×СССР×
На улице поздняя осень, все вокруг носятся куда-то, суетливо делая что-либо на ходу. Наверное, один только я вот так вот сижу, да думаю… Обо всяком думаю… И о том, каким я был ребёнком, и о том, как впервые издал свой закон. О плохом я старался не вспоминать, да и кому это надо? Например, Вторая Мировая уже прошла, а память о ней одна нервотрёпка… Ну вот, уже вспомнил. Рейх в последнее время на совете стран не объявлялся, пропал невесть куда, после того, как ударили первые морозы. Страны говорят, что это к лучшему. Видимо, их ненависть к нему до сих пор не угасла. Иногда мне даже бывает его жаль, совсем немного… Вот так — все против одного, это неправильно. Хотя, кто его знает, может он просто дома отсиживается… Знаю я, как легко он мёрзнет. Дети тоже перестали заходить. Каждый из них вырос, стал более самостоятельной страной, им уже не нужна моя опора. Конечно, первое время было очень сложно, я пытался хоть как-то помогать, но вскоре и от этого отказались. Сейчас у каждого из них свои проблемы. Думаю, они просто не успевают заходить. Друзья же погрязли в заботах, им некогда. Вот так я оказался один на один с собой. Опустевший дом стал чужим, будто бы в нём до этого жил кто-то другой, но не я. В такие моменты я вновь вспоминал о Рейхе. Он ведь как-то живёт в одиночку… Ох… Чего это я. Такому как он не нужен никто. Он ведь «исключительная» нация… Но снова — каждая моя мысль каким-то боком заканчивается думой о нём. Поел на завтрак блины? — интересно, а Рейх их любит? Поставил стирку? — а одежда Рейха всегда была свежая и «хрустящая», он часто стирает её? Обработал случайные порезы? — Рейх мне на войне и по-хлеще оставлял, а их я не обрабатывал. Дело и вовсе не в том, что я интересуюсь тем, как он живёт, он мне даже не друг… Однако, сколько бы глупых отговорок я не придумывал бы, оправдать такое я не мог. В голове часто проскальзывала мысль наведаться к нему, мол, вдруг что-нибудь случилось, но что если всё в порядке? Буду выглядеть как минимум глупо и безрассудно в глазах других. Не то, чтобы меня беспокоила реакция других, но всё-таки авторитет терять не хотелось. И когда я успел стать таким аморальным? В дверь постучали, выводя из раздумий. Я вздрогнул, после чего, встав, по старому опыту взял пистолет, спустился со второго этажа, где в своей комнате и сидел глядя в окно, аккуратно подошёл к двери и прислушался. Короткое «я» такого до жути знакомого голоса заставило меня улыбнуться. Положив оружие на тумбу, что стояла близ входной двери, я распахнул двери. Как и ожидалось — передо мной стоял Россия. Только хмурый, а это явно было не по моему представлению нашей встречи. И моя улыбка тоже спала. — Бать, ты это… Пусти… На разговор надо, а если так дальше смотреть друг на друга будем, то ты себе всё тепло из дома выпустишь. Дело важное, долгое… Я растерялся. Пустил сына, закрыв дверь. Оглядел его. Всё такой же, как и всегда — высокий, худощавый, с усталым видом, будто выжатый, а всё равно забавно неряшливый. На краешке его ушанки виднелся иней, видимо, на улице и правда очень холодно. Руки были ледяными, щёки с носом красные, а под глазами всё такие же неизменные синяки. — Ты снова вырядился как на вечеринку? У тебя вон всё в инее, — сказал я, даже зная, что льдинки только на концах, с краю шапки, — А ты тут без шарфа и рукавиц! Рехнулся? Ну-ка быстро раздевайся и руки мыть, сейчас тебе чай сделаю… Чего вылупился? Пошёл! Дав ему несильный подзатыльник я отправил его в ванную, а сам, положив ушанку на сушилку, начал искать свои старые вещи. Откопав-таки шарф, ещё со времён войны, и меховые варежки, уже менее старые, я положил их близ пуховика сына, а сам прошёл на кухню, ожидая Россию. Вскоре он и подошёл, с уже менее смуглым настроением. Он сел за стол, взглянув на меня, стоявшего у кухонных тумб, опираясь на них. — Ну, о чём поговорить хотел? Россия замялся. Мне это не нравилось. Произошло что-то серьёзное?.. — Такое дело… Я знаю, что ты не любишь узнавать о таком, и Казахстан с Украиной вовсе не хотели тебе говорить, но держать это в тайне ещё хуже. Белка запила, сильно. Мы не знаем, почему именно. Информация не желала поступать в голову. Вот те раз… Одна из любимых дочерей, и тут такое… — И тебя перепила? — пошутил я, издав смешок, который больше походил на истерический всхлип. — И меня. — Россия же был всё таким же безэмоциональным. — Новость, конечно, в шок подвергает… Но, делать уже особо нечего, кроме как вытаскивать её из этого. Не хватало ещё чтоб потом осложнения пошли. — Она отказывается нас слушать… Мы не… — Вы не? Что вы не можете? Достучаться до неё? — сказал первее — словил рыбу крупнее. Не стоит сейчас давать сыну раскисать, нужно дать ему хоть какую-то мотивацию двигаться дальше. — Да, это сложно, на себе проверил, но… Давай так… Попытайтесь сделать ещё что-то хотя бы три дня. Если ничего не получится, ведите её ко мне. Я тоже постараюсь её вразумить…×××
Сын уже уходил. Мы обсудили с ним ещё пару современных политических вопросов, в которых я не особо интересовался, однако, если ему это было важно, то я был и не против поговорить об этом. Заметив, что сын начал искать свою шапку, я тут же принёс её, вместе со своими вещами. Конечно, я мог бы дать что-либо из вещей России, но тот, как и все мои остальные дети, забрал всё своё. — Бать, а это для чего? — взглядом он указал на мои вещи. — Нечего морозиться! Надевай. Да, старое. Зато какое тёплое! — Но… Я в этом выгляжу глупо. — Переживешь. Узнаю, что снял это по дороге — расстреляю на месте и не посмотрю, что ты мой сын. — конечно, я преувеличивал, и Россия это знал, однако, если я это сказал, то просто так закрывать глаза на это не буду. Он смирился, после чего надел на себя всё. Я не смог взглянуть на него без улыбки. Чем-то он был на меня в детстве похож… Я открыл ему двери, и уже хотел с ним распрощаться, как вдруг чувство одиночества вновь вернулось и я вспомнил о Рейхе. — Россия! Подожди. Я выскочил на улицу почти что босой — в одних носках. Даже и не подумал об этом… Подбежал к нему, когда тот нелепо и смехотворно пытался посмотреть на меня из-за шарфа, что налезал на глаза. — Не знаешь, что с Рейхом? — этот вопрос явно подверг его в шок. Чтоб Советский Союз спрашивал такое о своём враге… Не каждый день такое «кино» увидишь. — А… Чего ты спрашиваешь…? — чуть ли не заикаясь спросил он. — Первое слово за мной. Просто интересуюсь. Отвечай. Молчание… Тот поступил взгляд на