Hello, Goodbye

В Питер я сорвался неожиданно. Вроде и собирался уже не первый месяц, но все как-то не складывалось, оставалось просто планами, а теперь вдруг раз — и сбылось. Только две недели, как лето закончилось, а меня уже потянуло в дорогу. Осенью всегда так — хочется куда-то уехать, сбежать без смысла и цели, позволить ветру перемен нести тебя, куда заблагорассудится, а куда именно — не так важно. Я стоял в тамбуре поезда «Минск-Санкт-Петербург», выставив ладони в открытое окно, и впервые за долгое время ни о чем конкретно не думал. Просто смотрел на эти начинающие желтеть леса, редкие деревеньки, затерянные посреди бескрайних просторов, и чувствовал себя живым. Конечно, это всего на три дня, а потом опять универ и вся бодяга, но поехать стоило. Тем более, если пригласили. Пригласили меня сразу все, и никто конкретно. Больше скажу — этих людей я даже никогда не встречал. Познакомились в сети, на одном форуме, стали сообщения друг другу кидать, потом в личке переписываться или в общем чате — так и подружились. Большинство из тех, с кем я постоянно общался, были из Питера, и, в конце концов, кто-то, уже не помню, кто, сказал: «Мак, нам тут тебя не хватает. Приезжай давай!» Они даже шуточный обет дали, что не будут встречаться и знакомиться лично, пока я не приеду. Это весной было, потом я экзамены сдавал, а потом все разъехались на лето. В последних числах августа мы снова вышли на связь и слово за слово решили, что я все-таки еду. «Ты только билеты купи, а мы тебя устроим. Будешь по очереди у всех жить». Вот так я ехал практически в никуда, а в Питере меня должны были встретить Алька, Кай, Гаджет и Слипмод. Алька — это девушка, если что. Единственная девушка среди всех, так что какой-никакой романтический интерес в этой поездке у меня был. Не то чтобы я серьезно на что-то рассчитывал — все-таки разные города и страны, но увидеть ее хотелось. Мы не раз по ночам болтали, а потом друг другу спокойной ночи желали. Она даже один раз мне смайлик с поцелуем послала, а когда я спрашивать начал, отшутилась, типа, в лоб целует. Альку и остальных я видел на фотках, и не один раз. Кай мне даже прислал фотку себя без штанов зимой в каком-то питерском парке — он тогда спор проиграл и должен был в таком виде прохожих пугать. С Каем я общался чуть ли не больше, чем с Алькой. Хороший он был чувак. Даже обидно, что в родном городе таких людей не встретилось за все годы школы и часть универа. Были, конечно, приятели-однокурсники, но по душам поговорить редко получалось. А с Каем в этом плане легко было. Когда я к Питеру подъезжал, день уже клонился к вечеру. То там, то тут зажигались огни, поезд замедлял ход и снова несся вскачь, а меня слегка потряхивало от волнения. Я почти не сомневался, что меня хоть кто-то, да встретит на вокзале, и волновался совсем не поэтому. Просто странно было осознавать, что совсем скоро воочию увижу тех, про кого знал так много и с кем уже давно хотел познакомиться. Они оказались практически такими же, какими я их представлял — как будто фотографии вдруг ожили и заговорили. Я вдруг понял, что никогда не слышал их голосов — мы же только переписывались, до звонков как-то не доходило, хотя Кай предлагал пару раз, когда ему лень было текст набирать. Алька была маленькая и хрупкая, с огромными карими глазищами и вздернутым носиком. Лучше даже, чем на фотках. Гаджет и Слипмод — те еще фрукты, один вечно «на спидах», а второй, наоборот, чуток притормаживает. Кай вообще меня удивил — повис на мне при встрече, как только я из поезда вылез. Я думал, Алька меня обнимет, а вышло, что он. Тогда, на вокзале, в толчее, я даже не успел всех толком рассмотреть. Просто головой вертел и улыбался, как дурак. У меня вдруг появилось сразу четверо друзей, и нас ждали