Нью-йоркская ночь

Ветер мчался над мостовой, передавая Куинни, старательно обходящей встречные лужи, прекрасное чувство невесомости. Он раскачивал чахлые уличные деревья и трепал траву, резвый, весёлый и совершенно свободный. В этом они были непохожи: Куинни Голдштейн начала отвыкать от безделья с того самого дня, как устроилась на работу в МАКУСА. Порой она засиживалась в офисе допоздна. Абернати, которого недавно сделали начальником отдела, обнаружил в его работе старые погрешности и принялся исправлять их с необычайным рвением. Вот за что боролись женщины своими выступлениями в защиту слабого пола! Всего пара выходных, иногда один, каждый день какие-то хлопоты и вынужденная расторопность. Пятничный рабочий день, как обычно, немного затянулся. Куинни пришлось основательно потрудиться: неоднократно сварить кофе и принести его желающим, снова и снова перепроверить бумаги в папках и сверить их с копиями документов, подшить старые личные дела. Всё это требовало заострённого внимания, а оно в последний рабочий день отказывалось задерживаться на скучных эпистолах и справках. Монотонное гудение чужих мыслей, иногда добирающееся до неё, методичное пощёлкивание заколдованных печатных машин и вольные разговоры, затеваемые коллегами между высокими шкафами, очень мешали Куинни сосредоточиться на рутине дел. В конце дня она проголодалась, но готовить дома, вопреки обыкновению, не пожелала. Куинни направилась в паб, где могла бы спокойно провести вечер и дать натруженным ногам передохнуть. Это было самое приличное заведение в округе, в нём не прозябали полуночные пьяницы, и не продавалась махорка. Оказавшись внутри, мисс Голдштейн уселась за стойку. Ей нравилось кокетничать с несуразным очкариком-баристой. Он так терялся при виде гостьи, что вскоре у Куинни вошло в привычку мучить его своим обществом. Очкарик хотя бы не представлял её голой и не делал в уме неприличные замечания по поводу её груди и пухлых губ. Всё это время она сидела, повернувшись спиной к залу, к давно надоевшему гомону человеческих голосов. Бариста обслуживал новых клиентов, пока Куинни торопливо уминала второй бутерброд. Ей хотелось домой, — там можно было проверить личную почту. Но вдруг слева повеяло новым и мягким в сравнении с ароматами бара запахом туалетной воды. Куинни машинально повернула голову и увидела приближающегося к ней Абернати. Первоначальное чувство, которое её посетило, вряд ли было похоже на радость. Но некоторая неуверенность в лице молодого начальника подавала ей надежду, что он не намерен иметь с нею деловой разговор. — Привет, Куинни. Очевидно, он пришёл сюда раньше. Странно, прежде Куинни очень редко встречала здесь какого-нибудь мужчину с работы, почти все они охотнее ходили в места, где подавалось спиртное, разрешалось курить и вести смелые разговоры. Говорят, в некоторых таких заведениях водились доступные женщины. Это, конечно, и представить себе было неприятно; Куинни старалась не ходить туда ни под каким предлогом. — Мистер… Абернати? — рассеянно произнесла она. Он улыбнулся. — Вот где ты проводишь свободное время? — неловко осведомился он. — Не всегда… — Понимаю, — ответил он, и вдруг ловко уселся на соседний табурет. — В этом месте мало привлекательного. — Если порядочному волшебнику хочется напиться и разгуливать в пьяном виде по улицам, то, конечно, — поспешила согласиться Куинни. — Что заставляет тебя так думать про… — Абернати быстро посмотрел по сторонам, — подпольные заведения? — А если я скажу, что однажды там была, это прозвучит странно? — О, да, — рассмеялся Абернати. Он был необычайно вкусно надушен. Только сейчас Куинни совершенно ясно осознала, что он пришёл сюда ради неё. «Думаю, сегодня вечером я встречусь там с ней!» — вот с каким намерением он пришёл в этот паб и не ошибся. — Так уж заведено, — продолжил Абернати, явно стараясь придать