Зарисовки в карандаше

                    Чонгук влился в их компанию последним. Месяца три-четыре назад. Юнги даже не мог точно сказать, как его к ним занесло — то ли учился с Тэхёном, то ли подрабатывал где-то вместе с Чимином… А может, просто как-то раз подошел и сел с ними в кафешке — Юнги и такое бы не удивило.              Парнем он был веселым и общительным, но половину времени, что проводили все вместе, молча слушал чужие разговоры, уткнувшись в свой альбом. Чонгук обожал делать наброски с натуры, так что каждый раз пользовался возможностью подловить живые эмоции приятелей. К его увлечению все относились с уважением, не требуя отложить ради болтовни, соглашались даже попозировать иногда. А взамен получали отличные портреты. Казалось, Намджун, негласный лидер компании, объединявший их всех, ужасно гордится, что теперь у них был свой художник. И весьма талантливый.              Но порой бывало, что Чонгук после работы над очередным рисунком, просто прятал его, наотрез отказываясь показывать, что же там вышло. Юнги в такие моменты распирало от любопытства.              Чонгук был для него загадкой. Существом совершенно иным, непонятным, не таким, как прочие люди. В нем как будто не было и капли фальши и лжи. И это было странно. Это манило. Не давала покоя мысль, что, разгадав эту загадку, он найдет то, к чему стремился всю свою жизнь, о чем мечтал и что искал… Но только были ли у него шансы разгадать Чонгука?              — Значит, ты рисовал меня, — говорит Юнги, когда Хосок встает и уходит на кухню, к Намджуну и Чимину, готовящим коктейли и какие-то закуски.              Обычно, занимаясь своими рисунками, Чонгук смотрит на всех друзей по очереди, из-за чего нельзя с уверенностью сказать, кого же он рисует в этот момент. Может, даже настольную лампу. Но сейчас Юнги остался с ним один на один и снова и снова ловил на себе быстрый, но поразительно внимательный взгляд.              Чонгук молчит и загадочно улыбается, с шуршанием штрихуя карандашом по листу. В комнате стоит приятная тишина, сквозь которую почти не слышно голосов с кухни. Юнги любит молчать. Это помогает очистить мысли, погрузиться в себя. Но в тот вечер ему почему-то нестерпимо хочется разговора…              — Чего улыбаешься? Скажешь, что я не угадал? Что ты рисуешь? Тебе ведь нравится меня рисовать, признай.              — Нравится, — почти мурлычет Чонгук. — Больше, чем остальных ребят.              — Серьезно? — Юнги даже выпрямляется в кресле, удивленный таким ответом. Он был уверен, что парень увильнет. Отнекается. Или ловко уйдет от этой темы, чтобы не говорить правду, какой бы та ни была. Но в Чонгуке всё еще не было ни капли фальши. — Надо же. И… чем же? То есть, почему именно меня?              — Ну, — пожимает плечами Чонгук. Его рука двигается быстро и ловко, Юнги слышит, как на рисунок ложатся всё новые уверенные линии, пытается представить себе рисунок. И внутри всё уже дрожит от предвкушения. — Знаешь, мне вообще очень нравится рисовать влюбленных.              Юнги замирает, окончательно пораженный. Их беседа длится меньше минуты, а у него уже пересохло во рту от волнения и даже немного гудит в голове.              — Я влюбленных сразу вижу, глаз наметан, — продолжает Чонгук, едва заметно улыбаясь. — Они по-особенному выглядят. Светятся и расцветают. Мне кажется, влюбленность украшает людей. И сейчас я могу с уверенностью сказать, что ты влюбился. Думаю, в последнее время, месяц или около того, ты и сам понимаешь.              — Вот как, — слегка нервно усмехается Юнги. — Может быть, может быть.              — Да не «может быть», а точно. Не скрывайся. Я же сказал, что у меня глаз наметан. Должно быть, она потрясная, раз такой парень в нее так сильно втрескался.              Юнги снова удобнее усаживается в кресле, расслабляясь, но стараясь не менять позу сильно, чтобы не мешать художнику. Ребята на кухне весело смеются, что-то обсуждая. А в гостиной витает творческий покой.              Закончив рисунок, Чонгук хмыкает, внимательно его осматривая, закрывает альбом, прячет вырванный лист в отдельную папку и убирает ту в сумку.              — Эй. А показать? — тянет Юнги, складывая руки на груди.              — Не в этот раз, — потягиваясь и зевая, отвечает Чонгук.              — Знаешь, Куки, — с улыбкой говорит Юнги, поднимаясь и медленно шагая по комнате. Чонгук удивленно хмурится. Впервые это прозвище звучит между ними двумя. — Ты прав на счет влюбленности. Она меняет людей, и это сразу видно. По взгляду, по улыбке, по словам и движениям. Всё становится другим. Я понял это, наблюдая за тобой. Ах, должно быть, та девушка просто красотка, раз смогла завладеть твоими мыслями…              Он успел уже обойти всю комнату и остановиться у Чонгука за спиной, опершись на спинку его кресла. Тот замер, глядя на журнальный столик. Юнги осторожно поднял сумку, аккуратно и бесшумно открывая и выуживая из нее папку с рисунками.              — Уверен, у тебя куча ее портретов.              Чонгук дергается, резко развернувшись. Пытается выхватить папку. Но Юнги со смехом отбегает к окну и, пока Чонгук, неловко перевалившийся через кресло, поднимается, успевает открыть и пересмотреть часть работ.              — Ничего такая, — с улыбкой кивает Юнги. По-детски воевать и отбирать рисунки поздно, так что Чонгук просто хмурится и встает рядом. Да, в этой папке были портреты только одного человека. — Погоди-ка… а вот это когда было?              — Боже, — бормочет Чонгук, со стыдом отводя взгляд и заливаясь краской. — Забудь.              — Не смогу, — смеется Юнги. — Ты никогда не был у меня дома, как ты мог нарисовать меня в домашней одежде, на моей кухне?              — Я… подглядывал с биноклем. Клянусь, это было всего разок. И больше не повторится. Прости…              Юнги вздыхает и перебирает оставшиеся рисунки. Несколько десятков портретов, в разных обстановках, в разной одежде, с разными эмоциями. В этой папке как будто жила частичка его жизни, его души, зарисованная в карандаше. И было в этом что-то необычайно приятное. Особенно, если вспомнить, что за чувства стоят за этими порой простенькими на первый взгляд зарисовками…              — Не повторится, — заключает Юнги, осторожно складывая рисунки в папку и возвращая хозяину. — В следующий раз лучше заходи в гости по-человечески. Попозирую. Или нет… ну, с позами там явно что-нибудь будет связано.              — Эй, парни, — Намджун вплывает в комнату с двумя подносами коктейлей. — У нас всё готово! Во что сегодня будем играть?              — Может, в старую-добрую бутылочку на поцелуи? — усмехается Юнги. И ему безумно нравится, как от этой фразы Чонгук еще больше заливается краской. В этот момент он тоже хочет быть художником… чтобы можно было сохранить навсегда такое особенное мгновение для них двоих. Хотя бы в карандаше.