дивные выходные в осеннем Питере. Пока мы ехали в метро, было решено, что я впишусь у Гаджета — у него брат уехал, и можно было занять спальное место. Мне, по большому счету, было все равно, лишь бы на вокзале не ночевать. Жалко, конечно, что не у Альки и не у Кая, но так сильно раскатывать губу тоже не стоило. Гаджет жил на Черной речке. Остальным было не по пути, но меня все равно с почетом доставили до нужной станции, после чего было решено собраться на следующий день всем составом и уже погулять по-человечески. Алька сказала, что после пяти пар в универе у нее голова трещит, но она все равно очень рада меня видеть. Забавно, что мы все встретили друг друга впервые, но мне почему-то казалось, что они уже сто раз собирались без меня. Было в них что-то общее, питерское — то ли манера говорить, то ли еще что-то неуловимое. Дома у Гаджета ожидаемо оказалась куча разных прибамбасов — а иначе бы он не получил такое прозвище. Распотрошенные системные блоки, ноутбуки, какие-то непонятные детали, чуть ли не транзисторы от старых телевизоров — я порадовался тому, что моя временная кровать пустует. А еще меня накормили вкусным борщом, и тут я вообще почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Подумать только, я в Питере, у какого-то чувака, с которым вчера еще был не знаком! Свихнуться можно. Мы с Гаджетом проболтали, наверное, до полуночи. Обо всем на свете трепались, веселый он был товарищ. И умный до чертиков, один только лоб чего стоил. Он спросил меня про Альку — не к ней ли я, в первую очередь, приехал, а я даже не знал, что ответить. По сети мы общались душевно, а в реале пока было непонятно, кто мы друг другу. Гаджет (на самом деле Кирилл) пожелал мне удачи на любовном фронте, а потом мы как-то незаметно заснули. Встретиться получилось только в час — пока встали, пока добрались до центра. Все-таки Питер побольше Минска будет, расстояния тут немаленькие. Четких планов, куда идти, не было, решили просто погулять по городу, «провести для меня экскурсию». Алька пришла не одна, а с подругой по имени Вита. То ли не хотела одна с парнями гулять, то ли просто Вита привязалась — она была та еще штучка. Женщина-вамп, ёлы-палы. Алька оделась по-человечески для того, чтобы целый день по городу гулять — джинсы, куртка, ботинки, а Вита вышагивала на огромных каблуках. Эффектная она была, спору нет, но я просто не люблю таких вычурных девах. Да и мне, в принципе, было положить, Вита там, Зита или Гита. Я как-то сразу с Каем рядом очутился, и стало понятно, что в реальной жизни нам тоже по пути. Мы с ним на одной волне оказались, и я знал, что он тоже это чувствует. Даже как-то неловко было перед остальными — вроде я ко всем приехал, а болтал в тот день, в основном, с Каем. Я и сам не знаю, почему, просто он все время рядом оказывался. Я пару раз ловил взгляды Альки — она обижалась, наверное, что я с ней мало разговариваю, но к ней было не пробиться из-за Виты. Та, в свою очередь, бесилась, что мы с Каем постоянно треплемся и ржем, и попутно пыталась охмурить Гаджета и Слипа. Только вот Слипмод вряд ли осознавал, что его охмуряют, — он вообще был наивный мальчик, а Гаджет только посмеивался в воображаемые усы. Он был старше всех нас и уже успел познать жизнь. По-моему, Альке Кай понравился. Было у меня такое смутное подозрение, но я не был уверен до конца. Я потихоньку спросил его, как ему Алька, а он ответил: «Мировая девчонка». И все. Вообще, я должен про него самого рассказать. Он был необычный — внешне, я имею в виду. Не классический красавец, упаси боже, а весь такой… как акварелью писаный. Кожа бледная, глаза серые, как питерское небо, и только рот выделяется на лице ярким пятном — тоже не четко очерченный, а какой-то смазанный, как будто он слегка помаду