этому «рандеву», которое он сам же и запланировал, налёт романтики. — На работе с девушками разговаривать труднее, несмотря на то, что я начальник отдела. Да ещё эти сплетни! Стоит с кем-нибудь проболтать дольше пяти минут, и всё! Сплетни летят быстрее ветра. — Знаю, знаю, — согласилась Куинни, потирая пальцами бочок бокала с апельсиновым соком. То, как на неё смотрел Абернати, то, как он говорил, не хуже его утаённых мыслей выдавало в нём ту слабинку, которая сопутствовала романтическому чувству. Да, при виде Куинни многие мужчины её проявляли. Очень часто их намерения становились всё более непристойными. Кто-то мысленно казнил себя за эту привязанность, замечая равнодушие в её непринуждённом кокетстве, кто-то волочился за ней с завидным упрямством, кто-то мысленно облачал её в халат и передник и приставлял к плите, другие, напротив, разоблачали. Иногда мужчины казались ей неприятными. И принять их ухаживания она никак не могла. Некоторые из них не вызывали таких же колебаний, порой Куинни отвечала взаимностью. Но удержать её надолго не удавалось никому. После очередного разрыва Куинни подолгу маялась в одиночестве, не решаясь на новый роман. Узнавать мужчин настолько глубоко бывало занятием не из приятных. — Не сомневаюсь, что ты на дух не переносишь запах спиртного и табачный дым. И в какой-то степени ты права. Мне эта атмосфера тоже не близка. Я вырос в хорошей семье. Волшебники нашего положения не должны пить в кабаках. — Неужели? Это правда?.. — Да. Там царит безвкусица. И женщины там вульгарны. Абернати явно кривил душой. И такому как он, воспитанному в лучших традициях чистокровной семьи, иногда хотелось отдать предпочтение разгульному веселью и легкомысленным девицам. Впрочем, хоть это было не по душе Куинни, она старалась не брать этого в голову. Что делать, даже в нынешнем эмансипированном обществе быть мужчиной куда проще. — А почему вы всё-таки пришли сюда, Абернати... сэр? — нечаянно сорвалось с губ Куинни. Он опустил свои большие, миндалевидные глаза, на мгновение обескураженный прямолинейным вопросом, и тотчас нашёл ответ: — Я надеялся, что… что встречу здесь вас. И давайте обойдёмся без этих формальностей. Куинни польстило то, что он сказал правду, однако она была немного удивлена. Она придумала хорошую вещь: нужно было выманить начальника на улицу. Во время прогулки проще было разговаривать, и проще прислушиваться. К тому же, и прежде Куинни Голдштейн замечала с его стороны интерес, которому обычно не придавала значения. — А может быть, немного прогуляемся? Абернати согласился. Из-за того, что Куинни носила каблуки, Абернати сделался немного ниже её ростом. Но у него имелась приятная внешность. Похожих парней Куинни Голдштейн видела на рекламных плакатах: типичный благородный англичанин. Только почему-то прежде это её не трогало. И без внезапной влюблённости забот было выше крыши! Мисс Голдштейн недавно отделалась от очередного ухажёра, к тому же вялотекущий роман с парнем, с которым она познакомилась почти год назад, всё никак не хотел оборваться, хотя начинал тяготить. К свадьбе дело явно не шло, а ей хотелось чего-то особенного, и этим особенным для неё, конечно, могла бы стать семья с мужем и счастливыми детишками. Именно такая, в которой она росла, пока мама и папа не умерли. Вечер выдался тёплым. Они прогуляли уже около получаса, как вдруг её ноги снова заныли. — Надо было купить туфли поудобнее… а лучше, на ремешках, — заметила Куинни вполголоса. Они приблизились к городскому фонтану, который не так давно был остановлен на ночь. — Давай немного посидим здесь, если ты не возражаешь, — сказал Абернати. Куинни сняла туфли и положила стопы на них, прямо поверх запылённых носков. Город перестал гудеть, как пчелиный улей, его улицы постепенно наполнялись синевой, в которой метались смутные тени и отсветы старомодных