Obscurity

Тьма всегда движется, всегда меняется, всегда ищет. Ожидание — одна из самых изощрённых пыток. Говорят, что, заигрывая с сознанием, время тянется медленней, становится тягучим, как мёд, заставляет прозябать в неизвестности. Мысли кружат беспокойным хороводом, а иногда и вовсе исчезают, оставляя в голове тревогу и выхолощенную пустоту. И тогда минуты застывают, а мир будто становится тише, заглушаемый дуэтом совести и подсознания. Это только кажется, что пугает безызвестность, что страшит грядущее. Будущее вполовину не так грозно, как одиночество. В ожидании таится страх остаться наедине с собой. Взглянуть на себя, дать оценку своим поступкам, беспристрастно и объективно. Ортега умел ждать. Того, кто знает тьму, не пугает неизвестность. Спустившийся во мрак нав испытывает чувство куда более глубокое, чем простое ожидание. Мгла — это вопрос. Уверен ли ты? В себе. В других. В том, что правильно живёшь, правильно идёшь, правильно дышишь. Мрак сводит с ума: ядовитые цветы неуверенности распускаются на приоткрытых губах, и холодные слова застывают в горле ответом, который невозможно выразить. А мир всё качается и качается под ногами, точно корабль, попавший в шторм. На часах было десять двадцать. Лениво, точно кот, раскинувшись на водительском сиденье, Ортега чуть улыбнулся, любуясь изумрудными елями за окном. Он давно стал тем, кем хотел себя видеть, и знал, за что следует сражаться. Сомнения пусть гложут других. Нав отдыхал, блаженно прикрыв веки. В последние месяцы он редко мог позволить себе полноценный сон: жизнь была похожа на бесконечный, без передышек, утомительный забег, в котором Тёмный Двор пытался обогнать Яргу. Задание за заданием, операция за операцией, интрига за интригой они отбивали атаки гения, противопоставившего себя Нави. Изящные ловушки и безупречно структурированные подлости, ни в чём не уступавшие расчётам комиссара. Иногда Ортеге приходилось признавать, что он заворожён тонким умом повелителя драконов. Ярга мыслил красиво, масштабно, необычно — силы сторон были равны, и оставалось только верить в победу Сантьяги. Надежда эта питала Ортегу всё время, побуждая совершать невозможное, выкладываться без остатка, сгорая на работе. Усталость — главное слово, которым можно было описать и настроение нава, и его самочувствие. Однако лишь усталостью его жизнь не ограничивалась. Свидетельствуя об этом, зазвонил телефон. Сначала робко завибрировал, а потом запел во всю мощь, призывая обратить на него внимание. Выудив смартфон из кармана, Ортега цокнул языком, одарив экран недовольным взглядом. Гореслава. И что ей понадобилось? Договаривались же, что она не будет звонить, когда он на работе. Вызов оборвался, а сразу после начался новый. Она была на редкость настойчива, так, как редко бывают даже влюблённые женщины, и нав уже мог предсказать: не возьми он трубку, через минуту все мессенджеры будут завалены градом сообщений. Ортега уже собирался уступить. В конце концов, не очень-то он сейчас был занят. Но судьба решила иначе. Из ворот Зелёного Дома вышла знакомая белая фигура, и тёмный быстрым движением сбросил вызов, переводя телефон в беззвучный режим. Теперь он и вправду на работе. Тем временем комиссар преодолел расстояние до машины, закинув на заднее сиденье внушительную статуэтку: важную улику, косвенно указывающую на причастность Чуди к вмешательству в политику челов. Сложно было представить, сколько дипломатических увёрток задействовал Сантьяга, чтобы получить её. Ортега повернул ключ, прислушиваясь к мягкому урчанию спортивного купе. В последние месяцы он всё чаще и чаще, будто невзначай, сопровождал комиссара в качестве водителя. Несмотря на угрозу, исходящую от Ярги, комиссар показательно продолжал появляться на публике, демонстрируя полную уверенность в собственных силах. Не считал возможным проявлять слабость даже в мелочах. Сантьяга всегда был таким, сколько верный помощник его помнил. Гордость не позволяла таскать с собой гарок для охраны, но практичность на пару со здравым смыслом делали своё дело. Ортега не был телохранителем комиссара: он просто страховал. Был рядом, брал на себя управление автомобилем, давая возможность не отвлекаться ещё и на это. С тех пор, как появился Ярга, Сантьяге приходилось оценивать обстановку каждую секунду, и, хотя любой нав был способен при этом вести машину, Ортега прекрасно понимал желание шефа уделить больше внимания безопасности. Тот тоже уставал. Ортега сопровождал комиссара в роли помощника, но оба понимали, на чьи плечи ложится необходимость сканирования. Сантьяга выматывался. Противостояние, в сочетании с привычной политической рутиной, истощало его почти физически. Даже сейчас тот выглядел как-то отстранённо, пустыми глазами разглядывая Город, мелькающий за окном. Город, за который он сражался. За Москву и за Навь. В интригах Сантьяга был сосредоточен, не упуская ни малейшей детали, но в остальном стал несколько рассеянным: — У вас новые часы? — спросил он, переводя взгляд на запястье помощника. — Это подарок, — в тон ему отозвался Ортега, решив не акцентировать внимание на том, что получил