Soap

      Эдди прекрасно понимает, что Бев невероятно умна для своего возраста.       Конечно, он не уверен в причине этого: то ли из-за ее ненормального папаши, благодаря которому ей пришлось стать хитрее, или же из-за того, что она девчонка, а девчонки, как правило, умнее. По крайней мере, так говорила его мама. И когда Бев настояла на том, что Эдди — самое замечательное существо, что есть на Земле (услышав это, он не смог остановить ярко-розовые пятна, что жаром расползлись по щекам, и скинул с себя ее руки, назвав при это мамочкой, ведь она обожает, когда тот это делает), она также призналась, что девочки ее возраста чуточку умнее парней.       И все же он не может избавиться от мысли, что Бев осознала всё куда раньше, чем он. Естественно, он помнит определенный момент времени, когда его пробило осознанием, что у него гребаный стояк на Ричи Тозиера. Это произошло в то самое лето с Оно, когда они ступили в дом на Нейболт-стрит, и Эдди остался в том коридоре один на один со сраным прокаженным. В тот самый момент, когда дверь неожиданно захлопнулась с громким лязгом, животный страх сковал тело, а беспокойство о Билле куда-то испарилось.       Да уж, звучит довольно дерьмово. Конечно, он переживал за Билла, просто осознал, что переживал за Ричи куда больше. Ну и, естественно, за себя ему тоже до усрачки было страшно. И проваливаясь в дыру, появившуюся из ниоткуда в полу за считанные секунды, он отчаянно надеялся, что с Ричи все в порядке, жалея, что они, блять, ступили на порог этого проклятого дома.       — Тогда-то ты и осознал? — Бев интересуется, плюхнувшись на бордюр рядом с Эдди, перед этим небрежно бросив велосипед где-то позади. Им по 14, сейчас лето, и прошел ровно год. Сжав кулаки перед собой, Эдди бросает на нее колючий взгляд и следит за тем, как она откидывается назад, а оголенные конопатые плечи притягивают к себе солнечные лучи. Поднимает брови в изумлении. — Иисусе, Эдди.       И тогда он впервые задумывается, что влюблённость в Ричи Тозиера длится куда дольше, чем ему казалось. Несомненно, Бев уже знает это.       — Он возненавидит меня, — выпаливает Эдди тихим и жалким голосом. Он ненавидит свой голос. Ненавидит то, каким слабым кажется, будучи расстроенным или же в присутствии собственной матери. «Я УБЬЮ ТЕБЯ», — кричал он совсем недавно, но куда делась эта смелость теперь? Бев выловила его спустя двадцать минут после того, как ребята разошлись, и перед этим Ричи твердо оповестил всех, что попытается поцеловать Габриэль Картер на следующий день в аркаде. Билл закатил глаза, Бен переглянулся с Бев, Майк недовольно лягнул ногой, а Стэн громко фыркнул, держа руки глубоко в карманах.       Сердце Эдди чуть не выпало через задницу, и, оглядев всех ребят (избегая ухмыляющуюся рожу Ричи, поскольку буквально ненавидел Балабола в этот самый момент), он поймал взгляд Бев на себе, и осознал, что та знает.       Бев расплывается в хитрой, что-то скрывающей улыбке, искоса поглядывая на него.       — Думаешь, Каспбрак? — спрашивает, а Эдди не знает ни ответа на этот вопрос, ни к чему та клонит. Поэтому, вместо ответа, пялится на нее с чуть приоткрытым ртом. — Мне кажется, моя тетя хочет переехать, — выдыхает, и Эдди кивает. Эта тема была поднята ею еще месяц тому назад, почти как предупреждение. В то время как другие не воспринимали всерьез мысль о том, что кто-то из Лузеров может уехать, Эдди прекрасно видел взволнованное лицо рыжей.       Прошел ровно год с момента смерти ее дерьмового папаши и ровно год с момента приезда тети Бев в Дерри. Но Эдди понимает, что чужим вряд ли удастся понять этот странный маленький городишко, как, собственно, это не дано и самим его жителям.       — Ты станешь счастливее, — утверждает Эдди, и Бев кивает в согласии. Она знает. Она знает, что ей необходимо сбежать от этого города, от воспоминаний, что он хранит.       — Это нормально, ты знаешь. Я еще не говорила, но это круто, Эдди. Вы подходите друг другу. Ты и Ричи, — непринужденно пожимает плечами, и Каспбрак перестает рассматривать гравий перед ними и жвачку, что Балабол вынул изо рта и швырнул на дорогу полчаса назад. — Я не думаю, что кого-то за пределами нашего города волнуют парни, которым нравятся парни, или девушки, западающие на девушек.       Сердце сжимается, ведь кто-то, наконец-то, произнес это. В первые недели принятия собственных чувств к Ричи, он смотрел на различных парней и мужчин и твердо решил, что он, блять, гей (что все еще непривычно произносить). Он чувствовал, как тонул. Сдирал на себе кожу и молил Бога о том, чтобы не быть больным (потому что его Ма рассказала, что гомосексуалы — люди с больной головой и с глубоко больной душой, а Эдди не хочет быть больным). Так хочет разрыдаться, но вместо этого, вскинув недлинные худые ноги перед собой, кивает, громко сглотнув.       — Спасибо, Бев.       Она молча кивает и уходит, не забыв крепко обнять и тепло поцеловать его в щеку.       Он рассказывает Ма, как только возвращается домой. Чувствует, как испытывает кайф от выброса адреналина в кровь после того, как его приняли, и, пробежавшись пятерней по волосам, чтобы пригладить их, припарковав велосипед и убедившись, что на нем нет грязи, залетает по ступенькам в дом, где его Ма готовит суп из жерухи.       — Ма, — произносит, и она, разворачиваясь к нему грузным телом, толстыми пальцами цепляется за его плечи и прижимает к себе, скрывая от всего мира. Слова вырываются из его рта, но он даже не знает, что именно сказал. Может, это было «мне нравятся мальчики». А может и «я — гей». Или вообще «тот Тозиер, кого ты ненавидишь, — самое лучшее, что когда-либо со мной случалось».       В любом случае, пятнадцать минут спустя он, с мокрыми от слез щеками, с воем брыкается под тучным телом своей матери, пока та пихает мыло в его рот так далеко, что парень удивляется, как только он умудряется не задохнуться.       — Мам, прекрати! Прекрати это! — она не останавливается. Она кричит ему в лицо, что он больной, что он ничего не понимает, что он просто запутался. Ее маленький мальчик просто запутался.       Спустя пять минут он уже бежит по темной улице, на ходу стирая с губ мерзкий привкус — смесь мыла и рвоты. Рыдает. Впервые ему плевать на то, что те школьные задиры могут шастать где-то поблизости. Они всегда насмехаются над тем, как он выглядит: худенький, бледный, похожий на девчонку. С какого черта они должны волновать его сейчас? Он слышит, как Ма визжит дурным голосом его имя на всю улицу, захлебываясь слезами, но ему абсолютно плевать — прямо сейчас в его венах плещется ненависть к этой женщине. Злится куда сильнее, чем когда узнал, что та пичкала его таблетками без особой на то причины.       Бев была не права. Людей заботит его «болезнь». Его Ма заботит его «болезнь». Почему он не может быть нормальным? Почему не может хотеть поцеловать Габриэль Картер, как все мальчишки в школе? Почему не может смотреть на Бев так, как это делают Билл и Бен?       Стучит в дверь дома Ричи и стоит с покрывшимися пятнами, влажными щеками не в силах двинуться. Стоит и не может разобрать, от чего футболка мокрая — рвоты или же мыльной воды. Почти вздрагивает, осознавая, в дверь чьего дома он только что постучался, потому что, блять, как объясниться, от чего Ма пыталась его отмыть и сделать лучше? Он уже не плачет, но, когда Ричи, в очках набекрень, распахивает входную дверь, по пути запихивая в рот буррито, Эдди прорывает, и слезы нескончаемым потоком текут по щекам, что заставляет Ричи распахнуть глаза в ужасе.       — Эдс? — спрашивает взволнованно и, бросив куда-то в сторону буррито, затаскивает Эдди в дом.       — Заебал, не называй меня так, — беззлобно икает Эдди, заходя в дом с жалким видом и ненавидя то, насколько сильно ему нравится тепло, исходящее от ладони Ричи, покоящейся на его плечах. Громко шмыгает, трет до красноты нос и делает шаг назад от Балабола.       — Твои родители дома?       — Еще чего, вроде съебались на какую-то тусовку, — фыркает и пялится на то, как Эдди поглаживает щеки и морщится, почувствовав на них липкость. Ощущает себя как никогда грязным, а привкус во рту чуть ли не заставляет вновь согнуться в приступе рвоты. — Что случилось на этот раз?       Сегодня далеко не первый раз, когда Эдди прибегает к Ричи после ссоры с Ма.       Эдди судорожно трясет головой, на что Ричи подходит ближе и с отвращением трогает футболку друга.       — Это, блять, что?! — вскрикивает, протягивает руку к его лицу и мягко стучит указательным пальцем по подбородку, вынуждая поднять на него глаза.       — Мыло. Рвота. Я не знаю… — пожимает плечами.       — Ебаный пиздец, Эдс… — Ричи трясет головой, скрипя зубами, — В чем ее проблема, а? Пойдем. У меня вроде есть чистая одежда для тебя. Пойди на кухню и выпей воды, — Эдди не успевает согласиться, как от Ричи и след простыл.       У Тозиеров опрятный дом. Куда опрятней, чем у Эдди, но не такой уютный. Намного меньше мусора и намного меньше ощущения чьего-то присутствия, будто его родители не позаботились оставить свой след в здешних стенах. В кухне пусто, лишь пахнет буррито и Читос. Запинаясь на пустом месте, Эдди, к своему ужасу, замечает всё еще обутые ноги, поэтому летит обратно в прихожую, стягивая ботинки на ходу. Налив себе стакан воды, жадно осушает его, после чего присаживается на стул около пустующего стола.       