Пять ошибок Ё Хвануна

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Хванун любит Гонхака и Ёнджо он тоже любит, а те в свою очередь любят друг друга и его. И всё это чертовски правильно и неправильно одновременно. Просто Хвануну очень нужно побыть одному. Потому что хёны разбередили душевную рану, и вообще он зол. Слишком зол и напуган, чтобы быть с ними в одном помещении. Он не просто самый младший и должен быть послушным и внимательным, ему нужен перерыв и время всё осмыслить.        Устало потирая виски, Хванун смотрит на залитые дождём улицы и порывистый ветер, раскачивающий деревья. Об этой квартире не знает практически никто, разве что родители и Дончжу — его лучший друг. Это место, где можно уединиться и никому не доказывать, что богатые родители — это не основная причина иметь такую квартиру.        Он просто оказался везунчиком и сорвал куш, а вложив грамотно несколько раз и получив прибыль, часть заработка он вложил в недвижимость и теперь может наслаждаться видом будто лежащего на ладони города из панорамного окна. Хванун цыкает и качает головой. Именно то, что он не бедный и стало причиной их общей размолвки и его побега.        Тишина и безмолвное кино за окном, удобное покачивающееся от любого движения кресло и какой-нибудь коктейль под приятную музыку должны будут помочь расслабиться. Хванун знает, что вернётся. Понимает, что без них он словно без кислорода. Просто надо выдохнуть и немного прийти в себя. За два дня пребывания в одиночестве в огромной квартире он успевает заскучать.        И не от нечего делать, ему откровенно не хватает хёнов и их тёплых объятий, и, что скрывать, не только их. К вечеру первого дня ему написал Ёнджо. Первым делом хотелось швырнуть телефон в стену, но Ёнджо не просил вернуться, не извинялся, не пытался выяснить, где он, и уж тем более не угрожал раскрыть их связь, как это было в прежних отношениях.        Ёнджо просто написал: «Дождит, надеюсь, ты не мокнешь». Спустя несколько часов, почти под утро, когда Хванун только собирался ложиться, изрядно набравшись коктейлей на голодный желудок, потому что в голове всплывали воспоминания былого и пережитого, когда его пытались сломать, выставив в нелестном свете, когда ему пришлось признать, что он гей и получить общественное порицание, пришло сообщение от Гонхака: «Не забывай о еде, пожалуйста».        Хванун ничего не отвечает, он ещё немного злится на своих темпераментных мужчин, но внутри тёплым клубком перекатывается сладкая нежность по отношению к этим несносным хёнам. Он понимает, что сам виноват. Что вот эта недосказанность рушит судьбы, а они всего лишь повздорили, но в груди больно колется от мысли, что такая мелочь могла стать между ними.        К вечеру второго дня он получил ещё несколько сообщений от каждого. И пусть они не говорили прямо, но Хванун чувствовал даже через экран ту любовь и заботу, которая буквально струилась между строк. Он до сих пор не понимает, как похожее на сотни таких же мимолётных знакомств закончилось не просто одной шикарной ночью, а уже почти двумя годами совместной жизни в одной из квартир Хвануна, которую они якобы снимали.        Он просто пытался избежать лишних вопросов, не требуя квартплаты, но деля расходы на питание на всех. Все были довольны. До недавнего времени. И когда их квартирка, которая была одной из первых, в которые Хванун вложился, стала тесна от громких голосов, выясняющих отношения, он малодушно сбежал, боясь потерять и в то же время боясь отвечать на вопросы.        За два дня вне дома его буквально ломает и корёжит, словно смятый ударом автомобиль. Но он ничего не может с собой поделать. Предыдущие отношения закончились тем, что у него попытались отсудить несколько объектов собственности, ему пришлось получать судебный запрет и тратить массу нервных клеток не только на попытки забыть, но и на попытки просто спать.        Эти отношения иные во всех смыслах. Во-первых, он любит сам. Сильно, открыто, безумно, позволяя себе и им то, о чём никогда и подумать не мог. Во-вторых, их — трое, а не двое, как во всех предыдущих отношениях Хвануна до этих двоих, которые сломали все правила и запреты, ничего толком не делая и не напирая. В-третьих, его действительно любят, а не делают вид.        Вечером третьего дня Хванун готов взвыть, но ему отчего-то дико страшно вернуться. Словно его отчитают и в угол поставят. Ну, а ещё придётся столько всего рассказать, что становится муторно. Ведь он знает отношение хёнов к богатеньким, которых иначе, как мажорами они и не называют. И от этого скребётся в душе, потому что страшно будет потерять, но и не признаться, что это не единственная его квартира он не сможет.        