Не убей

У каждого, без исключения, была метка, Николас знал точно. У него самого на ладони чернел рисунок, определивший его судьбу. И Хайд ненавидел это. У отца на левом предплечье виднелся странно размытый ангелок; такой же красовался и у матери. Но кто сказал, что соулмейты — счастье, радуга и радость? Николас бы посмеялся этому безумцу в лицо. А после и плюнул бы, потому что отец и мать кричат, что слышно из его спальни с плотно прикрытой дверью, и мальчик ненавидит кого-то, кто смеет решать за других. Будь его воля, эта мазня, растёкшаяся чёрным пятном по ладони, давным-давно бы исчезла. Но метка продержится до конца, и Николас ненавидит ... просто ненавидит, а что — неважно. Он слушает крики родителей, терпит побои отца и таит злобу. Винит во всём чёртову судьбу, но ничего поделать не может. Царапает ладонь, загоняя под кожу остриё ножа или иголки, и надеется, что метка исчезнет. Из уроков узнаёт, что только со смертью пары он станет свободным. И в свои неполные 12 лет впервые желает чьей-то смерти. А потом появляется он. Зверь, как он сам себя называет, груб и насмешлив. И по-особенному ласков с мальчишкой. Кроет матом старого ублюдка, постояльцев и ещё добрый десяток человек. И никогда не показывается на глаза Николасу, хоть тот и хочет увидеть своего друга. Зверь только смеётся и снисходительно треплет мальчика по волосам, но тот чувствует лишь ветер и смешно надувает щёки. И Зверь думает, что всё бы сделал для Николаса. Лишь бы тот был счастлив. А когда Хайду исполняется 14, у них впервые заходит разговор о соулмейтах. Мальчишка фыркает и закатывает глаза. "Надеюсь, она скоро сдохнет. Или он, не важно, в приницпе. Лишь бы исчез." Зверь знает, почему Николас так говорит, знает его историю. Но ничего не может поделать с тоской где-то там, где у нормальных людей находится сердце. Он ненавидит старика, разрушившего жизнь мальчишки, показавшего ужасную сторону соулмейтов. И взрывает шахту.

***

Зверь не знал, к чему приведёт его ненависть и необдуманные поступки. Но сейчас, глядя, как Николас переступает порог своего дома впервые за десять лет, очень жалеет, что был так груб и настойчив. Стоило тогда оставить тело мальчишке, а не пытаться отомстить. Хотя, какой он мальчишка, думает Зверь, и ласково треплет того по волосам. Николасу двадцать восемь, и он хмурится сквозняку, гуляющему по гостиной. Он всё также ненавидит соулмейтов, старательно прикрывает метку и ненавидит зеркала. Потому что на левой ладони, перекрывая своей чернотой шрамы, насмешливо мозолит глаза мелкое зеркало с тонкой ручкой. Точнее, его рисунок, но в том, что это зеркало, Хайд уверен. И потому равнодушно мажет взглядом по своему отражению на стене и пытается уйти как можно дальше. Зверь усмехается упрямости мальчишки и проводит по всем воспоминаниям. И немного добавляет от себя. Николас вспоминает всё, но кажется очень недовольным. Впервые видит Зверя и несколько разочаровывается. У того такие же светлые чуть растрёпанные волосы, внимательные и холодные глаза. И такие же ненавистные руки с такими же длинными пальцами. Только они затянуты в перчатки, и не раздражают никакими рисунками. Хотя, у Зверя и не должно быть зеркала на руке, Николас это узнал в психушке, куда попал по воле друга. У каждой личности своя метка, каждому положена своя половинка. И Хайд морщится, потому что чёртова судьба подсунула ему не одного, а целых двух соулмейтов — своего собственного и пару Зверя. Николас не знает ни первого, ни второго, но очень честно желает смерти обоим. Потому что он хочет быть счастливым. Потому что он знает, что ничего хорошего в этом нет. Потому что Николас хочет быть свободным. Он думает, что Зверь сковывает не хуже избранного, и усмехается на его речи о наказании и справедливости. Он даже в чём-то прав, но Николасу на это плевать. Он хочет найти того, кто отравлял всё его существование. А Зверь ему больше не нужен. Хайд хватается за оружие и резко рубит, внимательно глядя в глаза друга. Тот смотрит непонимающе, несколько обиженно. И испуганно. А в следующее мгновение растворяется в воздухе, будто его и не было, забрав с собой всё безумие Николаса. Ладонь вдруг словно опаляет пламенем, но это тут же проходит. Хайд смотрит на руку, но видит лишь шрамы. Зеркала нет. Он смеётся, почти доходит до истерики, но успокаивает сам себя. Надо же, источник всех бед всё это время был рядом! Николас снова усмехается, крепко зажмуривается, чтобы открыть глаза уже в подвале собственного дома. Руки затянуты не в его перчатки, и он стаскивает их с себя, чтобы полюбоваться на чистую кожу ладоней без единого чернильного пятнышка. И он, наконец, свободен.