звучание родных имен.

Прошло много лет с тех пор, как она слышала его имя. Лишь в своих собственных мыслях иногда она чувствовала его отголоски, которые с годами так и не перестали каждый раз застывать комом в горле на несколько мгновений. Внутри все так и сжималось, хотя они уже давно забыли друг друга. Ее дорогой муж любил ее самой нежной любовью, которой она когда-либо заслуживала. Он восхищался ей, носил на руках, обожал. Несмотря на имя, она отвечала любимому тем же. С последнего раза, когда он произносил раньше столь знакомое имя, утекло много воды. Жизнь изменилась. Он не знал, в хорошую или плохую сторону. Скорее предпочитал не давать хоть какую-то окраску всем метаморфозам в его окружении. Все было просто по-другому. Ни лучше, ни хуже. Лишь иногда он задумывался, что было бы, изменись жизнь иначе, что бы стало, останься в ней то знакомое имя. Его прекрасная жена была самой очаровательной женщиной, которая когда-либо становилась частью его жизни. Она была добра, умна и очень хозяйственна. Несмотря на имя, он любил ее. Она вернулась домой. Она не возвращалась туда с самой свадьбы. Было тяжело видеть родные Зеленые Крыши пустыми. Без запаха хлеба, приготовленного Мариллой и табака, который Мэттью так любил раскуривать в своей трубке, сидя у потрескавшегося камина. Без вечной суматохи и уборки в и без того чистом доме, и без вспаханных грядок, предназначенных для редиса и моркови. Это место теперь выглядело одиноким и заброшенным. Она испугалась, почувствовав из-за этого еще большую связь с ее домом. Он навестил Баша, как делал это каждые пару месяцев. Тот ухаживал за хозяйством и заботился о собственной матери, пока уже взрослая дочь путешествовала, изучая весь мир. Этот дом уже не был мужчины. С самой свадьбы он не был его. Друг поприветствовал его вечно теплой улыбкой и накормил едой, приготовленной по вымученным рецептам из красивой книжки, подаренной десятки лет назад. Она захотела остаться уже через пару часов уборки. Ей хотелось стряхнуть всю пыль, вымыть ее прямо из дома, чтобы вновь почувствовать себя той самой принцессой в своей башне. В башне с самым красивым и родным на свете видом. Она приехала одна. И, хоть женщина и корила себя за такие недопустимые мысли, она не хотела, чтобы это было иначе. Она расставила вновь чистые сервизные чашки, одной из которых не хватало из-за ее собственной неуклюжести больше двадцати пяти лет назад. Чайник призывающе зашипел, и женщина аккуратно сняла его с плиты, которой было так непривычно снова нагреться. Чай из привезенных мятных трав был призван успокоить ее, привести в чувство после столь сильной эмоциональной встряски, к которой женщина, как оказалось, не была готова. Он шел вперед, особо ни о чем не думая. Стараясь наслаждаться каждым лучом света, сверкающим на покрытых росой листьях, он даже не заметил, как прямо перед ним показался белый обшарпанный забор, за которым вдалеке серел дом, с когда-то ярко-зелеными крышами. Здесь уже несколько лет никто не жил, поэтому мужчина решил прогуляться по двору, который был значимой частью его юности. Пройдя к дому, казавшемуся раньше таким большим, он толкнул дверь и вошел внутрь. Спустя мгновение он заметил до боли знакомую незнакомку, сидевшую в вычищенной столовой и смотревшую стеклянным взглядом в пустоту. Она не услышала скрипа дверных петель, треска иссохших деревянных пластин, покрывающих пол, и, конечно же, еще одного ровного дыхания, появившегося в комнате. Лишь когда гость покашлял, женщина вздрогнула и посмотрела на него. Лицо его относило ее прямиком в прошлое, детали вспышками возгорались в воспоминаниях. Маленькая родинка, длинные ресницы, темно-голубые глаза. Небольшой шрам под подбородком, еще один у брови. Знакомый незнакомец так привычно нахмурился, а после улыбнулся, выдыхая легкую усмешку, такую обыденную и родную. На пару секунд женщина забыла, как дышать. Она открыла рот, пытаясь глотнуть воздуха, но легкие не послушались. Глаза ее были сосредоточены на густых ресницах мужчины и веселых огоньках, играющих в его взгляде. Он смотрел на нее с легкой улыбкой, сохраняя молчание. Ее аккуратные нежные губы, такие же, как и двадцать лет назад, приоткрылись, будто бы она хотела что-то сказать, но мужчина готов был поклясться, что она, как и он, не дышала. Это было так странно, но одновременно так обыкновенно. Вот так, стоять в этой столовой и переглядываться, улыбаться и посмеиваться. Мужчина обратил внимание на окна, они давно не были такими чистыми. А мебель, не накрытая белой тканью, грела взгляд еще больше. Наконец глубоко вдохнув, он почувствовал запах пряностей и ягод. Дельфина готовила что-то подобное, это точно был рецепт Мэри. Неужели его знакомая незнакомка научилась-таки готовить. Он еще раз усмехнулся. Она встала и поприветствовала старого друга, наконец одаривая его своей милой улыбкой. Они долго разговаривали. Сначала скованно. О погоде, о работе, об Эйвонли. Потом легче, легче и легче. Кекс, чай и диван в гостиной, на котором они сидели в их первое и единственное совместное рождество. Они не замолкали до самой темноты. Казалось, к концу дня они знали обо всем, что произошло в их жизнях за последнюю почти четверть века. О женах, о мужьях, о детях. Да, о детях. Двух дочках женщины и сыне мужчины. Она снова посмеялась с какой-то из его шуток, по которым она так скучала, и которые ее так бесили в юности. Поставив посуду в пустую раковину, он положил руку ей на талию. Буквально на пару мгновений. Мимолетное касание. Она уронила железную ложку на пол и резко повернулась к старому другу. Он взял ее за руку, невесомо, невинно. И сказал, что скучал по их общению. Она сказала то же самое, постаравшись не вспоминать, как оборвалась их дружба. Минуты шли, а тепло прикосновения не покидало их ладони. Минуты шли, а осторожные взгляды так и оставались прикованными друг к другу. Мир остановился, и только бегающее отражение свечей в зрачках выдавало его движение. В этот раз мужчина позволил себе отпустить все, позволил себе хоть на минуту не думать. Поддавшись вперед, он почувствовал нежное касание к своим губам. Он был готов отстраниться, но женщина ответила на поцелуй. Они оба позволили себе не думать. Позволили себе только чувствовать. Отдаваться одним только желаниям. День за днем они говорили, улыбались, смеялись. Иногда плакали, иногда молчали. Они отдавали себя друг другу, изучая каждый сантиметр тела друг друга, души друг друга. Они не жалели. Они запрещали себе жалеть. Они не осуждали себя. Они запрещали осуждать. На пятый день он признался в любви, она призналась на шестой, хотя, честно говоря, она готова была сделать это еще на первый. На десятый день ей нужно было уезжать, а у него больше не осталось оправданий, чтобы не возвращаться к семье. Они прощались весь девятый день и всю девятую ночь. А утром они разошлись без слез. Без сожалений. Она пожелала ему удачи, как и в тот раз. Он попытался пошутить, как и в тот раз. А потом они разошлись. Ее ждал дорогой муж. По нему скучала прекрасная жена. А звучание таких родных имен снова начало забываться, будто бы их никогда и не было.