Все дни названивает Дончжу и корит его за слабость. Будто Хванун и сам не знает, что дурак, и что бегство не спасёт никого. Но ему просто надо подышать и подумать, дрожащими пальцами перевернуть страшные страницы прошлого, которые, казалось, давно уже позабыты и никогда больше не всплывут в памяти. Уже давно за полночь, но он звонит ещё раз.        — Слушай, твои мужчины — ты и разбирайся. Я каждый раз дёргаюсь, думая, что с тобой что-то случилось.        — Прости. Они опять тебе звонили?        — Да, пару раз, — отвечает Дончжу, — я сказал, что ты у меня, и что ты никого не хочешь видеть и слышать. Но ты сыт и обогрет.        — Спасибо.        — Не за что.        — Скажи, ты по дружбе сможешь осуществить доставку из своего магазина среди ночи?        — Господи, Хванун, конечно, смогу. У меня же круглосуточный магазин интимных товаров, а не какой-то зачуханный мини-маркет. Жди.        Хванун решает идти домой под утро. Ему невыносимо до тошноты и от дурацкого побега облегчения не так уж и много. Больше самокопания и продумывания вариантов, а что было бы, если. Никто не знает, что было бы. Ветка истории уже ушла другим направлением, и гадать глупо. Он ждёт доставки от Дончжу и готовится к завтрашнему — поправочка: сегодняшнему — утру со всем тщанием. Завтра у его мужчин выходной, и он собирается разбудить их так, чтобы ссорам не осталось места.        Сначала он хотел остановиться на варианте попроще, ограничившись кружевной ремнём-подвязкой, удерживающей кружевной край тонких таких же чёрных чулок, но затем его глаза наткнулись на роскошнейший набор: кружевное боди с креплением через шею, скрывающее сложным переплетением кружева тело спереди, и почти полностью открывающее тело сзади. Открытая спина и ягодицы, из напоминания о том, что боди оплетает тело — лишь тонкая полоска кружева на пояснице, которая игриво заканчивалась крупным бантом. И такая же кружевная накидка с чулками, довершающие образ.        Хванун заканчивает с подготовкой за несколько минут до прибытия курьера. Разморённое горячей водой тело приятно щекочет махровый халат, когда он идёт открывать дверь, подсчитывая, сколько времени у него есть на надеть кружева и добраться до квартиры, с учётом ночного движения на дорогах.        Открывая дверь, он не смотрит в глазок, зная, что Дончжу всегда самолично привозит товар.        Первая ошибка.        Совершенно онемевший Хванун смотрит на двоих стоящих на лестничной площадке и не успевает закрыть дверь.        Вторая ошибка.        Молчаливые мужчины оттесняют Хвануна вглубь квартиры, захлопывая за собой дверь и вынуждая прижаться спиной к стене.        Третья ошибка.        Он судорожно вздыхает, глядя, как мужчины спешно разуваются и сбрасывают куртки прямо на пол, вместо того, чтобы кричать и ругаться.        Четвёртая ошибка.        Пятая и главная ошибка — то, что Хванун вообще пытался сбежать.        — Ваш заказ, — хором говорят Ёнджо и Гонхак, прижимаясь к Хвануну с двух сторон и касаясь губами висков.        Хванун тяжело сглатывает и закрывает глаза. Дончжу своё ещё получит, мелкий засранец. Пальцы насильно сжимают на ручках фирменного пакета, но горячие губы, прижимающиеся к шее, мешают трезво мыслить и сопротивляться, когда в их руках так хорошо и тепло. Всё же Хванун хочет возмутиться, но Гонхак кладёт указательный палец ему на губы, а Ёнджо прикусывает кожу над ключицей, и Хванун покорно замолкает.        Он так по ним скучал, что буквально разрывает изнутри. Он понимает, что был неправ, но прошлое слишком свежим отпечатком памяти всплыло перед глазами. Потому что в случае чего, на этот раз он лишится всего. Это тебе не Штаты, где погудят и забудут. То, что он гей приняли в штыки, а вот то, что он живёт с двумя, погубит не только его, но и родителей. Хотя сейчас он понимает, что повторения не будет.        Хванун под заинтересованными и потемневшими взглядами смотрит на содержимое пакета, его обдаёт жаром и волной ожидания, пальцы в волосах и под халатом намекают, что примирения ждут уже сейчас. Без лишних слов и выяснения отношений. Усмешки Гонхака и Ёнджо хочется стереть поцелуем, но Хванун лишь закусывает губу, а под сдвоенное низкое «примерь», всё же даёт обоим по лицам тонким купленным кружевом, с удовольствием глядя, как в двух парах глаз загораются огоньки.        