Ретроспектива Апокалипсиса

(Soundtrack: Hildur Guðnadóttir – Reflection) Пульсирующая энергия в висках, неконтролируемая дрожь и полная дезориентация - примерно эти ощущения сопровождают тебя, когда чья-то кровь опрыскивает тебе лицо. Я явственно ощущаю тот холодный, проедающийся сквозь свиттер сковывающий мороз, обхвативший спину, когда я рухнул вместе с Серегой на заснеженный асфальт. Голова упорно отказывалась сотрудничать, так что я даже и представить не могу, сколько времени я провел в этом чувстве - может, несколько мгновений, а может и несколько минут. Отрезвили, привели меня в чувство крик и грохот выстрелов, оцепившие меня, как стая охотников раненого зверя. Я повертел головой и вытер с лица кровавую крошку, прежде чем попытаться вернуться в этот мир и это тело. Я развернулся на звуки выстрелов и увидел, как Иван, встав во весь рост, выпускает пули из своего ПМа в сторону лежащего полицейского. Первые две прошли мимо, светящимися снарядами отрикошетив от асфальта и улетев куда-то дальше; следующие за ними пули разорвали черную ткань формы и плоть полицейского, и жизнь оставила его. Я видел сбоку лицо Ивана, но даже этого мне хватило: его скулы сжались в страхе, глаза лихорадочно блестели и бегали в направлении то парка, то нас с Серегой, а руки по окончанию стрельбы начали потряхивать. Я отвернулся от него и переключился на Серегу. На его груди сбоку красовалась расверзенная рана, из которой сочилась кровь. Я подполз к нему поближе и понял, что тот крик, что я слышал, принадлежал ему. Руки сами направились к ране, и напарник с воем вздрогнул всем телом. Живой, сучара!.. – Черт побери, помоги мне с ним! – воззвал я к наемнику Офени, но ответа не последовало. Я развернулся и увидел, что он стоит в оцепенении, сжавши оружие обеими, до белизны, руками. Он будто выпал из мира, отстранился от него, и его разум, как эскапист, бросился наутек, бросив тело на произвол судьбы. "Блять, блять, блять!" – прорычал я сквозь зубы и начал стягивать с себя белый шарф. Шерстяная ткань быстро приобрела мазки крови и легла на мои колени, а руки живо начали расстегивать куртку напарника. Он закричал, когда я начал его поднимать, но всякая жалость и всякое сострадание быстро подавились одним движением чистого разума: "От боли его не спасти, но от смерти - еще возможно". Пытаясь удержать Серегу в сидячем положении и упираясь плечом в его спину, я наспех стал оборачивать его рану шарфом, стараясь как можно крепче зафиксировать повязку. – Сукин сын, либо ты мне поможешь, либо до конца дней своих будешь жалеть, что не сделал это! – в праведной ярости зарычал я на Ивана. Тот, похоже, приходя в себя, перевел пустой взгляд на меня. Я же, завязывая узел на серегиной ключице, направил всю ментальную силу в свой взор, который, если бы был материален, прошил бы голову Ивана. Последний в нерешительности глянул на моего напарника, потом на раскрытый кейс, и сделал свой, личный выбор. Он наклонился к земле и поднял черный прямоугольник. В его взгляде я видел боязнь и сожаление. – Какого хуя ты творишь?! – воскликнул я в отчаянии. – Извините, пацаны... – тихо пробурчал он. – Я не могу. И отведя взгляд, бросился в сторону лабиринта из брошеных машин. Вот сукин сын! Во мне что-то переключилось, когда я увидел спину этого засранца, отставляющего нас с Серегой на произвол судьбы. Во мне что-то зашевелилось, будто тело и сознание взял под контроль кто-то нечеловеческий, лишенный оторопи и нерешительности, кто-то безотлагательный и бескомпромиссный. Рука, подчиняясь этой силе, нащупала ПМ в кармане и направила ствол в спину бегущего прочь Ивана. Глаз сомкнул фокус между