землю. — Насколько мне известно, никто не знает, что с ним… Может, заболел. Но из дома своего он не входит. В голове закрутились мысли и воспоминания. Этот его дом в готическом стиле, высокие, чёрные и резные металлические заборы, идеально ровный газон, глиняные статуи у входа в дом, выложенная светло-серым камнем тропинка к лестницам и в сад, где растут да цветут одни лишь сорняки… Я помню всё это так, как будто был у него вчера. Что было внутри я не представлял — видел дом только снаружи. Но, признаюсь, готика мне никогда прежде не нравилась так сильно. Никто рядом с ним не осмеливается жить, разве что немецкие города, втайне всё так же чтущие Третий Рейх, пускай это и запрещено. Однако и их дома находились достаточно далеко от его дома — примерно в десяти метрах от него. — Ты чего тут встал? Простудишься ведь… — Россия явно забеспокоился. После его слов я легонько вздрогнул. — А? Да так… Задумался… Тогда, теперь точно до встречи, сын. Холодное прощание. Если раньше он обнимал меня, то сейчас он говорил простое «пока». Пора было бы и привыкнуть, но было всё равно не по себе. Только вернувшись дом стало понятно, насколько сильно холодно на улице. Удивлялся я лишь одному — как в такую погоду ещё не шёл снег… Помню, как сильно Рейх его не любил, а потом вдруг стал «фанатеть» от него. Сдержанный смешок, дыра в воспоминаниях и я уже сижу на краю своей кровати и листаю старый фотоальбом, вспоминая прошлое. Улыбки не было — меня тяготили мысли и о детстве и о Белке… Ну как же так произошло? Что могло пойти в её жизни не так? Очередная страница перевернулась. На взор упало фото, где был я и Рейх. Мы были тогда уже подростками. Помню, это было наше первое фото, на котором нам разрешили стоять вместе… Дело в том, что нам двоим запрещали общаться… И правильно делали. Жалость внезапно переросла в ненависть. Как он мог так со мной поступить? После всего того, что было… После такой крепкой дружбы… После… Ещё одна страница. На ней мы уже взрослее. Во взгляде Рейха, который смотрел на меня на фото, я уловил будто какую-то раздражённость, в то время как я улыбался, так же глядя на него. Рядом сидел мой отец, нервно и будто ненавидяще пиля взглядом Рейха. Ясно, что тот его ненавидел из-за его отца. Он мне часто говорил, что весь немецкий менталитет таков — они терпеть не могут русских. Что все они похожи как один, что никогда не смогут измениться… Хотя, смотря на сына Рейха в слова отца верится уже с трудом. И ещё фото. Там я уже с отцом. Тот холодно и будто безэмоционально глядел в камеру, приобнимая меня за плечо, так, будто я ему не родной. Моё же лицо выражало одну скуку и тоску. ...Долго я ещё просматривал фотоальбом, пока не дошёл до самого последнего, порванного, порезанного и скомканного фото. Конечно, на нём был Рейх. Во время войны я будто с цепи сорвался из-за его предательства, я был готов лично убить его своими же руками… Наверное, сейчас пыл охладел. Ненависть вновь прошла, но вот за такие порывы ярости я себя часто ругал. Только закрыв и убрав альбом стало заметно, что мои руки дрожат, а в душе нарастало странное чувство беспокойства. Не зная, как это объяснить, я свёл это на усталость. К тому же, уже темнело, собирался ветер, небо помутнело и закрылось серыми тучами… Возможно, пойдёт первый снег… Думаю, стоит прогуляться. Просто походить куда глаза глядят. Стал одеваться. Быстро накинул на себя рубаху, её заправил в зимние, тёплые брюки, под которые надел ещё одни штаны, более тонкие, но не менее тёплые. Поверх натянул шерстяную кофту, после кожаное пальто с меховой подшивкой и лебедиными перьями внутри. На ноги — носки и сапоги, на голову — шапку и вперёд. Стоило бы поискать второй шарф, но, в принципе, воротник пальто и кофты и так закрывает шею, а лицо закрывать шарфом я совсем не привык. Руки сильно у меня не замёрзнут — не война, переживу пару часов на улице без рукавиц.×Третий Рейх×
От чтения меня отвлёк очередной вой ветра. Читал я «Эликсиры Сатаны», немецкая драма… Сын посоветовал, прежде чем полностью прекратить со мной общение. Хотя, сколько бы раз я не перечитывал, слёз у меня не было. Только насмешки… Насколько же приторно и скучно автор изображает проблемы героев… Делает из мухи слона. От чего-то разозлившись я отложил книгу и взглянул на часы. Вечерело, а я так и не поел с утра. Уже примерно вторую неделю я живу «в разброс». Если ночь и утро я посвящаю силовым упражнениям, то днём я сплю. Вечером же у меня время на всякую работу и просто на отдых. Из-за этого не случалось приходить на совет стран, хотя это ни меня, ни других, наверное, не волновало. Им это только на руку… Завтра ещё один совет… Может, стоит заявиться, чтоб не расслаблялись? Тело вдруг затрясло от холода — окно почему-то распахнулось, а я этого даже и не заметил… Ветер нагло ворвался в комнату, закрутил и закружил некоторые листы на прикроватной тумбе, которые тут же оказались внизу. Тепло жилища начало улетучиваться. Мой дом — я считаю — почти предел идеального. Всё отделано в строго чёрных, бордовых, тёмно-серых и тёмно-коричневых цветах. Готика бывает дешёвая — чёрная и не изысканная, а бывает изящная, связывающая в себе несколько цветов сразу, при этом делая это так, чтобы всё это сочиталось, а не было беспорядочно разбросано по интерьеру. Дом состоит из трёх этажей и подвала. Спален две — одна, моя, в северной части второго этажа, другая, некогда бывшей комнатой моего сына, на третьем этаже в самой южной части. Остальные комнаты пустовали, иногда я сбрасывал туда какой-нибудь хлам. На первом этаже располагается кухня, гостиная, мой кабинет, обеденная комната, библиотека, занимающая сразу два этажа, и старая игровая сына, которую я всегда закрываю на ключ. На втором, как понятно, моя комната, ванная, продолжающаяся библиотека. В неё саму со второго этажа зайти можно было, я это продумал — поставил балкончик у двери, который охватывал всю комнату по краям, чтобы можно было достать любую книгу без лестниц. Конечно, на первом этаже она была нужна, но со второго нет. Перила были отделаны из тёмного, гладко отделанного дуба. А третий… Одни комнаты, ничего интересного. Единственный минус моего дома — плохие звукоизоляция и отопление. Однако, не смотря на всё это, никто не видел то, что было дальше прихожей, кроме меня самого и Германии. Гостей не люблю, совсем. Примерно шесть месяцев назад я завёл себе пса — немецкую овчарку. Забочусь о нём, наверное, хорошо, гуляю