POV Zach
Джесси хотел слишком многого в этой жизни. Хотел быть плохим, честным, верным, чистым, хотел жить долго, хотел внимания и получал абсолютно всё это. А я хотел, чтобы он был рядом. Даже не чтобы любил, боже, я не совсем идиот. Просто чувствовать неподалеку его нетрезвый взгляд, татуированные руки, прижимающие к себе в «братских» объятиях, когда плохо – его запах сигарет, перемешанный с перечной мятой, который до того приелся и засел в лёгких, что просто невозможно дышать – разрывает грудь от этой боли одиночества, а на мне всего лишь его футболка, которую он однажды оставил. В прошлом году я ударил в грязь лицом. Даже не так – окунул себя с ног до головы в этот липкий позор, когда попытался сказать ему всё, что думаю и что душит изо дня в день, когда он в очередной раз приехал ко мне домой, пьяный и накуренный, упав в мои руки и посмеиваясь от чего-то, что пришло на его затуманенный ум. Я сказал, что расскажу, что он вообще не желает знать, но сейчас, возможно, захочет. Но он продолжал время от времени смеяться и смотреть на меня своим расплывчатым взглядом, вынуждая кричать, потому что он должен был услышать это! Я кричал, что нуждаюсь в нём, что нет никого смысла в том, чтобы вставать день ото дня без него, что люблю его и не прошу взаимности - только принятия. Где-то внутри было чёткое осознание, что выговорюсь и всё – полегчает, думал, что он ничего не способен воспринять в тот момент. Но оказалось, что он услышал, более того – понял, что я сказал. И ушёл из квартиры, тихо хлопнув дверью, думая, что я сплю, но на мои глаза наворачивались слёзы, и просыпалось осознание сделанного. В то время, пока Калифорнию озарял рассвет, который выцвел и стал грязно-серым, совершенно отвратительным и тусклым, мою голову начали заселять демоны, и не было от них никакого укрытия. Потом появилась паранойя, которая кусала за пятки каждый раз, как я видел его. Мне было страшно, что он может высмеять меня, выгнать из группы и вдобавок ко всему растоптать моё, давшее трещину, сердце. Я пытался быть как можно незаметнее, оставаясь блеклой тенью, чтобы лишний раз не попадаться на глаза ему и самому не напоминать о глупом проступке, который разрушал меня. Жизнь стала серой. В прошлом месяце я знал, что что-то должно наконец поменяться, потому что этих сухих «привет», «как дела?» и «пока» было чертовски мало для обливающегося кровью сердца, которое желало не так много, на самом деле. Но теперь понимаю, что за этот год остался совершенно один, а все вокруг следят за мной, ища любой повод задеть меня за живое, постоянно напоминая, что я слабак, раз позволил себе такую глупость. Я жил как раньше: просыпался, курил, иногда играл на гитаре, пытался заснуть и видел пустоту перед глазами. Только стал пить таблетки от мигрени и снотворное – слишком много мыслей и слишком мало сна. Но на прошлой неделе я начал всё заново. Дал шанс, чтобы просто попытаться вдохнуть жизнь в себя и хотя бы ещё раз увидеть всю красоту рассвета Калифорнии, а не просто отвратное месиво. И стал чаще выходить из дома, встретился с Майки и посидел с ним в баре, как в старые-добрые, но по-прежнему в сознании происходил тихий ужас и хаос, а оно кричало мне на каждом шагу: «Сам дров наломал и бросил спичку – теперь гори и тлей в одиночестве, тебе ничего не изменить. Ты жалок, Зак Эбелс». На телефон пришло уведомление. От Разерфорда. Сердце сделало кульбит, а внутренности перевернулись, и вовсе не потому, что я был рад, а потому что чертовски сильно испугался. «В четыре утра, на нашем месте» – всё, что в нём было, но какого черта спустя почти целый год он решил написать мне и напомнил о нашем с ним месте, о котором никто не знает? Мной двигал адреналин, страх и надежда на то, что мы снова будем общаться, забыв всё. На пляже сидел Джесси и курил, глядя на прибой. С минуту постояв в стороне, я двинулся на встречу к неизвестности, подрагивая от утреннего холода. Сел на песок подле него, сильнее укутавшись в джинсовку, но не был удостоен взгляда. Горло зудело от потока слов, который я обязан был сказать этому человеку, а руки чесались сжать его в объятиях как прежде, но говорить слишком волнительно, поэтому я предпочёл молчать. – Я скучал, – Джес вспорол тишину этой короткой фразой, делая мне больно. Лучше бы и дальше молчал. Понурив глаза в песок, я ждал того, что будет дальше. – Я думал о тебе, – сделал глоток из бутылки с какой-то медовой жидкостью. Виски, которые я люблю больше любого другого алкоголя. Специально что-ли? – Ты сильно поменялся за это время, пока мы не общались, малыш, не узнаю тебя, – всё так же смотря на волны, говорил и говорил ты, а я не знал что сделать с собой и мурашками по всему телу. – На, - протянул мне бутылку, но я показательно поморщился, – блять, пей давай! Я-то знаю как ты любишь эту дрянь. И я не сопротивлялся более. Курил с ним, слушал ещё битый час его пустые разговоры, временами отхлебывал виски. Потом он сказал: – Я люблю тебя. Земля пошатнулась. Я как будто ожил и умер одновременно. Эти слова так легко выскользнули из его рта, как будто только и ждали этого момента. Я посмотрел на него и увидел, что его взгляд направлен на меня. Мне хотелось бежать и никогда не останавливаться. Бутылка выпала из рук, и последние пару капель вытекли на песок. – Ты шутишь сейчас? – тихо спросил я, надеясь, что это не розыгрыш, потому что он очень тупой и непродуманный, а глаза уже начинало покалывать от поступающих слёз. В голове появились картинки того, как я снова забиваюсь в угол комнаты в истерике, захлебываясь слезами. Но его лицо было спокойным, ни единый мускул не был напряжен. Он легко улыбнулся мне. Всё стало предельно просто.Мир обрёл смысл, когда он взял меня за руку. На небе вспыхнул красный луч света. Начинался рассвет.