Медальон

Я никогда раньше не вел дневник. Всегда считал это занятием для толстых лордов-бездельников или для тех, кого судьба обделила родными и близкими, способными выслушать внутренние переживания человека. Но все же я пишу эти слова. К этому меня вынудило то ужасное состояние, в котором я нахожусь сейчас и в причине которого виноват только я. Эти строки - предупреждение для всех тех, кто как и я, задумал совершить преступление в глазах богов, а также в глазах общественности и закона. Это предупреждение для тех несчастных, которые хотят нажиться на богатстве ныне почивших людей, оскверняя их могилы. Я не знаю, кто будет это читать и когда, но я надеюсь, что мои последние слова предостерегут кого-либо от катастрофической ошибки. Моя жизнь всегда была связана с кладбищем. Так уж вышло, что я родился в семье гробовщика, по совместительству сторожа кладбища. Родился я в удачное, если можно так выразиться, для моей семьи время. После смерти императора, некогда сплоченные короли и герцоги начали бесконечные войны, как будто никакого объединения Орина никогда и не было. Так что, пока вокруг убивали мирных крестьян и разоряли села, у моего отца всегда была работа и некоторое количество монет. Это может показаться циничным и жестоким, но такова жизнь - что горе для одного, удача для другого. Тем не менее, не стоит думать, что мое детство, построенное на чужих костях, как в прямом, так и переносном смысле, было безоблачным. Первыми похоронами, в которых я помогал отцу, стали похороны моей матери - женщины тихой и кроткой, а вместе с тем весьма богобоязненной и отзывчивой. После битв, на полях сражений оставалось много тел, которые моя мать, вместе с остальными жителями ближайших деревень, решили закопать, дабы от трупов по окрестным селам не пошла болезнь. Однако они не успели. Мор распространялся очень быстро, возможно из-за воронов, а кто-то говорит из-за крыс. Одной из жертв этой чумы и стала моя мать. Нельзя передать словами чувства сына, на глазах которого мать покрываться язвами, начинает извиваться в кровати от невыносимой боли, а вскоре перестает узнавать лица своих родных. Ее смерть не стала для нас горем. Наоборот, мы наконец вздохнули с облегчением. С этого момента, отец стал весьма бережно относиться к загробной жизни умерших. Не поймите меня не правильно, у нас с отцом всегда были крепкие и сравнительно дешевые гробы, да и ко всем нашим клиентам мы относились весьма благонравно. Но вот что касается мистической стороны погребения, то тут мы оставляли дело на жрецов и священников, вплоть до смерти матери. С этих самых пор, помимо нравоучений и обучения ремеслу гробовщика, отец постоянно внушал мне идею о том, что покой умерших нужно хранить так же, как и покой спящих людей. Он обходил каждую могилу по ночам, поправлял надгробные воззвания к Забытому, а в глубине кладбища, на самых древних могилах, даже чинил идолы Старших богов. Возможно, такая дотошность и настойчивые поучения отвернули мой детский разум от всякого почтения к мертвым, что, согласитесь, никак не допустимо в моей профессии. Свою первую, если можно так выразиться, жертву, я настиг в возрасте 27 лет. Будучи уже крепко сложенным юношей ( постоянное взаимодействие с тяжелыми гробами дает о себе знать), я полностью отдался семейному делу. Отца я похоронил, когда мне едва исполнилось 25 лет. Как только он оказался погребен под толщей земли, я испытал колющее чувство в сердце - чувство глубокого одиночества. Друзей у меня никогда не было много - едва ли парни из соседней деревни могут претендовать на такое звание. Среди девушек я был непопулярен, несмотря на внешнюю привлекательность, скорее всего из-за того, что я был нелюдим и груб с другими людьми. Не знаю, с чем это было связанно, может с постоянной усталостью от работы, а может из-за строгости и поучений отца, но действительность такова, что в возрасте 25 лет я остался совсем один, без друзей и родных. Возможно, недостаток общения и постоянное наблюдение покойников помутили мой разум, что и сподвигло меня на ужасное преступление. Через несколько лет, в один из летних дней, местный барон отдал свою душу Горнилу. Версии о его смерти разнятся - одни говорят, что он подавился косточкой от курицы, которую так любил при жизни, вторые говорят, что жена застала его со служанкой, прямо во время удовлетворения потребностей и проломила ему голову висевшим на стене железным факелом. Одно могу сказать точно - никаких вмятин у него на голове не было. Какой бы не была причина его смерти, похоронен он был вместе с золотыми перстнями и серебряным ожерельем. Не знаю, на что надеялись его родственники, но о их отношении к этому человеку говорит тот факт, что сам барон не был похоронен в родовом склепе, а лежал здесь, на сельском кладбище, вместе со своими бывшими холопами. Именно когда я увидел блеск золота на руках этого господина, во мне и поселился тот грех, за который я буду вынужден в будущем заплатить сполна. Сперва я отгонял от себя мысли о этом ужасном поступке, приводя самые разнообразные доводы - от простой неэтичности данного поступка до яростного гнева Забытого, который будет обрушен на мою голову. Но, к моему большому стыду, алчность взяла надо мной верх. Я не стал раскапывать могилу на следующий же день, о нет, я выждал целый месяц, за который, по