прицельной планкой, мушкой и целью, и запустил механизм. Палец не дрогнул и плавным движением нажал спусковой крючок. Прогремел выстрел. Пуля вонзилась в лопатку Ивана и он выронил кейс и согнулся, но все еще не упал. Я нажал на крючок еще и еще раз, наблюдая, как беглец, пытаясь схватиться за капот серой Тойоты, под действием неумолимой силы упал на капот, а затем, очерчивая красным кристаллом последний путь на металле, скатился на асфальт. Я выронил пистолет в накатившем бессилии и обнял Серегу, слегка уперевшись на него. Он тяжело дышал, тело его дрожало и сердце еще билось. Уже что-то... Подтянув его куртку ближе к себе, я стал надевать ее на напарника. Он заскулил, но сквозь зубы удержался от крика. Еще борется за жизнь... Оставив его на некоторое время в этом положении, я отполз к своей парке и, наконец, накинул ее на себя. Чувство лёгкости, несмотря на вес парки, увеличилось. Я наскоро подобрал ПМ и пневмат и запихал их в оба внутренних кармана куртки, затем, поднявшись сам, направился к товарищу. Он сидел неподвижно, прижимая ладонь к тому месту, где мой шарф стремительно обагрялся. Серый шарф, обмотанный вокруг лица, втянулся в рот, а зубы, скрипя, сжимали ткань, пытаясь унять боль. В его залитых от боли слезах я, к своему величайшему удивлению, увидел трезвый и ясный взгляд. Он все понимал и был в сознании! Вот уж параллель между туманным взглядом в спокойное время... Подав ему руку, я начал поднимать напарника с земли. Ну и тяжелый, чертова панда! – Если ты не отъедешь, пообещай мне сбросить вес! – В ужасающем положении только юмор и оптимизм помогли мне хоть немного разрядиться. – Иначе я тебя просто не утащу. – Хорошо... – на исходе выдоха прошептал он сквозь шарф. Закрепив его руку у себя на плече, другой рукой поддерживая за пояс, мы поковыляли в сторону Ивана. Приблизившись к телу, я остановился и облокотил Серегу на вымазанный кровью капот. Мертвый организм, с застрявшими в нем тремя инородными свинцовыми телами, медленно источал кровь на асфальт, охватывая в свои владения черный прямоугольник. "Дело ещё не закончено" – громко проговорил внутренний голос и я, повинуясь ему, раскрыл кейс. Я должен был сразу обратить внимание на то, что в нижней части ящичка образовалась дыра от пули. Я должен был вспомнить те предостережения, которые сам же умозаключил, когда впервые столкнулся с этим. Я должен был наплевать и на стеклопакеты, и на Офеню, и как можно скорее утащить Серегу туда, где мог бы оказать ему медицинскую помощь. Но всего этого я не сделал... Отключившийся инстинкт самосохранения, помноженный на ощущение необходимости закончить дело и простая человеческая любопытность обернулись врагом против меня же самого. Я открыл кейс и в лицо мне ударила волна такой силы, что я чуть не рухнул на землю. В нос ударил резкий стойкий запах, а по глотке пощекотало сладковатым металлическим привкусом, похожий на хлор, и я инстинктивно зажал нос и рот рукой. Глаза нестерпимо защипало и они вмиг налились слезами, а легкие будто отказались всасывать воздух, что на некоторое время меня полностью парализовало. Когда же я открыл глаза, зеленоватый туман начал рассеиваться из кейса, выбегая из трещин расколотой склянки, и я одним движением выхватил целую склянку, заляпав поверхность стекла кровавым отпечатком. Отпихнув ногой кейс подальше, я рывком оказался около Сереги и, взвалив его на себя вновь, продолжил ковылять подальше оттуда. Перед глазами восстали расплывчатые образа отрочества. Я вспомнил себя, когда мне было то ли двенадцать, то ли тринадцать, и я с родителями и их подругой пошел в поход на Ергаки. На мне был большой походный