Hot hands

Сыну приходит в этот бар не впервые, он не впервые сидит на этом месте за стойкой, крутя в руке бокал, но впервые хочет напиться до потери сознания. Поэтому опрокидывает в себя остатки алкоголя и с грохотом опускает пустой бокал на столешницу, прося жестом повторить. Вместо ожидаемого хорошего знакомого бармена к нему подходит другой парень, которого, кажется, Сыну уже видел здесь, и тот выполняет просьбу — наливает ещё виски. Лицо паренька, правда, вытягивается от удивления, когда Сыну повторяет движение рукой, поднося бокал к губам и закидывая голову назад, и выпивает всё его содержимое, морщась от обжигающей горло горечи. — Хреновый день? — незнакомец интересуется и, когда поднимает голову отставив в сторону бутылку, ещё раз наполнив бокал постоянного посетителя, ловит на себе внимательный захмелевший взгляд из-под опущенной на глаза чёлки. — Хреновая жизнь, — Сыну усмехается, делает небольшой глоток и качает головой. — Где Субин? — Он отпросился, что-то дома стряслось. Я могу чем-то помочь? Сыну вздыхает, зачёсывает волосы назад, открывая лоб, и прищуривается, читая имя на бейдже. — Ли Хангёль, — произносит он, — тебе когда-нибудь изменяли? Хангёль даже подвисает на несколько секунд. У него были отношения, но расставание было обоюдным решением… — Не с другом хоть изменила? — Хангёль делает коктейль, заказанный другим посетителем, и старается не смотреть на собеседника, но выходит не очень. Уж слишком часто Гёль видел Сыну, а о том, что заметил красоту парня, приходящего, кажется, чисто из-за Субина, и говорить не надо, но сегодня ему больно видеть его таким разбитым. Сыну сутулится, бросает взгляд на телефон, лежащий рядом, потому что экран загорается сначала из-за входящего звонка, а следом приходит сообщение, потом ещё одно, и ещё. — …л, — отвечает Сыну, смотря куда-то за спину Хангёлю, — изменил. — Оу. Бокал опять опустошается, и Хангёль наливает ещё виски, говоря, что за счёт заведения. Сыну, не смутившись, отпивает, переворачивает телефон экраном вниз и обводит грань бокала пальцем. Гёль отвлекается на этот жест, сглатывает и улыбается другому посетителю, сделавшему заказ. Сыну видит эту улыбку и сам глупо ухмыляется, приподняв уголки губ. Он снова убирает волосы с лица и наблюдает за суетливым парнем. Ему становится немного легче, потому что алкоголь притупляет ощущения и воспоминания, а Сыну очень хочет забыть увиденную картину, как ЕГО парень трахает в ЕГО кровати в ЕГО квартире другого. Время тянется, и после очередного входящего звонка, который снова остается без ответа, Сыну чувствует непреодолимое желание выговориться, потому что он не может понять, где свернул не туда. События сегодняшнего дня кажутся уже нереальными, сном, будто это всё происходит не с ним. Наручные часы показывают далеко за полночь, галстук петлей на шее болтается, пиджак снят и уже давно лежит смятым на соседнем стуле, волосы всклокочены, а взгляд рассредоточен. — Может, хватит? — лицо Хангёля появляется на уровне глаз Сыну, и он смаргивает, стараясь сфокусироваться. — Если вы друзья с Субином, то он меня по голове не погладит. — Ещё, — Сыну нетерпеливо машет пустым бокалом, потому что он до сих пор в сознании и может думать, а думать сейчас очень больно. — Давай, я вызову такси? — Ещё! Хангёль поджимает губы, смотрит в сторону обратившего на них внимание охранника и качает головой, мол, всё в порядке. Он пишет сообщение Субину, извиняясь за беспокойство в такой час и спрашивая, где живёт этот парень, который постоянный посетитель и друг ему, но ответ приходит сразу же, ведь с затопленной квартирой не поспишь особенно. Субин недоумевает сначала, зачем Хангёлю адрес Сыну, но узнав причину сразу же пишет. Когда