Первым делом он думает скрыться в ванной, чтобы явиться перед ними во всей красе, но отбрасывает эту мысль и хватает Гонхака и Ёнджо за руки, утягивая их вслед за собой в спальню. Мужчины раздеваются поспешно, бросают одежду на полу, но Хванун краем глаза отмечает второй фирменный пакет, который определённо не заказывал. Но ни один ничего не достаёт, и Хванун медленно стягивает халат с одного плеча.        И если первые секунды Гонхак только следил за ним глазами, то вскоре становится рядом, возвышаясь крепкой глыбой с телом греческого бога. Хванун облизывает пересохшие губы и позволяет Гонхаку кончиками пальцев огладить обнажённую кожу плеча и потянуть халат ниже. Ёнджо тем временем с интересом наблюдает за ними с постели — его излюбленная позиция в самом начале. И кто знает, что больше заводит: ловкие и сильные пальцы Гонхака или тяжёлый тёмный взгляд молча наблюдающего за ними Ёнджо.        Гонхак разворачивает Хвануна лицом к себе и спиной к Ёнджо, касается губами шеи, а потом внезапно жадно лижет, доводя языком до мочки и затягивая её вместе с круглой серьгой в рот. Гонхак властно спускает халат ниже, жадно обхватывая ягодицы и едва не поднимая Хвануна над полом. Гонхак совершенно непривычный, и от этого Хвануна ведёт, он со стоном выдыхает в губы Гонхаку и приоткрывает рот.        Обычно так властно себя ведёт Ёнджо, будто на правах старшего, позволяя себе больше вольностей, чем остальные. И на секунду Хвануну кажется, что он спит. И вот такой непривычный Гонхак просто чудится. Халат падает к его ногам, а с постели доносится короткий одобрительный хмык Ёнджо. Гонхак легко гладит по щеке, улыбаясь восторженно и нежно, и Хванун понимает, что не спит. Такого он бы себе точно не придумал.        Гонхак ведёт носом по щеке, одной ладонью по груди, а второй придерживает за ягодицу. Былой прохлады, что коснулась его кожи в миг, когда он распахнул двери, будто и не было никогда. Становится жарко и тяжело в паху, когда он смотрит в глаза улыбающемуся ему Гонхаку, замечая плещущееся на дне зрачков адское пламя. Хванун утыкается носом ему в грудь и делает несколько глубоких вдохов.        От Гонхака пахнет им самим и Ёнджо, по-родному, тепло. В груди тянет тоской и той болезненной привязанностью, которая родилась в нём два года назад, и Хвануну снова становится неловко. Повёл себя как мальчишка. Хотя, если признаться честно, он им и является. Всего полтора года, как переступил порог совершеннолетия по американским законам. Это Гонхак старше его на добрых пять, а Ёнджо и того больше — на семь. В голове мелькает шальная мысль: «Посмеивались, небось, над ним».        Он поднимает глаза на Гонхака, который улыбается Ёнджо и понимает: нет, не посмеивались — волновались. Вон какие тени под глазами каждого, а он только заметил. И не отвечал на сообщения, не облегчая их участь. Хванун чувствует себя дураком, а мягкие губы Гонхака лишь больше его в этом убеждают, но когда тот всё же подхватывает его под ягодицы, поднимая над полом, мысли окончательно выветриваются из головы.        Гонхак осторожно кладёт Хвануна на спину, и он ёжится от прохлады простыней. Но он улыбается и склонившемуся над ним Гонхаку, и перебравшемуся ближе Ёнджо. Каждый целует его долго и чувственно, а потом они целуют друг друга. И глядя, как упоённо целуются эти двое, Хванун ощущает себя счастливым. Потому что без них ему никак. Хотя всего чуть больше двух лет назад он вцепился бы в лицо каждому, кто посмел бы сказать или намекнуть на нечто подобное.        — Хочу извиниться…        — Хванун, мы понимаем…        — Ладно, хочу попросить прощения и надеть заказ. Так лучше? — Хванун осторожно выпутывается из объятий и сползает с кровати.        Одевается в заказанные кружева Хванун сам, сидя на пуфике так, чтобы на кровати было видно всё переплетение кружев и то, как они ложатся на кожу, оттеняя её своим рисунком. Гонхак сидит на краю кровати, а Ёнджо лишь чуть ниже сползает на подушках. Под их взглядами Хванун дрожит, потому натянуть чулки не выходит никак, Гонхак порывается помочь, но Ёнджо останавливает:        — Не нужно больше ничего, идите оба сюда.        Под их взглядами Хванун ощущает себя желанным и любимым.        Под их пальцами и губами он будто оживает.        Рядом с ними он ощущает себя единственно правильно.        Ёнджо протягивает к нему руки, и Хванун забирается на середину кровати, оглядываясь через плечо на произведённый кружевным боди эффект. Судя по тому, как судорожно облизывает губы Гонхак — эффект, что надо. Ёнджо поворачивает его лицом к себе и целует в губы, подушечками пальцев прослеживая тело под кружевом. Ощущения странные, это ещё более щекотно, чем когда он без одежды.        