их ещё неделю назад. Все сейчас измотаны. Тем более, артефакт давно изучен. По его просьбе «ласвегасы» исследовали встроенные функции вдоль и поперёк. Мало ли желающих причинить вред комиссару Тёмного Двора? — Очень элегантная вещь. У того, кто подарил их вам, есть вкус. — Спасибо, я передам вашу похвалу, — поблагодарил нав, останавливаясь на светофоре. Он, в отличие от многих, твёрдо умел различать, когда комплименты Сантьяги были искренни. — Как прошла аудиенция? Кварцевое стекло поймало блик, высветив тонкие стрелки на часах. У Ортеги внутри поднялось какое-то нехорошее предчувствие. Комиссар не торопился с ответом. «Ему тоже тревожно». — Сканируйте улицу, — Сантьяга обронил фразу коротко, обрывисто. Ортега встретился взглядом с тёмными глазами, чуть сощуренными и очень внимательными. О светской беседе не могло быть и речи. Сантьяга перегнулся через сиденья назад, изучая статуэтку. Артефакт. Обычный, безопасный. Ничего. Местность спокойна, как море в штиль. Слежки нет. Ни единого мага. Ничего. Что-то всё равно не так. Опытные маги ненавидят это ощущение надвигающейся грозы, потому что злое предчувствие редко лжёт. Оно похоже на запах озона, когда над головой, в тихий летний день, синеет лазурью ясное небо. А сделать ничего нельзя, ведь невозможно угадать, что послужило причиной. Существует ли реальная опасность? Или, быть может, она обернётся дымом, грёзой, миражом, так и оставшись всего лишь тенью угрозы? Нельзя знать наверняка. Кто знает, вдруг у них с Сантьягой испортилось настроение от грядущего кислотного дождя, что готовился пролиться на землю? Комиссар опёрся локтем на окно, примяв белую ткань костюма и тихонько выдохнув. Дорожная ситуация была на редкость спокойной. Машин, как водится, набралось в избытке, но движение не прекращалось: наву не приходилось ослаблять давление на педаль газа. Свернув за красным ауди, Ортега перестроился в другой ряд и бросил взгляд на часы. Десять двадцать семь. Они в дороге меньше десяти минут. Совсем скоро, в половину одиннадцатого, сработает встроенный артефакт: волной гипнотического заклинания выплеснет лёгкий расслабляющий аркан. Ортега с нетерпением ждал этого момента. Он устал даже волноваться. Телефон Сантьяги заворчал. Нав снял трубку, привычно начиная: — Добрый де… — но тут же замолчал, покосившись в сомнении на руки помощника, лежащие на руле. Ещё миг держал замолчавший смартфон в руках, а затем, хмурясь, приказал: — Остановитесь. Что-то в его тоне заставило Ортегу вывернуть руль, в опасном манёвре разрезая движущийся поток машин под ругань всех окружающих челов. Они покинули купе быстро, не переглядываясь, как на учениях. Синхронно распахнули двери, ушли влево на три метра и застыли на обочине, выжидая. — Снимайте часы. Когда Сантьяга так говорил, вопросы были неуместны. Ортега привык понимать комиссара без лишних слов: очень давно они работали вместе. Ремешок поддался, змейкой соскользнул с запястья. Ортеге захотелось прикусить нижнюю губу, но вместо этого он просто выкинул их, бросил в сторону дороги, под колёса автомобилей, готовых раздавить кварцевый циферблат железной мощью, мысленно слыша хруст под равнодушной резиной. Часы ещё летели, часы ещё не коснулись поверхности. Десять тридцать ровно. И в тот миг, когда секундная стрелка на часах Ортеги перевалила через полуночную, вертикальную метку, раскрылось, словно обрадовавшись утреннему солнцу и начало стремительно распространяться во все стороны поле «Рёва Левиафана». Без единого звука. Лучше бы Ягуар воспарил над асфальтом высоко подлетел от ударной волны взрыва, всё было бы лучше этого злого безмолвия, с каким оно поглощало мир. Короткий всплеск, точно по расписанию выплюнутый невинным артефактом, эхом отозвался в подарке людов, разбудив спрятанный в статуэтке аркан. Ортега кожей ощущал этот сильнейший энергетический взрыв, когда безобидные заклинания сливались, сплетались причудливым узором, в нечто иное, новое, смертоносное. Рождался и неторопливо расцветал похожий на цветок, стартовый вихрь «Рёва», разрушающий любую органику. Будь они в машине, они были бы уже мертвы. Звучный голос Сантьяги разорвал шум колёс, свернул воронку, приказав полю остановиться. Еще три секунды они смотрели, как мчатся автомобили. Наконец, комиссар сухо, как-то светски поинтересовался: — Их подарила ваша подруга, не так ли? Ортега хотел ответить, но, прежде чем он успел произнести хоть слово, Сантьяга вновь достал смартфон, коснулся экрана и приподнял бровь, глядя вопросительно. Включилась запись разговора. Всего одна фраза, твёрдая и очень уверенная, до мурашек похожая на то, как в пылу военных действий отдавал команды сам Сантьяга. «Времени нет. Выходите из машины. Живо. Оба». Ортега вздрогнул. Он узнал этот голос и этот тон, приказной, властный, не терпящий возражений. Семь минут ушло у Гореславы, чтобы достать номер комиссара Тёмного Двора. *** Когда нужно, навы действуют очень оперативно. Повинуясь приказу Сантьяги, исчезли в порталах гарки: направились на квартиру к ведьме, рассредоточились по городу в поисках пропавшей люды. Разумеется, после того как выяснилось, что