Гёль поворачивается, чтобы проверить состояние друга Субина, обнаруживает его спящим на барной стойке. Молодой человек, вытянув руку вперёд и положив на неё голову, сопит, хмурится во сне и еле заметно шевелит губами, а Хангёль, видя это, сглатывает и решает, что отправлять Сыну в таком состоянии на такси одного — не очень хорошая идея. Именно поэтому беспокойный сон посетителя не прерывается до самого конца смены Хангёля. — Эй, эй, — Гёль слегка трясёт за плечо спящего, пытаясь его разбудить, но от него отмахиваются, — Сыну-хён, пошли домой. Полностью поднять парня не удаётся, поэтому Хангёль перекидывает его руку себе за шею, подхватывая и таща буквально на себе, и уводит к выходу, где их уже ждёт такси. Сыну по дороге просыпается, трёт глаза, озирается, но снова вырубается, положив голову на плечо Хангёлю, отчего у парня сбивается дыхание. Так уж получилось, что очень трудно не заметить такого, как Сыну. Он высокий, красивый, с идеальным чувством стиля. Хангёль очень часто зависал, заглядываясь на его длинные, изящные пальцы, терялся в пространстве из-за улыбки и смеха, который можно было отчётливо услышать, пройдя мимо, когда Сыну беседовал о чём-то с Субином, но никогда не спрашивал коллегу о нём. А тут он узнаёт, что Сыну изменил парень, и это знание теперь не отпускает, плодит мысли и заставляет думать о том, что теперь у Гёля есть шанс. — Приехали, — таксист отвлекает Хангёля от рассматривания острой линии челюсти Сыну, о которую взглядом можно порезаться, и кивает в сторону многоэтажки впереди. Дотащить пьяного, сонного парня, выше немного ростом до квартиры — трудно, особенно, когда этот самый парень не помогает от слова совсем. Сыну буквально висит на Хангёле, лезет обниматься и утыкается носом в шею своего провожатого. С третьей попытки удаётся ввести код на замке, а когда дверь открывается и Сыну втаскивается внутрь, запыхавшийся Хангёль хочет закурить, потому что, ну серьёзно, его выдержке можно позавидовать, однако от этих мыслей его отвлекает голос. — Ты время видел? Почему не отвечал на звонки? Я волнова… Хангёль замирает, смотрит в глаза вышедшему незнакомцу и ему почему-то (действительно, почему, собственно?) хочется как следует вмазать. Сыну ударяется затылком о стену, и всё внимание переключается на него. Он стонет, зажмуривается и отшатывается от сделавшего в его сторону шаг парня. — Сыну, давай поговорим. — Чтоб ноги твоей в моём доме не было. — Сыну, давай поговорим. — Тебе же сказали отвалить, — Хангёль отмирает и бьёт по протянутой в сторону Сыну руке. — Кто это? Почему ты его притащил в наш дом? — Мой дом, — Сыну поправляет и, кажется, трезвеет, потому что его голос звучит уверенно, хоть и с надломом, в глазах обида и печаль, отчего Гёлю ещё сильнее хочется приложить изменника головой о стену, — и не тебе задавать такие вопросы. — Парень я его новый, есть проблемы? — В смысле? — В прямом, — и Хангёль не сдерживается, когда Сыну хватают за руку и дергают на себя, впечатывая в стену спиной: он разворачивает парня, бьёт прямиком в челюсть отработанным ударом да так, что тот валится на пол, а потом хватает за грудки и шипит в лицо, угрожающе, — чтобы собрал свои шмотки и свалил в закат завтра же, понял? *** Сыну не совсем понимает, что делает на кухне Хангёля, но его не спрашивали особенно, согласен он или нет отправиться в путешествие домой к своему новому знакомому. — Прости, это была, наверное, не лучшая идея вести тебя домой, — Гёль копошится в одном из навесных шкафчиков и достает бокал, а потом оглядывается, — пить будешь? Сыну кивает. — Неловко получилось, — хозяин квартиры продолжает и открывает холодильник, откуда добывает начатую бутылку водки и сок, — я и не думал, что