с ним два раза в день, где-нибудь в малолюдных местах, например, на окраине леса. Утром, после упражнений, и вечером, после сна. Назвал я его Шватц, так как в его окраске преобладал чёрный цвет. Банально, наверное, но пса я завёл не для оценки, а для души… К тому же воспитываю и дрессирую я его строго — любая провинность каралась жёстко. За всё время он уже успел вырасти в довольно крупную собаку — ростом в холке примерно мне по колено. Научить его быть безразличным и злым к окружающим, но ласковым с хозяином, было легко. Конечно, это много труда и крови, но что поделать. Сейчас он спал рядом с кроватью, где лежал я. На кровать залезать ему было не позволено, как и самой обычной собаке, но выгонять его на улицу мне было жаль. Каждый день я вычёсывал его, чтобы тот не линял слишком сильно. По вечерам я готовил ему еду, всякие корма… Иногда получалось так, что я готовил ему довольно дорогие блюда, и поэтому «подворовывал» еду у него из кастрюли с остатками еды на утро и ел вместе с ним. Когда было нечем заняться я шил ему игрушки, своими собственными руками. Никто из окружающих не знал о том, что я шью, но никто и знать не должен… Да, в последнее время я как-то расклеился, и мне это совершенно не нравилось. Если завтра я собираюсь пойти на совет, то стоит как-то войти в образ вновь. А ещё стоит не спать, иначе я как обычно просплю, и ни один будильник меня не разбудит. Обречённо вздохнув, я закрыл книгу и встал с кровати. Закрыл окно, убрал бумаги с пола, взглянул на уже дремлющего Шватца, и спустился на первый этаж, зайдя в кабинет. Там начал писать что-то, работать, подготавливаться к завтрашнему дню.×СССР×
Я и сам не заметил, как ноги привели меня к дому бывшего друга. Уже сгущались сумерки, ветер сильно бил в лицо и валил с ног на сырую землю. Где-то летели птицы против ветра, улетая на юг. Поздновато как-то в этом году… Обычно это происходило где-то в конце октября, а сейчас уже середина ноября. Свет у Рейха горел только в одной комнате — на втором этаже. Окна не были прикрыты шторами, а из-за этого был виден шкаф из тёмного дуба. Это его спальня? Окно там вдруг распахнулось, само собой. Жутковато. Может быть, у него просто плохие замки. Зачем-то свистнув, я перевёл взгляд на ворота. Широкие, высокие, такие же как и сам забор. Забор и ворота на концах заострялись, видимо, чтобы никакой дурак не решился перелазить. Вдруг я услышал лай. Слегка вздрогнув от неожиданности и взглянув на источник звука, я удивился — в том самом окне, которое открылось, я заметил пса, который лаял прямо на меня. Рейх завёл себе зверушку? Интересно… Собака запрыгнула передними лапами на подоконник, выглядывая из окна. Шерсть на холке взъерошилась, поднялась, буквально «встала дыбом» — животное явно было разъяренным. Уже через минуту показался и Рейх — одетый в домашнюю, свободную рубашку, без головного убора. Он погладил пса — тот сразу же немного успокоился. Сам немец после выглянул в окно. Когда наши глаза пересеклись, его взгляд из обеспокоенного стал тут же не то напуганным, не то злобным. Он поспешил закрыть окно, а за ним и занавеску. Однако тени, которые падали на штору от лампы, явно давали понять, что Рейх начал, видимо, переодеваться. Смотреть на это я не стал — оно мне не надо, но мысль о том, что я зря сюда пришёл тут же появилась. Посыпятся вопросы, мол, для чего я пришёл, а я даже не буду знать, что ответить. Простое «просто так» будет звучать ну слишком идиотично. Когда я уже собрался уходить, появился он. Уже сбегать было бесполезно. Как всегда худой, мрачный и симпатичный на первое впечатление он шёл, а за ним плёлся пёс, как-то недоверчиво поглядывая на меня. Я же, в свою очередь, поступил взгляд куда-то в землю. Ворота открылись, и вот мы уже стояли друг перед другом. Лицо пришлось поднять. — USSR, что ты тут забыл? — голос Рейха был как обычно грубым, властным и уверенным, но с песчинкой слабости. Я не знал, совершенно не знал, что отвечать… Оптимальным вариантом было просто пожать плечами, что я и сделал. — Ну… Для начала, привет. — я попытался улыбнулся, но вышла скорее ухмылка. — Machst du Witze? (Ты шутишь?) — Lass uns ausgehen? (Давай пройдёмся?) — проговорил я, не без русского акцента, но всё же… Этими словами я удивил его. — Когда ты успел.? — Выучить немецкий? Да недавно совсем… Так что насчёт моего предложения? — Не считаешь, что ты слишком быстр? — язвительная улыбка, его излюбленная… — Отомстить мне не терпится? С чего я должен тебе верить? Молчание в ответ. Не могу поверить, что забыл об этом его упрямстве. Очередной резкий удар ветра. Я продолжил твёрдо стоять, в то время как моего «друга» слегка пошатнуло в мою сторону. — И когда ты стал таким слабым? — Hör auf! (Прекрати!) — эти слова его явно разозлили. — Я просто устал. И вообще… Проваливай отсюда. Я никуда не пойду. После этих слов он попытался закрыть ворота, но я нагло схватил его за предплечье, и это явно было не от большого ума. Его собака от такой резкости вцепилась в мою руку, пускай и через пальто, но всё же было больно. Сильная у псины пасть, однако. Рука тут же отпустила немца, и тот слегка пошатнулся. Он немного побелел, видимо от холода, взгляд стал немного мутным. Собака же сдавливала руку всё сильнее. Я тихо зашипел от боли, и только тогда, когда Рейх это услышал, он пришёл в себя и оттащил животное. Сразу после он подошёл ко мне. — Идиот… Ты что, понять не мог, что он на тебя наброситься? — голос был злым. Ни капли сочувствия. — Забыл о нём как-то… — здоровой рукой я почесал затылок. — Точно идиот… Извиняюсь, USSR. Сильно прокусил руку? Я лишь пожал плечами. Пальто было прокусано, а чтобы увидеть саму руку пришлось закатать рукав. Как и предполагалось — рука тоже была в не очень больших, но сильно кровоточащих ранках. — А у него острые зубы. — Либо ты весь из крови состоишь, либо Шватц задел вену… — Шватц? Его так зовут? — Не об этом сейчас… Пошли. Теперь уже он бесцеремонно и нагло взял меня за предплечье и повёл меня в свой дом. Я запротестовал, вырвался из его рук. — Это ещё зачем? — недоверчиво глянул на него я. — Говорю же, возможно задеты вены. Перспектива умереть от потери крови тебе нравится? Тогда благодействуй, только не у меня на участке. Он развернулся и пошёл в свой дом, а я, поняв, что он прав, лишь вздохнул и пошёл за ним.×××