моим скромным расчетам, могилу несчастного должны были навестить все его родственники. Их, по правде говоря, было не так уж и много. Вдова не явилась даже на похороны, а сын побывал на могиле только раз, и то спустя 2 недели после погребения. Итак, выждав положенный срок, я отправился под покровом ночи на свое мерзкое дело. Не передать словами весь тот азарт и тревогу, которые я испытал, пока откапывал гроб барона. С каждым движением лопаты я чувствовал, что становлюсь все ближе к какому то моменту моей жизни, после которой я не смогу вернуться к прежней безмятежной жизни. Не знаю сколько я пробыл там - может быть час, а может и все три. За постоянным выискиванием нежелательных свидетелей и усердной работы лопатой я совсем потерял счет времени. И вот, наконец, лопата ударилась о крышку гроба. Спустя несколько мгновений я уже смотрел сверху вниз на раздутый труп и без того не самого худого человека, уже кое где сгнившего, но в чертах которого все еще угадывалась та надменность и бахвальство, которыми он обладал при жизни. Стоит ли говорить о том запахе, который источал этот широчайшей души и тела человек. Вам может показаться, что к этому сладковато-тошнотворному запаху гниющих тел могильщики должны привыкнуть быстро, но я могу вас заверить - каждый раз воняет как в первый. Недолго думая, я начал снимать с него ожерелье. Приблизившись к нему лицом я увидел еще больше того, что предпочел бы забыть - сгнившие лицевые мышцы, огромные синие вздувшиеся щеки, от чего его лицо стало похоже на нелепую морду какой-нибудь жабы, а также разложившиеся кожа, за которой обнажился ряд зубов. Все таки сняв сокровище умершего я принялся за перстни. С ними оказалось куда меньше мороки, если не считать того, что в последний момент я случайно оторвал бедному барону палец вместе с кольцом. Не помню как выбрался из могилы, как закопал ее и как дошел до дома. Единственное что осталось в моей памяти - это ощущение с которым я уснул. То было наслаждение, утоление алчности и предвкушение того, как я продам эти драгоценности в Остмарке, пускай до него и целых два дня верхом. Если бы я знал, чем обернется это богопротивное занятие. Следующие несколько дней прошли для меня, как в бреду. Я не придавал значения тому, что делаю. Мысли и размышления даже не смели посещать мою голову. Вся последующая цепочка событий совершалась мной, будто я находился под контролем другого человека, полностью захватившего мое тело. Не могу в точности описать все, что я делал за эти дни. Я ездил в город, дабы продать драгоценности под видом внезапно полученного наследства. Благо, ни на перстнях, ни на медальоне не было знаков, по которым можно было бы опознать, кем является их истинный владелец. Тогда как путь с кладбища в город не отложился у меня в памяти, обратная дорога заняла определенное место в моей голове. Проснулся в повозке извозчика от страшного грома, который был таким громким, что смог бы потревожить любое живое существо на этом континенте. Была ночь, а по ориентирам, расставленным вдоль дороги, было понятно, что мы проехали лишь половину пути. Сперва несколько капель, а потом и целый речной поток обрушились мне на голову, отчего казалось, что насквозь промокли не только мои вещи, но и меня самого этот дождь пронзает по всему телу. Дорога превратилась в месиво из воды и грязи. От ветра деревья вдалеке сгибались и трескались. Смотреть куда либо было очень больно от хлеставших по лицу капель дождя. Всю ночь я провел под открытым небом в повозке, прибыв к своему дому лишь к утру. Полностью лишенный сил, я скинул всю мокрую одежду и уснул, как только мое тело достигло кровати. Многие, совершая преступления, подобные моим, рассказывают как к ним во снах приходят те, кого они обокрали. На мой взгляд, все эти россказни являются выдумкой, так как ко мне никто во сне не приходил. Однако на утро, после моего пробуждения, ко мне пришли гости, имя которым нестерпимая головная боль, от которой казалось, что мне каждый раз, когда я пытаюсь встать, давали по голове той же лопатой, что я копаю могилы, а также жар такой силы, который не испытывают даже души в Горниле. Полностью беспомощный, я решил, что все это - кара, которую я должен покорно принять. Я был готов на это, решив ждать, пока начну бредить, а затем умру, для того чтобы через несколько дней, какой нибудь деревенский житель нашел мое сгнившее тело. Однако, жажда жизни может изменить мировоззрение человека, уже полностью готового к смерти. Когда в меня заполз этот холодный и скользкий змей, носящий имя осознание и страх смерти, я напряг все свои оставшиеся силы, чтобы дойти до деревенского травника. Благо, идти далеко не пришлось - удачно попавшийся на пути мальчик согласился за одну звонкую монету прислать мне лекаря. Знали бы вы, с каким отвращением к своему золоту я смотрел, когда раскрыл кошель. Стоит отдать должное этому парню - лекарь прибыл довольно скоро. Он сказал мне, что из-за того ливня, который прибавил тусклых красок моему и без того не радужному состоянию, я заболел горячкой и дал мне какой то отвар, который, по словам травника, должен был поставить меня на ноги где-то за неделю. Услуги врача я оплатил тем же золотом, которое выручил за продажу собственности покойного. Еще тогда до меня дошла вся ирония ситуации - ограбленный покойник спас своего