этому ушлёпку хватит смелости оставаться там. — Откуда ты узнал, где я живу? — У Субина спросил. Я решил не отправлять тебя одного на такси, и вот это была хорошая идея, — Хангёль наливает в оба бокала водки и разбавляет её соком, подставляя один к Сыну. — Можно вопрос? — Давай, — Сыну проводит рукой по лицу и отпивает импровизированный коктейль. — Вы давно вместе были? — Хангёль делает два больших глотка и старается не пялиться на пальцы гостя, сжимающие бокал. У него вообще как-то мало приличных мыслей, когда он смотрит на Сыну, но пальцы… — Три года. От этого ещё гаже, я же не знаю, сколько раз он укладывал других в нашу постель… — Сыну переводит взгляд на окно, наблюдая за плывущими облаками на сереющем небосводе. — Давай, не будем об этом? Гёль согласно кивает. — Можешь остаться у меня, я посплю на диване. — Почему ты так добр ко мне? Потому что меня бросили? — Сыну хмыкает и опускает взгляд на столешницу. У Хангёля небольшая, уютная квартира с крохотной кухонькой. Здесь пахнет теплом и спокойствием, нет определённого стиля, в котором всё выдержано, и Сыну думает, что Гёль просто собирает всё, что ему нравится, не заморачиваясь. Находясь здесь, парень чувствует умиротворение, хотя это странно, ведь он не очень любит ходить по гостям и тем более оставаться с ночёвками. — Ты друг Субина, а он меня часто выручал, — Хангёль пожимает плечами, ставя пустой бокал в раковину. Он же не скажет, что запал? — Пойдём, покажу комнату. Сыну ещё не допил, поэтому плетётся за Гёлем, попивая сок с водкой, он снова осматривает небольшой зал, кидает взгляд на диван, на котором собирается ютиться Хангёль, и заходит в его спальню. Первое, что замечает Сыну — чёрное атласное или шёлковое постельное бельё. В комнате царит минимализм: только кровать, одна тумба рядом и шкаф с зеркальными дверями напротив кровати. Почему-то он думает о том, какие эти простыни на ощупь, что в сложившейся ситуации странно максимально. — Вот полотенце, могу дать свою домашнюю одежду, если хочешь. — Было бы неплохо, спасибо. Утро скоро заявит свои права, но небосвод лишь слегка светлеет, когда оба парня, немного выпившие, заканчивают по очереди принимать душ, и Сыну, сидя на диване в шортах и футболке Хангёля, подтянув ноги, ждёт хозяина квартиры, который очень удивляется, увидев гостя не спящим. Даром, что Гёль вышел только в своих пижамных штанах. Тоже то ли атласных, то ли шёлковых… Сыну сглатывает и переводит взгляд на телевизор. — Чего не спишь? — Хангёля вот ничего не смущает, он продолжает вытирать волосы полотенцем и падает рядом. — Не могу. — М-м-м, — тянет Гёль, тоже уставившись в экран телевизора. — Ты не мог бы одеться? Хангёль переводит взгляд на парня рядом и удивленно смаргивает. — А что не так? — Слушай, я тебе признался, что встречался продолжительное время с парнем и жил с ним, как бы, — Сыну руками крутит в воздухе, — ничего не смущает? Хангёль смотрит на него, встает, уходит на кухню и возвращается опять с коктейлем в бокале, садится снова рядом и смотрит в телевизор. — Нет. Сыну задумывается, трет лоб, убирает волосы с глаз и переводит взгляд на парня рядом. — Может, ты не понял, но я гей. — Я понял. — И тебе норм? — Ага, — Хангёль кивает, отпивая. — Но… почему? — Я тоже. — Что? — Сыну всем корпусом разворачивается к Гёлю. — Я тоже гей, если тебе от этого легче. Сыну хочет сказать, что нихрена не легче, потому что его так и толкают сейчас на грех, поэтому он косится на невозмутимое лицо соседа по дивану и задаёт волнующий вопрос. Просто больше не у кого спросить… — Я настолько ужасный, чтобы любить только меня? — Хангёль, поднеся бокал к губам, застывает. — Хотя… откуда тебе знать. — Нет, ты не ужасный, хён, ты