И вот — я уже сидел в гостиной и ждал Рейха, когда тот вернётся вместе с аптечкой. Я оглядывался — комната состояла из камина, дивана, трёх кресел, кофейного столика, настенной мозаики и картин, нарисованных, видимо, самим немцем. Смотрел я на всё во все глаза — не каждый день попадаешь к Третьему Рейху в дом. На столике лежало два пистолета, что меня немного напрягло. Пёс, ну или Шватц, сидел напротив, не по-доброму глядя на меня. Банальное имя, но не думаю, что пса завели для оценки. Вскоре немец вернулся, с бинтами, спиртом, перекисью, иголкой и хирургическими нитями. Наличие последних двух предметов меня смутило. — Ты тут операцию затеял? Я против. Просто сделай жгут и разойдёмся. — Сдурел? Какой жгут? Ты до сих пор не понимаешь серьёзность ситуации? Это то же самое, что вены вскрыть… Я вообще не даю гарантии, что вены повреждены. Поэтому сейчас и посмотрим. Дальше он слушать меня явно не стал бы. Он отругал меня за то, что я не сообразил снять с себя верхнюю одежду, поэтому ему пришлось наблюдать, как я пытался снять пальто и закатать рукава. Крови стало в два раза больше, это и правда было делом серьёзным. Немец положил все вещи на диван, около меня, а сам, встав передо мной на колени, чтобы было удобнее, и склонив голову у руки, раздвинул кожу у ранок и стал осматривать их, чтобы понять, всё ли в порядке или нет. Свет от лампы был не ярким, каким-то тускло-оранжевым. Всё таки, странный у него подход к рассмотрению ран… Наверное. — Du hast Glück. (Тебе повезло.) — сказал он взяв бинты и перекись. — Операции не бывать. На такое я лишь слегка приподнял уголки губ. В какой-то момент он показался мне уязвимым, добрым… А теперь снова за своё. — Но всё же, для чего ты сюда пришёл? — грубость в голосе отдавала холодом, он говорил и параллельно с этим обрабатывал руку. — Без понятия… Давай просто сделаем вид, что я пришёл выяснить, почему ты не появляешься на совете стран. — Я не хожу из-за сбитого режима дня… Хотя с завтрашнего дня хотел вновь начать жить с нормальным распорядком. Только я уверен, что этим сделаю обстановку там снова накалённой. Вам это надо? — Это надо не нам, а тебе. Тебе жить с мыслями о том, что ты всё портишь. Так что мне говорить это незачем. Безразличие в отношениях, мороз между нами — вот всё, что осталось от той тесной дружбы.×××
Вскоре я уже собрался уходить, и немец явно был не против, как вдруг я вспомнил о том, что хотел с ним пройтись. — Так что скажешь насчёт прогулки, м? — я взглянул на него, натягивая пальто. — Откажусь. Дел и так по горло. Я лишь хмыкнул, а после вышел. Этот день был каким-то напряжённым, но при этом и расслабленным. Рейх закрыл за мной ворота, а после вернулся в дом. Я, вероятно, последний раз за этот день взглянул на его дом, вздохнул, и направился домой… Как только я отошёл, сразу же почувствовал то самое чувство одиночества. Вновь… Наверное, нужно дождаться завтрашнего дня. Там уже и разберусь со всем.×Третий Рейх×
Только когда Союз ушёл я почувствовал себя раскованно. Его менталитет бешено бил, будто тот пытался заставить меня плясать под его дудку. Резкие, раскалённые вспышки его поведения сбивали с толку. Он никогда прежде не вёл себя так… Одичавше? Ещё когда я начал уходить первый раз я почувствовал, что побледнел. Ко встрече с кем-то я не был сегодня готов, совершенно не был… А то, что я от какого-то ветра шатнулся… Что же он подумает, боже… И другим наверняка расскажет. «Вот, так да сяк, Третий Рейх уже не тот, размяк, ослабел»… А про то, что я помог ему с повреждениями наверняка промолчит. Рядом со мной плёлся пёс. Как-то хмуро глянув на него, я отправил его «на место», хотя и понимал, что он в этой ситуации вообще не виноват. Тяжко вздохнул. Опустил налившиеся медью веки. Скатился по стене на пол… Этот день выдался сложным. Думаю, стоит отложить дела и дождаться завтрашнего дня. Там уже и разберусь со всем.×××
Рёв будильника и лай пса — вот оно, моё утро. Решив вечером всё-таки поспать, ссылаясь на то, что я смогу проснуться по-раньше и сделать все дела, которые должен был сделать вечером, главной ошибкой стало то, что я не был в состоянии проснуться так рано. Только открыв глаза и взглянув на время всё тут же словно замерло — через десять минут мне уже нужно было выходить. Вскочив с кровати мне пришлось тут же бежать в ванную, по пути натягивая брюки на голые ноги. Шватц плёлся рядом, держа в руках будильник, который всё ещё орал. Только зайдя, я тут же включил воду и стал чистить зубы, свободной рукой умудряясь умывать лицо. Как только лицо было чистым, я вытер руку о полотенце и продолжил надевать брюки. Как только справился с ширинкой закончил чистить зубы. Быстро вытер лицо, сразу же пошёл в комнату, одеваться дальше… День не задался с самого начала. Одевшись, выключив наконец таки отчаянно звенящий будильник и взяв документы, пускай и недописанные, спустился, надел верхнюю одежду и вышел, закрыв дверь. Открыл ворота, выгнал свою машину из гаража, что был расположен близ дома… А дальше долгие процедуры — закрыть гараж и ворота вновь. Когда же всё было выполнено, я взглянул на время — отставал на семь минут от своего графика. Одет я был, мягко говоря, не по погоде — на улице был мороз, а я не надел ничего тёплого, кроме пальто… Ладно, всё равно я на машине… Заведя мотор, я тут же выехал, нарушая правило на ограничение скорости в 70 км/час.×СССР×
Обыденное пробуждение, сборы, завтрак в одиночестве и выход — вот оно, моё утро. Чувства отдыха не было, будто я всю ночь лежал на мешках с картошкой и думал о жизни. Рука болела, но было терпимо. Бинты Рейха оказались довольно дорогими, прочными, даже снимать их было жалко, но перевязываться надо было. Сменил его бинты на мои, купленные по скидке, а старые выбросил. Я был ему крайне благодарен, но отношения к нему не изменил — он всё тот же хорошо вооружённый и обученный предатель, что напал на меня тогда, когда я даже этого не ожидал… Точнее как… Первое время его подозрительное поведение меня напрягало, втайне от него на второй-третий предвоенный день я уже готовился к войне, которая рано или поздно началась бы, но чтоб он напал тогда, когда я спал… Это… Как минимум отвратительно. На совете стран сегодня все были весёлыми, воодушевлёнными, даже обычно серьёзный Англия шутил. Америка как обычно ссорился с Россией, что меня не очень волновало, Украина беседовал с Канадой, Германия с Польшей, Франция пялилась на Англию, Италия что-то смотрел в телефоне, помятая, заспанная и неухоженная Беларусь играла с Казахстаном во что-то, другие просто общались… Один я хмуро