фонарей. Абернати смотрел в сторону. Он расстроился, что Куинни утомлена, и это ничем нельзя исправить. Она с любопытством улавливала его внутренние состояния одно за другим, надеясь понемногу приблизиться к истине, зачем на самом деле он подстроил эту встречу? Он подумал о том, что в ночное заведение Куинни не пойдёт, и вскоре придётся распрощаться и отправиться домой. Сейчас он был сконфужен, точно тот бариста, который с восхищением глядел на неё через свои очки, и в этом смятении он нравился Куинни куда больше прежнего. Не такой уж и плохой парень этот Абернати. Но в нём, определённо, укрыта какая-то тайна, связанная с тем… что он дружит… ему покровительствует… Абернати ударил рукой по глади замершей в ложе фонтана воды. Тонкая ниточка легилименции, которой Куинни подтягивала к своему уму все его секреты, оборвалась. С кем таким дружит с виду простой и скромный парень? А для чего ему дружба с Куинни Голдштейн? Но надо было решить, стоит ли продолжать эту прогулку или отправиться в заведение, куда Абернати так стесняется её позвать. Да, это был достаточно выраженный интерес, и чем дольше Куинни задерживалась рядом с ним, тем серьёзнее он делался. Может быть, порвать с этим прямо теперь? Потом будет хуже! Интуитивно Куинни понимала, что не так уж прост этот Абернати. Он не потерпит игры со своими чувствами. Увлекающийся и в глубине души азартный, он уже сейчас хочет понять, есть ли у него хотя бы маленькая возможность заполучить её. Характер его увлечения вполне соответствовал его натуре. Он был эстет, восприимчивый и такой же интуит, как и она, умеющий быть искренним с теми, кому доверяет, и абсолютно закрытым для того, кого не замечает. С минуты на минуту Абернати готов был направить на неё всю силу обаяния, которым располагал. Он давно хотел этого. Его молодость и внешность были хорошими спутниками в таком деле, как любовь, правда, слишком разборчив был этот Абернати. Забавно было сознавать, что такой разборчивый парень увидел в ней претендентку на своё сердце. Это даже нравилось Куинни. С ним можно было бы просто хорошо провести время и чуть-чуть позабавиться. Мягко, непринуждённо, весело и без особого кокетства, конечно: в нём Куинни не видела будущего отца своих детей. Но отказывать себе в любопытном приключении тоже не решалась. Её давний друг уж точно не восхищался ею так, как этот бледный и темноволосый молодой мужчина, имеющий превосходные манеры и очень ранимое самолюбие. Она влезла на край фонтана, поддерживаемая его рукой. Мягкая плоть их ладоней соприкоснулась. В этом не было ничего неприятного. — Я хочу окунуть ноги в воду… — сказала она, посылая Абернати милую улыбку. Он по-прежнему не решался сказать ей то, что давно уже крутилось на его языке. Куинни дожидалась этого с нетерпением, и вдруг поняла, что всё это её волнует. Она пошла ему навстречу, проговорив: — Ночь сегодня очень тёплая. Не хочется идти домой. А тебе? — Мне тоже не хочется. Я хотел бы ещё немного побыть с тобой. Нелегко далось ему это признание, но Куинни оценила то, как гордый Абернати переступил через нерешительность, которую от души ненавидел за то, что она появлялась так не вовремя. — Правда? — заметила она, оборачиваясь. — Правда. Неожиданно Куинни прониклась новым, сильным и волнующим чувством: она вспомнила сплетни, те самые сплетни, которые так ненавидел её новоиспечённый начальник. Какая-то девица, похожая на юную гусыню, сообщала другой прелюбопытный слушок: у мистера Абернати раздвоенный язык. Обе хихикали и прикрывали губы ладошками... "Как это проверить? — спросила она. — А вдруг это вздор?" "Я б сказала тебе, как такое проверить, но, кажется, для этого придётся пойти на крайние меры". Обсуждая различные варианты «крайних мер», девицы перешли на шёпот, и Куинни ничего не услышала. — Но, наверное, тебе не нравится ходить по улицам, — неожиданно донеслось