Догоревшее

Добро не живёт порознь от зла. Меланья, сжав кулаки, тряхнула головой в попытке избавиться от назойливого саркастичного шёпота, который преследовал её всюду, раздражая ужасно. Отравленная и погибшая — именно такой она себя и ощущала, прямо как в злые дни ужасного бреда, когда её лихорадило сильно. Лоб покрылся испариной и дышать тяжело стало, воздух казался липким, и она крепко зажмурилась, когда терпеть стало совсем невмоготу. Влияние демона слишком сильное, действовало, как яд, убивая медленно и изнутри. — Я могу помолиться за твою душу, — прошептала в пустоту, почувствовав, что за ней исподтишка наблюдают. — Глу-у-упо, — на распев произнёс Бельфегор, появляясь в комнате. — Тут, скорее, за твою молиться нужно. Она только вздохнула, умоляя мысленно его уйти. Сейчас, быстрее, чтобы не стало совсем плохо и горько. — Жалкое ты зрелище, Меланья, — и где же сейчас его навязчивое дружелюбие? Отвечать не стала, потому что бессмысленно это совсем. Бельфегор только и будет веселиться, откровенно насмехаясь над ней, буквально извергая поток иронии и сарказма, а ей снова останется тихо стонать от безысходности. Она опиралась руками о стол, глубоко дышала и боялась лишний раз пошевелиться. Перед глазами плыло всё, голова кружилась, на ногах стоять было тяжело, а демон всё не уходил. Наблюдал за ней, с издёвкой усмехаясь. Меланья страдала, и это приносило ему настоящее удовольствие. — Тебе просто не хватает тепла? — спросила она тихо, лишь бы уже не слушать, как стучит стрелка часов и как бьётся её собственное сердце — с ненормальной скоростью. — Ты стараешься увидеть хорошее там, где его нет, — медленно, вальяжно даже, подошёл к ней сзади, совсем близко. — За добро наказывают, — и прошептал на ухо. Она сглотнула. Когда демон находился в непосредственной близости от неё, а рядом никого не было, становилось боязно. Отпор дать не сможет, потому что слабая, еле стоит на ногах и жалеет уже, что согласилась участвовать в деле, предложенном Винчестерами. — Меланья — чернота. Знала бы ты только, как часто такие души попадают в Ад, — всё также рядом, отравляет сознание и навевает некий ужас. Стук в дверь, и Бельфегор отходит назад, машет рукой на прощание и исчезает, словно и не было его здесь. Только осадок остался, терпкий, неприятный, и казаться стало, что сковало тело совсем. — Меланья? — дверь скрипнула и приоткрылась слегка. Кастиэль был здесь, недалеко, и она хотела уже как можно скорее получить должную поддержку, защиту, посмотреть в те глаза, в которых не было места осуждению. В каждом добре есть зло. Голова закружилась, когда шёпот снова стал биться в голове, заставляя вновь зажмуриться и промычать что-то невнятное. Когда же это наконец прекратится? Кастиэль, вошедший в комнату, остановился на пороге, с некоторым сожалением глядя на неё. Выглядела она совсем плохо, от чего хотелось пожалеть, проявить сочувствие. Меланья сжала губы, едва ли увидела Ангела, неловко стала мять край майки, но от чего-то не решалась сказать хоть слово или подойти к нему. А Кас, кажется, и замечать её перестал вовсе, глядя куда угодно, но не на неё уже. Глупо и абсурдно, конечно, ведь не сможет он долго молчать, когда сам пришёл к ней сейчас. Целительница. А ведь Кастиэль был против с самого начала, яро выразил протест против того, чтобы в этом деле участвовала Меланья. Знал, что она вряд ли сможет выдержать напор, нагрузку. И будь его воля, он бы и словом не обмолвился ей о том, что в мире творится, не то что уж за участием в деле обращаться. Она ведь сама беспомощная, не умеет защищать саму себя, только и знает, что прощает. И всё-таки Меланья не выдержала первая, потому сорвалась с места и, не дав Кастиэлю толком опомниться, обняла крепко. Ей горько было и жаль. Ангелу тяжело и без её слёз, без её проблем и этого подавленного состояния, в