сидел, а места рядом со мной были пустующими — никто не хотел портить себе настроение. Все прекрасно знали, каков я при плохом расположении духа. Вдруг двери открываются — на пороге стоит Рейх, весь будто на нервах, с озлобленным взглядом и, то-ли неряшливо, то-ли привлекательно с незастёгнутой верхней пуговицей на рубашке, которая открывала вид на начало ключиц. Да… Если не считать того, что он устроил Вторую Мировую войну, то для некоторых дам он, может, и показался бы красивым и сексуальным. Но не в этом случае. Как только он зашёл все замолкли, сначала глянув на него, а потом потупив взгляд, отвернувшись. Один я смело глядел на него, он, в свою очередь, искал свободные места. У него был выбор — сесть между Англией и Францией, тех, кого он всей душой недолюбливал, и рядом со мной. Конечно же он выбрал первый вариант, зло глядя на меня. Первое слово, как обычно, за мной. — Что ж… Всё в сборе… — сказал я, вздохнув. — Что на сегодня? Все тут же начали доставать документы, кто-то целые стопки, кто-то два-три листа, один немец сидел на месте, не шевелясь. В голове проскользнула мысль стать на время учителем и сделать его своим учеником, что не выполнил домашнее задание. — А что, Гитлеровская Германия сегодня вечером не работал? — слова звучали как-то игриво-жёстко, холодно, но при этом сгорая от чувства превосходства. Тот молчал. На него напряжённо смотрел Германия, когда остальные тихо хихикали или шептались. — Пап, ну чего ты начинаешь? — мрачно, болезненно вмешался Украина. — Не сделал да и ладно. — Ничего не да и ладно. — теперь и Германия и заговорил. — Всё работают, а он что, лучше остальных что-ли? Ах… Совсем забыл. — он всё так же смотрел на отца. Между ними были отчуждённые, полные ненавистью со стороны Германии отношения. Тот не мог простить отца за то, что из-за его выходок менталитет современной Германии считают таким же ужасным и отвратительным. — А ты чего влез? — заговорил Рейх. Его голос явно не предвещал ничего хорошего. — Кто тебе позволил так со мной общаться? — тот встал из-за стола, яростно глядя на сына. — Взрослым себя почувствовал?! — Успокойс… — я попытался его остановить, но он тут же меня перебил. — Успокоиться?! Ты сам сейчас всё это начал! Да лучше б ты вчера сдох от потери крови, твоё исчезновение ничего не изменило бы. — Вообще-то, если ссылаться на… — Британия начал что-то говорить, но его слова тут же затонули в общей массе криков — почти все участвующие во Второй Мировой войне страны начали подавать свой голос. Успокаивать их было сложно. Проще было просто выстрелить в потолок, что я и сделал — достал из кармана пальто небольшой пистолет, снял с предохранителя и три раза выстрелил. Все мигом замолчали, взглянув на меня. — Мы тут не для выяснения отношений собрались… Точнее для них, но не для таких. И совет начался… Очередной скучный совет, где я играю лишь роль советчика, слушателя и, в случае чего, был неким «успокоительным». Рейх делал тоже самое, кроме последнего пункта. Он, по природе своей, всегда был, и, видимо, будет агрессором. Как тогда, несколько лет тому назад…×××
Прошло примерно полчаса с начала совета стран, как вдруг США поднялся, выдвинув вперёд одну из своих бумаг. Это уже не вызывало у меня мысли, что это что-то хорошее. — Я предлагаю запретить Третьему Рейху посещать сбор стран, причины расписаны на бумаге. Все страны глядели на него, заохав, а Рейх как-то потерянно-гневно потирал концы своих пальцев. Я решил взглянуть на документ, подвинув его к себе. Всё было выполнено в лучшем, аккуратном виде.«Я, Соединённые Штаты Америки, предлагаю исключить главного агрессора Второй Мировой войны, Третьего Рейха, из круга советчиков, ограничив и запретив его возможность появляться на территории ООН, где и проходят собрания. Причины следующие: · Он уже не существует, а, значит, принимать участие в решении некоторых политических вопросах не может. В этой сфере бесполезен. · Агрессор не может давать дельных, сохраняющих мир среди нынешней политики советов. Так же бесполезен в этой сфере. · Его появление часто сопровождается конфликтами. · Вести себя дружелюбно и адекватно отказывается. · Недобросовестно относиться к подписанным пактам, документам, договорам. · В последнее время часто пропускал сборы, показывая своё наплевательское отношение. · Агрессивно отзывается к другим, иногда угрожает или желает смерти. · Одним своим присутствием вызывает у окружающих неприязнь.»
Написано поводов было мало, но все они такие точные… Листок тут же вырвали другие страны и начали читать, после чего давали своё согласие. Я же сидел в ступоре, не зная, что и думать. С одной стороны, США был прав, но и не прав одновременно. Нельзя так поступать с кем-либо, это слишком по-зверски. Наконец бумага попала в руки к Рейху. Тот бегло пробежался по тексту, побледнел и взглянул на меня. Все уже сделали свой выбор, оставался только мой, но и даже если я скажу «против», это не засчитается — бо́льшая часть одобрила идею Америки… Терять было нечего, но и сволочью в глазах Рейха я быть не хотел. — Я думаю… Это неправильно. — все вдруг нахмурились. — Да, Третий Рейх наломал дров, и ломает их и по сей день, но такой уж у него характер. Но я думаю, что отрывать его от общества не сделает нас лучше него, и… — Мне не нужны твои медвежьи услуги. — преспокойно перебил меня Рейх и, встав, начал собираться. — Это не услуги, мне просто тебя жаль. — возразил я. — Пап, ну чего ты начинаешь? — хриплым голосом спросила Белка, от чего меня передёрнуло. — А ты вообще молчи, алкашня малолетняя… Стыд мне на голову. — от таких слов Россия, Казахстан и Украина удивлённо глянули на меня. США расплылся в улыбке. Создавалось впечатление, что этого он и добивался. Рейх в это время уже ушёл, хлопнув дверью. Нервы сдали, я встал, взял пальто, повешенное на спинку стула, и тут же быстро вышел вслед за немцем. Я слышал его быстрые, чёткие шаги. Он недалеко успел уйти, поэтому я прибавил шаг. Увидев его, заходящим за очередной угол, тут же сорвался с места и уже бегом добежал до него. — Рейх! — отозвал его я, взяв его под локоть. Тот слегка пошатнулся, что-то тихо прошипел на немецком и вырвал руку, нажав на кнопку лифта. — Чего тебе нужно? Официально выгнать меня отсюда? Danke (спасибо), сам уйду. — Нет, я… Я хотел сказать, чтобы ты их не слушал. Я сделаю всё возможное, чтобы в скором времени ситуация наладилась. — Я же сказал тебе, мне не нужны твои медвежьи услуги. Я больше не желаю сюда возвращаться. — на этих словах он пошёл дальше, к лифту. Я за ним. — Тогда и я с тобой. — Fass mich nicht an! (Не трогайте меня!) — он повернулся ко мне и оттолкнул. — Просто отстаньте, вы все. Мне не нужен никто, понятно или нет?! — агрессия в его поведении постепенно сменялась истерикой. Впервые видел его таким… Расстроенным? — Да ты хотя бы понимаешь, что творишь? Ты сейчас только отпугиваешь всех от себя, не подпускаешь, но я же вижу, что тебе нужно общение! Позволь мне… Тягостная пауза… Оба замолчали, только звук подъезжавшего лифта нарушал тишину. — Не позволю. Я тебе не доверяю. С этими словами он заскочил в только что открывшийся лифт, я за ним, словно псина за хозяином. Если пропадать, то вместе. Если честно, желание возвращаться отпало и у меня. — Я же сказал отстать… — А что, то, что ты не в духе делает лифт твоей собственностью? — как-то колко сказал это… Не надо было так. Однако ответа я не получил.