до Куинни, на секунду погрузившейся в себя. — Я могу пригласить тебя в ночное заведение, в хорошее, для порядочных волшебников, но боюсь, ты откажешься. — Порядочные люди ночью должны спать… — ответила девушка, стараясь не думать о «раздвоенном языке», в который ей никак не верилось, и которого она немного боялась. — Они вообще не должны пить в трактирах по ночам. Но сегодня какой-то странный день, я с утра делаю странные вещи. Забыла все свои документы дома, да ещё одну очень важную печать. Мне показалось даже, что меня вообще уволят прямо сегодня. Как же надоела эта рутина... Я знала, что бумажная работа скучна, но я и не думала, что настолько! Если хочешь, давай пойдём туда, куда ты меня приглашаешь. Но только потом никому об этом не рассказывай. — Я и не расскажу, я ведь и сам не хочу вылететь с работы. Внезапно Куинни осенило! Грейвз, вот кто занимает столько места в мыслях Абернати. Между ними точно что-то есть, они скреплены каким-то общим делом. Интересно, Абернати и в подпитии бывает таким сдержанным, если речь идёт о работе? * * * Пообещав, что ничего плохого с нею не случится, Абернати взял её за руку, и они трансгрессировали. Заведение оказалось в меру злачным, посетители вели себя достаточно прилично. Очень скоро Куинни захмелела. Она поняла, что скоро переступит за ту границу опьянения, где её может «понести», и она начнёт хихикать и говорить вздор, и попросила Абернати вывести её на улицу. Они уже не стеснялись друг друга так, точно никогда не работали на одной работе. Они прикасались друг к другу случайно, иногда намеренно: Абернати поправил воротник Куинни, она смахнула с его груди крошку. Вместе они побрели по широкой и пустынной улице большого города. Синева ночи теперь уже лишь кое-где была пронизана светом фонарей. Прохожие встречались ещё реже, чем прежде. Куинни молчала. Ветер обдувал её расслабленное лицо. Абернати стал казаться ей чуть более привлекательным, чем обычно. В его молчании было слишком много серьёзности для человека, который выпил несколько кружек пива. Они остановились возле её дома. Простояли там ещё около получаса, продолжая разговаривать о целой массе разных вещей, которые невесть почему вдруг показались им обоим очень интересными и важными для обсуждения. Город молчал, погружённый в сладостную дремоту. Куинни понимала, что их сдержанная беседа мешает людям спать, а может быть, и сама мадам Эспозито уже заворочалась в своей высокой постели, услышав ненавистное: тихую беседу мужского и женского голосов. Куинни как бы невзначай сообщила парню, что её хозяйка не велит ей водить мужчин. Тот понимающе улыбнулся. Вот что располагало в нём — его улыбка. Нечастая, но всегда открытая, лишённая и капли насмешки, с которой он иногда поглядывал на сотрудников своего отдела, пребывая на работе. Неожиданно Куинни прониклась удивительной мыслью: а ведь именно так она представляла себе идеальное свидание. С моментами спонтанности, с налётом легкой отрешённости, с этой прекрасной погодой и тихой, тёплой ночью, когда в пользование двоим переходит целый безлюдный город, а не только кафе или комната в квартире. С разговорами ни о чём и обо всём. В нарастающей внутри неё симпатии была та магия, которую Куинни с надеждой ожидала от каждого нового знакомства. Кто бы мог подумать, что Абернати, которого она видит на работе почти каждый день, способен поднять в ней эту волну? Она сняла туфли, чтобы не стучать каблуками по лестницам. Вот теперь они стали одного роста. — А ты милый, Абернати, — серьёзно, не в пример обычному кокетству, вслух заметила Куинни, глядя в его глаза. — Даже не верится. В МАКУСА всё совсем иначе… Но я никогда не видела тебя с девушкой. — Я никогда не умел особенно разговаривать с девушками, — признался Абернати. — Разве что просто немного провести с ними времени на работе, но о романе и речи идти не могло. Я