Дорогая Дженни

      Весна снова влетает в открытое окно, просачивается в дверь вслед за покупателями и оседает пылью на светлых досках пола. Весна опьяняет ароматами цветов в вазочках на столе и прилавке, в кашпо на террасе и больших каменных вазонах у двери. Весна шелестит шелком легких юбок женщин и сверкает игривыми полуулыбками мужчин за окном. Весна…       Ее очередная весна врывается в город неудержимо и непреодолимо. Ее очередная весна в одиночестве…       Милдред — мисс Пирс, и не иначе — поправляет кружевной чепчик и устало расправляет складки белоснежного передника. Ловит отражение в зеркале и вымученно улыбается сухими, скорбно поджатыми губами, с усилием натягивая на лицо маску добродушной продавщицы сладостей. Заправляет за ухо рано поседевшую прядь и решительно переворачивает табличку на двери. Обед закончился — сейчас со школьного автобуса побегут дети. И традиционно завернут в ее магазинчик.       Милдред видит ее, ту женщину, уже неделю наблюдающую за ней с веранды швейной мастерской. Видит — и снова отводит взгляд, так и не набравшись смелости кивнуть. Что-то в ней есть, в той женщине, такого, что внутренний голос надрывается, предупреждая. О чем? Милдред не знает, но чувствует: стоит ей приблизиться, стоит перейти узкую улочку и войти в дверь, как стабильная, ровная жизнь рухнет в одночасье. И больше не будет прежней.       Что в ней такого? Милдред не знает, не понимает. Обычная женщина лет сорока, довольно привлекательная — сама Милдред, наверняка, обернулась бы ей вслед при случайно встрече. Гладкие, с проседью, волосы, правильные черты лица, подтянутая фигура — то, что Милдред может рассмотреть со своего наблюдательного поста. Прямая осанка и резкие, порывистые, немного скупые движения. Хороший брючный костюм, который она носит с удивительным изяществом.       И тяжелый, пугающе тяжелый взгляд, царапающий даже на таком расстоянии. Милдред ощущает его спиной, плечом. От него на бледном лице вспыхивает румянец, такой заметный, что помощница тихонько интересуется:       — Мисс Пирс, все в порядке? Давление? Сегодня жарковато…       А когда-то давно другая помощница спрашивала, не влюбилась ли она, раз так краснеет… Те дни — годы — давно позади, и респектабельной, как чемодан, мисс Пирс положено страдать от повышенного артериального давления. Это — единственное, что может расцвечивать румянцем щеки старой девы из магазинчика сладостей.       Дверной колокольчик устало брязкает, приветствуя очередного покупателя. Уличная пыль вьется по полу, и Милдред отстранено думает, что стоило бы подмести, когда уйдет этот клиент. До закрытия еще два часа, сейчас пойдет очередь из рабочих, возвращающихся домой. Она подимает взгляд на фигуру перед прилавком — и дежурная приветственная фраза замерзает на ее губах. Она. Та женщина с террасы напротив.       Вблизи она выглядит немного старше. Или все дело во взгляде много повидавшего человека? Милдред не знает, замерев перед ней, как кролик перед удавом. Застывает под взглядом выгоревших, тусклых глаз.       — Здравствуйте, мисс Пирс. — у нее сухой, надтреснутый голос с хрипотцой и легкий акцент.       — Мы знакомы? — Милдред незаметно сжимает пальцы в кулаки, слыша грохот собственного сердца.       — Заочно. — по тонким губам собеседницы пробегает усталая, кривоватая ухмылка сожаления. — Меня зовут Дженни Бейкер. У нас общая знакомая… была…       И сердце Милдред пропускает удар…       -…Я не решилась приехать к вам сразу после войны. — Дженни рассеянно вертит в руках чашку с ледяным же чаем. — К тому же, у меня были только письма и глупая надежда, что она выжила. Знаете, я видела последствия артобстрела, я знаю, что выжившие, если они есть, вряд ли способны сами выбраться из руин здания. Но все равно надеялась, что каким-то чудом… Глупо, да?       — Почему? — Милдред уже не плачет, комкает в руках носовой платок. — Я жду ее пятнадцать лет… Это тоже глупо?       Они молчат некоторое время, глядя в окно и думая каждая о своем.       — Почему сейчас? — голос Милдред звучит надтреснуто. — Что изменилось?       — Я побывала на ее могиле. Я встретилась с теми, кто ее похоронил. Сомнений больше нет — ее семье отправили официальное уведомление. Лоретта Эйбл более не числится в пропавших без вести. Я должна была сообщить вам это лично. И отдать письма…       Стопка пожелтевших, перевязанных тесьмой конвертов на столике между ними. Милдред все никак не наберется храбрости протянуть к ним руку. Привет из прошлого, последнее прости от той, которая больше не вернется.       Она отворачивается к окну, за которым садится солнце. Ветер, налетевший к вечеру, раскачивает кашпо с цветами, обрывает цветы на магнолиях, растущих вдоль тротуара. Они осыпают лепестки на пыльный тротуар, и Милдред видит, как подобно лепесткам осыпаются ее надежды. Лоретта не придет, ее больше нет. Все сомнения развеяны, как весенний утренний туман — она мертва, как эти опавшие с ветвей цветы. Предчувствие не обмануло: с приходом Дженни Бейкер ее прежняя жизнь рухнула. Опала на пыльный тротуар и ветер уносит ее вдаль.       — Мне жаль, правда. Она была так же дорога мне, как и вам. — у Дженни Бейкер сухая шершавая ладонь. — Я… знаю все. И мне правда очень жаль. Вам сейчас гораздо хуже, чем мне: у меня было время смириться с этим. Вы же…       — Вы тоже любили ее? — Милдред улыбается сквозь вновь нахлынувшие слезы.       — Там все написано, я полагаю. — Дженни пододвигает стопку писем поближе к Милдред и тоскливо смотрит в свою чашку. — Мне бы не хотелось оставлять вас в таком состоянии, это не честно: для вас она еще была жива два часа назад. Хотя бы гипотетически.       — Я знала, но продолжала надеяться… — Милдред, наконец, находит в себе силы прикоснуться к конвертам. — Я могу попросить вас остаться?       Дженни Бейкер молча кивает в ответ, отставив таки многострадальную чашку чая, из которой не было сделано ни глотка.       Они закрывают магазинчик вместе: две женщины, сломленные одной болью. Весенние малиновые сумерки скрывают их фигуры, уходящее по улице, и ветер, гоняющий опавшие лепестки магнолий по пыльному тротуару, провожает их до поворота…