потрясающий. В прямом смысле этого слова. Меня трясёт каждый раз, когда ты приходишь к нам. Потому что ты до одури красивый, стильный и интересный. Я ловлю каждый твой смешок и все улыбки, я слушаю, о чём вы говорите с Субином, когда оказываюсь рядом… Сыну так и смотрит во все глаза на Хангёля, и тот, не сделав глоток, открывает рот: — Ой. — Ой, — повторяет Сыну и сразу же забирает бокал у Гёля, а потом хватает его лицо и целует. Медленно, протяжно, раскрывая языком губы парня, опешившего от такого напора. Нужна лишь секунда, чтобы Хангёль в полной мере осознал, что происходит, и начал отвечать на поцелуй. Он берет инициативу на себя, сначала притягивая Сыну к себе, а потом опрокидывая его на спину и прижимаясь всем телом, раздвинув ноги коленом и устроившись между бёдер парня. Они целуются грязно, больно, остервенело. Так, что губы лопаются от напора и во вкус похоти добавляется привкус крови. Сыну как-то незаметно для себя оказывается на Хангёле, ведёт руками по бёдрам парня, поднимаясь вверх, и пресс Гёля напрягается от прикосновения прохладных рук, в то время как его собственная кожа горит под касаниями горячих ладоней. Ему так хорошо и комфортно, так горячо внутри, что в очень скором времени возбуждение становится отчётливо видно через ткань шорт. С Сыну такое впервые, ведь он никогда не думал ни о ком, кроме бывшего парня, и всецело отдавал себя отношениям. Поэтому для него это всё кажется максимально неправильным. Он уже заявил, что не намерен продолжать этот цирк, играть в пару, но и сразу бросаться в омут с головой… Пусть этот омут и манит чертовски. Однако Хангёль проникает под футболку, ведёт по плоскому, рельефному животу, проводит по рёбрам, сбивая дыхание и снова тянется за поцелуем. У Сыну рвёт крышу. Он готов орать от переполняющих его эмоций, но в ответ лишь кусается, засасывая язык Гёля, отчего тот стонет и посылает табун мурашек вдоль позвоночника Сыну. Сыну чувствует, как возбуждён Хангёль, чувствует его затвердевший член, чувствует, как парень не сдерживаясь целуется, опускается по подбородку к шее, хватает губами кадык, кусается и сразу языком обводит укусы, трётся пахом, шипя, и Сыну не может не ответить протяжным, высоким стоном, от которого у Гёля волосы встают дыбом. — Я не могу, понимаешь? Это граница и ты её переступил, — шепчет он. — Понимаю, — так же шёпотом вторит ему Сыну. — Мне плохо, пусто внутри, заполни пустоту. Пожалуйста, вылечи меня. Дважды не надо просить. Хангёль садится, хватая за бока Сыну, и снова целует, проникая в его рот, проводя по нижней губе и выдыхая так, будто ещё чуть-чуть и он сорвётся. Истина близка, на самом деле, ведь у Хангёля отношения были давеча, а парень, сидящий сверху него, такой горячий, что кажется, всё вокруг вот-вот воспламенится. Гёль искренне не понимает, как такому можно изменять, ведь по нему видно, что отношения, любовь и все прилагающееся для него не просто слова. Сколько он следил за Сыну? Сколько представлял в самых смелых мечтах, как этот парень стонет? И вот, запустив пальцы в волосы своей одержимости, целуя, он тянет пряди волос назад, слышит этот треклятый голос, эту мольбу, и ему плохо настолько, что хорошо. — Ты мне нравишься, — выдает Хангёль в очередной поцелуй, а Сыну задерживает дыхание, хмурится, хочет отодвинуться, чтобы обсудить сей открывшийся факт, но алкоголь расслабляет напряженное тело, накатывая новой волной на сознание. Кожа горит от прикосновений, внезапно ставших нежными, дыхание сбивается, но взгляд всё равно не может фокусироваться на лице сверху, и Сыну, чувствуя, как Гёль подушечками пальцев, едва касаясь, обводит под измятой тканью майки ореолы сосков, скользит невесомо выше одной рукой, а второй ниже, прикрывает