генетический поиск не даёт ни малейшего результата. Ортега потёр голое запястье. Внутренние ощущения говорили, что с момента взрыва прошло не больше часа. За это время эксперты успели перевернуть его жилище вверх дном несколько раз, надеясь найти хотя бы тень улики. Квартира напоминала руины. Не осталось ни единой пылинки, не прошедшей учёт. Личная жизнь, личное пространство, личные тайны — вот на что он и его сородичи никогда не покушались. Каждый имеет право дышать свободно, каждый может иметь секреты. Этот случай — другой. Ортега сам просил Оругу – своего давнего приятеля и большого специалиста по магической криминалистике — не стесняясь, обыскать его квартиру со всей тщательностью. Ради блага Нави. Покушение на комиссара – слишком серьезный случай, чтобы избегать расследования. Поэтому очень скоро содержимое шкафов в квартире первого помощника было вывернуто на пол. А потом осмотрено, сложено и вывернуто ещё раз. Оруга рылся где-то в гостиной, лишь изредка подзывая Ортегу по вопросам, которые не мог решить сам — открыть сейф или ввести пароль на компьютере. И, соответственно, не имел возможности слышать их с Богой беседу, проходившую на кухне. Сделав глоток чая и поставив кружку на стол, второй помощник продолжил допрос. — Давай ещё раз. Когда, ты говоришь, вы впервые встретились? — Два месяца назад. И две недели. — Где? — В кино. Ортега сел поудобнее, вновь погружаясь в воспоминания. Нельзя было пропустить ни одной детали — любая мелочь могла оказаться важной. Они познакомились в кино, на фантастическом сеансе, куда Ортега вырвался при первой передышке в работе – помощнику комиссара редко удавалось найти время на хобби. Сиквел любимой трилогии Ортега ждал с момента выхода первого фильма и пошёл на продолжение вопреки всему: провалу в прокате, отрицательным рецензиям и возмущенным крикам блогеров. Тёмный привык составлять обо всём своё мнение. Впрочем, в тот раз оно совпало с позицией большинства. Фильм вышел откровенно скучным, поправ все законы собственной вселенной. И в тот момент, когда Ортега, шурша остатками попкорна, уже зевал в кулак, она заговорила с ним. Зелёная ведьма в соседнем кресле. Такая слабая колдунья, что он поначалу едва ли обратил на неё внимание. Она сделала замечание о сюжете: точное, ёмкое, остроумное и как нельзя лучше отражающее суть. Фея взмахнула ресницами, едва глянув в сторону нава, обронила фразу так естественно и непринуждённо, словно они были знакомы тысячи лет. И Ортега ответил. Не мог не ответить ей, реплика за репликой, точно рыбка, запутываясь в сетях разговора. Они говорили обо всём: о книгах, что вышли лучше, о первом фильме и удачных сюжетных поворотах, о параллелях, аллюзиях и фанатских теориях. Больше в тот вечер он не взглянул на экран ни разу. А ещё номер прелестницы оказался вписан в его записную книжку, размашистым, смелым почерком уверенной в себе женщины. Одиннадцать цифр. Только ради этого она пришла туда. Только ради этого она штудировала вики и книги, разбираясь в тонкостях рецензий. Теперь Ортега отчётливо понимал это. Гореслава была грамотным и очень хорошим стратегом. Слишком хорошим для люды, которой едва исполнилось сорок. — Наша встреча не была случайной. Именно этого она и добивалась, — признал тёмный. Бога кивнул. — Что было дальше? — Ничего необычного. Стандартная программа. Сам знаешь: цветы, конфеты, рестораны. Бога приподнял бровь. — Почему ты не потащил её сразу в постель? Просто и удобно. — У меня есть и духовные потребности, знаешь ли, — Ортега взглянул выразительно, намекая на отсутствие таковых у друга. — С ней было удивительно легко и интересно разговаривать. Я бы никогда не променял хорошего собеседника на мимолётную связь. — И о чём вы разговаривали? — фыркнул тот. — Сдаётся мне, что о твоей любимой фантастике. Ортега промолчал, покосившись на дверь в гостиную, где стояли заставленные от потолка до пола книжные стеллажи. Редкие старинные издания и едва отпечатанные бестселлеры. От Жюля Верна до комиксов по «Мстителям». Каждую книгу он прочитал от корки до корки. Разумеется, они говорили о фантастике. О чём же ещё? Впрочем, признаваться в этом нав не собирался. Гореслава была единственной, кто разделял нетипичное для нелюдей увлечение. Магов не интересуют придуманные миры. Тем временем Бога дошёл до ещё одного вопроса. Это была его задача — придумывать вопросы, которые не приходили в голову самому Ортеге. И смотреть на ответы с другой стороны. — Она не боялась показываться в твоём обществе? Этот ответ был простым. — Гореславе всё равно ничего не светило на карьерной лестнице. Она была очень слабой колдуньей, — Ортега сощурился. — Но я бы не сказал, что фея была в восторге от романтической шелухи. Возможно, ты прав: она и хотела сразу в постель. Бога хмыкнул: — И побеседовать о высоком, извиваясь в твоих объятиях. Ортега сделал вид, что пропустил реплику мимо ушей, и задумался, воспроизводя в голове их встречи. Обычно он выбирал рестораны подороже, но однажды некстати грянувший ливень загнал гуляющих по парку нава с людой под крышу Макдональдса. В зале было шумно: не они одни искали