Сестра

Она стояла в одной сорочке. Хлопковая белая ткань едва доходила до колен, колыхаясь от ветра. Было еще темно, но ночная прохлада была сожжена неудержимым пламенем пожаров. Черные тени вражеских самолетов затянули небо пугающим маревом дыма. Вокруг громыхали взрывы, а крылья этих хищных птиц раскидывались грозными тучами над головой, и они кидались на нее так, словно желали разорвать острыми клювами и когтями на части. Она стояла молча, сжимая в пальцах большой острый нож, отражавший кровавые отблески на тонком лезвии. Ее руки болели от напряжения, становясь такими же бледными, как ткань ее одеяния. Зубы скрипели от злости, на языке чувствовался неприятный привкус пепла. Прямо на нее смотрел круглый безжалостный глаз автомата. А она смотрела на него, и сердце ее билось часто от рвущегося на волю гнева. Гибли люди, гиб ее народ. Она стояла намертво с ножом против автомата. Ее не волновало ничего, кроме одной единственной мысли, сжигавшей изнутри. Брат в беде. Германия пришел за братом. Она — лишь временная преграда на пути Людвига. Женщина, с которой справиться очень просто. Женщина, которая не сможет удерживать его долго. Любящая женщина. Сестра. Этого Крауц учесть не мог. Сейчас ее семье угрожала опасность. Россия сказал, что Германия не нападет, что между ними существует нерушимый договор. Она не верила. Не верила не брату, а тому, кто пытался прогнуть под себя весь мир. И все же она не была готова к войне. И сейчас у нее не было ничего, кроме ее любви, чтобы защищаться. Но эта любовь спалила бы мир, если бы ей дали полную волю. Запястье сжали стальные мужские пальцы, стирая черной кожей перчаток нежную белую в кровь. Причиняя невыносимую боль, пытаясь заставить выпустить нож. Наташа лишь сильнее вцепилась в свое оружие, испепеляя врага ненавидящим взглядом разъяренной кошки. Васильковые глаза заволокла красная дымка, обжигая непоколебимой мощью. Длинные светло-русые волосы разметались по обнаженным плечам, спутавшись и норовя упасть на лицо. Она не обращала на них внимания, она не чувствовала боль, она не принимала зародившийся в душе панический страх, отторгая его, как что-то чужеродное. В голове звучал собственный твердый шепот, напоминавший шелест травы в поле перед грозой: «Не пущу! Что хотите делайте, не пущу! Не отдам брата! Он мой!». За спиной прозвучал новый взрыв, обдавая адским жаром. Грудь высоко вздымалась от тяжелого взволнованного дыхания. Рука дрожала под напором Людвига, взгляд неотрывно пересекался с вражеским. И в этом взгляде она помимо непроницаемой решимости и слепой преданности долгу страны читала первые искры сомнения. Сомнения, которое давало ей силы. Потому что она не отступит, она будет стоять стеной, она будет держаться до последнего. Пока сможет, до потери пульса. Она не выпустит нож. Не дрогнет, когда дуло автомата упрется под ребра, не сдастся, когда придется делать шаг за шагом назад. Каждый шаг будет стоить сотен жизней, каждый шаг будет как удар штыком в сердце. Но каждая выигранная секунда будет спасительной для брата. И однажды они победят, как бы ни было тяжело. Алая заря вставала в клубах черного дыма, поднимающегося от земли. Это было 22 июня 1941 года. Это было начало Войны. И шепот в поле перед грозой летел печальной песней к задыхающимся небесам, которые однажды снова станут нежно-синими, как васильки в глазах сестрицы Беларуси. Ванечка, братик, я его задержу. Ты только живи. Живи ради меня. Живи ради нас всех. Живи, когда будет плохо. Живи, когда будет больно. Живи, когда будет страшно. Ты не один. Я с тобой. Мы все с тобой. И мы будем с тобой до конца. Мы будем жить.