×Третий Рейх×
Зря, зря я сегодня заявился. Даже начало утра не предвещало ничего хорошего. Лучше бы спал себе сейчас, вместо того чтоб ехать с Союзом в одном лифте, слышать его дыхание и сдерживать слёзы. Видеть, как его грудь подымается и опускается, как его руки нервно теребят конец рукава шерстяного пальто, ловить на себе его тяжёлый, уставший взгляд. — Чего уставился? — на этих словах голос как-то дрогнул. Побоявшись, что тот поймёт, что я не такой уж и сильный и независимый, пришлось опустить глаза на пол, сделав вид, что я разглядываю обувь. — Подумал, что ты, в принципе, симпатичный и красивый, а такой глупый. Если ты был бы хотя-бы немного спокойнее и добрее, то, возможно, за тобой толпами бегали бы девушки. — Оно мне и не нужно. Себе бы сначала девушку нашёл, а потом и советовал. — А кто сказал, что у меня нет никого на примере? Скажем так, мне Франция нравится. /Автор: в этом фанфике Франция — девушка./ — Ооо… С чего такие откровения? Разучился правилам разведчика? Лишнего врагу не говорить, себя не выдавать. — Да какой ты мне враг.? Тут же лифт открылся. Я немного запутался от слов СССР, не мог понять, что он имел в виду, а он же, глянув на меня, сразу же ушёл. Я не знаю хода его мыслей, наверное, мы размышляем совершенно по-разному… Выйдя из здания ООН, я тут же пошёл к своей машине. Союз уже успел куда-то уйти, но это лишь успокаивало. Как я уже говорил, его резкое, переменчивое и странное поведение сбивало с толку. Что ему нужно? Почему он так изменился? А эти его слова… Слишком сильно выбивались в голову, память и разум, заставляя об этом думать. Надо отсюда уезжать, а то я уже на грани. Быстро заскочив в машину и заведя в неё, тут же рванул на довольно высокой скорости вон. Мысли всё так же вертелись, один СССР в голове. Не надо было приходить… Нет.×СССР×
В груди билось и взрывалось какое-то странное, неземное чувство. Я чувствовал себя счастливо, от того что сегодня, сейчас я вновь увидел ту слабину в Рейхе. То, что его голос дрогнул, а он, пускай и гордо попытался это скрыть, показал свой испуг. Я не знаю хода его мыслей, наверное, мы размышляем совершенно по-разному… Но я считаю, что в его голове медленно что-то меняется. Возможно, время и правда может что-то исправить. Просто, думаю, на пару со временем ему нужен ещё кто-то, но явно не этот его пёс. Я могу попытаться сдружиться с ним, не так тесно как прежде, но хоть как-то. Конечно, мне страшно. Страшно, что тот решит отомстить мне за мою давнюю победу. Но терять мне уже нечего — дети про меня забыли, и, наверное, после сегодняшних моих слов о Беларуси, вовсе на меня начнут обиду держать. Друзья… Уже и не друзья мне вовсе. Мы с ними совсем перестали общаться… Даже девушки нормальной нет… И от одиночества я уже начинаю и мужчин видеть симпатичными. Ну, точнее, только Рейха… А мои слова о Франции полная ложь. Нужно же было как-то обстановку развязать. В любом случае, терять мне было нечего.×Третий Рейх×
Решив развязать моё плохое настроение я включил музыку в машине, поставив диск с музыкой Rammstein. Первой выпала песня «America», что слегка сильнее подпортило мне настроение. Мелодичный, немного хрипловатый, сильный и жёсткий мужской голос чётко, не размывчато и красиво пропел «Мир был выдуман Америкой», и это уже значительно изменило моё состояние с истерически-расстроенного на разъярённое. В любом случае, считаю, что только этот певец способен так чётко петь, выделяя и делая понятным каждое слово. Русские и иноязычные песни на такое не способны. Даже прослушивая мои старые военные марши я иногда не мог понять, что там поётся. Конечно, иногда некоторые другие песни исполняются хорошо и понятно, но их чертовски мало. Чаще всего это старые песни, которые уже заменили на какие-то новые, молодёжные. Исполняются они будто пьяным, неясным голосом, так, что, кажется, исполнитель и не старается спеть красиво. Вскоре я был уже у дома. Там сидеть не хотелось, поэтому, запарковав машину в гараж, вновь закрыв все двери и ворота, которые приходилось открывать, я пошёл куда глаза глядят. Набрёл куда-то к лесу, при чём неизвестного мне. Оглянулся, и, поняв, что я даже не знаю где я, обречённо вздохнул, тем не менее продолжив идти вперёд.×СССР×
Пройдя где-то минут 15 по лесу, перед этим ещё 10 от ООН, я дошёл к своему дому. Да, он находился в лесу, но переезжать не хотелось. Размещён он был посреди красивой поляны, среди невысокого пырея, других трав, и, иногда, крапивы. Цветов летом было много, все они дикие. Было место, где росла земляника и малина, тоже дикие. Я иногда баловал себя ягодами. Дом был обычным, деревянным, в два этажа. Рядом стояла баня, сделанная так же как и дом — из сосны. На первом этаже дома была кухня, гостиная, мой кабинет, кладовая, спуск в погреб и умывальня. На втором пять комнат — одна моя, другая гостевая, остальные три раньше принадлежали детям. Помню, как все они ругались друг на друга, просили каждому свою отдельную комнату, но таких просьб я выполнить не мог — слишком много их. Выполнено всё было не по каким-то стилям и дизайнам, просто влил во всё душу и получился такой вот дом. Рейх бы точно не оценил, я уверен. По дороге заскочил в магазин и купил бутылку водки. Россия никогда не любил, что я пил её, потому что ему часто доставалось от пьяного меня, а потом, видимо с горя, и сам запил… За это я виню себя в большей степени. Как отец я, наверное, полностью несостоявшийся человек. Грустно вздохнул, открыл двери и я уже дома. Запах старых досок приятно ударил в нос, даже настроение как-то поднялось. Я снял пальто, сапоги и тут же прошёл на кухню, убрав водку в долгий ящик. Есть не хотелось, поэтому я просто решил заварить тебе кофе. Если раньше я его и варил, то сейчас сменил его на растворимый. Залив мелко молотые зёрна кипятком, стал ждать. За это время решил натопить печь… Дров как обычно не было. Пришлось идти колоть. Надев на себя домашний свитер и переодев штаны, а так же взяв топор, я вышел на улицу. Нашёл пенёк, на котором я и колол дрова, взял несколько цельных кусков дерева, замахнулся топором и… Стал обыденно для себя рубить. Когда я уже почти закончил, я услышал какие-то шорохи сзади от меня. Обернувшись, заметил знакомый силуэт…×Третий Рейх×