убежище от дождя. Расположившаяся за столиком компания подростков, заигравшись, рассыпала на пол пакетик картошки. — Скоты, — тихо прошептала люда. Задрать носик, брезгливо взглянув на челов — вот что сделала бы почти любая зелёная ведьма. Гореслава была удивительным образом выше этого. Каблуки раздавили палочки, размазывая по полу. Обходить она не стала, ни на дюйм не отклонилась от маршрута, которым хотела пройти. Так держатся королевы. Она всегда ходила на каблуках. У Ортеги постоянно возникало чувство, что она может снять их и начать избивать кого-то шпилькой. Почему-то в отношении Гореславы это казалось ему абсолютно естественным. Ведьма была ниже его на голову, и сейчас было слишком очевидно, что это её бесило. Изящную, хрупкую женщину с амбициями величиной во Вселенную. Вот и сейчас, сидя напротив и потягивая пепси сквозь примятую трубочку, люда не могла забыть и простить челам их образ мыслей. Выждала, когда в их беседе об антиутопиях возникнет пауза, и спросила: — Неужели тебе не противно? — она обвела взглядом окружавшую их обстановку. — Это и есть худшее будущее. Мы достойны большего, достойны власти над планетой, а не прозябать в Городе. Гореслава говорила жарко и страстно, как очень хороший оратор, но речь её не звучала наигранно, являясь органичной частью разговора. — Почему никто ничего не предпринимает? Я не понимаю, почему королева просто смирилась с этим. Все: королева, магистр, князь… Пальцы Ортеги, уже привыкшего к подобным выпадам, успокаивающе легли на руку ведьмы. — Мы это не обсуждаем и точка. — Ты ведь не такой, ты ведь всё понимаешь… — Зато ты не всё понимаешь, — нав чуть сжал её запястье, напоминая о существовании тем, которые не подлежат дискуссиям: ни один тёмный никогда не обсуждал решения владыки мрака. Зелёные глаза недобро загорелись, но мгновенно погасли. И блеснули разочарованно, когда Ортега пошёл убирать за собой поднос. Ливень закончился, сквозь тучи пробивались лучи невозможно яркого солнца, падая на ветви деревьев. Величие было забыто. — Ты считаешь, что Ярга завербовал её уже тогда? — спросил Бога, сделав в блокноте пометку. Ортега пожал плечами: — Почему ты считаешь, что она работала на него? — Эта версия выглядит самой правдоподобной, — второй помощник вновь потянулся за кружкой, заставив Ортегу подозревать, что в чай добавлен коньяк — Бога тоже нервничал, как ни пытался это скрыть. — Предварительный анализ не показал никаких связей с «секретным» полком. — Как и с Яргой. — Ты можешь сколько угодно злиться, но девчонка обвела тебя вокруг пальца. — Она ему не служила, — против воли вскинулся Ортега, чувствуя, как сдвигаются хрящики, удлиняя уши. — Конечно, — произнёс Бога так, словно был вынужден втолковывать очевидные вещи ребёнку. Оба нава чувствовали, что и без того тяжёлая атмосфера начинала накаляться. — Повторяю… — Не служила она, как же! — теперь была очередь Боги огрызаться. — Ты своей беспечностью чуть не угробил комиссара! Приподнялся, опалил взглядом чёрных глаз и, усаживаясь обратно, тихо выдохнул: — И сам едва не погиб. Ортега еле-еле заставил себя успокоиться вместо того, чтобы начать бесполезную драку. Мысль о том, что Сантьяга мог умереть по его вине, колола нава с момента взрыва. И всё же Гореслава никак не могла служить Ярге. Бога медленно дышал. Пытался взять себя в руки: покушение выбило всех из колеи. Ортега благородно не стал напоминать, кто из них двоих не обнаружил спрятанный в часах спусковой механизм. Вообще говоря, оба. Боге он тоже давал посмотреть — просто на всякий случай. Кто же виноват, что Ярга владеет технологиями асуров. Он не верил новой любовнице. Ни на миг не доверял ей больше дозволенного. Досье на неё он проверил в первый же вечер после знакомства. Обычная люда из обычной семьи, с предельно скучной биографией. Никаких связей с разведкой. Впрочем, это не заставило Ортегу расслабиться. — Она часто заговаривала с тобой об этом? Власти челов, унижении и всём таком? — Теперь мне кажется, что часто. Но не слишком. Не настолько, чтоб я стал обращать на это внимание тогда, — нав поджал губы. — Вполне естественно для слабой ведьмы злиться на жизнь. Особенно первые пять десятков. — И ты не насторожился? Ортега замялся, думая, как лучше объяснить. — Одно время я подозревал связь с Яргой, но… — Но? — нетерпеливо перебил Бога. — Не знаю, что ты там себе придумала, но Ярга — просто очередной сумасшедший, ничем не отличающийся от тех, что челы содержат в больницах. Зелёный взгляд сверкнул изумрудной искрой. — Что? — переспросила она, и в голосе её звенела не то обида, не то плохо скрываемая буря. Ортега нагнулся ближе, склонился, придерживая её за плечо и заставляя смотреть себе в глаза. — Служишь ему? — Я никому не служу, — отрезала она, и, как тёмный ни напрягался, он не почувствовал лжи в её словах. Гореслава говорила правду. Бога присвистнул. — А девчонка — хорошая актриса, раз сумела тебя развести. — Заткнись. — И не подумаю, — холодно ответил Бога и замолчал. Он всё понимал. Не так-то легко признать своё поражение, особенно если речь идёт всего лишь о зелёной ведьме. Дверь открылась, и