рюкзак, в котором я бы мог спокойно поместиться, еще бы и место было. Не помню точно, но в этом рюкзаке было около тридцати-тридцати пяти килограмм при моей массе не более пятидесяти. Было довольно тяжело, во время переходов по пригоркам - даже очень. Порой мне хотелось бросить этот рюкзак и просто упасть на траву. Но я продолжал идти... Но даже те трудности показались мне довольно простыми, по сравнению с тем, как я тащил Серегу до Офени. Тащить другого человека - одно из самых тяжелых испытаний, поверьте мне. Основная проблема: другой человек тоже двигается, причем в рассинхрон с тобой. Особенно тогда, когда несомое весит в полтора раза больше тебя, а сам ты, мягко говоря, не отличаешься качествами таскателя тяжестей. Весь путь до кирпичного здания мой разум был затуманен произошедшим в парке дерьмом, нарастающей головной болью и тяжелым грузом, который я старался минимально трясти, чему мешали неожиданно начинающиеся судороги мышц и одышка. В горле начало першить, и очень хотелось пить, так что я надеялся поскорее залить в себя пол-литра воды у Офени. Вот уже показался остов здания, в котором расположился его "форт". Взволочив покрепче напарника, я наткнулся на одного из привратников торговца, спустившегося вниз, и он, признав нас, живо подхватил Серегу с другой стороны и помог поднять его наверх. Ввалившись в обставленный стелажжами павильон, я потянул процессию прямо к столу "виновника торжества", буквально расталкивая посетителей, которые от вида крови шарахались прочь. Офеня нас сразу заметил и тут же воскликнул: – Вы охуели что ли? Ебанулись?! Вы мне так клиентов распугаете! Но, опомнившись, быстро сменил гнев на милость и подбежал к нам. Увидев на моих руках и теле Сергея кровь, он махнул рукой в сторону коридорчика, который выходил из его закутка куда-то дальше, вглубь здания. Не прикасаясь к нам, он с опаской отошел в сторону, когда пересек мне путь, а затем засеменил за нами. Мы пронесли тело бессвязно бормочущего напарника через весь "форт" и забрели в небольшой офис, в котором был большой стол с сейфом и креслом и небольшой столик в углу с маленьким телевизором, за которым, на табуретках, сидели трое мордоворотов и попивали кофеек. Ящик, естественно, уже давно не работал. – Что там у него? – засуетился Офеня. – Кладите его на стол, потом разберемся... – Еще как сейчас разберемся!.. – недобро прошипел я, аккуратно укладывая друга на ровную поверхность. – У вас есть связи, транспорт. – Мордовороты, услышав мой тон, напряглись, и повернулись к нам. – Я уверен, что центральные болницы все еще функционируют. Да у вас у самого, ставлю свой хуй на отсечение, есть личный врач, по вам видно сразу! – взревел я от отчаяния, чувствуя, как боль и ломота сильнее захватывает легкие и ребра. – Ему нужна операция. Это все, что я прошу... – Вряд ли я смогу помочь, – безэмоционально бросил Офеня, бегая взглядом то на Серегу, то на меня. – Ни того, ни другого я предоставить не могу... Госучреждения либо загибаются без воды, тепла и электричества, либо уже загнулись. Боюсь, для вашего товарища уже... – Загибаются?! – взорвался я, чувствуя, как в легких от крика начинает резать. – Да там менты в парке сброшенную бомбу караулили! Вы о чем вообще?! Услышав слово "бомба", барыга на общественным горе искривил брови и губы в удивлении. Его наигранная беспомощность вмиг улетучилась. – Бомба, говорите? – Даже в голосе переменился, чертила. – Да, с детонатором, – устало ответил я, – который, по невероятному стечению обстоятельств, не разорвался. На общем взрывпакете были припаяны ячейки с этими капсулами: поэтому они и в прочных цилиндрах, чтобы