растер. У него еще бровь была проколота и в ухе тоннель небольшой, но ему шло, внешность была подходящая. Мы как-то сразу друг друга подкалывать начали, особенно я — наверное, потому, что он велся и ржал. Меня прямо подмывало — то у него шарф украл и голову им обмотал, то в кафешке ему свет в туалете выключил, пока ждал своей очереди. Он тоже не отставал — купил кока-колу, отпил, протянул мне и сказал, что я теперь буду с его слюнями пить, и все в таком духе. Как дети, ей богу. Я вообще человек сдержанный, но с ним меня конкретно несло, аж пузырьки внутри лопались, как у кока-колы этой. Я кстати, выпил ее и даже не поморщился — подумаешь, слюнями напугал. Погода в эти выходные порадовала — солнце вылезло, небо голубое с белыми прожилками по-осеннему дышало глубиной. Мы болтались по городу часов до шести, но я ничего толком не запомнил — мосты, каналы, строгие фасады старинных домов слились в общую карусель, и имя этому было Питер. Вита покинула нас где-то возле Маяковской, и без нее сразу стало уютнее. Все-таки она была «не наша», просто левый человек. Мы к тому времени основательно замерзли и завалились в МакДональдс. «Мак в Маке», «двойной Мак» — это они так надо мной подшучивали. А я на самом деле Илья, только меня так никто из них не звал, привыкли уже по нику величать. Это так же, как Кай для меня был Каем, хотя на самом деле он Леха. Вечером я опять поехал к Гаджету, и не только я один — увязались все. По дороге от метро песни распевали, и так хорошо было, что не хотелось думать, что через два дня я уеду. У Гаджета было тепло, светло и сытно — накормили всех, хотя, думаю, его мама не ожидала такого наплыва гостей. Хватало и меня на дармовой койке. Когда Алька, Кай и Слип уже собирались уходить, возник закономерный вопрос: «Куда идем завтра?» Гаджет сказал, что он пас, потому что надо хотя бы в воскресенье разобраться с тем металлоломом, который в комнате лежит, так что решили собраться вчетвером. По факту получилось втроем, потому что у Слипа родители ключи от квартиры случайно забрали, и он отзвонился сообщить, что остается дома пленником. Мы стояли на Гостинке и растерянно смотрели друг на друга — никто не знал, куда пойти. Вообще, странная это была компания, если учесть, что изначально я рассчитывал на что-то с Алькой, а потом стал подозревать, что ей нравится Кай. Я даже подумал, что буду «третьим лишним», но все оказалось сложнее. «Идем в кино», — объявил Кай, и мы с Алькой согласились, тем более что погода ощутимо портилась. Билеты купили тут же, как раз шел новый ужастик, запаслись попкорном и еле успели в зал до начала фильма — стоило нам усесться, как выключили свет. Я сидел между Алькой и Каем, и попкорн отдали на хранение мне. Фильм был так себе, да еще Кай отвлекал — то и дело комментировал происходящее в гротескном ключе, и мне было не страшно, а смешно. Попкорн ели все вместе из одного ведерка — цены тут были драконовские, чтобы каждому по отдельной порции покупать. Я пару раз наткнулся на алькины пальцы — теплые, тонкие, изящные, как и она сама. А потом в ведерко полез Кай, наши руки тоже столкнулись, и это было как разряд электрического тока. Что за черт? Почему вдруг с ним? Хотя я знал, почему, просто глушил это в себе. Забавно, что я вообще не замечал за ним ничего такого, пока мы в сети общались. Даже утешал его, как мог, когда он с девушкой расстался (она та еще стерва оказалась). И у меня по поводу него никогда левых мыслей не было — просто заценил, что чувак симпатичный, честный и добрый, но на этом все. А когда приехал, что-то щелкнуло — причем я видел, что и у него тоже. Наверное, впервые в моей жизни это была взаимная симпатия, пусть даже такая странная. Раньше мне мог кто-то понравиться (девушка, понятное дело), но ответной реакции