***
Байк мчался по просыпающемуся пригороду. Тамао не успел закурить и теперь страшно жалел об этом, но останавливаться не собирался. Он и так слишком долго тянул. Едва выехав, он набрал Токаджи, и тот не подвел, выдав не только адрес, но и кратчайший маршрут. Тамао всегда подозревал, что в его ненависти к блондинам есть что-то сомнительно демонстративное. — Кто? — спросил из домофона сонный Идзаки. Оказалось, Тамао соскучился по этому наглому тону. — Свои, блядь, — ответил он мягче, чем хотелось. — Серидзава? — Повисла удивленная тишина. — Какого хуя, пятый час... — Дело есть, — перебил Тамао. После секундной паузы замок щелкнул, пропуская внутрь. Первый барьер был пройден. — Какого хуя? — продолжил Идзаки свою мысль, едва открыв дверь. В мягких домашних штанах и футболке, босой, он, казалось, ничуть не изменился за прошедшие после Судзурана годы. Тамао вновь подумал, что скучает по нему. — Одевайся, — сказал он. — Поехали. — Ну охуеть. — Это было предсказуемо. Тамао и не ожидал иного, просто надо было с чего-то начать и проще всего — с сути дела. — Куда, зачем? Может, объяснишь хоть что-то? — А как же доверие и преданность? — спросил Тамао с фирменной обидой во взгляде. Идзаки показал средний палец. Оба рассмеялись. — Ну так? — первым оборвал смех Идзаки. — Выкладывай. Я тебя знаю. Ты не стал бы срываться с места среди ночи из-за какой-нибудь херни. — Разумеется, — согласился Тамао. — Это Генджи. Идзаки посмотрел куда-то вниз, в угол. Тамао увидел, что он все-таки изменился, стал жестче. — Блядь. — И голос повзрослел. — Стоило будить в такую рань из-за Такии. С чего вдруг? — Он у нас, — сообщил Тамао. Он знал, к чему это приведет, еще когда ехал сюда, но время молчания закончилось. Пришло время слов. И действий. Идзаки теперь смотрел прямо на него, и взгляд больше не был сонным. — О! — В этом «о!» было больше чувств, чем в целой поэме. — Значит, они с Тацукавой вспоминают былое, а ты боишься, что воспоминания зайдут дальше, чем следует? И рванул ко мне. Отличный ход, Серидзава. — Я не боюсь. Токио делает то, что считает нужным. — Конечно. А Такия — то, что считает нужным для себя. Нужен Судзуран — он заберет Судзуран. А если ему сейчас нужен твой Тацукава? — Токио не Судзуран. Он сам решает, как быть. — Верно. — Тамао чувствовал, что в Идзаки поднялась на поверхность вся муть со дна, вся чернота, и только это понимание удерживало от того, чтоб врезать ему со всей дури. — И ты совсем не торопишься, потому что абсолютно уверен: между ними ничего не произойдет. Такия ведь не привык брать все, что хочет, а Тацукава всегда был к нему равнодушен. Кофе? — Блядь. — Идзаки все же умудрился достать его до печенок. Будто видел эту утреннюю картину, сонную комнату, руки на плечах... — Шун, пожалуйста. Первый раз в жизни о чем-то тебя прошу. — А ведь Тацукава моему появлению не обрадуется. — Идзаки не двигался с места, было непонятно, собирается он ехать или, сорвав накопившуюся досаду на Тамао, пошлет его нахер. — И твоему участию в этом тоже. — Он поймет. — Уверен? Охуенные у вас, значит, отношения. А Такия все портит, верно? Он всегда все портит. Не специально, нет. Он не умеет вот этого — понимать там, чем-то поступаться, что-то обсуждать. Нахуй. Ему проще одному. — А тебе? — И мне тоже. Будет. — Не будет. Полтора года прошло. Поехали. — Ну, как скажешь, — внезапно усмехнулся Идзаки. — Но потом не жалей о приглашении. — Да похуй. — Тамао и в самом деле было похуй. Эта ночь не должна была повториться. Ее и случиться не должно было. Он и так промедлил, и теперь нужно было спешить, нагонять упущенное. Солнце уже поднималось, когда они возвращались в пригород, окрашивало розовым серый асфальт.***