Всё-таки, идеей заходить в незнакомый мне лес было очень глупой идеей. Уже через пять минут я понял, что заблудился. Но нет же, надо было мне и моей глупости пойти дальше. Идя и тихо матеря самого себя, спотыкался, начиная материться ещё злее и громче. Чтобы хоть как-то успокоить нервы я залез на дерево, сел на одну из его ветвей и стал считать. Просто считать, до девяти. Когда доходил до девятки сбрасывал счёт и считал заново. Почему до девятки, а не десятки? Я так захотел. Пока вёл счёт оглядывался. Вдруг заметил какую-то поляну, на ней две постройки. Странно… Разве здесь кто-то живёт? Может, жил? Дом выглядит старым, сооружение к нему примерно такого же возраста. Словно ответив на мой вопрос, тут же кто-то вышел из дома. В тёмно-зелёном поношенном свитере, коричневых брюках… И в до боли знакомой мне ушанке из шерсти русака. СССР? Он тут живёт? Будто по рефлексу я тут же соскочил с ветви и спрятался за стволом дерева, немного выглядывая. Тот просто колол дрова, в мою сторону даже не глядел. Свитер делал его чуть толще в торсе и более худым в ногах, выглядел он как типичный город Японии… С этими их «оверсайзами» совсем с ума посходили. Но вот Союз, признаюсь, реально мил в таком виде. Такой домашний, неаккуратный, от него будто исходило тепло. Думаю, у него есть все шансы понравиться Франции чуть больше, если, конечно, наша «воспитанная модница» не посчитает такой прикид странным и стрёмным. Ей больше по душе Англия, постоянно красиво одетый и красиво живущий. Меня не беспокоит личная жизнь Союза, но всё-таки его выбор меня очень раздражает. Он перестал рубить, будто прислушавшись. Я запаниковал, думая, что случайно, будучи в раздумьях, нашумел и меня раскрыли, однако он посмотрел совсем в другую от меня сторону. Взглянув туда сразу же заметил Америку. Его наглая, ненавистная многим ухмылка мято сияла на лице, будто он не хотел улыбаться, но что-то его заставляло. Я был далековато, но говорили они громко, я слышал почти всё. — Советский Союз, hello! — ухмылка стала шире, США стоял ровно и уверенно. — Здравствуй… Что ты тут делаешь? Слова USSR были твёрдыми, непоколебимыми, пока он сам немного сжался и приопустил голову. — Я с делом пришёл… Когда ты ушёл, мы со странами посчитали нужным… — и тут он замолчал, глядя на реакцию Союза. Полный ноль на его лице, поэтому Америка продолжил. — Исключить из совета стран и тебя. — Это шутка? — его голос чуть дрогнул. — Нет, старик. Шутки шутят в цирке или барах. — Но вы не можете! Что вы собираетесь делать? Даже если я не существую, то я… — Ты ничего не можешь, мать его! Ты не существуешь, вот именно, чёрт бы тебя согнул! — США повысил голос. Я видел на его лице садистскую улыбку, уже не мятую и не наигранную, Союз же уже совсем растерялся и расстроился. — Распишись, please, здесь, и мы мирно разойдёмся. — он протянул руку с какой-то бумагой, и, видимо, ручкой. Молчание. Никто не двигался с места, всё замолкло, даже птицы вокруг. Я уже начинал замерзать, думал, как незаметно уйти, как вдруг СССР сдвинулся с места. Не выпустив из рук топор, он подошёл. Он что-то тихо спросил, я этого не слышал. Дальше голос подал его собеседник. — Ты эту палку-то положи… Или хочешь напугать? — его улыбка уже немного стёрлась, закрылась за лёгким страхом, но уверенности у него не поубавилось. Дальше ответ. СССР бегло просмотрел бумагу, после чего, вновь взглянув на Америку, резко ударил его коленом между ног. Маты полились изо рта последнего. От такого поворота событий я слегка опешил, но вот Союз, видимо, действовал наверняка. Когда США, согнувшись от боли, упал наземь и полез в карман за пистолетом, он замахнулся топором, и, немедля, будто дрожащими руками ударил по телу своего собеседника. Я мог бы это сейчас прекратить, но не хотел. Лес тут же наполнился криками сына Англии, а на его будущего убийцу тут же брызнули алые капли крови. Я чуть приподнялся на носки, чтобы увидеть, куда ударил Союз — оказалось, что попал в руку, близ плеча. Замахнулся тот второй раз, но дальше криков не последовало. Теперь удар пришёлся на шею. Видимо, повредились голосовые связки, так как сама жертва была ещё жива. Третий и последний, четвёртый удары тоже пришлись на шею, били с такой силой, что голова отлетела от тела сантиметров на тридцать. Союз тут же упал на колени близ уже безжизненного трупа. Ничего не замечал вокруг… Тут то я уже и решил вмешаться.×СССР×
Я не знаю, что на меня нашло, я не хотел, я не… Время либо остановилось вокруг, либо я уже совсем с ума сошёл. Боже, как же я мог так потерять голову? Черта с два мне совет стал настолько важен? Сколько вопросов, а голова уже тяжелела. Веки наливались медью, руки задрожали, ноги стали ватными, отказывались поднимать тело. Ничего не слышно, всё темнеет… Я чувствую как кто-то подходит, хочу что-то сделать, но не могу. Глаза закрылись, к горлу подступил истерический смешок, который я всеми последними силами пытался скрыть. Я ведь обещал себе, что и пальцем не трону кого-либо после Второй Мировой войны, а тут такое дело… Кто-то, кто подходил, резко взял меня под плечи. Тогда я уже немного опомнился, смог хотя-бы вскрикнуть и слабо, неуклюже мотнуть руками назад, явно ударив этого кого-то по лицу. — Идиот, смотри куда пальцы пихаешь. — знакомый, злой и грубый голос. Без сомнений это Рейх. Истерика уже явно вырывалась, я сильнее стал пытаться вырваться. Немец меня держать не стал. Отскочив от него, грохнувшись на траву около трупа, я взглянул на него. Хмурый, серьёзный, всё в том же виде, в котором он был на совете. — Ты… Что ты… Что ты… — слово «ты» я попытался выразить как можно чётче и требовательнее. — В этой ситуации не могу понять точного вопроса… Что я тут делаю? Или что я видел? Я гулял. Случайно забрёл сюда. Притаился. Я видел и слышал почти всё. — его тон был спокойным, а меня бросило в дрожь. — Кому ты это расскажешь? — испуганная ухмылка засияла на моём лице, передавая то, что я был готов защищаться, но на самом деле это было простой защитной реакцией. — С чего ты взял, что это будет кто-то знать? Я что, так на балаболку похож? — а вот на его лице вовсю возгорала обида и превосходство. — Я… Просто, я думал, что ты хочешь мне отомстить за ту мою победу… Всегда так думал. — Который раз я говорю, что ты идиот? Пошли. — К…куда? — Разбираться… Помощь тебе сейчас явно нужна. Он помог мне подняться… Вместе мы затащили труп на первое время в коридор моего дома. Рейх взял за ноги, чтобы не запачкаться в крови, я же взял на себя туловище и голову… Когда-то это было живой нацией, а что теперь…?×××