внутрь прошёл Оруга. В руках у следователя было что-то кружевное, нежно-лавандовое. — Её? — Да. Оруга кивнул и печально развёл руками: — Перерыл всё по второму разу. Много генетического материала: похоже, твоя подруга даже не думала его убирать. Но поиск всё равно не работает. Как сквозь землю провалилась. Комментариев не последовало. Оруга отложил находку на стол, закинул в рот конфету из вазочки и прокомментировал: — Неплохой фасон. У моей бывшей подруги были похожие. Только чёрные. Это, кажется, Армани. — А ты эксперт, — улыбнулся Бога, впервые за весь день почувствовав облегчение. — Часто рассматриваешь женское бельё? — Только на женщинах, — хмыкнул Оруга, скользнув за дверь. Расследование продолжалось. — Гореслава избегала чёрного цвета, — вдруг сообщил Ортега, тоже потянувшись за конфетой. Бога удивился: — Почему? Блондинкам идёт. — Не знаю. Может, не хотела выглядеть слишком… жёстко. «Тем самым дополняя свой истинный облик,» — мысленно продолжил он, но вслух ничего не сказал. Брови Боги сложились домиком в непонимании: — Судя по фото, она нежное создание, сотканное из воздуха и цветочной пыльцы. Очень мягкий овал лица, черты ангела. — И характер диктатора, — кисло закончил за него Ортега. — Мы часто спорили. Я редко встречал таких властных и эгоистичных женщин, даже среди люд. Мне иногда казалось, что вместо души у неё одна лишь стальная пружина воли. Бога скривился. Он терпеть не мог поэтические сравнения. — Тогда странно, что она избегала выглядеть властной. — Просто ей не нужны были символы власти. Ортега отошёл к подоконнику, заложил руки за спину, вглядываясь вдаль. Ей нравилось доминировать. Ей нравилось быть сверху. И для ощущения силы ведьме не требовались ни кожа, ни латекс, ни наручники, ни хлысты. Чрезмерная инициативность Гореславы временами обескураживала. В ней была власть, настоящая властность, пробирающая до мурашек, до трепета. Устроившись на тёмных простынях, нав помог оседлавшей его колдунье раздеться. Всё остальное она делала сама, — ей так нравилось. Сжимая коленями его бёдра, целовала, гладила, возбуждала со знанием дела. Она была близко, очень близко, но двигаться пока не разрешала. Ортега, не в силах отвести взгляд от её гибкого тела, подчинялся правилам этой игры, и каждое движение Гореславы заставляло его сердце биться быстрее. Люду едва ли смущал жадный взгляд чёрных глаз. Она не тонула в этих омутах, но купалась во внимании нава, предназначенном лишь ей одной. Мысль о том, что он сейчас принадлежит ей всецело, думает только о ней, по-видимому, распаляла фею всё сильнее. — Ты скучал по мне? — Отпусти и узнаешь, — Ортега приподнялся, делая вид, что пытается вырваться. Как будто она и в самом деле смогла бы его удержать. — Я и так узнаю, — она обхватила тонкими пальцами его запястья, заставив прижать руки к постели. — Не шевелись. Гореслава двигалась неторопливо и плавно, растягивая удовольствие. Точёное лицо, приоткрытые губы, чуть подрагивавшие на каждом такте, и неровное дыхание — такое, будто она задыхалась. Длинные светлые локоны рассыпались по её плечам, скользили по животу и бёдрам Ортеги, когда Гореслава наклонялась к нему или выгибалась назад. Некоторые женщины предпочитают темноту и, наверное, их можно понять. Но красавица Гореслава равнодушно относилась к свету. Растрёпанная, раскрасневшаяся, с капельками пота на гладкой коже, с зажмуренными глазами, — она была хороша даже такой. И отлично это знала. Фея задвигалась быстрее, звуки дыхания стали громче, перешли в стоны. До сих пор Ортега не мешал ей, не пытался перехватить инициативу, но это давалось ему всё труднее. Нестерпимо хотелось опрокинуть её на постель и… Её руки снова прижали его к кровати — безмолвное «не смей!», почти приказ. И он снова повиновался. Обычно Ортеге не слишком нравилось то, что она затеяла сегодня: все эти ограничения и диктат. С другой стороны, подчиняться именно её желаниям было... естественно. Это было каким-то непонятным наваждением. Ортега закусил губу, теряясь в ощущениях: она вобрала в себя только член, но словно слилась со всем естеством тёмного, став с ним единым целым. Совсем как навья. Они вышли на пик одновременно, и Ортега излился в её тёплое нутро. Самая невероятная женщина на свете положила голову ему на грудь, с довольной улыбкой слушая, как бьётся его сердце. Молчание затянулось, поэтому Ортега проговорил, выныривая из глубин подсознания: — Она была довольно бойкой. Бога хлебнул из кружки. — Занятная она штучка, эта твоя ведьма, — он осклабился, догадываясь, что Ортега умолчал о многом. Бога продолжил допрос, хотя больше спрашивать было особо не о чем. Они обсудили все ключевые моменты и зацепок не нашли. — Расскажи ещё про её амбиции. Нужно разгадать эту ведьму от и до. Если Гореслава сбежала к Ярге, она будет ключевым игроком, — Бога помолчал пару секунд. — Если он, конечно, не узнает о том, как она его предала. В жаровне потрескивал шуркь. Ортега любил готовить его сам. Четыре вида дичи, острый соус. Удивительное богатство вкуса. Жаль только, что блюдо в тот раз было не к обеду и даже не к ужину. Если только к очень