не было, и все просто сходило на нет, как будто моему огню не хватало чужого кислорода, чтобы гореть. Собственно, я даже сначала не понял, что к чему. Я уже говорил, что когда мы гуляли всей толпой за день до этого, мы с Каем держались вместе и никак не могли разлепиться, словно приклеились друг к другу. Болтали, смеялись, троллили Виту, устраивали друг другу подлянки, и вроде все было пристойно, но был у всего этого какой-то дикий, ненормальный фон, как вторая звуковая дорожка, которую слышу только я. То, как он на меня смотрел — мне казалось, что у него внутри дождь идет, хоть он и улыбается. А глаза такие дымчатые, странные — что-то там было в глубине, я не выдерживал и отводил взгляд, чувствуя, как вдруг становится неловко и жарко. В общем, фонило по-страшному. Я старался не думать, не обращать внимания, а сам залипал, как муха в паутине. На рот этот его залипал — такой яркий, как будто он губы кусал. Кай еще подразнил меня и бутылку губами обхватил — типа облизывает, получил от меня пару тычков под ребра, но не успокоился. А я тогда впервые ощутил это — толчок в солнечное сплетение, а потом замирание в животе. Приплыли, в общем. А теперь мы сидели в кино, и он то и дело мне что-то на ухо шептал. Ерунду всякую, конечно же, но у меня дрожь по позвоночнику шла. Его было слишком много, он был слишком близко, и это все было так невыносимо, что я не выдержал и сбежал в туалет. Когда вернулся, Кай уж на моем месте сидел и попкорн пожирал. Я сунулся было, но он рукой сверху ведерко закрыл, и мне пришлось его пальцы силой отдирать. Он сам напрашивался, все время меня испытывал, и у этого тоже был какой-то фон, подтекст, от которого я одуревал и не мог ему накостылять. Альке было хуже всех, потому что в результате она оказалась не у дел. Она красивая была и нежная, но штырило меня почему-то от Кая. Я видел, как она на него смотрит, и думал, что, когда я уеду, они сойдутся — хорошие же люди, оба. А я просто временно с катушек слетел. Когда уже домой ехали, Кай стоял перед нами на эскалаторе и выделывался. Я вдруг увидел, что у него штанга в языке, и теперь глаз не мог отвести. А он, скотина, заметил — язык высунул, а потом штангу между зубами зажал и еще бровями при этом поигрывал. Это было какое-то порно, честное слово, причем очень забористое. Видимо, мы так друг на друга смотрели, что Алька не выдержала. «Да ладно уже, соситесь», — сказала она. Даже Кай тогда смутился, хотя эту заразу обычно ничем не пронять, а я вообще чуть с эскалатора не свалился. Оставался последний день, понедельник, и я особо не рассчитывал, что с кем-то удастся встретиться, ведь у всех днем учеба. В одиннадцать мне написал Кай. «Ну чего, зависнем где-нибудь? Последний день все-таки». Как я мог отказаться? Он ведь даже ради меня на пары забил, оказывается. Мы сидели в блинной на Литейном, и я видел, что он сегодня не такой, как обычно. Грустный даже, и это было непривычно. Хотелось снова его расшевелить, и я, как идиот, начал у него из тарелки блины таскать. Детсад, знаю, но подействовало — он тоже начал варварство с моей едой. Странно, но мне было легче, когда с нами был кто-то еще — Алька или вся компания, а один на один с ним я терялся. Как будто мог что-то сказать, но не говорил. Хотя, что тут было говорить? Мне все чаще какие-то дикие мысли в голову лезли, и от этого выть хотелось, потому что понимал — все равно ничего не будет никогда. Это могло существовать между нами, пока мы об этом не говорили, пока делали вид, что его нет. Я, может, и хотел бы его за руку взять, но кто бы из нас решился? В какой-то момент я от отчаяния вообще про Альку заговорил — начал намекать, чтобы Кай свой шанс не терял, когда я уеду. А он смотрел на меня, как на придурка, и внутри у него не то что дождь — ливень шел. Под конец он сказал: «Я вообще не хочу сейчас отношений. Нафиг все», и я заткнулся. Откуда в центре Питера взялась детская площадка, я не знаю, но мы и там успели посидеть. Кай мне один наушник дал, и мы слушали какую-то его музню грустную. Листья с деревьев осыпались, ржавая карусель поскрипывала, когда мы пытались кататься, и все это было нереально, как во сне. Я физически ощущал, как уходит время, и ничего не мог сделать. Даже радовался, что завтра уезжаю, потому что вот так было еще хуже. Кай рассказывал что-то, и я понимал, что, живи я в Питере, мы бы крепко подружились, даже без всякого такого. Словно альтернативное будущее видел, где мы стали лучшими друзьями. Сгущались сумерки, и я знал, что скоро надо будет прощаться. В метро в час пик была тьма народу, так что я даже не сразу расслышал, что Кай говорит. «Мак? Илюха?» — «А?» — «Давай ко мне, говорю». И я понял, что это еще не конец. «А вещи?» — «Ну, у меня сегодня переночуешь, а вещи завтра заберешь и сразу на вокзал». В тесноте вагона нас так крепко прижало друг к другу, что я мог разглядеть каждую родинку на его щеке. Я не знал, куда глаза деть, поэтому просто смотрел ему в плечо и чувствовал его дыхание. «Больно было тоннель делать и язык пробивать?» — спросил я, чтобы хоть что-то сказать, и тут же пожалел об этом, потому что Кай заговорил прямо мне в ухо. У него такой голос был особенный — очень приятный, мягкий. Я все эти дни слушал его и пытался запомнить интонации, а теперь вообще поплыл. Он был так близко — его кожа, запах, волосы, губы, что я уже не мог врать себе на предмет того, как он на меня действует. Хотелось просто закрыть глаза, и чтобы был он, и чтобы были мы. По пути наверх из метро выяснилось, что у него своя комната есть, а там кровать двухъярусная. Кто-то там спал когда-то, я уже не уловил, кто. Меня просто вело, и я плыл по течению. Кай снова воспрянул духом — толкал меня плечом, и довольно сильно, пока мы в темноте к нему домой шли. Я тоже попытался его толкнуть, но он увернулся и заржал. Я знал, что он знает — смех у него был такой странный, истеричный почти, и от этого мне еще страшнее было. Как будто на краю обрыва стоял и вниз смотрел. Дома у него мама была, и еще какая-то женщина, тетя, по-моему. У них квартира четырехкомнатная, и там куча народу проживает, даже странно, что у Кая комната своя. Мы гоняли чаи на кухне, потом нашли в холодильнике остатки жареной картошки, подогрели и съели. Это был венец моего пребывания в Питере — я снова в незнакомой квартире, только теперь уже с парнем, от которого у меня крыша едет. У Кая в комнате действительно была двухъярусная кровать, а еще стол с компьютером, шкаф и телик с приставкой. Еще кот был, Тихон, важный такой котище, толстый и восхитительно ленивый. Позволял себя мять совершенно незнакомому человеку и даже мурлыкал. Кот был моим пушистым щитом — я вцепился в него, как в родного, потому что очень боялся остаться с Каем наедине. Но я зря опасался — Кай сначала мне свои игры для приставки показывал, а потом предложил поиграть. У него даже второй джойстик был, так что часа два пролетели, как одна минута. Я украдкой поглядывал на Кая — он такой расслабленный был в домашней обстановке и еще более уязвимый, чем обычно. Пару раз глаза потер, носом шмыгнул, по волосам рукой провел. Меня уносило от его голоса, я хотел чего-то, но сам толком не знал, чего, поэтому просто продолжал нажимать на кнопки. Что-то витало в воздухе между нами, и я не мог сосредоточиться на игре. Все думал, что сейчас снова начну его подкалывать, потом ткну под ребра, мы начнем бороться и… Но язык будто прилип к небу, и я сидел, как истукан. «Будем ложиться?» — «Угу». «Чур ты сверху». «Оу, правда?» — не выдержал я и подмигнул. Он сложился пополам