— Рассказывай. Что тебя на это толкнуло? Мы с ним сидели за столом, друг напротив друга. Я нервно пил кофе, он глядел на меня, сидя ровно и изящно, характерно для него. Было похоже на приём у психиатра, что немного смущало меня. — Обязательно устраивать допрос? — грубо проговорил я. — А что, разве уже просто это обсудить нельзя? — пауза. Мы оба просто пялились друг на друга. — Меня напрягает то, что Америка пришёл слишком быстро… Если он обсуждал это с другими странами, а пришёл так скоро, ещё до окончания собрания… Я думаю, это могло быть обманом. — Он не мог знать, где я живу. — Выслеживал… Кто знает, что у него на уме. Вновь молчание. В голове зрело много вопросов, а на всех них, видимо, ответа уже нельзя будет найти. Рейх выглядел так же напряжённо, как и, скорее всего, я. — А ты то чего паникуешь? — Это не важно. — немец закрыл глаза, чуть сгорбив спину, при этом также немного наклонив голову. — Ты из-за совета расстроился? Поверь уж, я тоже это… — Да какой там совет, чёрт возьми? — видимо, любимой манерой нациста было без страха перебивать меня. — Мой же сын меня ненавидит, личной жизни нет, работы тоже, я перестал существовать как нация, потерял былой авторитет… Всё, что у меня сейчас есть, это дом и паршивый пёс, а на этих двух составных далеко не уедешь. — Я понимаю, но не думай, что у тебя одного такие проблемы. У меня так же, всё, кроме детей и пса. — У тебя хотя-бы друзья есть. — нервный смешок с его стороны. — Друзья? Да о каких друзьях речь идёт? Если страны на совете и правда вышли против меня, то нет у меня больше и их. — У одного дети, у другого собака… Докатились. Я немного рассмеялся, после этого и тот немного расслабился. Это сделало атмосферу комнаты более лёгкой и светлой, что не могло не отразиться и на мне. — Почему ты просто не поговоришь с сыном? — Германия меня и слушать не хочет после Второй Мировой. Говорит, мол, из-за меня и моего глупого нацизма он и его дети обречены вечно выслушивать критику… Но даже если и так, то я в любом случае горжусь им. После того, как он ушёл из дому и стал самостоятельно существовать, он добился очень много. Поговаривают, что он запретил упоминать меня своим городам… Твои дети сделали то же самое, так же как и некоторые другие страны… Вот я и оказался врагом мира. — Ну конечно врагом стал… Ты своим приветствием можешь кому-нибудь по голове влупить рукой, кто уж тут выдержит. — USSR, шутки это точно не твоё. — немец сидел с лёгкой полуулыбкой, всё с такими же закрытыми глазами. — Не видел меня в полном величии. — Разговоры разговорами, но… — глаза Рейха открылись и серьёзный взгляд устремился на меня, недо-улыбка стёрлась с лица. — Но с Америкой что-то делать нужно… Знаешь, как нужно с трупами обращаться? Ответил я честно — я этого не знал, на что Рейх закатил глаза. Попросил у меня какую-нибудь мою одежду, чтобы его костюм не замарался в крови, и, видимо, всю грязную работу уже решил взвалить на себя. Одежду я ему дал, и стал его ждать.×××
По приказу немца мы перетащили мертвеца в ванную. Там Рейх начал уже действовать — начал набирать в ванную ледяную воду, а меня заставил принести лёд. Когда я уже вернулся с ним, немец вовсю искал что-то. Как оказалось, хлорку. Моя одежда была ему великовата, хотя нет, даже велика. Свитер оголял ключицы, туго застёгнутые уже его ремнём мои брюки висели на нём мешком. Было видно, что ему это доставляло дискомфорт, но тот терпел, работая с трупом.Правда говоря, я не знаю, почему он вызвался мне помочь. Что-то с ним явно случилось, что изменило его. Ещё недавно мы с ним даже взглядами не обменивались, а теперь он и по-дружески со мной общается, и становится соучастником в убийстве… Это меня и нервировало и настораживало. Не может всё так резко ни с того ни с сего измениться, поэтому я постоянно был начеку. — Нужно оставить где-то на час… — Рейх смотрел на обезглавленное тело и саму голову, хаотично плавающую на поверхности воды. — Чтобы вся херня из тела вышла… Потом раздеть, солью посыпать, разрезать на части, ещё раз прохлорировать, чтобы запаха от тела не было, посыпать солью и в разных местах леса закопать, далеко друг от друга… Вот. Мой свитер, одетый на Гитлеровскую Германию, из белого превратился в белый с бордовыми рукавами и грудью. Брюки вроде остались чистыми. — Одежду придётся уничтожить, это улики. Топор промыть, прохлорировать и убрать в долгий ящик, пока выжившие остатки клеток крови не поумирают. Где-то месяца на два. Потом снова прохлорировать… Надеюсь он сделан из нержавеющей стали, иначе топор тоже можно уничтожать. А то просто заржавеет. Я и не знал, что говорить. Он рассказывал мне это так, словно каждый день такое делает. — Не думал, что ты такой уж маньяк. — Я убил миллионы. Чего ты от меня хочешь? — его взгляд был мутным. Вместо слов я просто протянул ему руку. Тот вопросительно глянул на меня. — Может, пора уже прекратить нашу вражду? На мировую? — Ты что-то не то съел? Я просто помог тебе, в старую память… А сейчас я переоденусь и уйду. Тот без слов вышел, уверенно идя. Да, мне страшно признавать, но я хочу вновь начать дружбу с ним. Страх обоснован, но ведь каждому нужно давать второй шанс… Шанс на какое-либо спасение… А ведь мне ещё хуже осознавать то, что мы друг для друга как лекарство от одиночества. Вот такая и дружба получается… — Прости, я забыл… — крикнул ему вслед я, как бы напоследок. — Забыл о твоей гордости. Тот в ответ кинул какой-то мат на немецком, что заставило улыбнуться. Возможно, у одного дети, у другого пёс, но у нас двоих есть мы друг у друга. Мы одни друг для друга.