позднему. Томная ночь опустилась на город, прилегла отдохнуть на дома, а небо обнажило жемчужные искорки звёзд. Восхитительно красивые узоры мрака: синеватые, лиловые, с бирюзовым отливом. Закутавшись в тёплый плед, Гореслава сидела на подоконнике, подобрав ноги и глядя на улицу. По кухне разливался пряный запах мяса. — Посмотри, как красиво. Ортега подошёл сзади, приобнял, ткнувшись подбородком в хрупкие плечи. — Хотел бы я, чтобы ты видела небо так, как вижу его я. Все оттенки тьмы. Мельчайшие полутона, галактики и чёрные дыры. Кометы и красные гиганты. Кружево робких облаков на чистом небосклоне. Чёрный бывает очень разным. Жаль, что глаза феи несовершенны. Он не мог рассказать ей, каково это — видеть тьму. Не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить всё своё восхищение. Иногда Ортега почти забывал, что Гореслава люда. Было что-то удивительно тёмное и родное во взгляде изумрудных глаз. Гореслава в его объятиях и ярко-белые огни, рассыпанные по небу. Чего ещё можно желать? — Ты никогда не хотел, чтобы все эти звезды принадлежали тебе? — Знаешь, в чём твоя проблема? Ты любишь мечтать. — Совсем как ты. — Больше меня, — нав ткнулся носом в тёплую щёку и прошептал. — Главный враг у тебя внутри, — плечи дрогнули, и Ортега заговорил жарче. — Он убеждает, что власть над планетой что-то изменит. А на самом деле у тебя исчезнет мечта. И как ты тогда будешь? Всё то время, что он говорил, улыбка у Гореславы была какой-то застывшей, словно скульптор, высекавший её черты, только-только осваивал искусство изображения эмоций. — Ортега, мне здесь тесно. — Переедем в квартиру попросторней? — предложил нав, словно не понял, что она имела в виду. — В отличие от меня, — выпалила она, — у тебя есть хотя бы возможность завладеть миром. Ортега вздохнул, устав объяснять ей элементарные вещи. — Ты как будто забыла: по закону жанра все злодеи плохо кончают. За Яргой не пойдёт никто. — Не думаю, что Сантьяга согласен с тобой. — Да только Сантьяга и сомневается. Только он и князь. А знаешь почему? Потому что они — не Ярга. Потому что им не всё равно! Не плевать на всех, кроме себя! Ярга не один из нас. Не желай его прихода: ты не знаешь, что он сделал. — И что он такого сделал? И тогда Ортега рассказал ей всё. Высказал, что знал, что думал, не давая перебить. А ещё он почувствовал, что Гореслава всё-таки разбудила в нём что-то. Кажется, мечту. Тот шуркь безнадежно сгорел. Бога повертел пальцем у виска. — В прошлые разы ты об этом не упоминал. Ты серьёзно выложил ей всё про Яргу: про Первую Войну, про Искушение? Ортега и сам понимал, что сделал глупость, но признавать это не хотелось. Жгучее желание доминировать. Превосходить. Подчинять. Такое сильное, что бороться с ним было практически невозможно. Оно шло изнутри, являясь неотъемлемой частью Ортеги и сутью самой тьмы. Искушение властью. Вот только Навь едина. Ни один не станет выше остальных самовольно. — Мы ведь с тобой догадываемся, что это значит. В окно влетела муха, кружа вокруг лампы. Ортега озвучил то, о чём они оба думали: — Она хотела сделать из меня сподвижника первого князя. Чтобы я занял место Сантьяги. Если бы Ярга пришёл к власти, ему бы пришлось опереться на кого-то из наших. Не на масанов, не на ведьм, не на человских прислужников. На верного комиссара. На нового верного комиссара. — И только так, — глухо проронил Бога и подытожил. — У неё ничего не вышло, и Ярга решил убить вас обоих — тебя и Сантьягу. Тишина была липкой и какой-то поганой. Разрушил её вернувшийся Оруга. Выглядел он взволнованно. — Нашли. По камерам. Мёртвое тело, вывалившееся из портала. Горящее. — Генетический поиск не поможет найти прах, — пробормотал Ортега. — Ярга узнал о предательстве. Ожидаемо. Первый помощник заставил себя заглянуть в глаза Оруге, а затем и Боге. Мысль, которую он гнал от себя всё время, это злое предчувствие теперь стучало в висках с новой силой, не желая уходить. Реальность, похожая на пятно на потолке. Вы можете не замечать его очень долго, смотреть и не видеть, но раз поймав взглядом, не сможете забыть о его существовании. Глаза будут прикованы к нему, словно морок исчез с того места. Его существование станет реальностью, которую невозможно игнорировать. Гореслава. Она была похожа на портрет, широкими штрихами набросанный гениальным художником. Портрет, прописанный ровно настолько, чтобы Ортега мог разглядеть в нём то, что захочет. Любую, самую прекрасную женщину на свете. А Ортега… Ортега полюбил художника. *** Кабинет казался тёмным не столько от недостатка освещения, сколько от выбранного хозяином цвета обстановки: и пол, и стены, и мебель, — всё было чёрным. Кресло, в котором раскинулся Ярга, тоже. В лапе орангутана качнулась сигарета. Дым от неё вился клубами, окутывая его фигуру, и тянулся за дверь, на свободу, тонкой струкой следуя за сквозняком. Словно звал за собой. Внизу соратники давно собрались для совещания, а заурд, казалось, не спешил спускаться. Схинки недоумённо покосился на повелителя драконов, сделал глубокую затяжку и спросил: — Что тебя волнует? Ярга обернулся к орангутану, но ответил не