от смеха, а я почувствовал, что краснею. Мы уставились друг на друга, и в глазах у него снова появилось это выражение, как будто он мне вызов бросал. Я пошел в ванную, а когда вернулся, Кай уже свет выключил, только ночник на столе оставил. Я забрался по лестнице на второй ярус и сразу же свесился оттуда вниз, чтобы на Кая посмотреть. Первый раз в жизни на двухъярусной кровати лежал, о чем ему и сказал. Он на меня молча смотрел, а потом руку протянул. Я свою опустил и слегка его по пальцам стукнул. Потом начал рукой раскачивать, а он пытался меня поймать. Поймал, но я снова вырвался, и все сначала. Мы молчали оба, и вообще время остановилось. Я чувствовал, что уплываю куда-то, даже дыхание сбилось. Посмотрел на Кая — у него глаза блестели ярко-ярко, и губы маячили в полумраке темным пятном. Повинуясь внезапному порыву, я схватил подушку и швырнул ее в Кая. «Ну, считай, что ты допрыгался», — сказал он, и его голос прошел волной по всему моему телу. Он выпутался из своего одеяла, а потом полез наверх ко мне, только не по лестнице, а просто встал на край своей кровати, и его лицо оказалось вровень с моим. Стало темно — он заслонил собой свет, и мыслей в моей голове не осталось. Нас просто притянуло друг к другу — там было-то сантиметров пятнадцать, а потом все исчезло. Я еще никогда так не падал в поцелуй, а теперь упал — как в бездонную жаркую пропасть. Вообще ничего не соображал, осталось только острое удовольствие и желание, чтобы это никогда не кончалось. Но все закончилось так же внезапно, как началось. Кай просто отпрянул от меня, повернулся и спрыгнул с кровати. Я лежал и глазами хлопал, и все еще был не здесь, и хотел еще. Вдруг внутри у меня все похолодело: а что, если он уже успел пожалеть, и вообще не стоило этого делать? Но это же не я его заставил, мы, в общем-то, оба в этом участвовали. Кай, тем временем, что-то положил на стол — мобильник, наверное, а потом выключил ночник. Стало темно, и я весь сжался на своем втором этаже. «Тихон, блин», — ругнулся Кай в темноте, видно, на кота чуть не наступил. Раздался скрип кровати, а потом я понял, что он залез ко мне наверх. «А кровать не сломается?» — прошептал я. «Если не будем сильно шатать», — отозвался Кай, и у меня в животе все оборвалось. Все это было безумием, это не могло быть правдой, но все-таки было. Мы лежали на верхнем ярусе деревянной кровати и целовались, как сумасшедшие. Он ко мне под одеяло забрался, и мы оказались так близко, что уже друг про друга все поняли. Я понятия не имел, что с этим делать, просто знал, что не один такой. Нас тянуло друг к другу со страшной силой — почему, зачем, с чего вдруг, не знаю и, наверное, никогда не узнаю. Просто так случилось. Похоже, у Кая тоже это было впервые — я понял по тому, как его вело. Да и если рассудить здраво, не мог он каждый день тут с парнями кувыркаться. Он на меня странно действовал — больше всего на свете хотелось увидеть, как он контроль теряет. Поэтому я первым к нему под футболку полез, по груди провел, соски задел. Он только воздух втянул сквозь зубы и совсем податливым стал. Только теперь уже и я контроль потерял, гладил его, слушал сорванные вздохи, и от этого в голове что-то взрывалось. Рука сама скользнула на живот, а потом ниже, под резинку штанов. У него все трусы спереди мокрые были, и я даже не удивился почти, потому что у самого то же самое было. «Илюх, погоди, давай не так», — выдохнул Кай, и меня дрожью прошибло от его шепота и от того, что он меня по имени назвал. Он завозился в темноте, а потом тоже мне под футболку залез. Руки у него были горячие, и я еле сдерживался, чтобы не застонать. Полиция нравов из соседней комнаты сразу бы прибежала узнать, в чем дело. Мы футболки сняли и гладили друг друга одновременно, а потом