Ты — мое небо

В это трудно было поверить, но Дима не любил большое количество фотографий. Достаточно было одной или двух, чтобы пространство не превратилось в музей или безликую папку на рабочем столе, где собраны все нужные и не очень моменты их совместной жизни. Поэтому в спальне на высоком комоде, который так удобно располагался напротив кровати, стояли только две фоторамки. На одной был запечатлен момент одного из первых свиданий, а на второй — та самая искусственная сосна. Дима провел пальцем по краю твердой рамки и зажмурился, выравнивая дыхание. Влад на фото улыбался, одновременно отводя от себя колючую ветку и обнимая за талию своего зубного. Даже спустя столько времени Дима отчетливо помнил тепло чужого тела, тяжесть руки и спокойное дыхание, которое изредка задевало его щеку. Момент был прекрасным и единственным в своем роде, потому что в ту ночь очень многое изменилось в них самих. Возможно, время должно было что-то изменить, пообтесать острые углы и поумерить пламя, которое разгоралось каждый раз стоило им только посмотреть друг на друга. Возможно, какие-то события могли их развести по разным сторонам, оставляя за собой лишь мягкое послевкусие некогда крепких отношений. На самом же деле… Дима по-прежнему задыхался от любви к своему капитану. У Влада были самые добрые глаза, несмотря на грозовой оттенок, в которых Константинов не единожды отыскивал ответы на свои вопросы. И крепкие ладони с недлинными, но красивыми пальцами, умеющими как согреть, так и приласкать, выбивая из-под ног любую почву. Может, и не был идеален Доронин, но Дима любил его таким, каким видел каждый день на протяжении вот уже нескольких лет. Но главное было не это, а то, что чувствовалась взаимность и огромная эмоциональная отдача. Дима ценил любую заботу, которую проявлял Влад: будь то обычный ежедневный звонок или внезапное свидание где-нибудь вдали от дома. Все это было мелочью, но такой важной, объемной и стабильной, что казалось — так будет всегда. А потом этот чертов звонок от Михаила и новости, что Доронин загремел в больницу. Два дня назад он строил планы на вечер, выбирая в магазине продукты для совместного ужина, потому что Влад обещал приехать вовремя. И вместо ожидаемого сообщения, что он уже подъезжает к дому, Дима вслушивался в ровный и серьезный голос Заренцева, который сообщил о случившемся. И тут даже непонятно было, что лучше: внезапно подкосившееся здоровье или ножевое ранение от ублюдка, решившего, что его незаслуженно уволили, а какой-то начбез является ощутимой помехой к исполнению глупой мести. Но, так или иначе, Влад принял удар на себя, по итогу оказавшись в больнице. Сначала был страх и невнятное чувство безысходности. Следом пришла паника, заставляя метаться, кричать и делать кучу бесполезных вещей. Чуть позже, когда за ним приехала машина по просьбе Михаила, наступило горькое и болезненное осознание, что все могло закончится куда хуже. Дима держался до тех пор, пока не оказался в палате. Михаил предусмотрительно предупредил персонал, впустил друга внутрь и плотно закрыл за собой дверь, позволяя двум людям побыть наедине без посторонних глаз. В тот момент что-то сломалось внутри. Натянулось, а затем треснуло, что, казалось, еще немного и ребра разломятся от боли и той силы, с которой билось сердце в Диминой груди. Словно оно кричало и просилось наружу, умоляя выпустить и хоть немного приблизиться к тому, кто лежал на больничной койке. Дима едва ли мог дышать, потому что воздух застревал где-то в глотке. Влад был бледным и осунувшимся, с обветренными губами и хриплым дыханием, словно в его легких клубился тяжелый кашель, заставляющий рассчитывать силу при каждом вдохе и выдохе. Но дело ведь было не в простуде… Где-то под тонким одеялом была серьезная рана, перевязанная прочными бинтами. — Дим… Влад был в сознании. Смотрел прямо, но чуть помутневшим взглядом, не шутил и даже не пытался как-то смягчить впечатление от увиденного. Просто кивнул и вяло развернул ладонь, тем самым подзывая любимого к себе. Дима вцепился в его руку так, словно хотел срастись с ней. Осторожно, но ощутимо сжал, поднес к своим губам, а затем сдался, роняя теплые слезы на их сплетенные руки. Это было выше его