грабителя. Иоганн, а именно так звали моего спасителя, не соврал, когда сказал мне, что лекарство подействует в ближайшее время. Уже через несколько дней жар ушел, а головная боль оказалась настолько терпимой, что я уже мог браться за свою работу. Эта болезнь, а также все внутренние переживания преподали мне ценный урок. Я посчитал это знаком и поклялся больше никогда не осквернять могил. Золото отдал извозчику, который сопровождал меня в ту ненастную ночь. Он остановился на ночлег в моей деревне и, на мое счастье, еще не уехал оттуда в момент моего визита. Этим я хотел отблагодарить его за услугу и компанию, которую он мне создал в ту ночь, когда я подхватил горячку под дождем у него в телеге. Однако, этим самым жестом я обрек его на погибель. Спустя два дня его тело лежало в сделанным мною гробу. Как стало понятно из рассказа людей нашедших его, лежал он в канаве, недалеко от Остмарка. Голова его в затылке была проломлена, возможно палицей. Ценного при нем ничего не было, если не считать пару монет, завалявшихся у него в карманах. Этот случай подкосил и без того нелегкое мое состояние. Не поймите меня не правильно, профессия могильщика закаляет и учит относится к смертям людей более спокойно, однако осознание того, что человек, с которым ты прошел через страшную бурю неделю назад, сейчас мертв и отправляется вниз на глубину двух метров, способно подкосить душевное состояние любого, а мое уж тем более. Следующим случаем, едва не добившем меня, стали похороны красивой семилетней девчушки, дочери местного сотника. Когда мне принесли ее тело, в моем сердце начало неимоверно колоть, а в переносице начало жечь, что бывает у меня всегда, когда я хочу сдержать слезы. Маленькая белокурая девочка, которой была Анжелика при жизни, превратилась в синюшный труп. Видя, каким мокрым было ее платье, даже спустя столько дней, я догадался, что она утонула. Утонула в ту самую злополучную ночь, когда я со своим ныне покойным спутником пробирался сквозь стену дождя. Как сказали местные мужики, она тоже проснулась от грозы и решила поиграть под дождем. Отойдя слишком далеко от дома, подскользнулась и подвернула ногу. Лицом она упала в глубокую лужу. Нашли ее лишь спустя четыре дня. Отец смог опознать ее лишь по платью. После всех этих трагических случаев я стал еще более закрыт и неприветлив с людьми. Если раньше я мог поздороваться с несколькими жителями ближайшей деревни и парой знакомых из города, то сейчас , по возможности, выбирался из своего дома лишь за тем, чтобы пополнить запасы еды и питья. Стал чаще чем обычно прикладываться к бутылке. В хмельном дурмане прошел месяц моего существования. В общем, жизнь моя на тот момент представляла собой жалкое зрелище. Но потом в моей жизни появилась она. Я и представить не мог, что эта очаровательная девушка станет причиной моей погибели. Она была воплощением женской красоты. Широко распахнутые карие глаза соблазнительно манили меня. Я чувствовал каждую нотку запаха ее черных, как смола, волос. Ее губы, казалось, шептали мне самые сокровенные слова, которые только мог услышать мужчина. Утонченные черты ее лица вызывали у меня в голове воспоминания о детстве, когда мать рассказывала мне о шестикрылых ангелах, у которых был такой же прекрасный лик, как и у моей новой знакомой. Единственное, что омрачало наше знакомство, было то, что она была всего лишь изображением в медальоне достопочтенного господина, которого мне принесли дабы я мог снять с него мерки. Лицезреть моего клиента после обворожительной незнакомки было невыносимо. Причиной этому было полное безобразие вверенного мне тела. Худощавый, с темно-серой кожей, цвет которой больше отдавал древесной корой, ногтей либо не было, либо они были сломаны - вот как я могу описать своего гостя. Особенного внимания стоит его лицо: на месте щек виднелись две глубокие впадины, зубов, как и ногтей, не было, некогда гладкая кожа теперь была изрезана глубочайшими морщинами, а глаза были так глубоко посажены, что под определенным углом казалось, что на их месте зияют две черные дыры. Не сдержав любопытства, я поинтересовался у мужиков, которые принесли мне это тело, кто мой новый клиент и сколько недель он уже был мертв. Ответ застал меня врасплох. Моего друга звали Карл, работал он охотником при барине, а умер всего лишь два дня назад. Видя удивление на моем лице, мужики спешили заверить меня, что дата смерти точная, так как сестра покойного жила с ним и на день отлучилась в город, а когда вернулась - увидела своего брата уже таким. Не придав этому значения и посчитав, что деревенская девушка просто врет, я начал снимать мерки. Закончив с этим, я начал заниматься новым домом для моего друга. Хоть я и не склонен к высокомерию и хвастовству, но должен признать, что в своем деле являюсь одним из лучших. Многие люди думают, что точный размер гроба не столь важен - трупу все равно не жмет. Однако это ничто иное, как обычное невежество. Да, для мертвых уют и удобство не столь важны, но все таки дело гробовщика - такое же ремесло, как например кузнечное дело или кожевничество. Говорю я о этом лишь затем, чтобы отметить одну деталь. Дело в тот день шло из рук вон плохо - начиная от рубанка, который так и норовил выскользнуть из рук, и заканчивая несчетным количеством ударов молотком по пальцам, которые