Экзекуция

      Легкий ветер шелестит листьями на невозможно высоких деревьях. Крупные капли дождя все падают, падают сверху, нелицеприятно отражая в своих блестящих боках мир вокруг. Они проносятся так стремительно, что никто не успевает разглядеть в них ту самую глубокую суть, что каждая капелька так старательно создаёт, обличает и показывает. Но из них на поверхности земли сложатся целые зеркала, отражающие ночной свет и дневную пыль.       Небо давно заволокло тяжелыми и громоздкими тучами разных оттенков фиолетового и синего. Кажется, что кто-то взял вату и обмакнул ее в саму суть человечества, во всю прекраснейшую грязь, что оно таит. И нет даже шанса прорваться всему светлому и такому обворожительному, давно потерявшемуся в бесконечной тоске существования и тяготах повседневной рутины.       — Люди давно позабыли, что они и есть эта грязь. Они не хотят думать о том, что каждый из них, словно нефтяной фонтан, загрязняет все вокруг себя. Каждое их прикосновение, каждый вдох и выдох выпускают в атмосферу все больше и больше гнили и чёрной, липкой смолы. И поэтому они свято верят и надеются, что рано или поздно смогут очиститься, смогут отпустить свои грехи, которые они накапливали с самого первого дня своего существования. Они так жаждут стать снова чистыми, хотя от рождения такими не были. Поэтому придумываются религии, а под них строятся храмы, которые так и пестрят богатством и роскошью. Искупление — от слова купить, забавно? И выглядит это как смелый плевок в лицо этой надежды, что так лелеет большинство. Какая же красивая обертка, но скрывает она всю ту же склизкую картинку человека. Впрочем, как и все, что он создаёт. И каждому так не хочется принимать на свой счёт результат выбора миллионов, так не хочется думать, что он лишь ничтожная капля в бездонном океане лжи и лицемерия. Человек — лишь часть человечества, но человечество — ничто без человека. Мы сами загнали себя в этот круг. Мы сами создали себя. Тогда зачем нам бояться? Экзистенциальный ужас давно набирает обороты в личности каждого, но не у общества в целом. И смысл теряется вовсе. В чем смысл, Отче? — мужчина, сидящий в тени говорил четко, скучающе и медленно, словно устал объяснять всем очевидные вещи.       — То есть вы считаете, существование человека ошибкой? — взгляд священника был уставшим, но проницательным, смотрящим прямо в душу.       — Человечество — вирус, отравляющий планету, безжалостно пожирающий ее и не отдающий ничего взамен. Действия каждого из нас никогда не будут мотивированными искренним желанием помочь чему-либо или кому-либо. Это лишь удовлетворение наших потребностей. Наших, понимаете? Не чьих-то. Фактически, мы делаем то, что сами хотим или думаем, что хотим или даже думаем, что не хотим.       — Мы живем ради того, чтобы делать счастливыми других, сын мой, и каждый получит наказание за грехи свои.       — Ой, да вы сами верите в то, что говорите? Какое наказание? Наше существование по сути своей и есть ваше пресловутое наказание. Для планеты, для мира, для нас самих. Мы убиваем себя и друг друга, и, как мне кажется, ничуть не сожалеем. Человек — лишь неудачный эксперимент, который все никак не вымрет. Пандемии, стихия, самоубийства, войны, войны и войны — ничего не может нанести нам достаточный ущерб. Где же ваш Бог, когда он так нужен? Почему мы страдаем, Падре, почему мы никак не можем очиститься?       — Сейчас ты очищаешься, сын мой, Бог простит тебя, только попроси.       — Попроси… Я так устал, Отец! Я устал вечно чего-то просить, устал искать ответы! Я устал жить среди этих вечно бегущих людей, не ценящих ничего, я устал смотреть на их тщетные попытки обрести величие и не погрязнуть в рутине. Они и есть рутина. Жизнь сама по себе — рутина. Это так глупо и оттого невозможно скучно. Да, я правда устал и честно не понимаю: как вы вообще сидите изо дня в день и слушаете этих людей? Это же невыносимо. Я не знаю, что мне делать.       — Я всего лишь посланник божий. И моя цель — помочь всем потерявшимся. И тебе тоже. Покайся, и будет легче, уверяю.       — Покайся… Вы хоть слушали, что я вам говорил? А, ладно, считайте то моим покаянием. Мне нужно идти.       Мужчина встал со своего места и размеренно пошёл к выходу. В его голове было удивительно пусто. На секунду ему пришла мысль: а если это и есть то самое очищение? Он резко остановился и обернулся. За его спиной от пола до потолка висел крест с распятым на ним Христом. В его глазах отражалась боль, вселенское сожаление и сострадание. Даже после того, что с ним сделали, он продолжал верить в людей. Через чёртову скульптуру пытался донести до слепцов правильный путь. Как глупо. На лице мужчины отразилась ухмылка, он повернулся обратно и снова устремился на выход. У него появилась идея. А в глазах фигуры за его спиной словно появились слёзы.       Он никогда не любил жить. И выйдя наконец из здания, насквозь пропитанного ладаном и скорбью, он осознал это так четко, что ему захотелось смеяться. И он смеялся. Громко, не сдерживаясь. Ведь он наконец понял, что ему нужно делать. Мужчине всегда было слишком больно жить, словно он был создан не для этого. Он презирал этот мир, всегда искал что-то, чего на самом деле не существовало. И каждый раз, сталкиваясь с законами мироздания, злился все больше. На людей, на себя, на все существующее. Но это посещение церкви, что по своей сути было шагом отчаяния, дало ему ответ. Он никогда раньше не осознавал так кристально чисто, что ему на самом деле нужно. Очищения.       На улице все ещё шёл дождь, а ветер словно пригонял все больше тьмы откуда-то из закоулков. Было так красиво и свежо. Мужчина, вдоволь насмеявшись, глубоко вдохнул промозглый влажный воздух и достал и кармана пальто револьвер. Не нужно спрашивать, откуда он у него появился, история не совсем чистая и короткая. Но он удобно лежал в ладони, поблескивая влажным от капель дождя боком. В барабане один патрон. Взвесив оружие в ладони и нежно погладив его большим пальцем, мужчина приставил дуло к своему виску. Русская рулетка? Может и так. Но он ясно знает, где именно находится этот патрон. И улыбаясь, спускает курок. Это не игра судьбы, а осознанное решение.       Массивная деревянная дверь с красивым резным узором окрасились в красный. Тело, с застывшей на нем счастливой улыбкой, с глухим звуком упало на крупные бетонные ступени. Распятый Христос внутри плачет кровавыми слезами.