Кишлак

Патимат толкнула тяжёлую дверь и вышла за порог. Огромный живот выпирал тяжёло и грузно, женщине было трудно передвигаться, но нужно было идти за водой на родник. А в спину ещё летел злой шёпоток свекрови: - Ничтожная! Бесполезная! Ослиная голова! Вечер на дворе, а в доме нет воды! Немедленно принеси! Патимат с трудом подхватила поудобнее медный кумган*, подтянула полы уже не сходящегося на животе тяжёлого стёганого ватного халата и шагнула под колючий снег, на бесконечно длинную тропинку к роднику. Патимат выдали замуж десять лет назад. Своего мужа она увидела впервые только на свадьбе – невысокий, худощавый, с виду очень спокойный и серьёзный мужчина. Не красавец, не урод. Обычный. Её муж, к которому она теперь привязана на всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, он не захочет сказать ей: «Талак!»,** повторив это слово ещё дважды. А это позор на весь кишлак. Но Патимат надеялась, что у неё всё будет хорошо. Тогда ещё надеялась. Муж взял Патимат за красоту. Тогда, в пятнадцать лет, она была очень красивой – в её глазах сияли звёзды, на щеках цвели розы, а голос её был подобен пению соловья. Сейчас, спустя десять лет и восемь родов, это была худая замученная женщина с рано пробившейся в чёрных косах сединой. Никто не сказал бы, что ей всего двадцать пять. Никто. Патимат была красива и девственна. Патимат была трудолюбива, и первое время родители мужа относились к ней вполне терпимо. Патимат быстро забеременела и легко родила. Девочку. Свою старшую дочь Мадину. Но всё пока ещё было хорошо. Патимат была хорошей женой. Она никогда не отказывала мужу, хотя ей самой близость не приносила ничего, кроме неприятных ощущений. Первую боль она испытала в ночь свадьбы – ей было страшно, больно и плохо, по ногам текла кровь… Муж был доволен. Это было явное доказательство того, что ему досталась чистая жена. Потом уже было не так больно, но даже если бы и было – она бы всё равно терпела. Хорошая жена подчиняется мужу. После рождения первой дочери она быстро забеременела снова – ведь она была молода и здорова, на следующее утро после первых родов она уже месила тесто для лепёшек, которые пекла в глиняной печи, а на второе – убирала за скотиной. Вторая беременность тоже протекала легко, но родители мужа всё яснее намекали ей, что теперь надеются на рождение внука. Наследника. Мальчика. Патимат сама молилась, чтобы это было так. Но её молитвы не были услышаны. Родилась её вторая дочь – Надира. Это была её вторая дочь, получившая право на жизнь и имя. Остальные так и ушли – безымянными. Патимат беременела ещё шесть раз. С каждым разом ей было всё труднее и труднее выносить ребёнка. Ведь её никто не освобождал от работы ни до, ни после родов. Более того, с каждыми родами к ней относились всё хуже и хуже. И муж, и его родня, и весь кишлак. Ведь после каждых родов ей говорили, что она родила девочку. Мёртвую. Но Патимат понимала, что каждая из её дочерей родилась живой. Просто семье мужа не нужны лишние рты – такие же бесполезные и порченые, как их мать. Порой ей снилось ночами, как её девочки плачут где-то в темноте и просят взять их на руки. Тогда она просыпалась в слезах, которые торопливо прятала от всех. Ведь она не имела никакого права на слёзы – бесполезная, порченая, ничтожная. Муж не разговаривал с ней после третьих родов. Вообще. Только бил. Зато не молчали другие родственники, в открытую заявлявшие женщине после очередных родов: - Лучше бы родила камень – пригодилось бы стену возвести! А когда Патимат забеременела в девятый раз, муж заговорил с ней впервые за много лет. - Не будет сына – я разведусь с тобой! Возьму другую жену – не порченую! И Патимат поняла, что это её последний шанс. А сейчас женщина шла за водой к роднику, скользя и спотыкаясь по узкой тропинке. Ребёнок в животе двигался, бился, он торопился на этот свет, и Патимат знала, что если её девятое дитя и поживёт – то очень недолго. Потому что она знала, что опять носит девочку. Патимат нагнулась к бьющей из скалы прозрачной незамерзающей струе, подставила кумган. Поясницу пронзила сильная боль, и Патимат поняла, что едва успеет дойти обратно. Но тут случилось непонятное. Голубой яркий свет упал с неба на растерянную женщину. Свет холил, нежил, ластился к ней пушистым котёнком и спрашивал, спрашивал, спрашивал. А Патимат рассказывала всё. Про свою жизнь. Про мужа. Про дочерей. Про то, какая она ничтожная. Про последнюю, девятую дочь, которой не суждено будет жить. А свет слушал. И у Патимат не было в жизни слушателя нежнее и благодарнее. А потом свет заговорил, зашептал в уши, он уговаривал, предлагал, настаивал, пока женщина не кивнула в ответ. Но она добавила к словам света ещё кое-что. И свет согласился. А женщина рассмеялась. Счастливым, безумным смехом. Патимат пришла в себя только перед дверью своего дома. В руках у неё был наполненный водой кумган, живот был неподвижен и тяжёл, там уже не ощущалось биения новой жизни, но женщина не беспокоилась. Так было надо. Её дочь теперь в безопасности. Теперь все женщины кишлака будут в безопасности. А она останется. Потому что у неё есть незаконченное дело. Патимат толкнула тяжёлую дверь, выслушала очередную порцию брани и проклятий, поставила кумган на низенькую подставку и рухнула на пол, потеряв сознание. А когда она очнулась – она услышала доносящиеся из соседней комнаты мужские голоса. В них звучали страх и неуверенность. - … пропали, говорю я тебе! Все до единой пропали! Твоя жена только и осталась! - … моих дочерей тоже нет, не знаю… - … когда кривой Худодод пошёл через перевал, тропа не пустила его. Говорю вам, люди, там нет тропы, только стена, но стена прозрачная как вода… Мы заперты, заперты! - Люди, неужели это гнев Божий? Но за что? Патимат улыбнулась. Свет не солгал ей. Теперь все в безопасности. Но тут её тело пронзила сильная болезненная судорога. И то, что было у неё в животе, вышло наружу. Оно было гладким, холодным и скользким от крови. Патимат кивнула самой себе, обтёрла это тряпкой и завернула в приготовленные пелёнки. А потом, шатаясь от слабости, встала с постели, взяла это на руки, как младенца и вышла к гостям. Они были так слабы сейчас, эти мужчины. Так слабы и растеряны, что Патимат рассмеялась. А на лицах мужчин появился… страх? Патимат подошла к мужу, поклонилась и протянула гладкий холодный камень, завёрнутый в пелёнки, а потом, впервые глядя прямо в глаза мужчине, твёрдо сказала: - Возьми. Я стала полезной. Теперь тебе будет, чем укрепить стену. *Кумган - медный сосуд для воды с ручкой и длинным носиком. *Талак - букв. "я развожусь с тобой" - мужчина произносит эту фразу трижды, если хочет развестись с женой.