ненароком раньше времени не разбиться раньше времени. Блять, почему я это вам объясняю, уже могли сами найти информацию про такие вещи... – чуть ли не взмолившимся голосом закончил я. – А что с Иваном? – Он только сейчас вспомнил про отсутствующего шныря. – Ну... – протянул я, а потом понял, что проще сказать общей фразой – все равно ему нет дела до этого: – Ему повезло немного меньше, на несколько грамм свинца. Он попытался заглянуть мне в душу, уставившись в черные точки в разрезах черепа, но сквозь пелену боли и усталости увидишь ровно настолько, насколько в тумане увидишь остров в океане. – Но это уже неважно: мы достали один экземпляр, – произнес я, прощупывая снаружи продолговатый предмет в нагрудном кармане, все еще плохо веря в окружающую действительность. – Давайте его сюда, – холодно сказал Офеня, но потом вспомнив, что играет доброго благочестивого мецената, наигранно вежливо кивнул с поклоном. – Я уже понял, что помощи от вас, по-партнерски, не будет... – печально выдохнул я от безысходности, понимая, что перехожу "черту", за которой воля судьбы может от меня отвернуться. – У вас есть машины. Я видел пару-тройку у входа, они ходу. Дайте мне одну, в качестве жеста доброй воли, а я вам с распростертыми объятиями вручу склянку... Последние слова я сказал уже немыми губами, пытаясь не сомкнуть глаза, опершись о стол левой рукой, стараясь не потерять равновесие. Будто ребенок с температурой, вынужденный продолжать играть свою роль на утреннике до заветного зажигания елки, когда можно будет выпустить чужие ладони из рук и припасть к отцовским коленям в поисках облегчения. – Вы и вправду думаете, что можете рассчитывать на это? – исказился в лице Офеня. – Вы потеряли моего человека, корыстно используете мою благосклонность, так еще и притащили сюда своего стреляного голубя, который и так уже не жилец, и требуете машину?! Парень, посмотри на него, – указал он на лежащего на столе Серегу, который уже начал бредить, тихо бурча непонятные сочетания звуков, – ему край. Отдавай склянку, по добру, и мы поможем твоему другу добраться наверх без лишних мучений... Я взглянул на Серегу еще раз. Он выглядел паршиво. Лицо стало бледным, а с края стола начала стекать небольшая капель из крови. И в этот момент он перевел свой бесцельно вытаращенный в потолок взор на меня. Он все еще верил в меня. Все еще цеплялся за жизнь, давая мне шанс вытащить его с четыреста десятого автобуса, идущего в никуда. Я не мог оставить его потуги напрасными. – Без лишних мучений, говоришь, – бросил я устало и потянулся рукой под пальто, чтобы в следующее мгновение выхватить ПМ и пустить пулю прямо в тело мужика, который помог мне тащить Серегу наверх. Выстрел в небольшом закрытом помещении оглушил всех нас, так что с писком в ушах я ошатнулся назад, но не потерял равновесия и практически сразу навелся на Офеню, который инстинктивно отскочил назад. – На месте, сукины дети! – закричал я сквозь отвратительные звуки в голове, обращаясь к верзилам, вскочившим со стульев. – У меня сегодня охуительный день, так что я хочу взять от него по максимуму! Пуль хватит на всех! Куда пополз? – обратился я уже к Офене, который инстинтивно начал отходить за стол. – Стой ровно, чтобы я тебя хорошо видел, иначе я и тебе помогу добраться наверх без лишних мучений! Он остановился, повернулся ко мне лицом и поднял руки вверх, понимая, что с человеком, который так просто пустил пулю в его помощника, шутить не стоит. Жертва десяти грамм свинца истошно кричала, но из-за оглушения его крики не были такими резкими. – Закрой пасть! – на этот раз досталось раненому мужику. – Или тебе выписать