Иногда хоть голову свою ты поднимаешь вверх, Чтобы увидеть небо и звезды? И вздохнуть на мгновенье, Забыв, что и ты, и кто ты.
Леви никогда не перечила Занзасу. Никогда. Скуало всегда перечила Занзасу. Всегда.
Очередной промозглый, осенний денек в Италии был наполнен какой-то особенной ленцой и долей печали. В особняке Варии был настоящий бедлам: босс и капитан опять поссорились. -Врррооооой! Мудак! Ты меня задолбал! Катись к черту! С меня хватит! Я пошла! - Взметнув невероятно длинными волосами, блондинка вылетела из особняка и, сев за руль черного внедорожника, выехала за пределы особняка. -Как жаль, - подумал пьяный Занзас.- Стакан все же не долетел- и, проводив взглядом рассыпавшиеся мелкие осколки стекла с виски на отколотых гранях, пошел к себе. Кабинет для него был пристанищем, комнатой, где он мог подумать и выпить. В этой комнате было столько ссор, столько жаркого секса на отполированной поверхности стола из красного дерева. -Босс?- в комнату, опасливо смотря на ее владельца, заглянула черная макушка. -Заходи.- чуть на выдохе сказал Занзас и сел в кресло. Прикрыв дверь, Леви прошла к креслу и чуть печально спросила: -Что случилось? - Ее рука, было, потянулась к волосам алоглазого, но остановившись на половине пути, опустилась. Движение это он не заметил. -Сыграй мне.- чуть хрипло попросил он, и его рука накрыла ее руку. Леви будто током в 220 ударило. Она не хотела отходить от него, не хотела, чтобы он отпускал ее руку. Но Занзас уже убрал руку и теперь внимательно следил за своей хранительницей. Она же, мягко ступая по ковру, прошла к черному, еле заметному пианино, что остался ее боссу в наследство от родной матери, той самой женщины, что отдала его Тимотео. Пальцы мягко прошлись по черно-белым клавишам, а ножка немного нажимала на педальные лапки, чтобы отрегулировать звучание. А затем она уверенно начала играть. Быстрые переходы, плавные движения и чуть грустная музыка. Сам же Занзас внимательно смотрел на спину, чуть широкие плечи, и волосы соей хранительницы. Его дождь не умела ничего: ни готовить, ни стирать, ни убираться, ни угадывать его настроение. Она умела лишь махать мечом и либо орать, либо стонать под ним. Леви же, хоть и не была наделена пышной грудью, мягкими волосами и тонким станом, была какой-то особенной. Она была немного неуклюжей, немного странной, немного скромной. Она умела все: от вязания и готовки, до игры на пианино и стихосложения. -Если бы не Вария, она, наверное, была бы уже замужем, - думал Занзас. И вправду, мать Леви была закоренелой аристократкой и пыталась привить дочери те же качества. Иногда она злилась, что дочь мощной фигурой, высоким ростом и грубой, шершавой кожей рук пошла в своего отца. И поэтому заставляла ее заниматься рукоделием и работой по дому в два, а то и в три раза усердней. Но Леви выбрала служение ему, Занзасу. Служение Варии и Вонголе. Она сбежала из дома, присоединилась к ним и стала невероятно сильной. И единственной ее слабостью стал он, ее босс, ее Бог. Она возносила его как нечто невероятно сильное, невероятно яростное и прекрасное. Его ярость отзывалась в ее груди сладкой ноткой. Она боялась, уважала, смотрела широко раскрытыми глазами и любила это божество. Это воплощение ярости, агрессии и красоты. Мелодия закончилась, и кабинет утонул в тишине. Только часы да потрескивание сгорающих поленьев в камине были слышны. Леви хотела что-то сказать, но, повернув голову, увидела, что ее идол уже заснул. Аккуратно убрав стакан и бутылку, она прикрыла его пледом, выключила свет и вышла, совсем не слышно прикрыв дверь. А на следующий день стоны и выкрики примирения двух гордецов наполнят замок. А Леви просто растает в предрассветном тумане, ступая босыми ногами по траве, на которой сверкают капельки росы. Платье из легкой ткани будет развиваться по ветру, грозовой скат будет неторопливо плыть рядом, а зонты будут выглядывать из-за спины. Она станет лучше, она станет достойной. Ей нельзя было находиться в это время в замке, нельзя было смотреть, как Занзас будет ждать, пока Скуало, психуя и чертыхаясь, будет готовить ему яичницу. Ей нельзя видеть, как он, увидев сильно подгоревшую еду и еле заметный румянец на щеках мечницы, слабо улыбнется и поцелует ее в лоб. Нельзя! Запрещено!Здесь нас больше нет, Мы легче, чем воздух и свет, За мной… Покидай