он меня засосал в губы, и это была последняя капля. У меня уже внизу все дергало, поэтому я ему штаны приспустил и гладить стал, точнее, скользить рукой. Он всхлипнул и в меня вцепился, а потом тоже начал меня трогать. Ничего не осталось, кроме этих общих движений, и у меня даже не было времени подумать, правильно это или нет — я просто соскользнул с края, а потом долго летел. «Блин, по-моему, я себе руку прокусил», — сказал Леха. Я хмыкнул — было так странно, сладко, лениво, что даже двигаться не хотелось. Но встать надо было — привести себя в порядок хотя бы. Он включил ночник, и мы лазили по комнате, следы заметали. Я ему в глаза посмотрел — как в омут упал. Не верилось, что он, что мы с ним… но я не жалел, вообще мыслей не было. У меня поезд был на одиннадцать утра, пришлось будильник завести. Мы еще ночью на кухню мотались, бутеры ели, и Тихон тоже пожаловал — проинспектировать. Я знал, что в поезде меня срубит, но просто не мог проспать последние часы в Питере. Я жил свою альтернативную жизнь, в которой я ночевал у своего друга Лехи, словно так было всегда, словно можно завтра до двенадцати дрыхнуть, а после встать и до вечера на приставке рубиться. А потом все было как-то скомкано. Я вроде даже отключился ненадолго, но меня разбудила Алька, которая интересовалась, во сколько у меня поезд. Минут через десять после этого будильник зазвонил, и понеслось, как будто кто-то на быструю перемотку поставил. Спасибо Лехе, что со мной к Гаджету поехал вещи забирать, я бы спросонья наверняка в метро станции перепутал. «Приедешь еще?» — спросил он, отколупывая какую-то наклейку со стены вагона. «Постараюсь», — ответил я. «Слушай, а ведь мы даже не сфоткались ни разу. Вылетело из головы», — вдруг поднял на меня глаза Леха. Пришлось срочно это исправлять, и теперь я увозил с собой не только охапку непонятных воспоминаний, но и нашу с ним фотку с дурацкими лыбами на фоне обшарпанной вагонной стены. Поставлю в рамочку дома. «Будешь мне снова фотки без штанов присылать?» — спросил я, пока поднимались на эскалаторе. «Только в обмен на твои», — парировал Леха, дернув бровью, и по его глазам я понял, что он помнит. А еще там туман был, обычный питерский. Совсем как на улице. Алька прибежала в последний момент, раскрасневшаяся, румяная. Прелесть девчонка, а я дурак. «Вы чего такие мятые?» — спросила она с ходу. «Да всю ночь не спали почти», — потянулся Леха всем телом, а я вдруг почувствовал себя призраком — вот-вот растворюсь, исчезну, и меня больше здесь не будет. Оставалось минут пять. Леха поковырял землю носком ботинка, посмотрел на меня и сказал: «Ладно, чувак», но не успел договорить — Алька облапила меня и чмокнула в щеку. Он глянул на нее, на нас, и остался стоять, руки в карманы. Я плюнул на все и обнял его сам, а он сначала замер, а потом обнял меня в ответ. Поезд засвистел, и толстый проводник стал кричать, чтобы мы поторапливались. Прощай, славный город Питер! Я видел твои дворы-колодцы, один раз попал под дождь, побывал чуть ли не на всех ветках метро и катался на проржавевшей карусели на какой-то богом забытой детской площадке. Я почти завел друзей, а может, и вправду завел, ведь неважно, сколько времени вы были вместе, важно, что вам было хорошо. Я воровал блины, ездил в трамвае зайцем, гладил кота, целовался с парнем. Хорошее было путешествие, и, возможно, — и даже совершенно точно — где-то там, между Достоевской и Ладожской, остался кусочек моего сердца, который только и ждет, чтобы случайный прохожий наступил на него грязным носком своего ботинка. Пусть. Фотку Леха прислал мне уже вечером. Я даже сначала не понял, что там, а потом допер — по подписи. «Твоя работа», — скупо сообщалось в смс-ке, а на фотке была Лехина рука со следами зубов. Не врал, значит.