нужен её Нуар, а не кто-то другой. Пусть это Адриан, господи, но всё личное должно быть задвинуто на второй план. Они идеально работали в команде, поэтому она должна взять себя в руки и завершить свою миссию, ИХ миссию, а потом уже позволить себе убиваться над иронией всего остального. Ближе к полудню, то есть во время большой перемены, раздался звонок от Адриана. Маринетт отшвырнула от себя телефон так быстро, будто это не телефон, а ядовитый тропический жук вдруг загудел в её руке. Она так и не подняла его, просто издалека смотрела на его фото на экране, пока то не погасло. Завтрашний день представлялся пыткой. Переосмысление — это, конечно, хорошо, но как бы случайно не заорать в когнитивном диссонансе при взгляде на него. Поэтому когда вечером отец отвез её к доктору, Маринетт активно жаловалась тому на слабость и спутанность сознания, сдавленность в груди и учащённое сердцебиение, причём всё из перечисленного было правдой. Получив список лекарств и освобождение на завтра, Маринетт вздохнула немного с облегчением. Ещё один день в запасе, а завтрашний патруль она могла и пропустить. Вернувшись домой, она почувствовала острое желание чем-то себя занять, чем-то полезным и дающим ощущение хоть какого-то контроля. Манускрипты Мастера Фу снова были развернуты и на этот раз разобраны по стопочкам — первое прочтение, казавшееся тогда бесполезным, сейчас позволило ей удивительно ясно рассортировать этот ворох по категориям и степени важности. Пересмотрев ещё раз самое главное, Маринетт отложила бумаги, заперла все люки, на всякий случай плотно зашторила окна — и достала шкатулку из тайника в шкафу. В очередной раз она залюбовалась декоративным узором на деревянной поверхности. Взгляд отслеживал завитушки и линии, пока все они не заговорили с ней на понятном для неё языке, рассказывая удивительную историю своего создания — когда потоки первозданного источника образовали в обычных принесённых монахами украшениях центры магической силы — талисманы, и как выход их живого сознания — квами. Её охватили образы этого прекрасного и торжественного события. А потом она вздрогнула, вдруг резко вернувшись в реальность. Почувствовала жесткость ковра и затёкшие от сидения на полу ноги. А поверхность шкатулки, только что объёмная и наполненная смыслом, оттолкнула взгляд. Словно перед носом захлопнули дверь. Заставляя поморгать и… приоткрыть рот от удивления. — Тикки! — воскликнула Маринетт, разворачиваясь и ища взглядом Квами. — Кажется, у меня просыпаются силы Хранителя! Тикки всё это время внимательно наблюдала за Маринетт. И то, как девушка завороженно поворачивала шкатулку, последовательно двигаясь по сюжету, дало Квами понять, что произошедшее в горах сутки назад было правдой. Тикки была в тот момент лишь опосредованным свидетелем примыкания Маринетт к общей цепи Созидателей — но прочувствовала это на себе от и до. Такое случалось с ней лишь однажды — в момент её рождения, в момент создания талисмана. Тикки понятия не имела, что всё это значит, что она должна (или не должна) с этим делать. Поэтому, когда Маринетт в полнейшем восторге предположила, что у неё наконец открылись силы Хранителя, Тикки не спешила её переубеждать. Потому что «Сил Хранителя» не существует. А в Маринетт просыпалось нечто гораздо более серьёзное. — Тут написана история вашего создания, да? Я смогла её прочитать, — Маринетт откинула крышку шкатулки, и вслед за этим все секции друг за другом отщёлкнулись. — Мне кажется, я готова провести первое настоящее собрание, Тикки. Как считаешь? — Я считаю, это отличная идея, Маринетт, — Тикки зависла над шкатулкой. — Давно пора было это сделать. Подогретая таким необходимым чувством воодушевления насчёт своих новых способностей, Маринетт, как однажды в квартире мастера Фу, закрепила на себе все имеющиеся талисманы. Квами вспыхивали перед ней и издавали восторженные возгласы, которые тоже её подбадривали. Она смогла активировать все талисманы. Появилась небольшая слабость, но если не вставать с ковра и не делать резких движений — вполне можно было её игнорировать. Комната наполнилась движением, всполохами и разрозненным щебетанием, который можно было бы даже назвать лёгким галдежом. А пока другие Квами приветствовали новую хранительницу и осыпали её комплиментами, Каалки с Тикки чуть поодаль ожесточённо спорили. Маленький Пегас настаивал, что такое событие нельзя утаивать от остальных квами, ведь они должны знать, что нынешняя Хранительница — восторженным шёпотом — из Высших. Ведь некоторые из них могут проявить неуважение или легкомысленность. Тикки же была против, чтобы это знал кто-либо, и в первую очередь сама Маринетт. Во-первых, она не поймёт, только испугается. Пусть лучше думает так, как придумала для себя сама. А квами могут проболтаться, да и Маринетт растеряется, если все они вдруг начнут трепетать перед ней. Однозначно лучше оставить как есть — когда Рустер копается где-то в волосах Маринетт, заставляя последнюю хихикать и корчиться от щекотки, а Трикс без спроса лезет в банку с печеньем. Тикки была на один порядок «старше» Каалки, поэтому ему пришлось принять её позицию — и они оба вернулись в общую когорту. Тот момент стал для Маринетт знаковым. Она впервые по-настоящему почувствовала себя Хранительницей волшебной шкатулки, приняла этот факт, утвердилась в этом осознании. Ранее паническое чувство ответственности, будто она поймала горячую картошку, стало сфокусированным и самодостаточным. Она больше не искала ничего со стороны и не оглядывалась на прошлое. Теперь она, и только она — Хранительница шкатулки.