я совершил. Будто кто-то не хотел, чтобы я сделал этот гроб и положил туда беднягу Карла. Несмотря ни на что, я закончил свою работу и охотнику будет в чем спуститься завтра под землю. Спустя час была выкопана и могила. Положив тело в гроб, я еще раз мельком взглянул на восхитительно нарисованный портрет не менее восхитительной женщины. Что-то было в этом лице, смотрящем на меня из серебряной рамки медальона. Отогнав прочь все мысли, я решил что самое время лечь пораньше, перед завтрашним тяжелым днем. Я находился в темном и сыром помещении, запах которого отдавал затхлым сгнившим мясом и свежевыкопанной землей. Приглядевшись, я понял, что это коридор, вдоль которого стояли колонны с еле тлеющими факелами. Стены были покрыты слизью, происхождение которой я не могу описать. Я не заметил ни одного окна в этом коридоре, однако я почувствовал легкие дуновения ветра, холодного как лед. Вдруг дверь на противоположной стороне коридора открылась, и я увидел женский силуэт. Не знаю как, но я сразу понял, что это была та таинственная незнакомка из медальона Карла. Я не видел ее лица, ровно как и ее тела, видел лишь нечеткие очертания ее фигуры, такой манящей и такой неестественной в своей безупречности. Пытаясь подойти к ней, я понял, что не могу сдвинуться с места. На мое счастье, как мне тогда казалось, моя знакомая сама начала приближаться ко мне. По мере того как расстояние между нами сокращалось, тот тлетворный запах начинал все сильнее и сильнее чувствоваться. И вот, она стояла прямо передо мной - ее карие глаза смотрели в мои, а рука, кожа на которой была такой гладкой, гладила меня по щеке. И вот, наши губы едва соприкоснулись... Открыв глаза, я увидел лишь потолок своего дома. Это был всего лишь сон. В подарок от этой ночи остались лишь приятные воспоминания... Воспоминания и легкий вкус тлена на моих губах. Удар. Еще несколько ударов. Удар, забивающий последний гвоздь в крышку гроба Карла. Хотя этот ящик трудно назвать гробом. Я сделал его из нескольких не слишком крепких досок, которые принес со своего двора дровосек. Денег при моем клиенте не оказалось, а где проживал умерший я не знал, так что пришлось хоронить в чем есть. Закончив работу, я пошел за Яковом - деревенским служителем, который обязан прочитать все необходимые молитвы перед погребением. Погода была скверная - на небе не было видно солнца из-за туч, сгущавшихся над кладбищем, ветер нещадно дул и приносил с собой холод, от которого не спасал даже мой кафтан. Когда я почти дошел до кельи, небо вспыхнуло и послышался звук грома. На меня начали падать мелкие капли. К тому моменту, как мы с монахом пришли к моему дому, ливень начал вовсю обрушиваться на землю, превращая и без того не лучшие тропки в месиво из грязи и воды, ноги в которой застревали сами по себе. Несмотря на то, что Яков был довольно хилым на вид, силы в нем было столько же, сколько и в опытном кузнеце. В окрестностях поговаривали, что никак иначе как сам Забытый награждает его силой за примерное служение. Рассказываю я об этом лишь затем, что двое взрослых мужчин, обладающие достаточной физической силой, смогли лишь немного приподнять гроб с истлевшим трупом. Дело было явно не в досках, так как я уже упоминал, что они не были крепкими, а нести их можно было в одной руке. Поняв, что долго нести гроб мы не в состоянии, нужно было придумать решение этой проблемы. Перевезти гроб на телеге не представлялось возможным из-за погоды. Тогда было решено обвязать гроб веревками и попробовать нести его так, останавливаясь на редкие перерывы. Делу это помогло мало, а потому к могиле, на дне которой уже было небольшое озерцо, мы пришли лишь спустя приличный промежуток времени. Начался самый тяжелый этап нашего дела - спуск гроба. Встав напротив друг друга, скрипя зубами от невыносимой тяжести, мы начали постепенно, сантиметр за сантиметром спускать Карла вниз. Вот он миновал уже половину могилы, три четверти... Гроб рухнул вниз с характерным грохотом и треском дерева. Уж не знаю почему - или из-за того, что веревка была слишком мокрой от дождя, или из-за общей усталости и боли в мышцах, но на последней четверти пути я умудрился выпустить веревку из рук, отчего гроб рухнул вниз. Я встретился с укоризненным взглядом Якова. Без лишних разговоров мы принялись за дело - я закапываю гроб, он отпевает умершего. Под монотонные молитвы моего товарища, я начал привычно работать лопатой. Время летело быстро. В какой то момент я услышал, как под тяжестью земли доски не выдержали и треснули. Нагнувшись посмотреть, я увидел небольшую трещину, а сквозь нее - лицо самой красивой женщины. Кулон остался с хозяином на глубине двух метров. С того момента прошло 3 дня. И все это время мне снился один и тот же сон, а если быть точнее голос. Я слышал его сквозь наступающую дрему, в момент когда вот-вот усну. Голос принадлежал женщине. В этом голосе сплелись все самые прекрасные звуки, которые я только слышал. Бархатный голос матери, убаюкивающий чадо поздно ночью, не идет ни в какой сравнение с голосом этой незнакомки. В первый день я не мог разобрать слов, все они смешивались и переплетались между собой, образуя невнятный поток звуков. Это было сродни тому, как если бы множество человек начали говорить одновременно задом наперед. Однако все равно, даже не понимая смысла