Больше не страшно

Она смущается. Стыдится того, как смотрит в его сторону. На пару, на тройку секунд — и не успевает отвести взгляд, а он перехватывает его своим. Глаза у Аарона тёмные, холодные, пронзительные. Такие, какие обычно бывают у людей, которые привыкли руководить другими, но сами никому, никогда и ни за что не стали бы подчиняться. От такого взгляда хочется спрятаться под кроватью, укрыться под одеялом, слиться с багровым цветом занавески — так стыдно Саре становится. Страшно! Так боязно, что мурашки бегут по рукам длинной вереницей. А Аарон всё смотрит, смотрит и смотрит. Не может насытиться чужим испугом и скромностью, наслаждается беспомощностью дрожащей как осиновый лист девчонки. Ведь ему интересно — кто первый отведёт взгляд? Разумеется, Сара сдаётся. Гулко выдыхает, сжимает пальцы в кулаки, цепляет ногтями заусенцы в нервном порыве. Не смогла, не выполнила то, чем храбрилась. Как она могла его переглядеть? Зачем полезла в эту игру? — Я... Я-я просто... Деревянная столешница неожиданно становится объектом её пристального внимания. — И это всё? — Слышится добродушный хохот из другого конца комнаты. — И двух минут не выдержала, а как храбрилась. Саре хочется провалиться сквозь землю. Или бросить бокал, наполненный содовой, ему прямиком в лицо. — Посмотри на меня. — Нет. — Посмотри, — произносит Аарон совсем близко, тёплым дыханием обдавая висок. Как он успел оказаться рядом? Как она упустила этот момент? — Сама говорила, что взрослая. Так давай решать проблемы по-взрослому. Сара вздрагивает. — Я совершенно не хочу быть грубым с тобой, но иного варианта ты мне не оставляешь. — Я не пойду. — Пойдёшь. Потому что я так сказал. Это действует. Катализатор. Сара поднимает голову, открывает ему себя: со влажными ресницами, искусанными губами, алым бархатом смущения на щеках. Её так пугает строгий тон, что она тихо вздыхает, будто собирается заплакать, но всё-таки держится из последних сил. Как в школе. Как маленькая девчонка. Как всегда считает он. Аарон. — Вот так. Молодчина. Мужчина присаживается перед ней на колено, словно делает предложение руки и сердца, но вместо кольца протягивает фотографию. На ней Сара, совсем юная. Колесо обозрения на заднем плане, миссис О’Нил с фотоаппаратом и сахарной ватой в руках. Яркое солнце, летний день далекого двадцать первого июля. Фотокарточка со старенького полароида. — С ней всё хорошо. Она ждёт тебя дома. Пойдём. Сара никуда не хочет идти. Она попросту не верит, что всё это наконец-то закончилось, что больше ничего — совсем-совсем ничего! — не случится во веки веков. — Мне страшно. Но в кольце тёплых рук ей хорошо. Наверное, именно так должны чувствоваться отцовские объятия. Крепкие, сильные, такие родные и трепетные. Из которых уже никуда не денешься, не извернёшься, не выползешь. Которых у неё никогда по сути и не было. Что ещё? Успокаивающий шёпот на ухо, едва уловимый запах сигарет от пальцев, грубая щетина, царапающая ухо. В этом — весь Аарон, вся эта строгость и забота, гнев и доброта, контроль и свобода. — Пожалуйста, — утыкается она ему носом в шею, — пожалуйста, хоть раз. Хоть чёртов раз. Перед тем, как вдруг если ты решишь пропасть. Пожалуйста. Аарон. Он облизывает губы. — Иди ко мне, принцесса. Он целует её долго. Стягивает с кресла, переворачивает, подминает под себя. Мастерски, виртуозно. Подкладывает ладони под её затылок, чтобы деревянный пол лавки миссис Хилл не казался таким жёстким. Потом грубо зарывается пальцами в светлые девичьи волосы. Сначала Саре становится очень страшно. Аарон, тот самый Аарон, непозволительно близко. Тяжелый, разгорячённый. Взрослый. Ей нечем дышать. Сердце колотится бешено. — Стой... — Не-ет, — тянет он с улыбкой, — никаких «стой», малышка. Сара стонет ему в рот, упирается ладонями в рёбра. Но что она ему сделает? Надо ли пытаться? Кто её спасёт? Коленки предательски дрожат. — Ещё? Сара отрывисто стонет. — Хочешь ещё? Влажный язык оставляет мокрый след от уха до правой ключицы. — Этого тебе будет достаточно. Когда Аарон вжимается пахом ей между бёдер, Саре кажется, что она не выдержит: вцепится в него, сожмёт коленями его ноги, ведь так хочется, так хочется потереться ещё раз, ведь это невозможно приятно. Это так по-взрослому, нереально сводит с ума, эта жажда в глазах напротив пугает и тянет к себе. До дома она добирается в каком-то эфемерном бессилии; он говорит, что проводит до самой двери — и идти Саре уже не так страшно. Аарон не изменяет себе — он снова серьёзен, задумчив и молчалив. Он выбирает дорожку, где снега поменьше. Поправляет Саре съехавшую набок шапку, потом грозится засыпать снега за шиворот. — Она скучала по тебе. Аарон учтив. Он желает хорошего дня и передаёт ребёнка несносной матери в целости и сохранности. — Постойте. Женщина неожиданно предлагает зайти в дом — как говорится, познакомиться и узнать друг друга получше. — С радостью. И почему-то Саре больше не страшно.