Он пережил ебливого клоуна из канализации, однако именно его Ма — та, кто всегда сумеет сломить его.       — Хочешь посмотреть телек? — интересуется Тозиер, вернувшись и вручив Эдди футболку с изображением какого-то бэнда, которая определенно точно будет слишком велика для него.       Эдди кивает, и Ричи зависает на секунду, всматриваясь то в пятно на одежде, то в лицо побледневшего Каспбрака.       — Останешься сегодня у меня?       Эдди кивает.       Дождавшись ухода Тозиера в гостиную, сменяет свою одежду на свежую и наконец-то чувствует себя чистым. Он ненавидит чувствовать себя грязным. Он ненавидит чувствовать себя больным.       Но он болен. Так сказала Ма. Бев была неправа.       — Что случилось на этот раз? — задает вопрос Ричи, а Эдди радуется его умению создать видимость спокойствия, когда, на самом деле, все катится в тартарары. Старший заваливается на диван, вскинув ноги вперед, и берется листать каналы.       Эдди вновь пожимает плечами и, глубоко вздохнув, выдыхает:       — Я рассказал ей, что я гей, — голос дрожит, отчего Каспбрак морщится, сильнее вжимаясь в подушки ричиного дивана.       Ричи оборачивается на Эдди настолько резко, что последний вскидывает брови в изумлении с того, как очки не улетели в сторону. Развалившись на диване, Тозиер продолжает большим пальцем лениво щелкать по кнопкам пульта. Останавливается, и из телевизора на них смотрит грузная ведущая кулинарного шоу, готовящая «красный бархат»*. Эдди пристально смотрит на Ричи, и Ричи также пристально смотрит на Эдди. Видя выражение лица друга, Эдди почти срывается на смех. Почти.       — Поэтому она запихала мыло тебе в рот? — проглатывает Ричи.       Эдди неопределенно дергает плечами и отводит взгляд.       — Я, блять, убью ее, — распахнув глаза в удивлении, поворачивается на Ричи, но тот вперяет взгляд куда-то за окно, дергает желваками от злости и щурит глаза сквозь толстые стекла очков. Трясет головой, и его темные кудри взлетают, — нахрена ты рассказал ей, Эдс?       Открывает рот в изумлении, из-за чего Ричи ухмыляется, вынуждая Эдди кинуть колючий взгляд на лучшего друга.       — Бев сказала, что я не болен, поэтому я-       — Ты считаешь, что ты болен? — хмурит брови Ричи. Услышав, насколько расстроенным тот звучит, Эдди съеживается.       — Ма так говорит.       — А еще твоя мамаша твердила, что у тебя дохулион всяких болезней, и мы оба знаем, к чему это привело.       Эдди переводит свирепый взгляд на Ричи. Ричи отвечает тем же.       И Каспбрак, устав чувствовать себя маленьким слабым Эдди, совершает что-то поистине смелое. Прошлое лето кардинально изменило ход его жизни. Он противостоял своей Ма, он противостоял ебучему клоуну-убийце, он стал кем-то другим, а не жалким болезненным Эдди. Он стал кем-то, как Ричи, и Билл, и Майк, и Бев, и Стэн — он стал храбрым.       Так что он хочет одержать гребаную победу и сегодня.       — Бев узнала, что ты нравишься мне, и убедила меня, что в этом нет ничего дурного. Было глупо с моей стороны предположить, что Ма будет того же мнения, — пинает носком по пушистому ковру и мнет в руках подушку, тесно прижатую к груди. Футболка Ричи висит на нем, но ему это даже нравится. Размеренно дышит, наслаждаясь последними минутами, пока Ричи не начал вопить, чтобы тот убирался из его дома. Интересно, растреплет ли он об этом другим? — Она так не считает.       Растянувшаяся, как казалось, бесконечная пауза зарождает желание вскочить и сбежать, забыв всё, что только что произошло. Зачем он только пришёл сюда? Почему он не пошёл к Биллу?       — Это всё из-за того моего разговора про Габриэль Картер, я ведь прав? — Эдди коротко и нервно взглянул на Ричи исподлобья. Тозиер вздыхает и немного сдвигается со своего места, заставляя Эдди взволнованно дернуться. — Дерьмо. Я так и знал, что это была плохая идея. Билл верил, что это вынудит тебя заревновать или что-то типа того. Я и подумать не мог, что ты действительно разделяешь мои чувства, Эдс.       Совсем не дыша, с обожанием в глазах, Эдди плавно поднимает подбородок, чтобы взглянуть на Ричи, ведь тот только что признался, что он ему нравится. Пальцы уже не так сильно мнут бедную подушку, а дыхание медленно возвращается в свой привычный ритм.       — Не называй меня Эдс, ты говнюк, — выдыхает он. Губы Ричи расплываются в ухмылке, и он тянется к нему, мягко разжимая его руки, все еще сжимающие подушку.       — Ты любишь это.       — А вот и нет!       — Ты любишь меня.       — …