слов, я был очарован звучанием этого неземного голоса. Во второй день голос стал более разборчив. Он стал подобен обычной речи, но сказанной в воду или сильно охрипшим человеком. За все время, повторялись только одни слова - "Выпусти меня". В третий же день, голос превратился в настойчивый и понятный зов, который все усиливался и усиливался, до самого момента моего пробуждения. Но все это происходило со мной ночью. Днем же меня посещала лишь тоска. Тоска по прекрасному лику, который был закопан вместе с беднягой Карлом. Мне так хотелось увидеть ее еще раз. Посмотреть в ее глаза, увидеть ее волосы. С каждым днем это желание становилось сильнее. К своему великому стыду, я решился на еще одну попытку. Я решился на еще одно преступление, в исполнении которого я так преуспел. Я решил раскопать еще одну могилу и снять с шеи очередного покойника еще одно украшение. Я снова стою в этом темном коридоре. Горящие факелы освещают покрытые слизью стены. Окон по прежнему нет, а единственным выходом является дверь на противоположном конце. Однако и ее скоро перестает быть видно, так как перед моим взором предстала виновница моего помешательства. Она появилась внезапно, как раз тогда, когда я моргнул. Ее появление сопровождал ледяной ветер, который слегка поколебил огонь факелов. Ее сарафан был не просто белым, а по настоящему белоснежным, ровно как и ее кожа. На мраморном лице была улыбка, та самая, ради которой я и решился на преступление. Добрая, желанная улыбка. Единственное, что портило вид, были глаза моей избранницы. Они смотрели прямо на меня и не выражали ничего, ни злобы, ни любви. Зрачки были двумя неподвижными точками, взгляд которых был направленн в мои глаза. Спустя некоторое время, незнакомка начала двигаться ко мне. На тот момент мне показалось странным, что я не видел, как она переставляет ноги; она как будто парила над землей. И вот, она подошла (или подлетела) к следующему факелу на стене и в то же время он потух, а комната погрузилась во мрак. Я очнулся в своей кровати. Судя по месту солнца на небе, уже был полдень. Обнаружив в кровати куски земли и грязи, я понял что вчера даже не удосужился снять с себя грязную одежду после работы. Но вчера не было захоронений. С ужасом я докоснулся до своей шеи и почувствовал металлическую цепочку. На моей шее был медальон покойного Карла. Но как и когда я это сделал? Я ничего не помнил и не осознавал. Что если я забыл зарыть могилу обратно или меня кто-либо увидел? Полный сомнений и страхов, я решил сходить на могилу и все проверить. Надев кафтан, я снял со своей шеи медальон и положил его на стол. Как только я вышел из дома, мое сердце начало нещадно колоть, голову одолела сильнейшая головная боль, а шею покрыла неизвестная мне сыпь. От такого резкого изменения состояния я пошатнулся и ввалился обратно в дом. Как только я подошел к столу, боль медленно начала отступать. Быстро поняв в чем дело, я сунул медальон в карман и пошел проверять могилу. Когда я издалека приметил силуэт молодой девушки, я испугался, что кто-то нашел яму и мне уже не удастся избежать наказания. Однако, мои ожидания не оправдались. Могила была закопана, а земля непонятным образом успела осесть. Девушка, стоявшая рядом с могилой, представилась сестрой покойного. В ходе стандартной для могильщика процедуры разговора с безутешными родственниками, я узнал, что Карл был великолепным охотником и очень хорошо знал окрестные леса, однако все его знания ограничивались охотничьими угодьями барина. И вот, когда у охотника выдалась пара свободных дней, он сказал сестре, что хочет пойти дальше от северных границ угодий. По заверениям моей новой знакомой, ей это сразу не понравилось, так как про те места ходили неприятные слухи. Я, как человек нелюдимый и малоинтересующийся всем, кроме своего ремесла, тоже слышал про эти легенды о эльфских кладбищах, на которых обитают всякие чудовища, а также про древние развалины башни, о назначении которой гадают до сих пор. Спустя несколько дней Карл вернулся. Весь поникший, молчаливый, а в руках у него был лишь медальон с изображением красивой женщины. На расспросы сестры он не отвечал, а лишь лег спать и так и пролежал все последующие два дня. Сестра Карла решила сходить за лекарем, а когда вернулась, брат уже был мертв. Рассказывая все это, из ее глаз не переставая лились слезы. Потрясенный услышанным, я промямлил соболезнования и вернулся домой. По прибытию, я сразу лег в постель от вновь нахлынувшей на меня головной боли. Продремав несколько часов, меня разбудил Яков. Он сказал, что для меня есть работа. Труп женщины. Повесилась на дереве, которое растет неподалеку от кладбища. Это была та самая сестра покойного охотника Карла. Вечер обещал выдаться тяжелым. Сначала я сколотил гроб для несчастной девушки, которая не выдержала потери единственного родственника. Благодаря хрупкому телосложению и общей компактности той, чье имя я даже не смог узнать, гроб ей получилось сделать из оставшихся с прошлого заказа досок. По сравнению со своим братом, девушка весила легко, можно было подумать, что если бы не гроб, ее можно было бы спустить в могилу прямо на руках. Когда все приготовления были окончены, молитвы прочитаны, а могила закопана, я отправился обратно в свою хижину, залил в фонарь масло, а также взял пару факелов, и