котором она пребывала теперь круглосуточно. Ему же не безразлично и больно не меньше, чем ей самой. Кас молчал, только неловко положил руки ей на спину. Ангел чувствовал, что он — и не только он — постепенно становится безумным. Конечно, окрестить демона таким же важным членом команды, как и её, Меланью, чья сущность всегда сторонилась «грязи» и стремилась помочь страждущим. Такова она, настоящая целительница, для которой духовные законы превыше всего. — Я разберусь с ним, — наконец произнёс Кастиэль, глядя ей в макушку. Ещё не безумный. — Не нужно, Бога ради, — она отстранилась, вытирая, а попросту размазывая слёзы по щекам. — Я могу отплатить болью за боль. Кастиэль понимал, что если бы Меланья хотела что-то изменить, то давно рискнула, однако нет. Она уже совсем не девочка, имеет четкие взгляды на жизнь и личность её полностью сформирована. Иногда Ангелу жаль было, что он не может повлиять на неё и открыть наконец ей уже глаза на то, что многие ноги вытирают и крутят как угодно. Зло куда привлекательнее добра. Но ты, видимо, стала редким исключением. Она вздрогнула, когда очередная фраза Бельфегора прозвучала в голове. И внутри снова что-то неприятное кольнуло, потому Меланья снова прижалась к Касу, ещё крепче. Тот только сдавленно вздохнул, едва проведя ладонью по её волосам, спутанным, но приятно пахнущими ромашкой. Кастиэль недоумевал только, как она вообще оказалась втянута во всё это. Да, целительница; да, хорошая, но не место ей среди жестокости. Взаимная неприязнь влечёт за собой симпатию. Она была готова проклясть Бельфегора прямо сейчас. За то, что так беспорядочно занял её мысли и даже когда она рядом с тем, кто близок ей по духу и в общем, не может забыться. А может, и не хочет на самом деле, потому и не получается. — Ты в порядке, — не вопрос, а факт. Кастиэль отстранил её от себя, желая уже покинуть комнату. Хватит, и так непозволительно долго был здесь, рядом. — Не обижайся только, — всхлипнула, кое-как улыбнувшись. — Пожалуйста, Кастиэль. Ангел вздохнул и отвёл взгляд в сторону, потом снова посмотрел на неё. Сколько он делал ошибок и сколько раз просил прощения, сожалел и раскаивался. Чего уж там, Кас говорил «прости» даже когда не стоило. А она мало чем отличается, разве что не портачит так, как он. Но прощать, оказывается, не всегда так просто, как думалось Кастиэлю. Меланья ведь извиняется не только за свои ошибки. Только она не заслужила обиды. — Что было — прошло, Меланья, — ухватился уже было за ручку двери, но внезапно остановился, прошептав: — Спокойной ночи, — и только потом плотно прикрыл за собой дверь. После Кастиэля в комнате осталось его тепло, и ей стало даже уютно, но только на минуту. На счастливую, но такую короткую. — С ним сложно, да? — за спиной голос Бельфегора и, кажется, снова всё ломается. Она молчит, не поворачивается даже. Кажется, Кастиэль рано оставил её одну. — Как вы с ним всё-таки похожи: когда вас используют, хотят буцнуть в самый дальний, пыльный и темный угол, — обошёл и встал напротив, улыбаясь широко. — А вы ведётесь и принимаете это за дружбу. Смешно. — У тебя неспокойно на душе, и ты хочешь, посеять смуту в другие души, — прищурилась слегка. — Только всё возвращается, Бельфегор. — Твоя философия, милая Меланья, сущий бред, — снова встал близко совсем. — И опровергнута была не один раз. Впрочем, — произнёс излишне громко и, сделав шаг назад, расставил руки в стороны, — ты ещё не раз будешь рыдать. Бельфегор растворился в пространстве, снова встревожив, а она, устроившись в постели, опять засыпала беспокойно, вспоминая тёплого Кастиэля и надеясь, что в этот раз он точно станет панацеей от кошмаров. Ты боишься разочаровать, но можешь не переживать, этого не будет. Я и так знаю, что твоё добро слабее меня, — только всё равно слышится глупая шутка, когда настигает сон.