Поднялся ли Генджи сам или его разбудил Токио, но оба уже сидели на террасе, на диване, подозрительно похожем на тот, с крыши, тянули оставшееся с вечера пиво и явно не ждали гостей. Войдя, Тамао не стал разводить церемонии, просто шагнул в сторону, так, чтобы Идзаки, мрачно застрявший в дверях, оказался на виду. Сцена вышла незапланированно эффектной. На лице Токио явственно читалось пока непроизнесенное «та-а-а-ак, бля», Генджи нахохлился, ушел в себя, и оставалось только гадать, когда эта пружина распрямится и кого зашибет. Идзаки смотрел на открывшийся пейзаж с бесстрастностью павлина в зоопарке, и Тамао вдруг действительно стало похуй. По-настоящему, от души. Он сбросил с кресла распотрошенные коробки, сел, сдернул язычок с запотевшей банки и сделал основательный глоток. Холодное пиво прочистило горло, дышать стало легче. — За встречу выпускников! — с бодрым вызовом сказал он, оглядывая хмурую компанию и прикидывая, кто и в каком направлении первым сделает шаг. Это оказался Идзаки. Оторвался от темного проема, в котором застыл статуей эпохи Камакура, за неимением второго кресла устроился на полу, подогнув под себя ноги, открыл пиво и присосался к банке. Глаза Токио стали бешеными, жестяными, губы плотно сжались, меняя рисунок. Генджи исподлобья следил, как Идзаки пьет, как вздрагивает горло при каждом глотке. Тамао даже стало жаль, что рядом нет кого-нибудь незаинтересованного: ни переглянуться в предвкушении, ни сделать ставки на то, кто первый сорвется. Например... — Тебя кто-то просил это делать, Серидзава? — Генджи никогда не отличался терпением. — А тебя кто-то просил приезжать сюда? — Идзаки не имел привычки оставаться в долгу. — Зачем? — спросил Токио, поднимая взгляд. Тамао улыбнулся. Банка смялась в ладони, пиво пролилось на вытертые джинсы. Он выронил опустевшую жестянку, наклонился вперед. — Токио... — Не стоит так не доверять мне. — Еще вопрос, кому он не доверяет. — Идзаки смотрел на Генджи и тоже улыбался, одними губами, открывая чуть неровные зубы. Обычно после этого... Тамао не успел додумать. Столик оказался в углу, потеряв окончательно доломанную ножку, а эти двое застыли друг перед другом, глаза в глаза, нос к носу, как соперники. Но никакого соперничества тут не было, поэтому и шанса, что кто-то уступит, не существовало. — Так и будешь смотреть? — спросил Токио. — Да. — Тамао откинулся на плетеную спинку, поискал, чем занять руки, вытянул сигарету, щелкнул зажигалкой. — А ты? Он целую вечность переводил взгляд с чуть различимого огонька на лицо Токио, будто поднимал неимоверную тяжесть. И выдохнул, только разобрав его взгляд: немного растерянный и сосредоточенный одновременно, словно тот вслушивался в далекую речь, пытаясь уловить смысл. Движение сбоку было резким, почти незаметным. Генджи отлетел в тот же угол, что и столик, рухнул сверху. Идзаки тут же оказался рядом, присел на колено, сгреб за шиворот, добавил еще и еще раз. Генджи давно уже должен был психануть и ответить, но держался. Голова дергалась от ударов, но он упрямо возвращал взгляд к лицу Идзаки. Тамао вновь переглянулся с Токио, встал, перехватил руку на замахе, дернул вверх. Идзаки выпрямился, переводя дыхание, не сводя глаз с лежащего на полу Генджи. — Ненавижу тебя. — Да нихуя, — зло сказал Токио позади. — Ты себя ненавидишь, Идзаки. Умница, стратег и конченый эгоист — и вдруг повелся на этого недоделанного якудзу. И ничего сделать не можешь, годами. Ни с ним, ни с собой. Разве что в морду дать. Помогло? Токио иногда умел быть чем-то вроде сока жгучего перца, оставшегося на ноже. — Это правда? — спросил Генджи, поднимаясь. — Дело не в том, чем я занимаюсь? Дело в том, что я просто тебя недостоин? Идзаки молчал, наклонив голову, как бык перед препятствием. — Да ответь ты ему, — бросил Тамао. Он уже не видел, как можно починить этот четырехугольный столик. Проще было выбросить, но тут сравнение пробуксовывало. — Нахуй он мне не сдался, — попробовал Идзаки, не убедив никого. И снова замолчал, как камень в саду. Тамао посмотрел на беспечное небо, на складку между бровей Токио, на солнце, золотившее волосы Идзаки — еще одного человека, которому не повезло намертво запасть на Такию Генджи. Присел боком на диван к Токио, неторопливо провел по скуле большим пальцем, так же неторопливо поцеловал в губы. Токио медлил недолго, откликнулся как надо: открыто, неспешно, жарко, так, как редко получалось в будни, но с удовольствием — в свободные, пустые дни. Тамао тоже не знал, почему Токио с ним, почему он с Токио. Это были не те вопросы, что стоят внимания. — Шун, — проговорил голос Генджи за спиной. — Может, попробуем? А? Идзаки все так же молчал, но эта тишина показалось Тамао менее прочной, чем минуту назад.