глаза, позволяя снять с себя лишнюю одежду сверху. Он рвано выдыхает, так же не открывая глаз, когда Хангёль аккуратно, без прежней кровожадности смыкает губы на его подбородке, проводит языком по линии нижней челюсти, спускается ниже, щекоча часто вздымающуюся грудь кулоном, болтающимся на цепочке, целуя выпирающие ребра, подрагивающий живот. И Сыну тянется к обнаженному торсу парня, прикасаясь сначала нерешительно пальцами, но вскоре прижимая ладони полностью, так же ведя ими, изучая. — Иди сюда, — Сыну аккуратно прерывает дорожку из поцелуев, приподнимая лицо Хангёля, смотрит в тёмные глаза напротив. И Гёль слушается, трётся щекой о раскрытую ладонь, прикрыв глаза, успевает оставить ещё несколько влажных следов на груди парня, поднимаясь медленно, а потом полностью растворяется в неторопливом поцелуе. Сыну дышит через раз, засасывает нижнюю губу, прикусывая её, пальцами путаясь в волосах парня, плавясь из-за горячих прикосновений, мозг уже даже не улавливает, где именно его касаются, кажется, что везде и одновременно, поэтому он от неожиданности распахивает глаза, чувствуя руку, проникшую сначала под шорты, а потом и под резинку трусов. Хангёль двумя движениями вверх-вниз по члену заставляет выгнуться в спине, закусить губу и захотеть большего. Всё. Всё сразу становится неважным, всё, что случилось, отходит на второй план, Сыну стонет, а Гёль заводит другой рукой его ноги себе за спину, помогая сцепиться на пояснице, приподнимает под спину, утягивая в поцелуй, и встаёт с дивана, унося свою ношу в спальню. Теперь Сыну чувствует спиной прохладу этих гладких простыней, воспламеняется под прикосновениями, ставшими чуть требовательнее, и прикрывает глаза, чувствуя, как шорты и нижнее бельё стягиваются вниз. Хангёль тоже оказывается полностью обнаженным, а от соприкосновений двух тел, кажется, летят искры в полутьму комнаты. — Ты точно хочешь этого? — Гёль задаёт вопрос, сглатывая, когда Сыну своими длинными, идеальными пальцами, обхватив их члены, надрачивает, и оба парня несдержанно постанывают от этого. — Серьезно? — Сыну приоткрывает глаза, облизывая пересохшие губы. — Очень подходящее время для таких вопросов. Он сильнее смыкает пальцы и ведёт рукой вверх, цепляя ногтем головку члена Хангёля, отчего тот пропускает вдох и закашливается. Гёль принимает это за положительный ответ, поэтому слегка отстраняется и тянется к тумбе у кровати, открывает нижний ящик, шарит в нём рукой и добывает смазку и презерватив. Сыну же так бесновато под ним выглядит, особенно, когда облизывает свой указательный палец, только что снявший капельку проступившей смазки с члена Хангёля, что у последнего перед глазами темнеет. Гёль всё же прерывает сладкую пытку и немного отсаживается, разводя ноги Сыну в стороны, укладывая их икрами себе на бёдра, следит, пока выдавливает смазку из тюбика себе за пальцы, как парень мечется по чёрным простыням перед ним в агонии, хватая шёлк, сжимая его в кулаки, а потом замирает, стоит аккуратно ввести один палец. На пробу. И опять этот треклятый стон, который срывается с опухших от поцелуев губ Сыну, просто рвёт крышу и остатки связных мыслей Хангёля в клочья. Он ещё пытается как-то контролировать себя, добавляет второй палец, растягивая своего партнёра, но тот нетерпеливо ёрзает, смотрит затуманенным, максимально пошлым взглядом, выгибается, облизывает губы, и Гёль хочет схватить его за язык, лишь бы не видеть этот разврат. Через мгновение Сыну уже сам насаживается на пальцы Хангёля и буквально требует «ещё!», и получает желаемое, снова издавая убивающий стон. Этот высокий, протяжный звук сносит планку, сшибает последний барьер и становится красной тряпкой для быка. Возбуждение накрывает