Монстр и человек

      Нет пути назад, если я попаду в ловушку. Я никогда не исцелюсь.       Да, мои монстры реальны.

      Николас был хорошим человеком. Человеком, который пережил слишком многое и сломался, восстанавливая затем себя по кусочкам. Он боялся темноты, что заставляла вспоминать все те чёрные ночи, когда отец запирал его, оставляя совершенно одного. До сих пор Николас иногда просыпался с бешено колотившимся сердцем и слезами на глазах. Во снах он продолжал видеть перекошенное от злости лицо отца, белые палаты психбольницы, заброшенный дом, в который он вернулся спустя десять бесконечно долгих лет. Во снах он вновь и вновь бродил по жутким коридорам, становился свидетелем жестоких убийств — а в конце неизменно приходило чудовищное осознание, что убийства эти совершал он сам.       Зловещее альтер-эго, изломанный осколок собственной сущности, рождённый из страха и детской обиды и превратившийся в яростного зверя, чей голод, казалось, был неутолим. Он был отражением Николаса, воплощением всего, что он ненавидел в себе и что видел в нём отец, наказывающий сына за малейшие провинности. Николас нашёл в себе силы отречься от злой природы, снять маску безликого убийцы — но прошлое следовало по пятам, дыша в спину жарким смрадным дыханием. Иногда Николасу казалось, что стоит лишь обернуться, и он лицом к лицу столкнётся с ожившим кошмаром, который никуда не делся.       В такие дни он особенно усиленно молился Богу и старался думать о чём-то хорошем. Например, о солнце, что пробивается яркими лучами сквозь облака и ласково греет лицо. Или о пронзительно-голубом небе над головой. Или о тёплом тосте на завтрак. О всём том, что Николас, наверное, больше никогда не увидит в своей жизни.       Николас был хорошим человеком. Вот только человека этого не существовало.       Николас тяжело вздохнул и посмотрел в окно. На улице вовсю светило солнце, одаривая землю своим теплом. Он улыбнулся, но затем снова нахмурился и отвернулся. Сегодняшний день обещал быть чудесным, но какая разница, если он всё равно проведёт его в четырёх стенах?       Николас посмотрел на Гарри, сидевшего рядом и мечтательно пускающего слюни на книгу, которую держал в руках. Он был безобидным малым, и иногда с ним можно было даже поговорить. Но сейчас делать этого совершенно не хотелось. В коридоре послышались шаги, и Николас увидел промелькнувший белый халат. Доктор Дуглас. Главный врач психиатрической больницы, в которой лежал Николас Хайд.       Нет.       В которой лежал Адам Стивенсон.       — Доброе утро, Адам. Или Николас?       Николас раздражённо повёл плечом, но мгновенно поправил себя и натянул на губы неискреннюю улыбку. Не стоило лишний раз давать повод для назначения медикаментов, от них и так Николаса постоянно тошнило, кружилась голова и в ней возникали странные, вялотекущие мысли. После принятия таблеток он чувствовал себя разбитым и неспособным думать — как Марк, который целыми днями лежал в кровати и не интересовался ничем, что находилось за пределами его комнаты.       — Доброе утро, доктор. Конечно же, я Адам, никакого Николаса не существует.       Доктор кивнул и продолжил своё медленное движение по коридору. Николас выдохнул и расслабил напрягшиеся мышцы. Он до сих пор боялся Дугласа, хотя и научился контролировать приступы Адама. В последнее время их не происходило… что одновременно обнадёживало и пугало.       Николас устало закрыл глаза и потёр переносицу. Сегодня он опять не выспался из-за кошмаров, но признаваться кому-либо в этом совершенно не собирался. Лучше он помучается от страшных снов, чем будет позволять пичкать себя таблетками. Он сам справится. Всё обязательно будет когда-нибудь хорошо.       «Будет ли?»       В первое время бороться с Адамом было тяжело, даже практически невозможно. Он постоянно стремился забрать контроль, перехватить управление, и стоило только Николасу расслабиться, как Адам начинал биться в истерике, рвать на себя волосы, выть в голос и пытаться вскрыть вены или наглотаться украденных таблеток. Он не мог смириться со смертью жены и тем фактом, что он собственными руками убил её и их нерождённого ребёнка. Его психика разбилась вдребезги, и представлялась маловероятной возможность собрать и склеить эти осколки обратно. Но Николас пытался. Шаг за шагом, кусок за куском он старался сшить разорванное на клочки сознание, но мешала ему не только сложность задачи. Было кое-что — или, скорее, кое-кто ещё. Зверь.       