Реквием по Франческо Пацци

За доли секунды до агонии, в миг между тем, как из-под ног уходит опора, а шею сдавливает петля и раздаётся резкий хруст, Франческо Пацци видит призраков. Они осязаемы, как мираж в сумерках самого жаркого летнего дня — тени танцуют перед глазами, мерцают в один миг и исчезают в другой. Вот его мать в длинном шелковом платье… отец, суровый и гордый… дети, маленькие братья гоняются друг за другом по пустынному коридору… юное личико отражается в воде колодца. За всеми ними маячат голубые глаза, пронзительные, осуждающие его с вершины величественного святилища. Небо темнеет; надвигается буря. Франческо смотрит на них, а призраки смотрят на него. На мгновение он уверен, что танцующая фигура — это Новелла, её волосы разлетаются в бесформенном облаке позади нее. Затем вытянутая рука обретает четкие очертания, телосложение меняется, и это Джулиано Медичи; залитый кровью клинок направлен на него. Он не видит Гульельмо, но слышит, как вскрикивает его жена, как плачет его ребёнок. Облака над головой вздымаются. Дыхание прерывается в один миг. Когда он умрет, ничего не останется — только воспоминания людей, и они никогда не будут вспоминать его добром после того, что он сделал. Его брат пострадает ни за что; за роль в преступлениях Франческо, которой он даже не играл. Его дядя будет повешен на соседней петле, если только Лоренцо не проткнет его насквозь сам, своим клинком. Нет, даже Якопо не сможет выбраться из лап Смерти. Осознавая это, Франческо не ощущает никакой печали… только обреченное понимание. Род Пацци должен прерваться здесь, в кровопролитии и предательстве. Его смерть мало что будет значить для тех, кто продолжит жить. Если его вспомнят, то лишь за его преступления; любые отголоски любви будут встречены стыдом и безмолвием. Земля устремляется вперед, и он чувствует это — чувствует толчок, резкий вздох, вспышку боли, которые означают конец (но не сразу - он корчится в петле, как рыба на суше, задыхаясь, сердце стучит последние удары). Вот и все, понимает он, впервые мысля ясно с тех пор, как вонзил нож в тело Джулиано. Это конец. Сейчас он умрет. И он сам выбрал этот путь, не так ли? Путь праведности. Путь мести. Если он умрет тем, кто он есть, под своим именем, с таким позором, так не лучше ли было бы умереть человеком без рода, без имени? Историю пишут победители, и Медичи проследят, чтобы была изложена именно их версия событий. Его история будет написана рукой Лоренцо Медичи… и Лоренцо не будет милостив. Эти холодные голубые глаза смотрят на него с небес. Франческо вспоминает эти глаза на юном лице, моложе на пару десятков лет, глаза такие искренние и доверчивые. Он помнит тёплый взгляд Лоренцо на крещении его первенца. Он вспоминает эти глаза, широко раскрытые, с ужасом (и что это — неверие?) смотрящие на острие меча Франческо. Нет, Лоренцо не пощадит его. С чего бы ему это делать? Так мерзко сосет под ложечкой, а горло сжимается от подступающей кислоты. Он жил в ненависти. Почему бы не умереть в ненависти? Разве не Лоренцо манипулировал им, заставил Франческо и всех вокруг него танцевать, как марионеток, под мелодию его собственного сочинения? Разве не Лоренцо устроил его счастье, лучшее из того, что с ним случалось? Разве не Лоренцо подарил ему величайшую возможность в жизни? И разве не Лоренцо забрал это все у него? Разве нет? Предзнаменованием конца Флоренции будет вовсе не рёв чужой армии; он всегда это знал. Удар по городу будет нанесён руками Медичи — его город будет разрушен высокомерием его врагов. И гордыня, гордыня, причина падения королей, разрушения наследия, фатальный дефект в кажущейся безупречной броне. Проклятие, чертова гордыня, которая заставляет людей всю жизнь потратить на то, во что они верят. Но как им узнать, во что они верят, пока они не повиснут на конце веревки? Эта мысль так неожиданна, что Франческо хочется рассмеяться. В последний раз он поднимает глаза, чтобы увидеть призраков, пеплом рассыпанных по безмятежному открытому небу… А потом раздаётся резкий хруст.