всегда был неловким… и застенчивым. — Обычно мужчины так говорят, чтобы расположить к себе. — Правда? Мне всегда казалось, что я выберу самый плохой способ понравиться женщине, если так скажу. Куинни промолчала, отпуская его тёплые пальцы, но он сохранил это прикосновение, тотчас поймав ими её руку. — А у тебя… кто-нибудь есть? Куинни, мысленно обратившись к образу своего скучного кавалера, вдруг осознала, что за всё это время вспомнила его раз или два. Было ли ей совестно? Скорее нет, чем да. Пока ещё ничего особенного между нею и Абернати не происходит. И не было никакой предварительной договорённости об этой встрече. Всё получилось само собой, разве нет? Или этими мыслями Куинни просто успокаивала себя? Впрочем, пора было отвечать на вопрос, и она сказала так: — Он… — она тихо вздохнула, поглядев под ноги. — Он всегда чем-то занят. Мне кажется, у нас не самые лучшие отношения. — Вот как? — Абернати приподнял брови. — Он что же, мало пишет, и вы редко видитесь?.. Не сочти за дерзость… Смею предположить, что не так уж сильно он влюблён. — Может быть и так, — согласилась Куинни, испытывая неловкость. — А ты? — Я не знаю. Я, кажется, влюбчива. Но у меня не получается подолгу пребывать в этом состоянии. Наверное, я учусь смотреть на отношения под другим углом. Я хочу встретить мужчину, который смотрит в будущее и видит там меня, семью, наш дом, наших детей. — Куинни украдкой глянула на своего собеседника. — Влюблённость это хорошо, жаль только сердце слепо. — Его порывы умом не понять, — философски заметил несколько расстроенный Абернати. — Так и есть… Не понять. — Ты такая красивая, Куинни. А ещё ты весёлая и добрая. Я никогда не подумал бы, что твоя работа заставляет тебя грустить. — Не может быть! Все устают… на своих… на своей работе, — ответила она, почему-то теряясь. Постепенно не только пальцы Куинни, но и вся её ладонь исчезла в его мягкой, ухоженной ладони. — А я и не знал, что у тебя она настолько нервная. Понятно, почему ты иногда отпрашиваешься. — Да, да, — согласилась Куинни, смутно припоминая свои дневные отлучки с работы по причине «плохого самочувствия». В последнее время она иногда позволяла себе вольности… — Меня саму это начинает беспокоить. Иногда я сомневаюсь, что доработаю до конца этого года. Тина была права, когда сказала, что работу нужно искать по душе, а не по… Куинни замолчала, понимая, что вот уже сболтнула лишнее... как же так? Абернати всё прекрасно понял. Он снова улыбнулся. — Я тоже попал в министерство по знакомству. Его лицо было уже совсем близко, ещё чуть-чуть, и они соприкоснулись бы лбами, потому что глядели друг на друга как бы исподлобья. — Я уверена, что, несмотря на это, мы оба нужны. — Да. Было бы глупо платить людям, которые… Абернати немного приподнял подбородок. — Которые не приносят пользы. * * * — Точно, — ответила Куинни, чувствуя ужасный жар на щеках. Зачем столько формальных слов, почему нельзя просто поцеловаться, раз уж оба они стоят друг напротив друга? Тревожное ощущение покинуло Куинни, плечи опустились, — ну что может быть несноснее, чем это волнение перед поцелуем! Агония того, что когда-то представляло границу между простой дружбой и романтической связью; Куинни не любила чувствовать эту беспомощность, но неуверенность Абернати вызвала в ней вспышку смелости. Она прикрыла глаза, приблизившись к Абернати. Взгляд Абернати был прикован к её лицу, губам. Длинные ресницы напоминали опущенные опахала. Что ж, даже если бы он спросил разрешения её поцеловать, она бы даже не ответила ему. Опираясь на его руку, Куинни смелее подалась вперёд. Несмелый, изучающий поцелуй, представляющий из себя простые касания губами губ, сменился более откровенным. Она отстранилась от Абернати сама, осмысливая эти ощущения, и мнительный парень на мгновение растерялся, но Куинни тотчас задушила этот глупый