Николас был лишь вторым, кто появился после самого Адама. Первым был Зверь, и он никуда не делся. Он затаился где-то глубоко внутри, наблюдая из темноты горящими красными глазами и ожидая момента, когда он сможет наброситься и утолить свой постоянный голод.       «Адама больше нет», — шептал он, дыша в ухо и опаляя кожу вонючим дыханием, от которого по спине пробегала сеть леденящих кожу мурашек. Зверь хотел уничтожить Адама, подавить его — тот, кто изначально был создан перепуганным воображением брошенного всеми ребёнка, теперь не защищал. Он хотел убивать, и в каждом лице видел лишь монстра, сходного с тем, что сам носил в своём сердце. Весь мир для него был полем охоты, и ничего не подозревающая об его истинном облике жертва лишь распаляла жажду крови, подпитывая никогда не угасающий огонь ненависти.       Справляться с подобным противником было очень непросто, и Николас боялся, что в один день он просто не справится. Пока ему удавалось заталкивать Зверя поглубже, в самые затаённые уголки психики Адама, но вечно это продолжаться не могло. Николасу был очень нужен Адам, но пробудить его не получалось.       После нескольких безуспешных попыток суицида за Адамом усилили наблюдение. Его привязывали к кровати и следили, чтобы он не пытался больше навредить себе. Кормили таблетками, и то время Николас вспоминал с содроганием. После десяти лет в больнице вернуться в палату, пусть и более современную, было самым настоящим ужасом. Николас ненавидел это место, кристально чистые комнаты, писк медицинских приборов, вонь лекарств и решётки на окнах, через которые практически не пробивался солнечный свет. Он чувствовал себя узником в темнице, заключение которого не кончится никогда.       Он устал. Бесконечно устал, и хотел лишь одного — выбраться.       Николас мог бы ненавидеть Адама, но вместо этого испытывал к нему глубочайшее сострадание. Тот был неплохим человеком, который получил худшее в мире наследство. Николас остро чувствовал свою вину, и тот факт, что он должен был снова и снова переживать уже было оставленный позади кошмар — наименьшее, что он мог сделать для Адама. В конце концов, Зверь был целиком и полностью плодом больного воображения его, Николаса, и лишь он был в ответе за него перед остальными. Лишь он виноват в череде кровавых смертей, в том, что навеки оставил печать проклятья на своих потомках, в том, что теперь Адам являлся бесполезным довеском собственного сознания, заменённый давно уже умершим человеком из прошлого.       Николас вздохнул и открыл глаза. Медленно побрёл в свою комнату, по дороге приветливо кивнув снова не узнавшему его Гарри, а затем лёг на кровать и принялся безучастно изучать трещины на стене. Впереди у него был целый день, который необходимо куда-то потратить. Необходимо улыбаться, кивать и всячески делать вид, что ты — Адам Стивенсон, специалист по криптографии, человек, совершивший несколько жестоких убийств, в том числе собственной жены. Шизофреник, подверженный паранойе и имеющий суицидальные наклонности. Боже, ну и списочек. Николас невольно усмехнулся. Интересно, что можно было бы сказать о нём самом в своё время. Ничего хорошего.       Николас снова закрыл глаза. Он хотел домой, несмотря на то, что то здание давно перестало быть ему домом. Оно было домом для Адама и его так и не состоявшейся семьи, но не для Николаса, которого давно стёрло время и выбеленные временем кости которого много лет покоились в забытой могиле.       Почему именно он? Николас знал, что его дневник оказал сильное и разрушающее воздействие на Адама, усилив его паранойю. Почему же теперь Николас был избран тем, кто должен был защищать Адама и не давать Зверю выбраться наружу? В этом была какая-то изощрённая шутка судьбы, которая оставалась выше его понимания, и Николас давно оставил попытки хоть в чём-то разобраться. Он просто был, и этого должно уже было быть достаточно.       Сколько он уже здесь? В местах, подобных этому, время текло совершенно по-другому, и каждая минута могла растягиваться на часы. Предоставленные своим демонам пациенты проживали в этих мёртвых стенах целые жизни, невидимые стороннему наблюдателю. И выходили уже иными — кто-то излечившимся, кто-то — нет, но все они несли в себе выжженное навеки клеймо. Узники собственных покалеченных душ, сломанные игрушки Бога, который при создании по ошибке вложил в них серьёзный дефект. В особенно плохие дни Николас думал о том, что лучше ему было вообще не рождаться.       