сразу. — Ничего, — он покачал головой в подтверждение своих мыслей. — Совершенно ничего. Поднялся, покинул кабинет, легко прикрыв за собой дверь, оказался в коридоре. Я — это Навь. Тысячи лет заточения он был один. Он был один и задолго до плена, поднявшись над всеми. Став первым, он стал одинок, отринув всех остальных. И тогда он забыл, перестал понимать, что такое Тьма, отражённая в чужих глазах, утратил чувство общности с ней. Ярга, который был навом, погиб там, где родилось Искушение. Тьма свела его с ума. Тьма смеялась над ним так жестоко, как умеет только она одна. Ярга не понимал, как он раньше не замечал её злого, колючего хохота, проникающего в душу, дразнящего. Тьма сделала его пленником, Тьма ослепила его в наказание за гордыню. Жить — значит быть свободным. Жажда власти поработила его как последнего, презреннейшего из рабов. Отняла самое ценное, что у него было: шутя, легко и просто. Он даже не успел понять, чего именно лишился. А Тьма по углам тихо смеялась над тем, кто посмел отступить от её заветов. Кто посмел возомнить себя Навью. Навь — это Тьма и никак иначе. Всё, всё, к чему он стремился, было фантомом, пустой мечтой духа, лишённого общения с Ней. С тьмой. С тьмой, живущей внутри Ортеги. Тьмой, которой тот дышал, которой тот жил, с которой общался. На протяжении многих тысячелетий для Ярги Тьма была только силой, только мощью, только искусным умением талантливого мага. Всего лишь инструментом. Теперь он знал, что Она была, есть и будет Навью, частью которой он, заурд, когда-то являлся. Невозможно было забыть, что Она такое, если только Она сама не пожелает. Смех её звонко плескался вдоль стен. Мгла стала и уздой, и морковкой, и палкой. А Ярга — последним ослом. Она не планировала его воспитывать и не ждала искупления. Тьма его наказала, обрекла на одиночество и думала, что будет потешаться над ним вечно. Вот только пытка прекратилась раньше срока: он увидел отблески вечного мрака в похожих на омуты чёрных глазах. Она была тем, что делало Ортегу Ортегой. Ярга вспомнил, каково это: желать лишь одного — искренне ответив на улыбку, встать рядом плечом к плечу. Нести тьму по вселенной и быть ею. Невозможно быть ближе, чем два нава. Они разные, но они едины. Тьма — это Навь. Навь и есть Тьма. Под удивлённым взглядом Схинки, Ярга прошёлся по коридору, меряя шагами пол, туда и обратно. Застыл, глядя на своё отражение в стекле. Труп Реги. Пустая оболочка. Кокон от бабочки. Навь его не примет. Поэтому её смех холоден, словно лёд на обнажённой коже. Его соратники сидели за столом, но разом поднялись, когда он вошёл. Их глаза были исполнены слепой жажды. Желания сполна испить владычества. — Добрый день, — повелитель драконов милостиво кивнул. — Настало время уточнить последние детали… *** Власть над миром. Оставшись один, Ярга горько улыбнулся. Глупый мираж. Шутка тьмы. Изощрённая, извращённая и жестокая. Власть… Она ему больше не нужна. Она никогда не была ему нужна, только он не мог этого понять. Погнаться за тенью от тьмы, забыв, что она и есть и власть, и свобода, и дыхание. Резкий, неприятный, отчаянный смех оборвался, подобно порванной струне. Мы — это Навь. Но ты, Ярга, для Нави чужак. *** Ясность. Кристальная ясность заполняла всю сущность Ярги. Он точно знал, что и как должно быть. Он уже принял решение. За себя и за других. И не собирался отступаться. Первый князь Нави не умеет сдаваться. Ярга прислонился к дверному косяку небрежно, откинув голову назад и равнодушно слушая гудки. Трубку сняли на удивление быстро. — Слушаю, — подтвердил присутствие помощник комиссара. — Это я, — ровно, неспешно и сухо произнёс заурд, зная, что Ортега узнает Регу по голосу. Тот не ответил. Повелитель драконов, не торопясь продолжать, выдержал короткую паузу, слушая, как тот дышит. Спешка всегда всё портит. Тихий звук шагов и хлопнувшая дверь: Ортега решился оставить лишние уши вдалеке. — Зачем ты звонишь? — голос его звучал холодно и чуть настороженно. — Строй портал, я уже заждался, — произнёс Ярга, приглашающе перечисляя координаты. Судя по всему, Ортега на том конце пробурчал что-то в ответ, возможно, выругался, но белый шум украл его слова. Повелитель драконов кинул взгляд на часы, проследив за секундной стрелкой, и сообщил другим, деловым тоном: — Раз ко мне на голову до сих пор не свалились гарки, прослушки нет. — Мой телефон не слушают и никогда не будут. У Сантьяги нет твоих тоталитарных замашек, — буркнул Ортега. — Тогда самое время сказать ему, что у тебя междусобойчик с первым князем Нави, — Ярга сделал вид, что задумался. — Или правильней будет любовные разборки? — И где таким красивым словам учат? — Ортега хмыкнул, ни на миг не задержавшись с ответом. — Он знает: я рассказал, чьим костюмом была Гореслава. — Браво, — иронично откликнулся Ярга, — Блефуешь ты превосходно. Впрочем, Сантьяга не выбрал бы себе другого помощника. — Не бери меня на лесть. — Даже не думал. На чём мы остановились? — На том, что я два месяца трахал первого князя Нави. — Зато теперь ты знаешь, что некоторые злодеи хорошо кончают, — парировал Ярга, отметив, что обычно Ортега не