сил: терпеть и делать вид, что он сильный и справится с этой ситуацией, что произошла в их жизни. Нет, он справится, но чуть позже, когда страх за жизнь самого близкого человека хоть немного отступит назад. Просто… Дима целовал холодные пальцы, собирая губами свои же соленые слезы, шептал что-то невнятное и постепенно приходил в себя, начиная верить и чувствовать реальность. Влад был рядом. Живой, не совсем целый, но живой. Это было самым главным. — Скажи, что все хорошо, — попросил Дима, прижимая их руки к груди. — Скажи, что тебе не… — Дима… — Доронин высвободил руку, но только за тем, чтобы положить ладонь на шею любимого, притягивая того еще ближе. — Хватит, успокойся. — Влад… — Я держу тебя, — перебил он, уверенно смотря на Диму. — Выдыхай, солнышко. — Черт бы тебя побрал! — Дима зло растер слезы по щекам, по-мальчишески шмыгая носом. Отпустило так же резко, как и накрыло. Влад молча наблюдал за тем, как Дима успокаивается, выравнивает дыхание и расслабляет плечи. Затем осторожно сдвинулся, освобождая место рядом с собой. Дима так же молча скользнул ему под бок, стараясь не затрагивать скрытый под одеялом торс. Рука сама потянулась проверить: где именно, как сильно, как страшно?.. — Ничего критичного, — отозвался Влад на его зажатые движения. — Рана не глубокая, органы не задеты. Все нормально, Дим. — Я знаю, Заренцев говорил об этом, — наконец связно произнес Константинов, отодвигая одеяло чуть в сторону. — Просто… Это ведь ты. Твое тело, твоя боль. Я испугался, Влад. — У меня… — начал было Влад, но неожиданно умолк, отводя взгляд в сторону окна. Дима не торопил, просто радуясь тому факту, что Влад спокоен, тих и сосредоточен. Что он просто в состоянии говорить и свободной рукой обнимать, когда самому каждое движение приносит адскую боль. По крайней мере, Дима представлял себе это именно так. И он даже не надеялся на продолжение разговора: все это могло подождать более удобного момента, но Доронин все же решился. — У меня первая мысль была, что ты испугаешься, — сказал он, неосознанно сжимая плечо Димы. — Такие вещи происходят слишком быстро, некогда думать или впадать в истерику. У меня совсем другая задача была на тот момент. Может, именно поэтому все и обошлось. Хотелось возразить, что ничего не обошлось, что нападение было и рана получена, пусть и не такая серьезная, как вначале решил Дима. Но интуиция подсказывала, что нужно промолчать, принять слова Доронина именно такими. Дима со всей осторожностью провел раскрытой ладонью по его обнаженной груди, остановив ее практически у самой кромки бинта. — А ты? — Дима убрал руку, вернув одеяло на место. — Ты испугался? — Нет, — мягко отозвался Влад. — Я возьму несколько выходных, — внезапно произнес Константинов, поднимаясь. — Проведу с тобой больше времени, сам буду обрабатывать швы, узнаю у Михаила про твой больничный, потом можно будет съездить… Что? Дима прервался, поймав на себе незнакомый взгляд капитана. Влад смотрел так, что хотелось остановить время, протянуть руки и сжать настолько сильно объятия, чтобы врасти друг в друга. Наверно, такое между ними происходило впервые. Нечто, что могло означать куда больше, чем уже было у них двоих. — Что? — тихо повторил Дима, убирая короткие пряди со лба мужчины. — Забыл кое-что сказать тебе. — Влад кивнул и Дима склонился почти над самым его лицом. — Я люблю тебя. Дима выдохнул, а затем мягко поцеловал Доронина. — Знаю. Ты — мое небо. — А у неба только одно Солнце. — Влад улыбнулся и сонно проморгался. *** Дима передвинул фоторамку, протер оставшуюся пыль и оглянулся по сторонам: уборка почти подошла к концу. Нужно было еще приготовить ужин, накормить капитана, а затем помочь тому поменять повязку. У кровати валялся скрученный носок, и Дима уже по привычке предвкушал момент, когда он выскажет это Владу, но потом… Вспомнил, что это совсем не то, что нужно сейчас делать. Влад шел на поправку семимильными шагами, набирался сил и по-прежнему смотрел тем взглядом, от которого внутри закипала кровь. К тому же, рана на самом деле оказалась не такой серьезной, чтобы долго переживать. Дима подхватил носок, вышел из спальни и на ходу бросил его в Доронина, отдыхающего на диване в гостиной. Ну, карма же.