Он прекрасно осознавал, что являлся всего лишь плодом воображения Адама — пусть и осознание это пришло не сразу. День, когда он всё понял, Николас хотел бы навсегда вычеркнуть из памяти. Безумно страшно знать, что ты — фикция, никто, персонаж, созданный чьей-то фантазией и обречённый жить внутри чужого тела. Какое-то время мелькали мысли о самоубийстве, но Николас смог их подавить. Было бы смешно убить себя, когда ты собой не являлся. Все свои силы он направлял на то, чтобы помочь Адаму: ведь именно для этой цели он и был создан. Николас был умён и понимал, что каждая личность внутри человека появляется не просто так. Рождение Зверя было нужно для чего-то, как и рождение Николаса. И, возможно, после того, как Николас справится со своей задачей, он исчезнет навсегда.       «Хорошо».       Он был готов. Возможно, тогда он наконец бы вернулся домой.       Николас принялся рассеянно вести пальцем по серой стене палаты. Так странно: он лежал в больнице вместо другого человека, но лучше при этом должно стать Адаму. О существовании Николаса никто не знал, кроме Гарри, и иногда этот факт заставлял чувствовать невыносимое одиночество. Николас был чужим в этом веке, но сбежать ему было просто некуда.       «Адам».       Молчание.       «Адам».       Ни звука.       Николас мысленно чертыхнулся и ударил кулаком по стене. Затем, осознав, что сделал, испуганно вздрогнул и замер, прислушиваясь к голосам снаружи. Всё спокойно. Никто ничего не заметил. Ему следует быть осторожнее.       Он позволял Адаму появляться по ночам, когда все в больнице давно уже спали, но пользы это не приносило. Адам лишь лежал в постели и пялился в потолок широко раскрытыми глазами. Он не хотел ни есть, ни пить, ни спать. После того, как он понял, что уйти из жизни ему не дадут, он словно потерял для себя смысл этой жизни. Вся его вселенная уменьшилась до размеров больничной палаты, в которую не допускалось даже крохотной частички внешнего мира.       «Адама больше нет».       Николас не хотел в это верить, ведь в таком случае их оставалось лишь двое. Он и Зверь. Человек и хищник, запертые в клетке. Добыча и монстр, рождённые одним источником и вынужденные сталкиваться друг с другом снова и снова. В конце должен был остаться лишь один, и Николас знал, что это будет не он.       «Адам, очнись, пожалуйста. Ты нужен мне».       Тишина давила на нервы и заставляла сжимать руки в кулаки в бессильном отчаянии. Всё бесполезно. Он ничего не мог сделать.       Он.       Полностью.       Беспомощен.       Николас зажмурил глаза до цветных пятен перед ними и сделал несколько глубоких вдохов. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Приток кислорода несколько отрезвил затуманенный рассудок. Стало легче дышать. Простой трюк, которому его научил сам Адам — ведь воспоминания у них всё же одни на двоих. Хотелось бы верить, что вера в будущее — тоже. Порой Николасу было очень трудно верить за обоих сразу, но ему хотелось надеяться, что в конце концов путь этот он будет проходить не один.       Он встал с постели и посмотрел в окно, через которое слабо-слабо пробивались лучи солнца. Что-то тёплое откликнулось в ответ этому свету, что-то, что не умерло за годы нахождения в больнице и что не вытравила борьба с внутренним монстром. Наверное, это называлось надеждой.       Он справится. За них обоих.       Николас улыбнулся. Он подумал о том, что сегодня вечером, лёжа в постели, он сможет помечтать о своей жизни в новом мире, если бы он в нём родился. Каждую ночь он старался придумывать новую историю, которая помогала проживать день за днём. Сегодня это будет нечто особое, о чём он не решался даже задумываться. Но он же имеет право помечтать, даже если желанное находится от него бесконечно далеко?       Конечно, имеет.       Он улыбнулся снова и покинул комнату. Жить в ней ему предстояло ещё четыреста сорок восемь дней, из которых последние двести шестьдесят три дня пришлись на долю другого человека.       Николас был хорошим человеком. Человеком, который пережил слишком многое и сломался, восстанавливая затем себя по кусочкам. Человеком, которого не существовало, но который был отражением другого хорошего человека.       Человеком, который всё-таки смог справиться со Зверем внутри.