Пляска Смерти

Я живу среди мертвецов. Мне кажется, я один знаю, что они мертвы. Почтальон даже при ярком утреннем свете не замечает гниющую одежду. Собака соседей не чует смрад разлагающейся плоти. Случайные прохожие смотрят в их пустые глазницы и не видят там копошащихся червей. Днём они ведут себя как обычные люди — ходят прямо, общаются со всеми, делают какие-то рутинные вещи. Если бы я не видел всю мерзость сам, то поверил бы в это притворство. Единственное, что… Мертвецы не говорят со мной. Никогда. А по ночам они начинают мучать меня. Нет, они не пытают меня, не делают больно физически или морально. После полуночи они заставляют меня играть на семейном фортепьяно. Я не помню, когда последний раз спал в своей кровати, потому что после игры заснуть уже не получается. …Да, эти мертвецы — мои родственники. Но только по документам. Те чудесные люди, с которыми я жил в детстве, куда-то делись. Я даже не знаю, живы ли они. Ненавижу себя за то, что не смог заметить тот день, когда их подменили эти ходячие трупы. Всё произошло очень медленно. Просто однажды я заметил это. И всё. …Вот и сегодня они пришли. Встаю, открываю дверь. Первой в мою комнату входит девочка лет десяти. Её обглоданный череп тускло белеет в лунном свете. Она зовёт себя моей сестрой. Далее — моя «кузина». Её истлевшее розовое платье едва держится на трухлявых ключицах. Мои «мать» и «отец». Я мог бы сказать, что они абсолютно одинаковы, если бы не причёска женского облезлого скелета — аккуратное модное каре. Последним входит Мертвец в Белом. Он не проходит в комнату, а встаёт в дверях. Он — единственная причина, почему я не могу сбежать отсюда. Я пытался. Мертвец в Белом, видимо, единственный из всех этих мерзких зомби был умным и понимал, что я, в отличие от окружающих, вижу, кто они есть на самом деле. Он не выпускает меня из виду. Он всегда ненавязчиво следует за мной по пятам — иду ли я гулять, читаю ли в саду, обедаю ли или что-то иное… Кстати, об обеде. Мертвецы никогда не дают мне ножи, чтоб разрезать какое-либо блюдо. Сами они не едят. Лишь смотрят, как ем я. Сидят перед накрытым столом и наблюдают. Поначалу это нервировало. Я бесился, кричал, чтоб они перестали, пытался отказываться от еды. Они меня игнорировали. Продолжали смотреть. Я смирился. Но сегодня мне удалось уловить момент. Пока Мертвец в Белом разговаривал с кем-то извне (между собой они не общаются), я проник на кухню и схватил тесак для раздела говядины. Одного резкого удара хватит, чтоб разрубить каждую хлипкую гнилую шею. …И вот они заняли каждый своё место. «Сестричка» плюхнулась на кровать. «Кузина» села на подоконник. «Мать» и «отец» встали к стене. Мертвец в Белом остался в дверях. Все они безотрывно смотрели на меня. Привычным жестом открываю крышку фортепьяно. Мне не сказали ни слова, но я знаю, что они сегодня хотят послушать. Пляска Смерти. Я даже хочу её исполнить сегодня. Кладу руки на клавиши, мысленно прошу луну не заходить за тучи. В темноте играть бесполезно, я промахиваюсь и сбиваюсь. Мертвецы этим недовольны. Приходится начинать играть заново. В особо безлунные ночи приходится играть до пяти утра. Первые ноты полетели из-под моих пальцев по всему дому. Мертвецы замерли. Тесак лежал в рукаве моей ночной рубашки. Но я не собирался прерывать композицию ради своего дела. Эти мерзкие зомби могут тут же что-то заподозрить. Мелодия приближалась к середине, когда «сестричка» внезапно зашевелилась. Маленький труп, не вставая с кровати, переместился к моему прикроватному столику и взял книгу, которую я читал последние недели три. Мертвецы не обратили на действия «сестрички» никакого внимания. Они продолжали смотреть на меня. Стоило мне окончить играть, «сестричка» встала и подошла ко мне. Протянула мою книгу и слегка наклонила голову вбок. Несколько червей из ушного отверстия выпали на ковёр. Я не был уверен, но, видимо, этот зомби хочет, чтоб я почитал вслух. Я открыл книгу на том месте, где окончил читать днём. Буквы были едва различимы в тусклом лунном свете. Однако стоило мне начать первое предложение, мертвецы синхронно покачали головами. Нет. Они не хотят, чтоб я читал. Но я всё ещё не понял, что мне нужно сделать с моей книгой. «Сестричка» на миг отвернулась от меня и указала истлевшим пальцем на стоящий на фортепьяно подсвечник. Видимо, мне надо было сжечь книгу. Эта новая заминка показалась мне идеальным шансом сделать задуманное. Я встал со стула. Взял спички. Сделал вид, что одна из них выскользнула из рук и упала на пол. «Сестричка» наклонилась, чтоб поднять её. Я мгновенно вытащил тесак из рукава. И со всей силы рубанул им по тонкой детской шее. Мертвец не издал ни звука. Голова покатилась по ковру, разливая гнилостную жидкость и червей. Засмердило на всю комнату так, что на глазах выступили слёзы. Мертвецы очнулись. На удивление резво «отец» с «матерью» подбежали ко мне и попытались схватить мой тесак. Но их слабые сгнившие суставы ничего мне не могли сделать. Ещё две головы упали на ковёр. Вонь стала сильнее. Мертвец в Белом попытался накинуть на меня покрывало кровати. Я вовремя заметил, увернулся. Он бросился к двери, но споткнулся о тело «сестрёнки» и упал. Мне ничего не стоило отрубить ему голову на полу. Осталась «кузина». Она вжалась в стекло окна и безэмоционально смотрела на мертвецов. Теперь уже точно мёртвых. Я занёс тесак над головой в последний раз. *** «…А сейчас новости криминальной хроники. В ночь с тридцать первого октября на первое ноября было совершено зверское убийство семьи одним из её членов. Владимир Астрахов, юноша двадцати лет, был признан невменяемым ещё в семилетнем возрасте. Казалось, его болезнь была полностью под контролем семьи, ему наняли врачей, которые всё время были рядом. Однако в прошедший день один из дежурных не смог досмотреть за Владимиром, и ему удалось взять на кухне огромный острый нож, по характеристикам больше напоминающий топор. Именно его он и применил как орудие для убийства родственников. Когда полиция вошла в дом, Владимир не сопротивлялся задержанию — он играл на семейном фортепьяно, стоящем у него в комнате, «Пляску Смерти» Шарля Камиль Сен-Санса. Соседи не были удивлены столь поздней игре — Владимир каждую ночь исполнял какую-либо композицию. По всей видимости, это было единственное время, когда юноша казался семье нормальным человеком; все приходили в его комнату слушать мелодии. Единственная фраза, которую он твердил про себя во время ареста, была: «Все мертвецы наконец мертвы». А теперь к новостям спорта…».