***
Она действительно пришла через неделю. Был пасмурный день, шел мелкий дождь. В руках у Адели был коричневый потрепанный зонтик; капли с него медленно стекали, падали на пол и растекались неуклюжими кляксами. Художник помог девушке раздеться. Она замерзла и дрожала, хмурила густые брови. Проскользнула в комнату, села поближе к печке и сняла мокрые туфли. Видно было, что Адель чем-то недовольна, раздражена. - Что-то случилось? – юноша подал ей свою рубашку, старую и полинялую. Зябко закутавшись в тонкую ткань, Адель отрицательно покачала головой. Художник налил ей в щербатую кружку горячего чая. Девушка отвернулась к окну, не замечая его жеста. - Покажи мой портрет. Юноша принес ей картину, полную ярких, живых красок. Как она резко контрастировала с нынешней Аделью! - Это не я, - голос натурщицы был тверд. – Сожги ее. И нарисуй новую. Сегодня она говорила резкими, обрывочными фразами, точно приказывая. - Ну же. Начнем сначала. Адель встала, скрестила руки на груди и мрачно посмотрела на Художника. Тот замер в замешательстве, затем опомнился и кивнул. Новый холст. Новые эмоции. Новая история. Каким вдохновение будет в этот раз? Складка между бровями. Раздутые ноздри. Недовольно опущенные уголки рта. Жесткость в металлически серых глазах. Коса, обернутая вокруг головы. Посиневшие пальцы. Новая серебряная цепочка. Мельчайшие брызги грязи на темно-синем рукаве. Это была другая Адель, Художник не знал ее. Сияния не было – оно померкло. Не было ни света, ни смеха, ни тепла. Лишь манекен или ледяная фигура, по ошибке попавшая в его студию. Но юноша все равно рисовал ее, пусть злую и замкнувшуюся в себе. Что-то в девушке заставляло его творить. В груди противно, надсадно ныло. Юноша успел истосковаться по девушке за эту неделю. Он то метался по улицам в надежде увидеть знакомое красивое лицо, то неподвижно часами сидел возле окна, судорожно сжимая в руках кисть. Художник чувствовал физическую потребность увидеть свою натурщицу. Творец понял, что медленно сходит с ума. Она так же, как и в прошлый раз, пристально следила за каждым движением творца, за каждой черточкой его лица. И все больше сжимались ее губы, все больше хмурились брови, сильнее сжимались пальцы. Внезапно она вскрикнула и, не взглянув на картину, бросилась к двери. Босиком, как была, в рубашке юноши поверх платья, Адель кинулась на улицу. Художник хотел схватить ее за руку, остановить, но девушка оказалась весьма проворной, быстро слетела по ступенькам и уже внизу крикнула: - Недостойна! Недостойна!***
Была ли Адель? Если бы не два портрета, Художник подумал, что она ему приснилась. Воспоминания о девушке подернулись туманом, потускнели. Он так и не сжег картины, оставил на память о давно ушедшем вдохновении. Не продал, когда сильно нуждался в деньгах, а бережно хранил их в углу своей маленькой комнаты. Мир потускнел, звуки и запахи исчезли вместе с девушкой. Юноша таял, почти не выходил на улицу, отгородился от людей. Но изредка Художник все-таки выбирался в город, бродил по переулкам и площадям, жадно рассматривая нарядных дам. Был темный, угрюмый, промозглый осенний вечер. Художник брел по улице, подталкиваемый ветром в спину. Шуршали сухие листья, моргал одинокий фонарь. Тоска гнала Художника прочь от дома, вглубь лабиринта трущоб. Окна каменного серого дома слабо светились. Печально известный публичный дом никогда не спал – девушки принимали клиентов от заката до рассвета. Подталкиваемый какой-то неведомой силой, молодой человек взошел по шатким ступенькам и робко постучал. Приоткрылась маленькая щелка. Оттуда внимательно оглядел его темный глаз, затем дверь все-таки распахнулась настежь. На пороге стояла дородная женщина лет сорока, видимо, хозяйка дома. Неясный свет выхватил из полумрака ее высоко зачесанные черные волосы, полные плечи с наброшенной на них шалью. - Заходите, господин, заходите, - любезно поприветствовала его мадам, втаскивая в холодный холл. Художник, дрожа всем телом, неподвижно стоял возле вешалки и смотрел на лицо женщины. Та протянула руку за его пальто, затем недовольно хмыкнула и произнесла: - Тогда проходите в комнату. Я знаю, кто вам поможет согреться. Молодой человек, словно во сне, двинулся по коридору, наугад открыл дверь – помещение оказалось свободным. Сев на мягкую, застеленную вульгарным покрывалом кровать, он понял, что совершил чудовищную ошибку. В карманах не было ни одной монетки – последние деньги Художник потратил на новые краски. Он застонал, вскочил с кровати, подошел к окну и закрыл лицо руками. И совсем не услышал скрипа двери, тихих женских шагов. Лишь прикосновение теплой руки вырвало юношу из мыслей. Он повернулся. Впалые щеки, покрытые нездоровым румянцем. Умело накрашенные губы. Затейливая прическа. Худое плечо с тонкой царапиной, некрасиво перерезавшей белую кожу. Красное платье, открывавшее округлости груди. И серые глаза, испуганно глядящие на него. Художник все понял. Все сразу же встало на свои места, мозаика быстро сложилась в единую картину. Она лгала ему все это время. Она действительно была недостойна картины. Недостойна быть его возлюбленной Музой. Пошлая девка, пожертвовавшая своей красотой ради фальшивой мишуры проституток. Портреты надо уничтожить. Как и Адель. Пальцы сомкнулись вокруг хрупкой шеи, девушка пыталась что-то сказать, но не смогла. Из горла вырвалось лишь шипение и слабый хрип. Она билась, пыталась освободиться, но тщедушный с виду Художник крепко вцепился в нее. Юноша повалил Адель на пол, ощущая тепло ее еще слабо сопротивлявшегося тела. Но скоро все было кончено. Он мельком взглянул на распростертую Музу и понял, что запомнит этот момент навсегда. Он понял, что когда вернется домой, кинет в печь предыдущие портреты. И напишет новый. Настоящий, с подлинными чувствами. С его ужасной болью и разочарованием. Художник раскрыл окно. До земли было не больше двух метров.