отправился совершать обход кладбища. Многие люди боятся кладбищ: некоторые не появляются здесь только ночью, а других и силком не затащишь даже днем. Страх этот - вещь иррациональная, по крайней мере от части. Да, разумеется, если на вашем кладбище завелись упыри или стригой, то вам есть чего бояться и лучше не бывать там после захода солнца. Однако зачастую страх людей перед кладбищем является попыткой убежать от мыслей о смерти, прежде всего о своей. Однако уж чего я не знаю, так это того, что по общему мнению кладбищенским сторожам не бывает страшно на кладбище. Несомненно, если где то сломается ветка, на наших нервах это не отразится. Но вместе с тем, брождение по ночному кладбищу в течение нескольких часов, а также борьба с окутывающей тебя темнотой одним лишь факелом, кого угодно заставит содрогнуться от страха. В таких рассуждениях я провел большую часть обхода, пока не пришел к самой неприятной части каждого такого ночного путешествия - фамильный склеп фон Дорсов. Он ничем не отличался от других фамильных склепов местной аристократии: вычурные готические узоры на стенах, увесистая дверь, сделанная из серого гранита, а также непонятное архитектурное решение сделать чересчур длинную лестницу в подземные помещения склепа, причем подобное желание было присуще всем дворянам востока нашей страны. Единственное же отличие заключалось в том, что из-за трещин в подземной части здания, на стенах склепа начал прорастать грибок, который очень восприимчив к огню, отчего мне, как совершающему обход, приходится вместо факела пользоваться масляной лампой и ни в коем случае не докасаться до стен этого мавзолея. Как только маленький огонек на конце лампы загорелся, я начал спуск. Казалось, что эта лестница бесконечна. Хоть лампа и давала немного света, его явно было недостаточно, чтобы разглядеть куда идти и я пару раз чуть не упал и не сломал шею. Наконец, миновав лестницу, я оказался в усыпальне фон Дорсов. В мелькающем свете лампы эта зала выглядела еще устрашающе, чем днем. Безмолвные, неподвижные, сделанные из невероятно дорогого камня и покоящиеся в углублениях в стенах саркофаги встречали одинокого посетителя. Среди всех 12 гробов особое место, посреди комнаты, занимало вместилище тела Манфреда фон Дорса, настоящего патриарха семейства и последнего из фон Дорсов, владеющих этой землей. Только я собирался уходить оттуда, как услышал шум под самым сводом комнаты. Учитывая общую атмосферу помещения и скудность освещения от масляной лампы, легко догаться, что меня переполнял страх. Передо мной стоял выбор - либо бежать сломя голову на выход, либо выяснить причину шума и тем самым выполнить свой долг. Не знаю, что сподвигло меня выбрать второй вариант, скорее всего простое любопытство, но когда я поднес лампу ближе к потолку мне в лицо прилетела огромная испуганная, прямо как я, летучая мышь. Пока я выбирался из склепа и шел до своей хижины я бесчисленное количество раз помянул черта и вообще перебирал всю ругань которую знал. После такого изматывающего вечера, я лег спать прямо в одежде. Передо мной снова предстает темный коридор с факелами на стенах. Я не пытаюсь двигаться, потому что знаю, что это бесполезно. Факелы загорелись сами по себе. Все, кроме двух в противоположном конце коридора, как раз там, где в прошлый раз остановилась моя любимая. В скором времени появилась и она, вместе с ледяным ветром и знакомым сладковатым запахом. Она также плавно начала двигаться ко мне. Из-за темноты я не сразу разглядел все ее черты. Сначала мне показалось ее платье. На тот момент мне казалось, что из-за недостатка света оно было казалось не белоснежным, а серым, как будто его покрывает многолетний слой пыли. Позже я увидел и ее лик. Приятная бледность стала какой-то болезненной. Красивые черты исказили впалые щеки и крупные мешки под глазами. Губы которые так меня манили, потрескались, и стали похожи на сухую землю в пустыне. Поменялась и улыбка, из приятной и доброжелательной она превратилась в грустную и как будто скорбную. Не менялось только выражение ее глаз - этих безжизненных, холодных, неморгающих, смотрящих прямо в душу глаз. А она приближалась все ближе и вот когда она достигла очередного факела, он потух. Проснувшись от первых криков петухов, я не смог встать с кровати. Голова моя была похожа на котелок, в который залили чугун. Учитывая слабость в конечностях, все указывало на то, что я опять подхватил лихорадку, однако достигнув зеркала, мое мнение сразу поменялось - в отражении я увидел в каком состоянии были мои кожа и глаза. Кожа приобрела сероватый цвет, а глаза, как мне казалось, были посажены значительно глубже их обычного положения. Внимания удостоились также щеки, точнее две крупных ямки на них. Я не поверил своим глазам - я начинаю превращаться в точное подобие бедняги Карла! Уж не знаю, что говорят люди о умственных способностях работников кладбища, но не нужно быть ученым, чтобы догадаться, что все дело в том медальоне, который я снял с трупа. Но что это? Болезнь, которая следует вслед за этой вещицей или же проклятие, лежащее на всяком, кто решит обворовывать могилы, будь то могилы на кладбище или древние развалины одной башни в глухом лесу? Как бы то ни было, я решил, что в таких делах сможет помочь только человек гораздо более сведущий в науках, чем я. Таких