сильно, желание обладать этим дьявольским телом долбит в висках, а на языке одно имя — Сыну. Гёль, как в тумане, нащупывает презерватив, зубами вскрывает упаковку и быстро раскатывает резинку по члену одной рукой, пока второй продолжает трахать парня перед собой. Картинки сменяют одна другую, словно кто-то прокручивает остаток этой ночи в ускоренной перемотке: вот Хангёль резко входит в Сыну, чуть ли не рыча от узости, в следующее мгновение Сыну стонет, как последняя сучка, из-за сносящего крышу чувства наполненности, а потом оказывается сверху. У Гёля пальцы сводит от того, как на него смотрят из-под повлажневшей чёлки, прикрывающей глаза, но не прячущей тягучий взгляд, завлекающий в омут, заставляющий приподняться и захлебнуться в поцелуе. Он ловит расфокусированный взгляд Сыну, не разрывает зрительный контакт, подаётся бёдрами навстречу, двигаясь настолько размашисто, насколько позволяет поза, и ловит парня, придерживая его за спину и прижимая к себе, чтобы почти сразу уронить на кровать, поднять длинные ноги себе на плечи, оставив обжигающие поцелуи на напряжённых икрах, и продолжить неистово вдалбливаться в податливое тело. Сыну захлёбывается стонами, и всё происходящее звучит симфонией в ушах Хангёля. Он пожирает глазами парня под собой, ведёт большим пальцем чуть ниже ключицы, где красуется витиеватая и такая соблазнительная татуировка, а потом склоняется и прикусывает кожу, всасывая её. Алкоголь полностью отбивает все нормы морали, поэтому двое занимаются сексом, вновь пробуя грани крайностей, топя нежность и похоть на своих телах, кусаясь и оставляя кровоподтёки, а следом, нежно водя руками и зацеловывая припухлые губы, полностью отдаются желанию быть нужным. Им хорошо. Они не думают ни о чём, продолжая жаром сжигать кислород, и когда солнце пытается проникнуть в зашторенную спальню, Сыну в очередной раз кончает в ладонь Хангёля, пока тот продолжает фрикции, приближающие и его к новой волне оргазма. Гёль еле находит в себе силы, чтобы стащить презерватив и кинуть его на пол, а Сыну уже посапывает на его груди, продолжая крепко сжимать волосы на затылке, и подрагивать. *** Сыну просыпается из-за болей в мышцах по всему телу и ощущения, будто его огрели по голове. Он приподнимается на локтях, осматриваясь сонно, понимает, что точно не у себя дома находится и не у Субина, проводит ладонью по прохладной глади смятых простыней и, кажется, вспоминает, что было прошлой ночью, перетёкшей в утро. — Вот чёрт, — он находит на полу своё бельё и шорты, выданные Хангёлем накануне, но не знает, как выйти из спальни и смотреть в глаза хозяину квартиры. Гёль обнаруживается на кухне, в приподнятом настроении и снова топлесс, отчего Сыну вновь становится не по себе. Он сглатывает, хватает с дивана футболку и быстро натягивает её, обращая внимание на размер, ведь вчера было как-то не до этого… А ворот у неё слегка растянут, да и вообще Сыну в ней утопает, отчего выглядит ещё худее и меньше, чем есть на самом деле. — Проснулся? — Хангёль поворачивается на звук шагов и улыбается, а сердце Сыну ухает вниз, по рукам бегут мурашки, и в горле пересыхает. — Завтрак? Хотя… Уже, наверное, ужин. — Слушай, я… — Да-да, я знаю, мало кто на первом свидании занимается сексом, а у нас и свидания не было даже, — Гёль немного раздосадовано чешет затылок, а Сыну смотрит на эти шёлковые штаны и сглатывает. — Меня Ли Хангёль зовут, — он подходит ближе и протягивает руку для рукопожатия, — помнится, вчера я назвался твоим парнем, Хан Сыну? Сходим на свидание? Хочу узнать тебя лучше. Сыну недолго колеблется и пожимает горячую ладонь, вспоминая обжигающие прикосновения сквозь призму алкогольного опьянения. И ему снова хочется выпить…