импульс, прильнув к его груди и скрадывая возникшую после поцелуя неловкость. Он обнял её. А потом вдруг отдался на волю одолевшего его порыва и сделал объятия крепче, вызвав в Куинни тихий возглас и улыбку. Чёрт побери, — опять вспомнился этот «раздвоенный язык»! Не то спьяну, не то от волнения она так ничего и не почувствовала. — Полегче, Абернати. — Извини. Куинни отступила от него, смущённо всматриваясь в его знакомое и незнакомое лицо. — Мне пора идти. Он кивнул. — Спокойной ночи, милый Абернати, — сказала Куинни, теперь уже совершенно позабыв о том, что он — её начальник. Абернати немного оторопел, услышав в свой адрес столь нежное слово. — Назови меня так ещё раз. Куинни молчала, не придумав ответ. Нет, всё же Абернати — её начальник, и очень скоро, уже через пару дней, ей придётся вспомнить об этом в полной мере. Нужно успокоиться и посмотреть на него хотя бы немного официальнее. — Это придаст мне сил, чтобы добраться до дому, — пояснил Абернати каким-то не своим голосом. — Ах, да. Ты же далеко от дома… Пока провожал меня, наверное совсем в другую сторону ушёл, — сочувственно согласилась мисс Голдштейн, уже не имея сил для более сдержанного тона. «Только потому, что ты мне нравишься», — подумал Абернати, и Куинни нечаянно услышала именно это. — Спокойной ночи, дорогой Абернати. Напиши мне, как только доберёшься домой. — Спокойной ночи. Абернати отвернулся и ушёл в глубину улицы. Через четверть часа на растворённой форточке сидела маленькая сплюшка с письмом. Тина, ужасно недовольная, тёрла глаза кулаками и тихо бранила Куинни за ночное бдение. Она не заметила сову, прячась под одеяло от света волшебной палочки. На кухне мисс Голдштейн развернула рукопись, чтобы прочитать её и тут же отправить ответ, если сердце не подскажет иного. «Куинни, наверное, я проявил некоторое нахальство, ожидая тебя в этом кафе, но теперь понимаю, что не поменял бы ничего в прошедшем вечере. Я думаю, что хочу, но не решаюсь пригласить тебя туда, где тебе нравится проводить время. Что ты скажешь об этом?» «Я не против провести с тобой любой свободный вечер. А они у меня обычно свободны, правда, иногда начинаются несколько позднее, чем хотелось бы. Поэтому предлагаю встретиться на следующих выходных». «И что мы будем делать? — подумала Куинни. — К следующим выходным я могу и пожалеть, что согласилась на его предложение. Впрочем, ещё будет повод присмотреться к нему на работе и всё хорошенько обдумать». Куинни завернула письмо в трубочку и привязала к лапке сплюшки. Завалившись в постель с шумным вздохом, она снова потревожила сестру. — В другой раз лучше совсем не приходи домой. Что с твоим Джоном, он что, выпроваживает тебя ночью? Или вы шлялись? — Он всего лишь скучный балбес… — Что?.. Балбес? Я всегда тебе об этом говорила. Тина улеглась обратно и вдруг встрепенувшись, уставилась на сестру, облокотившись локтем в подушку: — А с кем ты была? — С коллегой, — ответила Куинни, не привыкшая врать сестре. — Не может быть. У нас на работе все парни — холодные селёдки. Да, их много, а толку-то… — Я тоже всегда так считала. Может, тебе стоит к кому-нибудь присмотреться? — сквозь зевок вымолвила Куинни. С чувством приятной усталости и всё ещё с тяжёлой от вина головой, надышавшаяся посвежевшим ночным воздухом, она уснула необычайно быстро. Утром ей пришло новое послание, и хорошо, что сестра куда-то отлучилась, в противном случае она непременно разузнала бы имя отправителя. «Ты права, — выходные лучше. Я бы с радостью пошёл тебе навстречу и освободил бы любой из вечеров ради того, чтобы увидеться с тобой, но, увы, меня вызвали по срочному делу в Вашингтон, и я опасаюсь проволочки. Я напишу тебе в пятницу, если не появлюсь до конца недели». * * * — Говорят, он ездит по разным инстанциям, проверяет архивные данные и всяческие послужные списки, — шептала одна из девиц, по своему