опускался до грубых выражений. Может, сейчас он просто злился всерьёз. За предательство или потому, что слишком поздно догадался, в чьи объятия упал. Во всех прямых и переносных смыслах. — А теперь, чтобы не разрушать клише из твоих идиотских книжек окончательно, я поделюсь с тобой своим злодейским планом. — С ним и так всё ясно. — Сантьяге, который считает, что Гореслава в тебя влюбилась, — прервал заурд. — Я похож на влюблённую по уши девку? Ортега терпеливо вздохнул: — Хорошо, и ты не стал нас убивать, потому что… — Передумал. — Может, ты и мир захватывать передумал? — Так и есть. Ортега кашлянул: — Как там поживает твой когнитивный диссонанс? Я стою на месте нападения масанов Саббат, которым два часа назад ты лично отдал приказ похитить директора Торговой Гильдии. Мы их только что допросили, — нав говорил совсем тихо, словно боялся быть услышанным, но в возмущённом голосе слышалось предположение, что Ярга ударился головой. Хотя почему предположение? Уверенность. — А я говорил, без изложения плана не обойтись. «Ортега, вы где?» — поинтересовался комиссар откуда-то. — Подожди, — вызов с писком поставили на удержание. Заурд уселся на стол, подхватил карандаш и повертел его в руках. Он никуда не спешил. Вернулся Ортега через семь минут, без предисловий потребовал: — Объясняй. Ярга начал издалека, как и собирался: — Я хотел избавиться от Сантьяги. А дальше всё как в твоих фантастических боевиках: обида, суматоха, паника, война кланов, и злодей, против которого нет улик, сам становится главным героем, призванный войском. Для тебя это не секрет. Ортега ничего не сказал, но, возможно, кивнул. Заурд представил это очень живо: он всегда так склонял голову — очень медленно, с серьёзным и вдумчивым выражением лица. Ярга встал и прошёлся по кабинету в такт своим мыслям. — Теперь я знаю, что не могу вернуться к Нави. Она меня не примет: я не принадлежу ей, не могу принадлежать по-настоящему. Но я… — он поискал правильную формулировку, — желаю её величия. — По-моему, Тьма не жалуется. — Мы уже говорили об этом: Навь достойна большего. Ты согласен со мной. — Нет, — отрезал Ортега. У навов не принято было подвергать сомнению решения князя. Команда Сантьяги действовала слажено, ни на секунду не сомневаясь. И Бога, и гарки, и Доминга были тверды. Но в обороне нашлось одно-единственное слабое звено — совсем не такое, как можно было ожидать. — Ты мечтатель, — Ярга выдержал паузу и улыбнулся. — Как и я. — Мы мечтаем о разном, — возразил Ортега. — Неправда. Ты обманываешь сам себя, — Ярга посмотрел в окно, наблюдая за движением облаков. — Сантьяга слишком твёрдо стоит на ногах, пока мы строим воздушные замки. Тёмные отрастили жирок, расслабились. А мы вместе сделаем Навь сильной: ты и я. Ты спрашивал, почему я не распустил штат помощников и продолжаю действовать. Мой ответ прост: я собираюсь делать всё, чтобы Сантьяга не расслаблялся, чтобы он ни на миг не чувствовал себя в сытой безопасности. В его глазах всё останется по-прежнему. В глазах Нави. Навь должна быть великой. Современный мир её искалечил, но мы вернём ей блеск. Первому князю показалось, что нав сглотнул, и он на всякий случай кинул взгляд на экран: не сброшен ли вызов. Но Ортега никуда не делся. — Сантьяга терпеть меня не может. Я рушу всё, что ему так дорого, — он усмехнулся. — Пусть думает так и дальше. Повелитель драконов без труда мог слышать, как нав дышит. — С какой стати я должен тебе верить? — Я дам тебе слово. — Какой бред, — скепсиса в его голосе хватило бы на троих. Ярга оставил реплику без внимания. — Ещё утром ты понял, кем является Гореслава, и мы оба знаем, почему ты промолчал. Ты справедливо полагал, что без доказательств Сантьяга посчитает, что ты свихнулся. Теперь доказательства есть — запись нашего разговора. Ты ведь записывал, не так ли? Вот только подумай, хочешь ли ты показывать их начальству, зная всё? «Иди за мной». — Ты действительно сумасшедший, — бросил Ортега холодно, и, прежде чем заурд успел ответить, зазвенели гудки. *** Нет ничего проще, чем лечить горе чужими поцелуями. Навсегда забыть о существовании того, кто тебя предал, о существовании любимых — так, словно у тебя амнезия. Акулина прикрыла веки, отдаваясь со всей страстью. Её руки легли ему на плечи, царапая едва ли не до крови. Ортеге нравились женщины. Всегда. Определённо. Прекрасные, хрупкие, утончённые. Будто сошедшие с пожелтевших страниц романов. Ортеге нравилось прикасаться к гладкой и нежной коже, целовать маняще приоткрытые розовые губы, зарываться пальцами в шелковистые волосы и упиваться сладостной близостью. У Акулины были тонкие запястья, аккуратный профиль и глаза цвета малахита. Но больше всего Ортеге нравился чистый, спокойный и ясный ум, сокрывшийся в их глубинах. Блистательный, въедливый ум. — Ты подбираешь женщин с большим вкусом, — нав позволил себе улыбку. — Ярга. — Естественно, ведь до тебя мне тоже всегда нравились женщины. Тьма была маяком, указывающим путь. Тьма была всем. И они были тьмой. Тьма всегда движется, всегда меняется, всегда ищет. Но, даже изменившись необратимо и навсегда, она остаётся собой.