людей я знал всего двое - Иоганн, деревенский лекарь, до которого было полдня пути и Яков, служитель Забытого в местной церкви, который жил буквально по соседству. Немудрено, что я выбрал именно второй вариант. Помня свой недавний опыт, я предусмотрительно взял медальон с собой. Всю дорогу до кельи Якова меня мучили вопросы: есть ли связь между девушкой на портрете и моей болезнью? Кто она такая и почему этот медальон вызывает у своих обладателей недомогание и в скором времени... Карл ведь умер, а значит и я тоже скоро умру? Или же это все совпадение и я просто переутомился? Яков радушно принял меня, с порога отметив мой скверный внешний вид. Пересказав ему все со мной произошедшее, а также раскаявшись во вскрытии могилы и воровстве медальона, я начал молить его о помощи. Сперва преисполнившись ярости от моего преступления перед усопшими, Яков смягчился и показался мне взволнованным и напуганным, когда я показал ему портрет в медальоне. Как оказалось, Карл в тот день побывал в донжоне древней крепости - единственному оставшемуся строению от родового замка фон Дорсов. Яков, до того как приехать в эту деревню и стать служителем, был хозяином постоялого двора в предместьях Остмарка. Как то раз, после очередных постояльцев, в одной из комнат он заметил стопку книг, который какой-то растяпа забыл взять с собой. Одной из книг были "Родословные знатных фамилий Силлезийского королевства и Великого эрцгерцогства Остмарк" Фредерика Рубеншталя. По словам автора, род фон Дорсов пользовался среди аристократии дурной славой за связь с оккультизмом и разного рода магией, причем первым членом семьи, проявившим к подобному интерес, стала молодая, на тот момент, Эмма фон Дорс, в будущем ставшая бабушкой небезызвестного Манфреда. Проговорив эти слова, Яков указал на медальон - на нем была изображена как раз таки она. Не желая терять ни минуты, я, вместе с Яковом, отправился в ближайшую деревню дабы уточнить местоположение нашей цели - развалины древней крепости фон Дорсов. С вашего позволения, я опущу все подробности нашей подготовки к этому действу. Могу уверить вас, что мы взяли с собой все необходимое для непродолжительного присутствия в развалинах. Помимо факелов, пары кирок и прочего, Яков счел нужным также взять с собой мохалит - небольшой, но искусно сделанный оберег в виде небольшого глаза, как знак того, что Забытый знает о наших планах и будет с нами. Отговаривать я его не стал. Наняв проводника, мы выдвинулись в путь. Уже дважды этот лес вызывает у меня неприятные ощущения - сначала во время того ужасного ливня, когда ветки деревьев под силой ветра нагнулись и словно пытались утащить меня из повозки извозчика в черный и непроглядный лес и сейчас, когда ветра не было совсем и деревья стояли неподвижно, подобно многолетним стражам, охраняющим чей-то покой. Мрачное настроение было не у меня одного. За все время путешествия мы с Яковом не обмолвились и словом, а проводник даже не начал спрашивать о цели нашего визита в эти руины. Спустя некоторое время, мы таки добрались до роковой башни - единственное свидетельство былой славы фон Дорсов. Проводник сказал, что здесь был только Карл и по прибытию в деревню он обмолвился лишь, что в башне нет ничего - лестница наверх обрушена, начиная с третьего этажа, подвал завален камнями, а из ценностей он нашел лишь медальон в одной из комнат на втором этаже. Однако я знал направление. В первый раз, наяву, а не во сне, я услышал голос. Тот самый голос Эммы фон Дорс. Разобрать слова я не мог, но точно знал что звук идет из под земли. Так что совместным решением было разобрать завал. Особенно в этом отличился Яков, слухи не врали - он действительно будто бы обладал силой двоих. Спустя несколько утомительных часов мы таки смогли пробраться сквозь камни. Внизу был обычный погреб, либо для вина, либо просто для разных других нужд. Легко представить разочарование моих спутников, когда после стольких усилий мы нашли обычную кладовку. Здесь было темно и сыро, кругом стояли разнообразные ящики и бочки. Кое-где виднелась стойка с насквозь проржавевшими мечами. Одно мне не давало покоя - голос все так же продолжал звучать и уходил он еще ниже. Пытаясь собраться с мыслями я ходил взад-вперед рядом с одной из стен, как вдруг увидел что в определенном месте пламя факела дергается сильнее обычного. Как оказалось после того как мы кирками прорубили себе путь, за одной из стен был потайной проход, рычаг к которому мы не смогли найти. К счастью кирки хорошо себя зарекомендовали. Увидев лестницу ведущую вниз, я, по барельефу на стенах и общему стилю, понял, что эта лестница, такая же, как и в фамильном склепе фон Дорсов. Ничего хорошего это не сулило. Спуск оказался долгим, даже удивительно, как они смогли выкопать проход такой длины. По пути я решил спросить у Якова, почему от всего замка осталась лишь одна башня? Как оказалось, во времена Десятилетней войны фон Дорсы решили поддержать не ту сторону, за что и поплатились. Сюда пришли сначала войска Анны, потом императорские солдаты, а после один колдун решил очистить это проклятое место, разрушил замок и прорастил вокруг лес. Лишь донжон остался целым, так как поговаривают, что на нем были специальные защитные руны. Единственным оставшимся в живых стал Манфред, который построил нынешнюю резиденцию