обыкновению прикрывая губы ладонью. Куинни вытянула шею, подступила к шкафу, повернув голову так, чтобы звук голосов лучше доносился к ней через узкую щелку между толстыми папками. — Зачем ему это? — Он занимается наведением порядка, хочет сделать отдел образцовым. Вот куда запропал Абернати! С той самой ночи Куинни ни разу не видела его на работе. Из-за этого она не очень расстраивалась. Ей все время казалось, что если он появится, она почувствует себя немного иначе в его присутствии. Куинни надеялась, что и сегодняшним пятничным днём он не почтит подчинённых визитом. Куинни собиралась домой, наскоро доделав все обычные дела. Нужно было захватить верхнюю одежду из гардероба на чёрной лестнице, чем она и занялась. По дороге Куинни обдумывала подслушанный только что разговор. Абернати действительно полон амбиций. Кажется, пожилая женщина, которая занималась присвоением палочкам номеров, болела уже слишком долго, а что, если начальник уволил её? Она недавно перестаралась из лучших побуждений, и как видно, допустила новую оплошность. Куинни взяла пальто и, накинув его на плечи, в последний раз взглянула в зеркало. Внезапно в дверях, выходящих на лестницу, появился Абернати. В первые мгновения он не замечал её. Куинни затихла. Её внутренние ощущения ничего ей не подсказывали. Она не понимала, происходит ли с нею что-нибудь особенное или не происходит. Она была обеспокоена, и не даром: ей казалось, молодой начальник непременно заметит её. Его лицо сейчас было необычайно замкнутым и серьёзным. Он изучал какую-то бумагу, а она — его отражение в зеркале. Вдруг Абернати увидел её, подняв длинные ресницы и оторвав взгляд от письма. — Куинни?.. Мне сказали, ты уже ушла! Он шагнул по направлению к ней, и она едва не оступилась, потому что сзади была лестница. Абернати тут же подхватил её локоть. — Как твои дела? — спросил он, и мягкие черты его лица погрузились в полумрак. — Всё хорошо. А у тебя? Так странно было задавать своему начальнику подобный вопрос! Однако здесь, на этой узкой винтовой лестнице всё поменялось, они могли вернуться к тем минутам, когда нью-йоркская ночь уравняла их во всём и на время сделала обыкновенными знакомцами. — Пришлось немало потрудиться, но мне очень важно было соблюсти данные обязательства… — Значит, ты доволен? — И Грейвз тоже… И даже Президент, — скромно заметил Абернати. — Мне и вполовину не стать такой важной, как ты, — нечаянно, с задумчивой миной заметила Куинни. — А надо ли? Почти вся моя жизнь теперь протекает на этой работе. Он приблизился к краю самой высокой ступеньки, перед которой замерла мисс Голдштейн. Взгляд Абернати завораживал, и тень от его длинных ресниц упала ему на скулы. Но когда он очутился напротив Куинни, и между ними остались какие-то дюймы, она не представляла, что предпринять. Мисс Голдштейн так и не сумела столь быстро свыкнуться с мыслью о том, что Абернати всерьёз заинтересован ею. Сейчас Куинни стояла немного вполоборота, недоверчиво, чуть искоса следя за его лицом. «Как такое возможно? Она успела ко мне охладеть. Неужели я вернулся слишком поздно? Или что-то произошло, и ей кто-нибудь про меня насплетничал?..» — подумал Абернати. — Ты больше не хочешь со мной общаться? — Нет… то есть, да. — Как это понять? — Я хочу общаться, но… я не считаю, что мы должны торопить события. Ведь впереди у нас ещё не один день совместной работы, — уклончиво заметила Куинни. — Я не настроен к спешке. Куинни только теперь посмотрела в его глаза прямо и открыто. — Я докажу тебе, что умею ждать. — Хорошо, — согласилась она. Абернати развернулся и направился к выходу. Однако он обернулся на ходу и набрался смелости спросить: — Я могу тебе написать? Куинни кивнула… Когда дверь закрылась, она, наконец, могла осмыслить то, что чувствовала всё это время. Ей нравилась решительность, с которой он продолжил