Ладони Гонхака скользят по тонкому кружеву на пояснице и в конце концов оказываются на поясе, согревая и в то же время лаская большими пальцами скрытые под кружевом выпирающие косточки, дыхание ощущается на шее, и между этими двумя Хванун рассыпается на кусочки разрозненной мозаики и собирается снова.        Зажатому между двумя Хвануну жарко. Поцелуи буквально везде: на груди и плечах, на лице и шее, спине и пояснице. Непонятно, где целует Ёнджо, а где Гонхак, но это и неважно. В паху ноет всё слаще, реальность медленно крошит от сладостного ощущения пальцев по телу. Сдерживаемый стон всё-таки рвётся наружу, отзывается сладкими улыбками: Ёнджо на губах, а Гонхака — на лопатках.        Это их общая магия.        Магия на троих, потому что Хванун теряется и слабо помнит, что происходит дальше, когда возбуждение бьёт пьянящим шампанским в голову.        Он помнит лишь отрывки:        как по крепкому торсу берущего его Гонхака скатываются капельки пота, подчёркивая линии пресса и тазобедренных косточек;        он помнит, как упирается ладонями в грудь Ёнджо, запрокидывая голову назад и получая смазанный поцелуй Гонхака;        он помнит дразнящие пальцы на скрытом кружевом члене и жаркое трение внутри.        Он точно помнит, как Ёнджо с Гонхаком целуются через его плечо так жадно, что Хвануну кажется, будто он такой же участник поцелуя, как и они, он задыхается, пытаясь сфокусировать плывущее зрение, но понимая, что ничего не выйдет — и он запомнит лишь отрывки и сладкую истому, охватившую его тело.        Голова кружится от возбуждения и того безумного желания проникнуть под кожу. Хванун раздирает два противоречивых чувства: он хочет поскорее получить оргазм и в то же время хочет навечно оказаться между жаркими телами своих мужчин, застыв во времени и пространстве в бесконечном экстазе слияния.        Горло немного саднит от громких и несдержанных стонов, которые никак не сдержать, когда он в постели с ними двумя. Лёгкие горят от нехватки воздуха, потому что Хванун будто забывает, как дышать, оказываясь меж двух огней и исступлённо повторяя их имена. И когда Хвануна выгибает, мир будто меркнет перед глазами.        На ухо в унисон шепчут «тише-тише», и наверняка проходит не меньше десяти минут, пока вязкая пелена желания медленно спадает с глаз, и он вновь целует поочерёдно каждого из своих мужчин, щурясь и не сдерживая счастливой улыбки. Ему хорошо, настолько хорошо, что хочется обнять весь мир.        Хванун лежит на груди Ёнджо, слушая его сердцебиение, сзади обнимает Гонхак, губами собирая капельки пота. В его мирке всё правильно и логично. Все получили, чего хотели и поделились своими чувствами между собой. Как и всем, что у них есть. Тело ещё дрожит, отзываясь сладкой негой.        — Как вы нашли меня? — нежась в объятиях и не испытывая ни малейшего желания отправиться в душ, шепчет Хванун.        — Ты не шёл и не шёл, пришлось включить детективные способности, — совершенно серьёзно говорит Ёнджо.        — И как? — по-глупому интересуется Хванун и тяжёло сглатывает, глядя на своих суровых мужчин, чьи лица озаряются улыбками.        — Выглядишь, как нашкодивший кот, — говорит Гонхак и запускает палец под кружевную петлю, обхватывающую шею Хвануна. Чуть оттягивает и отпускает, проводит подушечками по груди и укладывает ладонь внизу живота Хвануна, повторяя пальцами кружевной узор. — Знаешь, что делают с такими котами?        — Так вы ещё не всё знаете…        — Это сейчас неважно, — перебивает его Ёнджо. И на секунду Хванун задумывается, что они уже наверняка всё знают. Но всё равно им расскажет всё сам. Хватит недомолвок. Ёнджо берёт его руку в свою и касается губами кончиков пальцев. — Ответишь на вопрос?        — Суют мордой в ошибку? — глухо предполагает Хванун.        — И дают ремня, — с хохотом кивает Гонхак, зарываясь носом в чуть влажные волосы Хвануна и фыркая.        — Я против порки.        — Никто о порке и не говорил. Ты будешь потрясающе выглядеть в этом, — Гонхак поднимается с кровати и раскрывает второй пакет, что до этого валялся возле кровати вместе с одеждой и извлекает оттуда сложную перевязь кожаных ремней.        Хванун смотрит на них, совершенно по-глупому улыбаясь и понимая, что одним заходом они на сегодня не ограничатся. И если ошибаться в жизни, то только так.