барона и стал править уже оттуда. Тогда мне стало понятно, почему он похоронен именно на нашем кладбище. Постепенно мы дошли до конца лестницы и то, что открылось нашим глазам, поселило страх в наших сердцах. Погребальная зала настолько огромная, что не было видно даже стен, настоящий некрополь открылся перед нами, всюду стояли гробы, урны, памятники и прочие свидетельства захоронения здесь членов семьи фон Дорсов. Но не только они здесь лежали. Проходя мимо других надгробий, я видел фамилии совсем других родов, название которых слышал лишь в рассказах моей бабушки о далеких-далеких временах, когда она еще не родилась. Тут я услышал крик, то был крик нашего проводника. Обернувшись посмотреть, я понял, что слишком сильно отстал от других и не знаю где они теперь. В панике пытаясь найти выход, я услышал и второй крик и чавкающие звуки неподалеку - на этот раз это был крик Якова. Мчась мимо пыльных саркофагов, я заметил неприметный проход, дверь в который была закрыта на щеколду и подпоротая обломком копья. Думая что спасен, я немедленно открыл дверь. За ней меня ждал уже знакомый коридор. Стены, дверь, все было также как и в моем сне. На полу, по середине коридора, лежал скелет в истлевшем белом платье. Это была Эмма фон Дорс. Видимо солдаты заперли ее с обеих сторон и оставили здесь. Звуки исчезли. Я не слышал даже своего дыхания. Внезапно все факелы на стене коридора вспыхнули и первым делом я увидел ужасный череп с раскрытой в ужасе челюстью. Я бежал сломя голову сквозь мглу этого места. Я не разбирал дороги, не видел перед собой ничего. Я не осознавал самого себя и единственной моей целью было выбраться из этого проклятого места. Уж не знаю, есть ли в этом заслуга мохалита, но в конечном итоге я смог найти выход из темноты этого некрополя. Я единственный, кто пережил это. В беспамятстве прибежав домой, я рухнул на пол, потеряв сознание. Если я сбежал из этого ужасного места в реальности, то во сне ко мне снова пришло это проклятое видение. Вновь те же стены, те же факелы, та же дверь, что и пару часов назад. Не желая покориться тому, что мне предстоит увидеть, я начал было вырываться, но было уже поздно. Факелы вспыхнули и навстречу мне шла она - та, чье имя я уже знал. В нос сразу ударил тошнотворно-сладковатый запах. Едва едва пожелав закрыть глаза, дабы не видеть ее лица, я осознал, что неведомая сила не дает мне сделать этого. Показалось ее платье - порванный и истлевший, некогда белый, а теперь ничем не отличающийся цветом от грязного пола погреба, саван. Как же во мне велико желание забыть облик той, что носила эту некогда прекрасную одежду. Выйдя на свет, она явила передо мной свой лик. Глаза, точнее два ссохшихся предмета на их месте, явно смотрели прямо мне в душу. Носа уже не было, вместо него зияло две черных продольных дыры. Единственное, что отличало ее от обычного истлевшего трупа была челюсть - она не отвисла и не сгнила, напротив, зубы крепко были прижаты друг к другу так сильно, что еще бы чуть чуть и они бы треснули. Уверен, если бы у нее остались губы, на ее лицо красовалась зловещая улыбка, которая придала бы ее облику еще более жуткие нотки. Она все также плыла навстречу ко мне. Нас разделяли всего два факела, один из которых тут же потух, когда моя преследовательница его достигла. Я пишу эти строки дрожащей рукой и преисполненный отчаяния и страха. События в башне произошли со мной около трех дней назад. С тех пор я не спал и не выходил из дому. Яков так и не вернулся назад. Лишь его Бог знает, что стало с ним и где теперь его беспокойная душа. Я не могу заставить себя лечь спать, ведь тогда за мной придет она. Облик в медальоне, которого я так жаждал, теперь вызывает у меня лишь отвращение и ужас - мне кажется, что она следит за мной из этого проклятого украшения. Я пытался разбить его, пытался сжечь, но ничего не помогало. Сегодня днем я решился сделать последний шаг - преодолевая боль, я смог выйти из дома вместе с медальоном и направиться в сторону одной могилы. Она знала что я пытаюсь сделать и всячески мешала мне: насылала нестерпимую мигрень, посыпала сыпью руку, в которой я держал ее, наслала ливень, подобный тому, что был в тот день, когда я ездил продавать награбленное. Однако я стерпел все ее пытки. Наконец, могила Карла была разрыта и я, со всей накопившейся злобой и надеждой на избавление, кинул медальон вниз, после чего вернул вырытую землю на место. Утопая по колено в грязи, я вернулся домой и сел писать эти строки. Не думаю, что смогу зачитать это кому-либо лично. Все это - лишь предостережение от того, чьи дни уже сочтены. Пока я шел домой, меня не покидала мысль что за мной кто-то следит. Сквозь плотную пелену дождя я озирался по сторонам и вглядывался в самую пучину леса. У меня не было сомнений - это она следит за мной. Закапывание медальона ничего не дало. Я слышу ее дыхание за моей дверью. Чувствую могильный холод. Я вижу ее разлагающееся лицо в моем окне! Она ждет и зовет меня. Она все также смотрит на меня тем же немигающим взглядом. Я не могу больше. Я устал и хочу спать. Слабость в моих руках связана с тем, что я за эти три дня похудел втрое. Я встречу свой конец также, как и Карл, который по глупости свой взял этот медальон, а я из алчности и желания его украл. Возможно, это моя судьба. Я готов принять свою участь.