общение. Следующим вечером они отправились в другой район города, ещё дальше от МАКУСА, как бы таясь от случайных знакомых с работы. Избежав повторов, посетили теперь уже другой паб, где играли темнокожие джазисты. Куинни нравилось шагать по улицам под руку с Абернати, и касаться мягкого и тёплого сукна его лёгкого пальто. Постепенно тучи над вечерним небом стали немного тяжелее, а воздух более влажным. Почему-то Куинни перестала беспокоиться. А слушок про раздвоенный язык Абернати теперь казался очевидной глупостью. Всё это время Куинни даже не пыталась намеренно читать его мысли, довольствуясь теми случайными обрывками, которые нечаянно проскальзывали за пределами её ума. — Неужели такое возможно: после нескольких часов отличной погоды начнётся дождь? — У нас обоих нет зонтов, а применять волшебство при не-магах нельзя. И как мы с этим справимся? — поинтересовалась Куинни, всё ещё сохраняя беспечность. На них посыпались редкие и крупные, прохладные капли дождя, но их снова увлекла интересная беседа. Абернати рассказывал про свои путешествия. Пожалуй, их было слишком много для начальника отдела, да и просто для удачливого карьериста. В другой раз это насторожило бы Куинни, но сейчас у неё было слишком много вопросов, прекрасные города Европы казались ей весьма занимательными. Вот бы отправиться в путешествие, как Абернати, и погрузиться в их атмосферу! Услышать французскую речь и пообедать в ресторане с видом на Эйфелеву башню! Неосмотрительно было не обращать внимания на непогоду: дождь усилился. Им пришлось завернуть в случайную арку, минуя вазоны с цветами, выставленные для привлечения покупателей. Но последние все разбежались кто куда. Цветочник приоткрыл двери магазина, чтобы выбросить в урну оборванные листья. — Не хотите ли стать последними покупателями? — тут же принялся приставать он. — Я сделаю вам большую скидку. — Нет, не надо, — улыбаясь, покачала головой Куинни. — Точно не надо? — нахмурился Абернати. — Точно, — ответила она. — Я не люблю умирающие цветы. Ведь это всего лишь игрушка в руках жестоких людей, не умеющих кол… — Очень зря. Очень зря! — расстроился лавочник, и мисс Голдштейн была рада, что он не дал ей договорить. Двери лавки звучно захлопнулись. В тёмном полукруге арочного свода виднелась уже знакомая обоим чернильная синева позднего вечера, пронизанная стеклянными струями дождя. Оба засмотрелись туда, а, может быть, заслушались… Абернати взял её за руку. Его ладонь была удивительно тёплой. Немного продрогшая Куинни невольно потянулась к нему. Он, наверное, и не ожидал подобного, однако не стал противиться и, немного медля, привлёк Куинни к себе. Она зажмурила глаза. Пряный и сладкий аромат его туалетной воды кружил голову посильнее любого подпольного напитка. Абернати, наверное, все ещё пытался, но уже не мог сдерживать себя. Он обвил руками её хрупкое тело, она осторожно положила ладони на его плечи. Он одним рывком сделал объятия крепче, так решительно сдавив Куинни, что её тихий вдох чуть не оборвался. То, что сейчас он был чуть ниже её ростом, уже не имело значения. Куинни хотела бы, но не могла одёрнуть подол своего платья, в довершении ко всему его пальцы, скользнув по узкой пояснице Куинни, задержались значительно ниже, от чего в её животе возникла яркая вспышка, тут же разлившаяся мучительным ощущением томного покалывания. Что-то ей уже не принадлежало, но голова всё ещё оставалась светлой. — Абернати. Перестань! Он неохотно расслабил напряжённые пальцы, опустил плечи. Теперь Куинни не решалась заглянуть в его глаза. — Мне кажется, с тобой я чувствую что-то не очень… правильное, — заметила волшебница. — Ты уверена в этом? — спросил Абернати, устремив затуманенный взгляд к её губам. — Я… не знаю, — ответила Куинни. Она уже не внимала предостерегающему шёпоту разума, который всегда и во всём находил поводы для сомнений.