срочный билет?! Он тихо заскулил и замотал головой. – Что вы хотите, Марк Иоаннович? – жалобно-испуганным голосом спросил Офеня. – Хе-хе-хе, – засмеялся я рычащей, злобной улыбкой, – как заговорил. Все того же. Ключики от машины. Офеня стиснул зубы, а затем произнес в пустоту: – Олег, дай ему ключи от своей машины. – Но Виталий Миронович, это же... – начал обеспокоенно один из охранников, но Офеня тут же его перебил: – А ну живо доставай ключи, ебаный ты дегенерат! – взорвался он, начав рьяно жестикулировать. – Давай, Олежа, аккуратно и без глупостей клади на стол и отходи обратно, – неожиданно для себя сказал я Олегу нежно, по-отечески. Он вынул связку из внутреннего кармана куртки и мелкими шажками приблизился к столу, на котором уже несколько раз должен был откинуться Серега, положил их с краю и так же отошел назад. Я подошел к столу, не сводя дуло пистолета с Офени, бросил ключи в карман, а затем вытащил склянку и бросил ее к ногам торговца. Он от страха весь сжался и бросился под стол, видимо, ожидая, что она взорвется, но склянка лишь ударилась о пол, брякнув стеклянным звуком, и прокатилась по полу. – Ах, да, я еще возьму аптечку – сам понимаешь, "помогать" своему другу твоими методами я не намерен, – оповестил я, вытаскивая кошелек и, не открывая его (там было от силы несколько тысяч, основная сумма лежала дома), бросил на другую часть стола, под которой спрятался Офеня. – Это – в качестве оплаты и извинения за машину. Проставь Олегу несколько банок пива, с тебя не убудет. После этой прощальной эпитафии я подтянул к себе Серегу и поставил его на ноги, после чего мы вышли из кабинета. На входе уже стояли "диплодоки", вооружившиеся дубинками, но грозное дуло огнестрела, направленное в них, заставило толпу отойти в сторону. Мы доковыляли до одной из полок у входа, где я подобрал аптечку и, не найдя способа унести ее лучше, впихнул пластиковую коробку в руки Сереги. На удивление, он крепко сжал рукоять небольшой экстренной аптечки, а сквозь затуманенный болью, лихорадочно бегающий взгляд, я все же заметил проблески разума. Держись, сукин ты сын, осталось еще немного! Краем уха я услышал звук открытия дверей и голос Офени вдалеке. Я развернулся лицом к центру "форта", спиной отходя к выходу. Вскоре из-за полок и металлических ящиков, окружавших "трон" торговца смертью, показался сам Офеня. Выглядел он паршиво: грязный от валяний на полу пиджак, злобно вытаращенные глаза, сжавшиеся бетоном мышцы лица. – Зря вы так, Марк Иоаннович! – прокричал он мне вслед. – В бизнесе выигрывает тот, кто ценит долговые обязательства! Они не стали меня преследовать. Мы вышли из "форта" и стали спускаться вниз по отключенной линии эскалатора. – А на войне тот, кто – личные и нравственные... – прошипел я сквозь зубы. Мы оказались на улице. Выпростав из кармана ключи, я взглянул на брелок сигнализации и ткнул на кнопочку с открытым замком. "Аварийками" мигнул черный Mark II недалеко от входа, расчищенный от снега. – Ебана рот, да вы издеваетесь... – выругался я себе под нос. Подхватив Серегу покрепче, я дотащил его до автомобиля и, открыв заднюю дверь, опустил тело напарника в салон и захлопнул за ним дверь. Через отражения в панорамных окнах первого этажа я увидел, как несколько человек спускаются вниз – вероятно, меня решили по-быстрому догнать и организовать "прямую линию с Иисусом". Я отошел от машины и, посмотрев на стоянку, подметил несколько автомобилей, также расчищенных от снега, и выпустил по пуле в заднее колесо каждой из машин. Четыре машины немного просели на асфальт, а на последнюю, пятую, не хватило – затворная рама щелкнула назад и встала, раскрыв