Твои слова звучат как мед, но только привкус дегтя

— Вэй Ин! — чужой голос высокой нотой разрезает полотно тьмы вокруг и всё что видно, это лишь полыхание белоснежных одежд, а после звук, сопровождающий переломы и треск разрывающейся плоти. Тело дергается в попытке встать и каждую клетку простреливает агонией, жгучей болью, что рассыпается по всему телу, разливаясь осколками по венам. Нет возможности пошевелиться, и всё, что он может, лишь дышать, жадно хватая воздух потрескавшимися губами. Сперва он чувствует смрад и гниль, а потом отчетливую ноту соленого металла вокруг. И это пугает. Его бледные щеки опаляет чем-то липким и жарким, что скатывается со скул, опадает с подбородка и со звонким эхом соприкасается с землей. Кап-кап-кап. Ресницы взволнованно трепещут, а губы движутся в беззвучном: «Лань Чжань». Он вторит его имя вновь и вновь, пока затхлый сумрак обволакивает разбитые осколки сознания, уводя в звенящее забвение. Последнее, что он помнит, это сожаление цвета плавленого золота, которое медленно остывает, становясь все темнее, и странный, до жути пугающий ветер, несущий с собой пепел потери. Потери, которую он не в силах осознать. А затем приходит тишина, тревожная и странная, совсем ему не присущая. Он плавает в этой черной жиже, задыхаясь, когда та заполняет его глотку. Вэй Ин барахтается, дергает руками в попытках выбраться. Кричит его имя, хрипло и с отчаянием, но этот звук растворяется в темноте вокруг, оставляя лишь отголоски внутри уплывающего сознания.

***

Липкие когти разрывают естество, выдирая сокровенные образы, искажая и преподнося их на его алтарь раскаяния. Он видит то, от чего желает вырвать свои глаза, заполнив их тьмой, лишь бы призраки прошлого не терзали и без того измученную душу. Но в его силах лишь наблюдать. Смотреть, как языки пламени пожирают деревянные строения, ополаскивая своим теплом лотосы, что опадают листьями вниз, как сломленные заклинатели, почившие рядом. Он смотрит, как железо со знаком солнца пронзает грудь дяди, и капли вишневой крови сползают с лезвия, обагряя фиолетовые одеяния и землю вокруг. Он видит, как тетушка тянется к чужой, безвольно повисшей руке, и впервые влажные дороги печали скользят по ее щекам. А затем картинка меняется калейдоскопом цветов, и красный заполняет пространство, отливая гранатовым в переливе бойни в городе, где царит свет, где ночь никогда не наступит, а горечь потери не уйдет, скованная сотнями цепей его сожалений. Душа рвется из этого ада истлевших красок его прошлой жизни, и натыкается на порог, после чего падает в холодные ошметки чьего-то тела. Он слепо водит руками, хватаясь цепкими пальцами за пропахшие вонью одежды и цепенеет, когда сквозь пальцы скользит полоска легкого шелка. Подушечки пробегаются по ткани и натыкаются на аккуратные нити формы облаков. Вэй Ин судорожно выдыхает тухлый воздух и открывает глаза. Внутри что-то обрывается, потому что он лежит, барахтается в луже крови, а рядом на него смотрят стеклянным взором золотистые глаза и сердце вмиг останавливает свой ход. Он кричит. Кричит так громко, что уши закладывает волной. Голова мечется со стороны в сторону, пока губы целуют ленту. Его ленту, что обгорела на концах и медленно тлела, словно старое пристанище костра, разъедая потрепанную ткань. «Нет… нет, нет нет! Нет! Лань Чжань… Ванцзи! Нет… Посмотри на меня! Посмотри! Гэгэ!..» Он прикрывает веки и в слепом безумии зовет своего мужа, в надежде, что это лишь кошмар, глупый-глупый кошмар как и все остальные. Усянь не знает, сколько времени прошло, но оно тянулось словно сладкая патока, растекалась по его телу, придавливая к холодной жиже. Он не двигается и лишь беззвучно плачет, спрятав голову в сгибе локтя, а затем мягкие касания чужой руки толкают в спину и он снова падает-падает-падает. — Вэй Ин?.. Этот голос вырывает из эфемерных лап ужаса и он вскакивает, хватаясь за теплоту чужих пальцев, что мягко сжимали его. Всхлипывает, захлебываясь бесконечным потоком горячих слез, и пытается заговорить, но рот лишь открывается для очередного вдоха. — Шшш. Вэй Ин, успокойся... Ты ранен, тебе нужен отдых. Усянь ведет плечами, сбрасывая оцепенение, и вскидывает голову, смотря на лицо напротив. Глаза расширяются, и вокруг всё плывет ещё сильнее, размывая белоснежное ханьфу, словно кто-то водит пальцем по воде, оставляя только размытый образ. — Л… Лань… Лань Чжань! — с хрипом он кидается к столько знакомому телу, вдыхая сладкий аромат сандала. Ладони неосмысленно бродят по чужой спине, сжимая ткань, пока сухие губы жмутся к чужим устам. И о Небеса, Вэй Ину кажется, словно он вкусил запретный плод, столь сладко было ощутить эту мягкость вновь. Опьяненный внезапным облегчением и близостью, он совсем не заметил, как напрягся мужчина, как плотно сжал свои губы. Под лопатки осторожно ложатся руки, и аккуратным, но резким движением, укладывают на постель. Сперва он противился, но, когда широкая и мозолистая ладонь легла на его лоб, успокоился и засопел носом. — Лань Чжань! Мужчина дернулся, словно от удара, и рука съехала, прошлась по щеке, а затем упала совсем рядом. Вэй Ин молча перевел взгляд, рассматривая профиль своего мужа, отмечая, его красоту: «Ах, Ванцзи, Ванцзи! Как же с мне тобой повезло! Небось, каждый мечтает о таком прекрасном муже.» И того вовсе не смутило, что прическа у мужа его не та, что глаза куда темнее и схожи с цветом старого ореха.