наружности. Я выбросил пустой магазин, зарядил новый и сел в автомобиль. Пусть Офеня сам решит, что важнее – гнаться за мной или отвезти своего подчененного в госпиталь. Сам же я решил туда не ехать – все эти бюрократические проволочки, пусть и с павшей организованной властью, отнимут последние минуты жизни Сереги впустую. Я направился домой к Сереге: пока я дотащу его до девятого этажа, он уже будет просто мешком с костями, да и до него всяко быстрее. Не парясь по поводу парковки, поставив тачку прямо у входа, я вытащил Серегу из машины и потащил по четырехлестничному марафону до квартиры. Когда, наконец, перед глазами замаячила желтая металлическая дверь с надписью "ЗЗ", я изо всех сил стал лупить по металлу, надеясь на скорое появление матери Сереги на пороге. Обеспокоенный возглас "кто там?" заставил мое сердце немного утихнуть. Я крикнул "свои" и в скором времени нам открыли дверь. Не буду долго описывать тот кошмар. Пуля прошла навылет справа, почти по касательной, пройдя по ребру и расколов его, так что мне пришлось разрезать бок Сереги от входа до выхода пули, вытаскивать осколки ребра и ставить треснутое основание кости на место, скреплять, после чего очищать прилегающие ткани и зашивать место поражения. Я сам чуть не отъехал пару раз, пока проводил операцию: видимо, тот резкий удар от зеленоватого облака очень сильно повлиял на меня. Матери Сергея даже пришлось несколько раз подхватывать меня, чтобы я не рухнул на ее сына, и пощечинами делать мне come back to reality. Она оказалась очень стойкой и сильной женщиной, которая только внешне кажется веселой и жизнерадостной. В чем-то ее сын все же перенял, этого не отнять... На протяжении операции приходилось буквально вливать в него алкоголь со словами: "Я знаю, как ты это дело любишь, но сейчас это вправду необходимо", просто для того, чтобы он не скончался от шока, а кричал от боли он знатно, у меня до сих пор в ушах звенит. После операции, сидя на кухне и глуша дешевый виски с горла напару с моей "ассистенткой", я объяснял Лене, как пользоваться огнестрелом. – Зачем он мне? – удивлённо спросила она, когда я закончил. – Время теперь такое. У вас сын раненый на руках, да и вы не боец: вряд ли отобьетесь от влезших к вам в дом отморозков скалкой. Вам оно нужнее, чем мне. Я не хочу подвергать вас той опасности, с которой мы с Серегой столкнулись снаружи... В обойме восемь патронов. Этого хватит на любой случай. – Спасибо, Марк... – тихо прошептала Лена, закрыв лицо руками, из-под пальцев которой успела пробежать слеза. – Я очень сильно испугалась, когда увидела Сережу на пороге в таком... состоянии. Но то, что ты сделал после... спасибо тебе за это. Надеюсь, он поправится. В углу лежала аптечку, перепачканая в крови. Рядом лежали брошенные прямо на пол куски окровавленного бинта, ваты, резиновых перчаток. Я поднялся со стула, крепко обнял Лену и, попрощавшись, вышел. Дорога домой была похожа на жуткий трип героинового наркомана. Все это время мне жутко не хватало воздуха. Я нашел ингалятор в бардачке, но он мне не особо помог. Уже не помню, как поднялся на девятый этаж... Настя, увидев мое состояние, ни слова не сказала: помогла сбросить одежду и отмыться под струей холодной воды из чайника от крови. Потом я послал ее за лекарствами: вооружив своим кинжалом и списком препаратов, я отправил ее на поиски. Пока ее не было, чтобы не забыться в жутких галлюцинациях, я попытался расписать все то, что со мной происходило, в дневнике. Красивая большая тетрадь с черной матовой обложкой... как сейчас помню... Так я отключился на полу своей комнаты, с тетрадью в руках.

Марк II, 14.11